in situ

— Паучок! — взвизгивает Дэдпул от неожиданности — соседи по старой памяти или же из вредности по-прежнему отказываются идентифицировать его как потенциальную угрозу и сообщать Уэйду о его приближении. Паук молча спрыгивает с подоконника и невыносимо медленно, почти хищно, приближается к Дэдпулу, который опасливо пятится вглубь комнаты, поспешно натягивая на голову капюшон. Наступает на валяющуюся резиновую игрушку, та истошно пищит. [Я говорил, надо было еще вчера вылетать в Чиуауа] {Он прекрасен, святые кактусы, как же он прекрасен, наш любимый многоножка} — Не ждал посетителей сегодня. И вообще. Ты уж извини за срач, — Дэдпул суетливо поднимает игрушку, собирает какие-то скомканные конфетные фантики и салфетки и — внезапно — моток ярко оранжевых шерстяных ниток, сует это все под диванную подушку. Довольно отряхивает ладони и тут же содрогается от внезапно громкого и ожидаемо злого голоса Питера: — Я полночи проторчал вчера на той крыше. Ты даже не собирался приходить, так? — Цикада моя ненаглядная, я думал, что предельно ясно дал тебе это понять еще в лесном домике. Я даже аргументировал все довольно сносно, — Уэйд присаживается на спинку дивана, складывает руки лодочкой между колен. — Твои аргументы — говно, — Паук срывает с головы маску, отчего волосы его взъерошенно замирают, торча в разные стороны. Зло смотрит Уэйду в лицо так пронзительно, что тот еще сильнее горбится, в надежде спрятаться в своем капюшоне целиком вместе с ногами. — Что ж, тогда у нас тут на лицо конфликт мнений, — тихо, но деловито говорит Уэйд из темноты своего сомнительного укрытия. — Так может уже начнем двигаться к компромиссу? — в тон ему отвечает Питер. Дэдпул молчит. Мальчишка видится ему взрослее, чем когда-либо, этим пугает до чертиков. Болтливый наемник за последнюю неделю растерял добрую половину своего словарного запаса, да и очевидно, что слова с Пауком вообще не работают. Действия? Что такого ему сделать, чтобы тот отстал? Выкинуть в окно? Так ведь вкарабкается обратно. Но обижать Паучка все еще не хочется. Вон он какой трогательный, стоит, нахохлился, сопит сердито. Желтый с минуты на минуту слюной захлебнется от такой умилительной картины. Как он его вообще нашел? Надо бы при случае вернуться в Башню и настучать по котелку проклятой железяке. Уэйд тактически отступает на кухню — там достаточно острых предметов и можно отгородиться стульями. [Чтобы что? Покромсать на кусочки, если его твои сраные табуретки не остановят?] — скепсис Белого зудит в ушах, Дэдпул болезненно морщится. — Чего ты хочешь, веснушка? — спрашивает с надеждой, упираясь задом в столешницу. — А ты как думаешь? — Паук не собирается облегчать Уэйду жизнь, это очевидно. Надвигается все так же угрожающе. Мелкий, худой, напряженный. — Меня не надо спасать, это вообще самая плохая идея из возможных. И бессмысленная, с учетом… ну… — Зачем мне спасать тебя? — Паук кажется обескураженным. — Ты же герой, тебе надо срочно спасти всех, даже тех, кто против. Так вот я против. Меня — не надо. {Вот сейчас обидно немного, что он не собирался} — Слушай, я понимаю, почему ты шарахаешься от меня, но — я говорил уже — ничего не изменилось. Уэйд, ты же… ну… сам тогда… — Питер внезапно смущается, вероятно, так не вовремя окунувшись в воспоминания. — Тогда я не выглядел как непрожаренная котлета, — резонно замечает Уилсон. — Ты и сейчас так не выглядишь. — Берешь на слабо, сладенький? — Покажи, вот и узнаем. — Вот еще. — Мы покончим с этим и будем двигаться дальше. — К чему это? — Уилсон с деланным любопытством наклоняется вперед. — Там между Бэдфорд и Бликер стрит есть одно место, очуметь как вкусно делают вафли… — Вафли, — Дэдпул делает долгую паузу, переваривая услышанное. — Ладно, а ты будешь держать меня за руку, пока мы там при всех будем жрать эти твои вафли? — Я буду держать тебя, за что скажешь. {Пусть держит за яйца. Во всех смыслах. Меня устроит любой} — Паучок, ты такой невинный и совсем юный, совершенно не понимаешь, во что ввязывается твоя упрямая задница. — Я со своей задницей как-нибудь сам разберусь. — Вот тут о-очень ошибаешься. — Покажи, Уэйд. [Показывай, кретин. Может, тогда этот тупица отстанет] Уилсон только сутулится сильнее и озирается из-под капюшона в поисках