Пепел к пеплу

Тяжёлые свинцовые тучи не пропускают солнечные лучи, а вместо тёплого чая — отвратительный на вкус, но бодрящий кофе. Азраэль включает на ноутбуке новости, но едва ли наполовину вслушивается в то, что вещает простуженный диктор. Внимание её полностью захватывает сухой рассказ Самаэля, который старается не вдаваться в подробности и рассказывает лишь то, что действительно важно. — Особняк проверили, там и сейчас находятся наши солдаты. Всех, кто был внутри, допросили. В целом, ничего особенного, насколько это выражение можно отнести к секте. Зомбированные «ученики», поехавший на своей идее основатель. Он сказал тебе, что это они принимали участие в покушении на Астарота и подрыве дворца, но это странно. Вряд ли он врёт, конечно, но тяжело осознать то, что на нечто подобное был способен такой человек. — У нас нет причин не верить ему, — пожимает плечами Азраэль. — Учитывая то, какие идеи он преследовал, неудивительно, в чём он оказался замешан. У них в подвалах не было никаких жертвоприношений? — Нет, но, — юноша запинается, и Азраэль внутренне напрягается, — думаю, что были в другом месте. Мне стало интересно, и я попросил проверить состав некоторых предметов. Книги и свечи были сделаны из человеческого материала. — Что за, — Азраэль не находит слов и подбирает выражение, самое близкое к её эмоциям, — мерзость. Ты знаешь, мне ведь действительно стало там страшно. Не потому, что это был человек, который мог причинить вред государству, а потому, что я впервые столкнулась с человеком, который был настолько слеп в своих убеждениях, но говорил о них, как об абсолютной истине. И то, как он доносил это. Я совсем не удивлена, что он собрал вокруг себя десятки людей. Мне стало страшно, когда я подумала, что я тоже могла бы оказаться в их числе, поддаться его влиянию. Я ведь ничем не отличаюсь от остальных. Самаэль понимает. И пускай он не согласен, с Азраэль не спорит, осознавая, что та знает его позицию. Наклоняется к чужому плечу, оставаясь позади дивана, шепчет что-то успокаивающее, и Азраэль благодарно улыбается ему, качает головой в ответ на размеренную речь. Стрелка на часах на стене начинает отсчитывать новый час, и вместе с этим правительница лёгким движением поднимается. Она собирается в город, и Самаэль, решив её сопровождать, первым выходит на улицу, чтобы проверить, что к отбытию госпожи всё готово. — Самаэль! Юноша вздрагивает от резкого окрика, оборачивается и быстро находит Шедим, спускающуюся со ступеней крыльца. Она по обыкновению кутается в тёплый кардиган, приближается быстрым шагом и приветливо кивает Сариэлю и Баракелю. Самаэль не показывает, что удивляется, мысленно обещает себе узнать, в какой момент они успели подружиться, но жестом просит братьев оставить их вдвоём, и те торопливо удаляются. — Здравствуй, Шедим. Ты что-то хотела? — В целом, да, — не пытается отрицать женщина. — Ты ведь наверняка знаешь, что Азраэль злится на Нахему, и я совсем не спорю, что это справедливо. Но раньше она могла бы посчитать это за предательство и казнить Нахему, и сейчас я даже не представляю, что она сделает. — Хочешь, чтобы я поговорил с Азраэль? — догадывается Самаэль. — Прости, но не стану. Дело не в том, какие у нас с Нахемой отношения, а в том, что Азраэль злится на неё гораздо меньше, чем я. Такое нельзя было скрывать. Эти проблемы сейчас вовсе не к месту. Говорить строго не выходит. Не потому, что Шедим занимает высокое положение или старше, а потому, что она смотрит виновато, осознавая и то, что просит, и то, насколько сильна вина Нахемы. Она понимает всё вплоть до того, что ведёт себя неправильно, но не отступается даже после отказа. Молчит, но ей удаётся совмещать во взоре осознание вины и привычное ей упрямство. — Не соглашусь — сама пойдёшь? — устало интересуется Самаэль, ищет подтверждение собственным мыслям и находит в незамедлительном кивке. — Глупая. Она тебя не послушает, разозлится ещё сильнее, к тому же на тебя. Зачем? — Лучше так, чем я ничего не сделаю, — аргументирует Шедим. — Я хотя бы попробую. Нахема ведь по сути ничего не сделала кроме того, что скрыла информацию. Несгибаемость характера, твёрдая воля восхищают Самаэля ровно столько же, сколько удивляет его чужое безрассудство. Шедим читает это в серых глазах, отвечает лихой усмешкой, такой непривычной для неё, но красивой на больших губах, и юноша сдаётся, обречённо качает головой. — Глупая, — повторяет он. — Стоит ли так стараться для человека, который обидел тебя? Не иди к Азраэль, у тебя с твоим-то характером точно не выйдет. Я попытаюсь, но результат гарантировать не могу. — Тебе мой характер не нравится? — наигранно возмущается Шедим. — Вот ещё, стану я выслушивать поучения от мальчишки! Самаэль улыбается легко, беззаботно, и вместе с ним улыбается Шедим. Ёжится, стремится спрятаться от резкого порыва ветра, и юноша набрасывает на её плечи собственное пальто. Читает лёгкое удивление на лице и, стремясь перевести тему до того, как прозвучит вопрос, внезапно для себя же озвучивает то, о чём думал: — Ты прости, что у нас с тобой всё началось так плохо, — искренне, печально извиняется он. — Мне жаль, правда. Мне нужно было постараться понять тебя, узнать. Ты — хороший друг. — Брось, не извиняйся. Я тоже во многом ошибалась на твой счёт, — растерянно отвечает Шедим, не понимая причин неожиданного откровения. До того, как она продолжит, Самаэль наклоняется к ней, достаёт из кармана пальто свой телефон и, не попрощавшись, направляется в сторону автомобиля, туда, где ждут его Сариэль и Баракель. Они о чём-то оживленно спорят, но замолкают в тот же миг, когда Самаэль оказывается рядом, и всё же под его вопросительным взором Баракель сдаётся: — Господин Самаэль, скажите, Вы — ревнивый человек? — весело любопытствует он. — Очень, особенно по отношению к тем, кто подчиняется мне, а дружит с госпожой Шедим, — преувеличенно серьёзно заявляет Самаэль и улыбается, когда лица братьев синхронно вытягиваются. — Шучу. Не думаю, что отношусь к ревнивым людям. Должно быть странно видеть в любом взаимодействии твоего партнёра с другим человеком романтический подтекст. И уж точно не проблема и не вина моего партнёра, если другой человек заинтересован им. — А я говорил! — торжествующе объявляет Сариэль. — Главное в отношениях — доверие, правда? — Правда, — подтверждает Самаэль. — В любых отношениях важно доверие. Поэтому вы тоже доверяйте друг другу. — Мы доверяем, — с гордостью заявляет Сариэль, — друг другу, Вам и госпоже Азраэль. — И госпоже Шедим, — насмешливо поддевает Самаэль, стараясь скрыть добрую улыбку, появившуюся от наивного, но вместе с тем серьёзного и искреннего признания. — И госпоже Шедим, — обречённо признаётся Баракель.

