***
В основной секции библиотеки темно, а от того свет, льющийся из закрытой секции, издалека привлекает к себе внимание. Самаэль, пока направляется к нему, успевает провести в голове сравнение с мотыльком и внутренне усмехается этому. Юноша подступает к двери, заглядывает внутрь, ожидая увидеть за столом лишь Азраэль, и не сдерживает удивления. — Госпожа Азраэль, — приветствует он, переступая порог. — Отец. Азраэль на мгновение оборачивается через плечо, кивает, дозволяя войти, и вновь возвращает внимание к столу, на котором разложены документы. Она опирается ладонями о край стола и, склонившись над бумагами, мрачно оглядывает исписанные размашистым почерком листы. Выбирает один из документов, приближает его к глазам и устало щурится, стараясь рассмотреть плывущие буквы. Круглые очки, изредка надеваемые ею, лежат рядом с ладонью. — У меня есть вопросы к этому пункту, — сообщает Азраэль Саллосу и, остановившись за его плечом, пальцем указывает на строку. — Вот тут. Пока правительница вместе с советником тихо спорят, Самаэль опускается в кресло и вчитывается в один из документов, расположенных на столе. Он прислушивается к разговору и, угадывая, что держит в руках копию того же документа, который стал предметом дискуссии, неожиданно подключается к разговору: — Я думаю, что этот пункт было бы лучше оставить. — Зачем? — Азраэль приподнимает ладонь, упреждая возможность недовольства юношей отцом. — Простого «я думаю» недостаточно. Обоснуй свою позицию. — Дело в том, что в глазах народа твоя позиция — прямое ограничение их свободы. Нельзя допускать подобные мысли в столь неспокойное время, — аргументирует Самаэль. Азраэль пожимает плечами и ненадолго задумывается. В том, как она нервным движением крутит меж пальцев ручку, прослеживается её внутренний спор самой с собой, и всё же она соглашается, уклончиво отвечает: — То, что сейчас не время для такого, я и сама знаю. Может, вы и правы, — девушка глубоко вздыхает и опускается в кресло позади. — Думаю, на сегодня можно закончить. Спасибо за Вашу помощь, господин Саллос. — Доброй ночи, госпожа, — искренне желает мужчина и, выбравшись из-за стола, скрывается между стеллажами книг. Самаэль долгим взглядом прослеживает за фигурой отца, легко поднимается с кресла и опускается в другое, придвинув то ближе к Азраэль. Она, откинувшись на спинку стула, склоняет голову набок и лениво наблюдает за чужими перемещениями, негромко спрашивает: — Почему ты остался? Вы с отцом не виделись столько лет, ты мог бы побыть с ним сейчас, пока вы свободны, — предлагает девушка. — Хочешь, чтобы я ушёл? — интересуется с доброй усмешкой Самаэль. Азраэль не отвечает, никак не высказывает своих мыслей, но за неё обо всём говорит мягкая улыбка, на мгновение тронувшая её губы. Самаэль обхватывает правой рукой холодную кисть правительницы с проступившими под кожей сосудами и осторожными прикосновениями массирует ладонь, разгоняет кровь. Азраэль переплетает свои пальцы с чужими и не сдерживает усталого вздоха. — Эта страна ненавидит меня, но гораздо сильнее моя ненависть к ней, — признаётся правительница. — Я в силу своего происхождения, из-за долга и чувства ответственности взвалила на себя груз, который придётся нести до самого последнего дня моей жизни. И всё это ради того, чтобы меня помнили диктатором и тираном. Сегодня снова были демонстрации, снова пострадавшие. Скоро эти же люди осмелеют до того, что пойдут штурмовать дворец, а я не хочу применять к ним силу. Но что ещё мне остаётся? Она говорит всё это сухо, тщательно, словно раз за разом произносила эти же слова в голове. Задумчиво смотрит на переплетение пальцев и не отрывает взгляда от того, как подушечки её пальцев поглаживают тыльную сторону чужой ладони. Самаэль обхватывает чужое запястье и вслушивается в