пространства для маневра. [Ссыкло ебаное] {Пусть он… пусть он просто…} — Желтый отчаянно силится предложить хоть что-то, что поможет выбраться из тупика, но вариантов у него меньше одного. Уилсон зажимает уши ладонями и подрывается в ванную, когда Паук приближается на расстояние шага. Он тоже срывается с места, догоняет Уэйда на пороге, по инерции влетает внутрь, дверь за ним тут же захлопывается. Они остаются в полной темноте. Уэйд сидит на бортике ванной, сгорбившись и опустив голову. Болезненно жмурится, когда руки Паука нащупывают его капюшон. Гладят осторожно, словно злого дворового пса. Питер переступает с ноги на ногу, Уэйд слышит, как тот спотыкается обо что-то, но в итоге останавливается напротив, внутри пространства его разведенных коленей. Обе руки Питера покоятся на макушке, пока одна не стягивает капюшон. Воздух тут же холодит лысую голову. [Не дергайся уже] — презрительно цедит Белый. {Можно обнять, он не будет против…} — Я только… — Питер сглатывает, — я просто… Его теплая ладонь опускается на затылок, осторожно передвигается к уху, пальцами аккуратно выводит его искаженное очертание, съезжает к челюсти, крадется по краю к подбородку, подушечками — к губам. Уэйд не дышит все это время. Питер, кажется, тоже. Пока он робко рисует очертания губ, другая рука спускается по шее, ныряет под ворот, огибает горячее плечо. Сердце Уэйда колотится неприлично громко, пальцы впиваются в бортик ванны, он неуверенно выдыхает, наконец, жалкое: — Хватит… Большой палец Паука сгибается, медленно погружается в самый уголок изуродованных губ. Уйэд машинально тычется в него языком. — Ш-ш-ш, — шелестит откуда-то сверху. А Уэйду и не до разговоров, потому что он с упоением всасывает в себя палец Паука, который внутри уже на полторы фаланги. Второй рукой Питер скидывает толстовку с плеч Уэйда, но тот намертво вцепился в ванну, поэтому до конца снять не получается. Под свитером — ничего. Питер гладит грудные мышцы, пытается нащупать сосок, но от того осталась только бугристая клякса, Уэйд это знает, а Белый плюется: [Удачи в поисках] {Зато второй почти цел} — Желтый воодушевлен происходящим не на шутку и щедро делится оптимизмом направо и налево. Уэйд перестает цепляться за бортик, стряхивает с себя толстовку, та мягко скатывается внутрь ванны. Руки слепо тянутся к Питеру, тут же идеально ложатся тому на ягодицы. Паук не отстраняется, не мешает, лишь сует палец глубже в рот. [Надо было соглашаться, когда мы были красавчиком. Сам виноват, что теперь его будет ебать Фрэдди Крюгер] Уэйду хочется спросить: что, блядь, сейчас происходит?! Но для этого надо выплюнуть палец. А кто он такой, чтобы вот так разбрасываться пальчиками Паука? Поэтому он втягивает в себя еще и указательный. Слышит, как тяжелее начинает сопеть где-то сверху Питер. Сжимает крепче его ягодицы, притягивает к себе. Не рассчитывает дистанцию, с размаху тычется носом ему в грудь. Пальцы приходится выпустить изо рта, те, размазывая слюну по изувеченной коже, ныряют за ухо, ложатся на шею, тянут Уэйда ближе. И он скользит носом по гладкому пресному спандексу и пронзительно вздыхает. Паук коротко мягко смеется и опускается на колени. Уэйд понимает это, когда желанные ягодицы исчезают где-то внизу, а руки растерянно натыкаются на копну волос. — Если нельзя смотреть, дай хотя бы потрогать, — шепчет Паук куда-то ему в пах, и в этом Уэйду слышится возмутительная возбуждающая наглость, от которой мучительно тянет в промежности. — Кто ты и что ты сделал с Паучком, чудовище? — хрипит Уэйд, стараясь незаметно поправить в штанах налившийся член. В ответ юркие пальцы обхватывают его бока, поглаживают, как бы между прочим карябают край штанов. Паук льнет щекой к ладони Уэйда, от чего тот теряет остатки самообладания. — О, Паучок, — выдыхает еле слышно, склоняется, касается губами нежной кожи щеки, боязливо, будто боясь оцарапать рубцами, заразить уродством. {На языке нет рубцов} — угодливо подсказывает Желтый. Уэйд тут же легонько облизывает гладкую теплую скулу. Питер подается вперед и находит его губы своими. Смыкает их быстро, углубляя поцелуй, чтобы Уилсон не передумал, не оттолкнул, не сбежал. Тот чуть не заваливается в ванну, на секунду потеряв равновесие, но Паук держит его за талию, жмется