Двадцать пятый год

      Александра Николаевна пробыла в Москве лишь до конца июля, пока не закончила все свои дела, даже не смотря на то, что князь Сергей ещё не вернулся. Она уехала, мотивируя это тем, что её срочно вызвала Императрица Елизавета Алексеевна. Скорее всего, так сие и было, ведь княгиня, как никак, являлась Статс-дамой.       Сам князь Волконский приехал в Москву только в начале сентября и вместе с дочерью двинулся в Петербург. Туда они прибыли спустя четыре дня.       Что касается того трогательного письма Марии Николаевны, которое княжна нашла в комнате, его Ольга отдала отцу, так и передав ему, что это ему от «его милой Marie», однако у Волконского это не вызвало никакой реакции, он просто взял письмо и куда-то убрал его. Неизвестно, читал ли князь его вообще.       В столице Оля прожила два месяца. Всё это время прошло весьма скучно — она лишь гуляла по набережной, сидела у себя в комнате или пила чай с кем-то из родных — бабушкой или отцом. Александра Николаевна за это время успела стаскать её на пару нудных светских вечеров. Никто писем Оле не писал, как и она сама, с Пущиным она также не виделась всё это время. Не секрет, что Оля очень скучала по нему, при этом убеждая себя в том, что ничего к нему не чувствует и вообще любить не может.       В середине ноября Оля получила от Бестужева-Рюмина письмо, в нём он просил встретиться по какому-то важному делу на набережной реки Мойки около дома номер семьдесят. Оле решила пойти, ведь подумала, что иначе он заявится к ней домой, а ей не хотелось, чтобы обо всём этом знали её родные. Она хотела покончить с этими отношениями, у которых явно нет никакого будущего.       В назначенный день княжна пришла в указанное место, где Михаил уже ждал её.       — Здравствуйте, Ольга, — оживлённо произнёс он, подбежав к ней и захотев поцеловать её руку, но она сразу же отдёрнула её.       — Что вы хотели от меня? — надменно спросила Волконская, окидывая его презрительным взглядом.       — Эээ… Что же вы вот так сразу?.. — такой холодный тон и строгий взгляд ввёл Бестужева-Рюмина в растерянность.       — Я задала прямой вопрос, хотите — отвечайте, не хотите — я пошла.       — Погодите! Я ведь просто соскучился по вам и захотел встретиться с вами… Отчего вы не ответили на моё прошлое письмо? Неужели оно не дошло до вас?..       — Дошло, — уверенно ответила она. — Я не хочу иметь дело с вами, потому и не ответила на него.       — Вы боитесь неодобрения со стороны Сергея Григорьевича? Ежели так, я прямо пойду к нему и официально попрошу вашей руки.       — Нет! — вскрикнула Оля. — Даже не думайте.       — Отчего же?       — Я не хочу этого. Между нами ничего нет!       — Пока что нет, но ведь это повод, чтобы… — начал Михаил, но Ольга перебила его:       — И никогда не будет!       Он хотел что-то возразить, однако Оля, не дав ему даже рта раскрыть, продолжила:       — Убирайтесь, ежели не хотите, дабы я пожаловалась на вас отцу. Я не хочу вас больше никогда видеть! Я не люблю вас, оставьте меня в покое.       — Простите, но… Могу ли я задать вам вопрос?       — В рамках разумного.       — Ваше сердце занял кто-то другой?       — Да, — ответила Оля, голос её заметно дрогнул. Она сразу же подумала: «зачем я солгала?»       — Простите моё любопытство, но кто этот человек?       Княжна Оля молчала, она не знала, что ответить.       — Скажите же, я прошу вас.       — Это не ваше дело. Уходите и больше никогда не пишите мне, забудьте обо мне навсегда. Прощайте.       Михаил тяжело вздохнул и, ничего не ответив, куда-то скрылся.       Ольга подошла к ограждению и слегка облокотилась на него. Ветер раздувал её волосы, она не обращала на это внимание и размышляла:       «Что происходит вокруг меня?.. С одной стороны, он ведь не виноват, а с другой, и я не виновата. Он слишком бестактен».       — Оленька! — послышался сзади знакомый голос, который вырвал Олю из мыслей. Сначала ей показалось, что это послышалось.       — Здравствуйте, милая Оленька! — послышалось вновь.       Она обернулась. К ней бежал Кондратий Рылеев.       — Кондратий Фёдорович?.. Вы как оказались здесь? — удивилась Оля.       — Я живу здесь, вот в этом доме, — он рукой указал на дом рядом.       — В семьдесят втором что-ли? Вот это да…       — Мы заметили вас с балкона…       — Мы — это кто?       — Мой друг очень обеспокоен тем, что тот господин, Бестужев-Рюмин его фамилия, кажется, навязывался к вам.       — Какой друг?.. — только и успела спросить Оля, как с той же стороны, откуда выскочил Рылеев, послышалось строгое:       — Кондратий!       Оба обернулись туда. К ним, быстро и явно торопясь, шёл Иван Иванович Пущин. Волосы его сбились, пальто было расстёгнуто, накидка криво болталась на плечах, а на лице было какое-то негодование.       — Иван Иванович?.. Вы… А вы-то что здесь делаете? — испуганно выдавила Оля.       «Неужели Пущин всё видел и слышал?.. Боже мой! Он ведь не простит мне этого… Он и так страдает! Как же я давно его не видела…»       — Здравствуйте. Я навещал своего товарища, — ответил он, остановившись около Рылеева.       — На чём я остановился? — Кондратий Фёдорович вновь обратился к Ольге.       — Вы говорили что-то про друга.       — А! Так вот, мой друг обеспокоен тем, что здесь может быть замешан кто-то третий… Ибо вы так смачно отказали Михаилу, не знаю, как его по отчеству.       — Трепло! — с отвращением, произнёс Пущин и, отвернувшись, направился в сторону от них.       — Иван Иванович, постойте! — выкрикнула Оля и побежала за ним. Догнав его, она его остановила и быстро заговорила: — Простите меня, он… Между нами ничего не было, нет и никогда не будет! Я даже не знала о его чувствах ко мне.       — Не оправдывайтесь, вы свободный человек, и можете устраивать свою личную жизнь, ибо моё признание ни к чему вас не обчзывает. Однако мне теперь тоже интересно, кто таков тот, из-за кого вы отказали ему? Кому отдано ваше сердце?       — Я солгала ему, что люблю кого-то, — она опустила взгляд.       — Не постесняюсь спросить, зачем?       — У меня не было иного выхода… Простите.       — Только отчего же вы мне не сказали, дабы я оставил вас в покое?       — Я не знаю… Только, коли подумать, зачем вам оставлять меня в покое, если вы не нарушаете его?..       — Ладно. Успокойтесь и забудьте, — Иван Иванович облегчённо выдохнул.       — Вы не знаете, о ком «третьем» говорил Кондратий Фёдорович?       — Не знаю и знать не хочу, — он отвернулся, но, увидев бегущего к ним Рылеева, сейчас же повернулся обратно.       — Может быть мы все вместе выпьем чаю у меня? — спросил Кондратий Фёдорович, пытаясь отдышаться. — Как же быстро вы ушли…       — Хватит с меня твоего чаю на сегодня. До встречи.       Пущин развернулся и пошёл прямо, к началу улицы.       — До свидания, Кондратий Фёдорович, — тихо произнесла Оля и устремилась за Пущиным.       — Не возражаете, если я составлю вам компанию? — спросила она у него.       — Нет, — ответил Иван Иванович, глядя вниз, на каменную дорогу.       — Куда вы идёте?       — Домой.       — Пешком?..       — Да. Хотя, не спорю, до моего дома отсюда и правда далековато.       — А где вы живёте, ежели не секрет?       — Набережная Мойки четырнадцать.       — Улица эта же и сторона тоже, только вот в самом деле далековато…       — Я довольно часто гуляю так.       — Погодите! — воскликнула Оля. Неожиданно до неё дошла одна истина. — Вы сказали четырнадцать?..       — Да, вы не ослышались.       — Так ведь дом моей бабушки, где я живу сейчас, находится по адресу Набережная Мойки двенадцать. Мы, получается, соседи с вами.       — Поразительное совпадение… — Пущин задумался. — Получается, что так.       — Постойте, у вас тут… — Оля остановилась и осторожно поправила его сбившиеся волосы. — Вот так.       — Благодарю вас, — ответил Иван Иванович, отводя свой взгляд от неё.       — А ещё у вас тут пуговицы расстёгнуты.       — Ах да… — он начал быстро застёгивать пуговицы на пальто, а после поправил свою накидку.       — Так гораздо лучше, — ответила Ольга, слегка улыбнувшись.       Какое-то время они вот так стояли и смотрели друг на друга, пока не закапал дождь.       — Кажется, дождь начинается… — Иван Иванович поднял одну ладонь к небу. Сейчас же одна большая капля упала на его пальцы.       — Дождь в ноябре — это так странно… — тихо сказала Оля, подняв голову к небу.       — Для Петербурга самое обычное дело.       — А в Москве совсем не так… Порою и снег выпадает.       — Здесь тоже бывает. А дождь здесь холодный… Может быть зайдём куда-нибудь? А то далеко ещё, а промокнуть под этим дождём — всё равно, что подписывать себе приговор.       — Хорошо, идёмте. Только куда же?       — Идёмте вон в тот трактир.       Они вместе вошли в ближайший трактир. Ольга никогда не была в заведениях подобного рода, хотя ничего особенного внутри не было. Везде стояли столы и было много людей различных сословий: дворян, ремесленников, зажиточных крестьян и прочих.       — Будете что-нибудь? — сразу спросил Иван Иванович.       — Хм… Ну только если чаю.       Перед ними сразу возник лакей и, чуть склонив голову, вежливо поинтересовался:       — Чего изволите-с, Ваше благородие?       — Чашку чаю и бокал вина, — коротко ответил Иван Иванович и обратился к Оле: — Идёмте, присядем.       Они присели за свободный стол.       — Так странно… Я никогда не была в трактире, — Ольга с удивлением оглядывала помещение.       — Дамам непозволительно появляться в трактире в одиночку. Хотя, я думаю, вы знаете об этом.       «Вот как, оказывается. Буду знать».       Скоро им принесли то, что они, если так можно выразиться, заказывали.       Иван Иванович не заводил разговора, он только всё глядел куда-то, не на Олю, и медленно пил своё вино. Княжну это вводило в негодование и растерянность, и она, когда выпила чай, решила наконец спросить:       — Иван Иванович, вы обиделись на меня?..       — С чего вы так решили? — переспросил он, делая очередной глоток вина и не поднимая своего взгляда.       — Вы молчите и совсем не смотрите на меня.       — Простите, я задумался, — Пущин взглянул на неё. — Настроения что-то нет совсем, как и желания на что-либо.       — Вы переживаете из-за?..       — Нет, — сухо ответил он. — Прошу вас, давайте не будем об этом.       — Хорошо, как скажете.       — И вообще, наверное, дождь уже закончился, — добавил Пущин, быстро допив оставшееся вино.       Они вышли. Дождя и вправду не было. Волконская и Пущин направились в сторону начала улицы. Иван Иванович всё это время молчал и не поднимал взгляда с земли, а Оля не смела нарушить это молчание. Около четырнадцатого дома они скромно попрощались и разошлись. В воздухе осталось какое-то напряжение.       В доме никого, кроме слуг не было. Александра Николаевна была на каком-то вечере, а Сергей Григорьевич неизвестно, где был, оставалось лишь догадываться. Они оба вернулись только к вечеру, но княжна с ними не пересеклась даже тогда.       Уже поздним вечером, при тусклых свечах, Оля сидела в своей комнате и читала поэму Пушкина (которую за минувшие четыре месяца так и не дочитала).       В комнату вошла Дарья. Она, поклонившись, произнесла:       — Ольга Сергеевна, Андрей принёс-с письма.       — Так, и что же?       — Вам тут письмо от Пущина, — она протянула ей письмо. — Будут-с какие-то распоряжения?       Оля отложила книгу и взяла письмо в руки.       — Можешь идти, — произнесла она, оглядывая письмо со всех сторон. У неё появилось какое-то дурное предчувствие.