то, как размеренно бьётся под кожей пульс, лишь после этого отвечает: — Ты не выглядишь так, будто находишься в отчаянии. Что ты задумала? — Я не могу передать никому свою власть, — вместо ответа говорит Азраэль. — И проблема даже не в том, есть ли человек, которому я могу довериться. Проблема в том, что моего преемника видеть у власти никто не захочет. Другие верят тому, что видят. Ты смотришь глубже. Но пока я не могу рассказать тебе всего. Для нас представление скоро закончится. Азраэль поднимается, и вместе с ней поднимается юноша. Он не отпускает тонкое запястье, бережно тянет девушку на себя, и та поддаётся. Ныряет в горячие объятия, лбом касается груди и вдыхает медовый запах, исходящий от рубашки. Ощущает, как чужие губы нежно касаются её волос, поднимает голову и мягко целует. Кажется, что со дня их последнего поцелуя проходят года. Калейдоскоп событий, непрерывно сменяющих друг друга, растягивает восприятие короткого срока до нескольких лет. Не выходит осознавать, что всё — раскрытие предательства, тяжёлые последствия недосказанности и суд, было так недавно. И думать об этом не хочется. Вопреки вихрю, в который закручены их жизни, поцелуй выходит неторопливым. Ласковым, не несущим в себе ни капли возможной страсти, но потому ещё более ценным для обоих. На короткое время гнетущие мысли покидают головы, оставляя место для накатившего тёплой волной спокойствия. Торопливые громкие шаги сбивают, но, даже заслышав их, Азраэль не сразу отстраняется. Она до последнего не разрывает поцелуй и делает это лишь тогда, когда до появления солдата на пороге отдела библиотеки остаётся ровно секунда. Чуть разворачивается, опирается рукой о стол и спрашивает совершенно невозмутимо у мужчины, склонившего в поклоне: — Что произошло? — Госпожа Азраэль, — сухо докладывает мужчина, — у ворот дворца обнаружено мёртвое тело. В ужасном состоянии. Последнее он говорит с уловимым содроганием. Правительница в ответ кивает и твёрдо приказывает: — Ясно. Пускай забирают. Сейчас же просмотреть камеры, при наличие следов немедленно начать поиск. Сообщите Нахеме. Утром жду доклад. Мужчина вновь кланяется и тем же торопливым шагом уходит. Самаэль, молча наблюдавший за развернувшейся картиной, уже предугадывает ответ, но интересуется: — Ты что-то об этом знаешь? Азраэль обходит стол, задумчиво рассматривая стопки документов на поверхности и даже на полу, опирается локтями о спинку кресла напротив юноши и отвечает нехотя: — Догадываюсь, и от этого вовсе не легче. Эта мерзавка наверняка решила, что тот, кто сбежал после стрельбы на шоссе, хотел убить меня. В прошлый раз было то же самое, — и неожиданно для себя правительница теряет контроль на собственной речью: — Вот и зачем это? Защитить меня? Она только всё портит! У меня нет теперь никакой информации. Я понятия не имею, что он хотел сделать и что успел. Чего мне ждать завтра? Эту страницу можно перевернуть или сработает какой-то гениальный план этого мстителя? Она неосознанно касается пальцами шрама на щеке, оставшегося после недавнего неудачного нападения, и вспоминает о трупе в полицейском участке. Мрачные мысли вытесняют былое спокойствие. Количество проблем вовсе не убавляется, а всё торопливее тянет Одиум ко дну.***