грудью к паху, не сдерживает еле слышный стон. {Отпусти себя. Или лучше меня} Уэйд еще умудряется Желтому мысленно возразить, потому что даже с наглым чужим языком во рту он не уверен, что Паук хочет именно этого. И тут же — боится, что Паук хочет именно этого. [Он на коленях, твой хер упирается ему в грудь, а его язык полирует твои десны. Чего, блядь, он может еще хотеть, ты трусливый имбецил?] {Спасибо, что выделил ключевые аспекты, уеба} Уэйд накрывает пальцы Питера, уже наполовину скрывшиеся за резинкой домашних штанов, отстраняется. Дышит еще тяжело, но уже знает, что надо сказать: — Не могу так с тобой. Паук стонет в голос, разочарованно, почти устало. — Ладно, — Уилсон отлипает от ванны, переступает через колени Паука, на дрожащих ногах идет к двери. — Ладно. Он выходит в самую освещенную часть квартиры. Затылком чувствует на себе пытливый взгляд, знает, что Питер жадно изучает его обнаженную спину и лысую голову. Уэйд набирает в легкие воздуха, оборачивается, понуро смотря себе под ноги. Пока смелости хватает только на это. Он слышит легкий шорох, приближающиеся шаги, а дальше воздух из легких выбивают порывистые крепкие объятия. Паук рвано дышит ему в солнечное сплетение, потом задирает голову, смотрит снизу вверх. Уэйд заставляет себя посмотреть ему в глаза. Ему страшно и заранее больно. Белый подбрасывает ядовитые комментарии, Желтый молчит, возможно, вовсе отключился от переживаний. — Я урод, тыковка, — разводит руками Уилсон, все еще не решаясь пристроить их где-нибудь на Питере. Тот упрямо мотает головой. Уэйд фиксирует острый подбородок пальцами, заглядывает Питеру в глаза. — И тебе лучше сейчас уйти. — Нет, Уэйд! — Питер крепче цепляется за пояс Уилсона. — Ты сбежишь, ты точно тогда исчезнешь. [Глядите-ка, да он чертов гений] Уэйду не хочется врать, ведь такой и был план, они вообще последние минут пятнадцать с Белым вспоминают, куда он засунул свой паспорт. Паук больно пинает его носком в голень: — Не смей, слышишь? — Ауч, блоха, это абьюзивные отношения, я на такое не подписывался. Уэйд еще немного ждет, будто в попытке надышаться перед смертью паучьим теплом, а потом, ненавидя себя, отцепляет хваткие пальцы. Паук мрачно бессильно поддается. — Прыгай домой, солнечный зайчик. Питер тяжело и шумно выдыхает, смотрит пристально Уэйду прямо в глаза: — Если…- слова даются ему с трудом. — Если ты сбежишь… — голос подрагивает, и больше он ничего не говорит. Папку «Паучок» они с Белым удаляют с ноутбука в тот же вечер под звериный вой Желтого.

***

Первую неделю Уэйд устраивает себе жесткий детокс — избегает новостей из Большого яблока, в интернете блокирует все, кроме заказа такси и жрачки. Он так и не покинул страну –застрял сухой трухлявой занозой в сердце Дикси, осев в Мобиле только потому, что Белому понравилось название. Он старательно обходит за несколько кварталов башню Ар-Эс-Эй, чтобы не сигануть со шпиля в попытке воссоздать парочку суицидальных прецедентов еще с Нью-Йорка. В два раза ниже Эмпайр Стэйт Билдинг, башня все равно тянет его неуемными ассоциациями с Пауком. Он считает дни, кривыми крестиками зачеркивая цифры в календаре, прикидывая в голове, сколько уйдет времени на то, чтобы Паук отстал и переключился на кого-то другого. Потому что Дэдпул уже ко второй неделе решил, что сам-то он уже остыл, за что Белый ржал над ним около часа и потом целую ночь не давал спать, громко поражаясь тому, как тот коряво пытается самонаебаться. Хотя они по-прежнему избегают новостных лент (лишь однажды мелькнувший в телевизоре придорожного кафе стройный силуэт в красном полоснул по сердцу неожиданной острой тоской). Больше Дэдпул в то кафе не ходит. К концу месяца Уилсон все чаще размышляет над тем, как в Нью-Йорке красиво осенью. А Белый после длительного двухдневного молчания вдруг шокирует внезапно щедрым советом: [Позвони этому железному хую. Пусть выдаст нам еще одну по старой дружбе] Не разжевывает, все и так прекрасно понимают, о какой «еще одной» речь. Желтый насторожен и тих: навязчивая идея трахнуть Паука красавчиком восстает из пепла надежд страшным полусгнившим трупом. Ему по душе, поэтому он решительным молчанием поддерживает предложение Белого. Дэдпул скрипит зубами в тяжелых задумчивых терзаниях, пару