— Милая Шедим! — звучит взволнованно. Своё имя женщина улавливает едва ли не обречённо, громко вздыхает. Знакомая настолько, что почти родная приторная интонация и радость, легко отличимая от поддельной. Искренняя, но с долей волнения. И чего-то ещё, пока непонятного, но такого, что сковывает и одолевает душу смятением. — Привет, — здоровается она чуть хриплым голосом. — Что у вас тут произошло без меня? Рассказывай. — У нас всегда что-то происходит без тебя! — восторженно заявляет Нахема. — А ты быстро решаешь проблемы, и становится скучно. Но я всё равно очень ценю тебя. — Не будь такой безрассудной, — советует Шедим, направляясь ко дворцу, и слышит в ответ предсказуемое: — Не будь такой занудой. Нахема быстро догоняет подругу, подхватывает ту под руку и значительно замедляет шаг. Рассказывает о событиях последних дней, продолжая цепляться за кардиган, и Шедим покорно её слушает, едва ли вникая в речь, льющуюся спокойной рекой. Женщины добираются до самого крыльца, где Шедим внезапно перебивает на половине слова, сбивая с толку своим вопросом: — У тебя что-то случилось? — она звучит обеспокоенно и смотрит пронзительно, испытывающе. — Я просто рада тому, что ты вернулась, — с привычной ей улыбкой говорит Нахема. — А что? — Обычно ты не говоришь так много, — отмечает женщина. — Я сейчас поднимусь к Азраэль, а потом найду тебя, и мы поговорим. Хорошо? — Я буду только рада поговорить с тобой, — обольстительно признаётся Нахема. — Ступай, конечно. Я буду ждать тебя. Нахема не поднимается по ступеням, провожает взглядом Шедим и, когда за ней хлопают массивные двери, оборачивается по сторонам, желая найти себе занятие. В ближайшие несколько часов Шедим можно не ждать, а скучать — последнее, что входит в планы Нахемы.***
Белая птица осторожно приземляется на подоконник распахнутого окна. Она скашивает взгляд в сторону, с любопытством осматривает пустующий коридор и, устроившись удобнее, невозмутимо чистит гладкие перья. Животное увлекается этим занятием настолько, что даже не замечает, как у её занятия появляется свидетель. Сариэль стоит неподалёку от окна, с противоположной стороны коридора, прислонившись к стене. Он, заметивший птицу на подходе к окну, боится спугнуть её, а потому не двигается дальше. Внимательно наблюдает за тем, как старательными движениями клюва птица приводит в порядок оперение, и вздрагивает, когда та поднимает голову и смотрит на него необычно осознанно. Юноша медленно, страшась испугать птицу, подходит ближе, пересекает широкий коридор и останавливается у самого окна. Протягивает руку и пальцем мягко касается нежной головы, замирает, оценивая реакцию, а затем осторожно гладит. Повторяет движение и, присев, ближе рассматривает птицу. — Какая ты красивая, — восхищённо шепчет Сариэль. — Ты, наверное, хочешь есть? Прости, у меня с собой ничего нет. Ты же не станешь дожидаться, пока я схожу на кухню, правда? Прилетай сюда завтра, и я тебя покормлю. Птица будто его понимает. Она ещё недолго наслаждается невесомыми прикосновениями, затем отклоняется в сторону и срывается с окна вниз. В полёте раскрывает крылья, взмахивает ими и стремительно поднимается вверх. Юноша провожает её долгим взглядом, следя, чтобы та не разбилась, и лишь после продолжает путь. Из-за двери рядом звучит приглушённый спор. Голоса сливаются, как две волны, а затем разделяются, стремятся перебить и поглотить друг друга. Разговор быстро становится всё громче, и Сариэль, ставший невольным свидетелем, различает раздражённую интонацию Верховного Судьи: — Милая Шедим, порой ты бываешь ужасно упрямой! — выговаривает, как упрёк, Нахема. — Порой ты бываешь ужасно раздражающей, — признаётся в ответ Шедим. Она звучит устало, совершенно не настроено на возможный спор. Голос её приближается к двери, будто Шедим хочет покинуть помещение, но тяжёлые шаги перебивают речь, а вместе с тем, кажется, перекрывают путь отступления. Эпицентр перемещается ближе к выходу, а речь в коридоре становится разборчивее. — Дай пройти, — неожиданно грубо реагирует Шедим. — Послушай, — мягче говорит Нахема, — я ведь ничего не сделала, чтобы ты так злилась. — И меня очень радует, что ты ещё ничего не сделала, — соглашается женщина. — Но ты встречалась с Белиал! И хорошо, я никому об этом не скажу, но если Азраэль узнает, можешь представить, что она с тобой сделает? Тебе память отшибло, и ты забыла, что Самаэль чудом избежал возможной казни? — Не сравнивай меня с этим безродным бесполезным щенком! Он — сын предателя, и в могиле ему самое место, — резко обрубает Нахема. Повисает долгая тишина. Сариэль за время короткого диалога с каждой последующей фразой всё больше жалеет о том, что стал невольным свидетелем ссоры, и судорожно ищет пути отступления. Женщины стоят слишком близко к двери, и любое неловкое движение, что станет причиной шума, выдаст юношу. Он решает дождаться подходящего момента, когда кто-то заговорит и перекроет собой возможный звук. В следующую секунду Шедим напряжённо отвечает, словно в реку собственных слов щедро сбрасывает проступившее разочарование: — Я тоже пришла во дворец, когда моей семьи больше не существовало. Мой род стал для меня клеймом, а во дворце меня до сих пор называют дочерью предателей. И что, мне самое место на кладбище? — горько спрашивает женщина. — Жаль, что раньше не представлялось повода обговорить это. — Я не говорила о тебе, — жёстко, разделяя паузами слова, подчёркивает Нахема. — Не перетягивай на себя то, что тебя никак не касается. — Я не хочу продолжать этот разговор, — просит неразборчивым шёпотом Шедим. — Давай поговорим позже. Сейчас ступай. Дверь распахивается, а коридор наполняется живой злостью. Она сгущает воздух, липнет к коже и взывает к самым простым истинам, заложенным природой: бежать, спасаться, прятаться. Искать. Найти жертву, пусть даже невинную овечку, и выплеснуть на неё все последствия тяжёлого разговора. Нахема замечает Сариэля, пускай тот и успевает отдалиться от комнаты достаточно. Два метра отделяют его от того, чтобы скрыться за поворотом, когда женщина зовёт его мягко, осторожно, заманивая и вводя в состояние, которое не позволит бежать: — Сариэль, — она почти поёт чужое имя. Солдат, обернувшись, почтительно склоняется и ждёт, когда Нахема приблизится. Та шагает медленно, складывает руки за спиной и неосознанно разминает пальцы, останавливается в метре от юноши и плотоядно рассматривает его. — Напомни мне, кому ты подчиняешься? — сладко тянет женщина. — Я нахожусь в личном распоряжении господина Самаэля, госпожа, — учтиво произносит Сариэль. — Тут тебе не повезло, — с понимающей улыбкой с сожалением кивает Нахема. — Будь ты моим солдатом, я научила бы тебя многим вещам. В первую очередь — не оказываться в ненужное время в ненужном месте. Гнев, что таился внутри, находит свой выход. Нахема взмахивает рукой, и сильный хлёсткий удар разрывает воздух. Тяжёлое кольцо на её пальце до крови разбивает тонкие губы, и голова юноши безвольно поворачивается в сторону от удара. Он замирает так, никак не выражая возможных чувств, и его холод совсем немного остужает пылающую ярость, но этого оказывается достаточно. — Даже жаль, что ты его солдат, — жестоко улыбается Нахема, осматривая Сариэля как товар. — Красивый мальчик. Но трогать мне тебя нельзя, а потому лишь больше хочется. Чтобы он осознал своё место. Пошёл вон. Последнее она обращает точно к юноше, но сама уходит даже быстрее. Обходит неподвижное тело и скрывается за поворотом неслышной поступью. Сариэль утирает ладонь выступившую кровь и, развернувшись, на перепутье коридоров сворачивает в наименее людный, рассчитывая без свидетелей добраться до своей комнаты. К моменту, когда юноша касается ручки двери собственной комнаты, кровь уже перестаёт течь. Она засыхает корочкой, а та в свою очередь трескается, когда Сариэль видит брата, удобно устроившегося в кресле, и с нежностью улыбается. Баракель засыпает, дожидаясь владельца комнаты, но спит чутко и просыпается, как только тот подходит ближе. Сонно щурится, рассматривая чужое лицо, и хмурится, когда взор падает на губы. — Куда ты уже успел ввязаться? — обречённо интересуется Баракель.