раз плюется кусочками эмали. Соблазн великий, но гнильцой несет за милю даже с наветренной стороны. Он решается вернуться без сыворотки, долго настраивается и спорит с собой, со всеми, кроме себя, будучи совершенно не уверен, где вообще кто. Придерживается той стороны, где упрямое «нет» из последних сил борется с потоком причин, почему «да». Отражение в зеркале — одна из главных. Уилсон мечется перед зеркалом то в полупрофиль, то в полутень. Уходит, отмахиваясь, но возвращается снова и снова. Один раз появляется совершенно голый. Молча стоит, уродливый, лысый, сгорбившийся, и смотрит на отражение с такой тихой ненавистью, что даже голоса в голове на время погружаются в немоту. Ну а потом он смиряется. Страшно, но он прется назад, в Нью-Йорк. В надежде. Переломав себя метафорически и пару раз буквально. В груди отвратительно дрожит в предвкушении, когда Уэйд располагается в тени, недалеко от входа в колледж Питера. Паучок сильно недальновидный, налицо романтическая беспечность юности, и зачем он только сказал Дэдпулу свое реальное имя? Теперь оно выжжено в мозгу причудливой паутинной вязью, оно, а также его домашний адрес, колледжа, лучшего друга (чьему наличию Уэйд не очень приятно удивлен, да и у Желтого тоже имеется к нему ряд вопросов), любимой кофейни и еще куча адресов, на которых настоял педантичный Белый. Теперь вся эта географическая каша цифрами и буквами громоздится в мозгу, чудом и силой воли все того же Белого едва сохраняя верную последовательность. Опавшие листья приятно пахнут и шуршат под ногами, пока Уэйд топчется в закоулке, куда то и дело норовят сунуться покурить студенты. Но, завидя подозрительного, нервно бормочущего себе под нос типа в капюшоне, моментально передумывают. Питера он узнает сразу. Тот отделяется от группы студентов, только что вывалившейся из парадных дверей, неопределенно машет кому-то и направляется в сторону уэйдовой засады. Дэдпул приспускает солнечные очки, любуется Пауком, таким родным и уютным, что в груди начинает тоскливо ныть — то ли сердце, то ли Желтый. Где-то на полпути Паркер замедляется, достает телефон и несколько секунд в нем копошится. Оборачивается, отходит с дорожки на газон и вроде как ждет чего-то. Уилсон тоже ждет — удобного случая подойти. Когда станет поменьше снующих вокруг пиздюков, сменится ветер, солнце зайдет вон за то здание, планеты выстроятся в свой ебучий парад… Под бодрое {Выпускаем крокодилов!} Уэйд, наконец, делает решительный шаг из своего укрытия. Идет быстро, чтобы не передумать, мысленно отсекая все скептические потоки от Белого. В пятидесяти футах от Паука он останавливается, потому что к тому подбегает девчонка. Красивая, юная, обвивает руками, легко целует в губы. Питер смущенно краснеет, но выглядит радостным, обнимает ее за талию. Желтый, пережив секундный шок от увиденного, начинает яростно, на испанском, проклинать их обоих. [Спасайся бегством, недоумок] — холодный шепот Белого не дает потонуть в болоте отчаяния, в которое Уэйд решительно, с разбегу, только что пизданулся. В глазах темнеет, он делает несколько шагов назад, в тень. Стоит там неподвижно, сверлит парочку глазами. Шум крови в ушах заглушает перебранку голосов. Все вокруг почему-то становится туманно-красным. В этой наплывающей пелене ярости Уилсон видит, как Питер недоуменно трет ладонью позвонки на шее. Отпускает талию девчонки, рассеянно, одними глазами, обводит окрестности. Уэйд наблюдает, как желанный до щемящей боли в груди, встревоженный взгляд приближается по дуге к нему. Жестко поборов желание встретить и впиться в него своим, срывается с места, выруливает на открытое пространство и вливается в толпу студентов. Он знает, что заметно выделяется там своей долговязой широкоплечей фигурой, даже сгорбившись, даже в капюшоне. Тем более в капюшоне. Еще ему кажется, что он слышит недоуменно-шелестящее «Уэйд?» в спину. Желтый бьется в истерике, его плаксивое {Обернись!} то и дело сливается с бешеным {АРДЭ ЭН ЭЛЬ ИНФЕРНО!}. Белый же холодно подгоняет, коротко прокладывая маршрут, потому что сам Уилсон не видит ни черта, кроме наползающего кровавого тумана. Белый знает, что, когда он затопит собой все поле зрения Дэдпула, им лучше бы быть подальше от общественных мест. Non compos mentis.