***

Резкая боль простреливает в голове, в глазах на миг темнеет, после просто плывёт, а тело теряет устойчивость. Астарот пытается опуститься на стул, вместо этого едва не падает и удивляется, когда его подхватывают чьи-то сильные руки. Чужое присутствие в гримёрке после выступления в момент его слабости вовсе не радует, но думать об этом не выходит. Холодные и тонкие заботливые пальцы вкладывают в его губы капсулу, следом приставляют открытую бутылку воды, и мужчина делает жадный глоток. Почти сразу боль отступает. Астарот фокусирует зрение на фигуре перед собой, расположившейся на стуле напротив, соблюдающей дистанцию в метр, узнаёт в ней правительницу Одиума и внутренне с облегчением выдыхает. Позади неё тенью застывает Самаэль, и кроме них в небольшой комнате никого нет. Азраэль замечает, что мужчина приходит в себя, и с лёгким беспокойством интересуется: — Ты долго ещё собираешься терпеть эти приступы? — Волнуетесь за меня, Ваше Высочество? — с усталой усмешкой спрашивает Астарот и видит, как кривятся тонкие губы от обращения. — Прости, больше так не буду. Так что ты здесь делаешь? Почувствовала, что мне плохо, и преодолела весь город ради того, чтобы поиздеваться? — Какой же ты невыносимый, — с лёгким раздражением отзывается Азраэль. — И кто только занимался твоим воспитанием? — Разве не ты? — фальшиво изумляется Астарот. — Если действительно моя госпожа, выходит, ты был весьма посредственным учеником, — включается в разговор Самаэль. Азраэль не ожидает колкости, негромко смеётся в ответ на беззлобную реплику. Астарот весело улыбается шутке, небрежным движением снимает очки, и без них его лицо выглядит спокойнее, расслабленнее и вместе с тем светлее. Девушка поднимается со своего места, и Астарот хочет встать вместе с ней, но опускается обратно под движением руки. — Сиди, не надо пока вставать, хуже будет, — в голосе звучит забота, Азраэль обращает внимание на боль, лишь притупившуюся, но не исчезнувшую вовсе. — Просто хотела поблагодарить тебя за помощь. Не ждала, что тебе удастся найти что-то настолько серьёзное. — И что ты планируешь делать? — мужчина принимает благодарность лёгким кивком. — А это уже не твоё дело! — сварливо заявляет Азраэль. — С тобой связывался господин Ваалвериф? — Да, мы, — Астарот пожимает плечами, поднимает глаза к потолку и навешивает на лицо задумчивое выражение, — поговорили. Азраэль кивает скорее собственным мыслям, нежели чужим словам, направляет к выходу, не попрощавшись, и Самаэль следует за ней. Правительница тормозит перед дверью, и, пока юноша открывает её, оборачивается к Астароту, негромко и коротко бросает, уверенная, что он услышит: — Ещё не время. Но уже совсем скоро. Азраэль вместе с Самаэлем покидают помещение, тёмным коридором выбираются из здания, рассчитывая путь так, чтобы не столкнуться с кем-то нежелательным. Судьба оказывается к ним благосклонна — на пути не встречается ни одного человека, и вскоре госпожа и её солдат возвращаются в автомобиль, припаркованный неподалёку от места, где выступал Астарот. Азраэль опускается на водительское сиденье, поджигает кончик сигареты и опускает стекло для того, чтобы дым выходил наружу, не задерживался в машине. Она недолго молчит, но удивляется тому, что вместе с ней ничего не произносит Самаэль, и в конце концов не выдерживает: — Почему не спрашиваешь? Я же знаю, что тебе интересно. — Интересно, — юноша не спорит, объясняет. — То, что захочешь рассказать, расскажешь сама. То, что не захочешь рассказать, смысла спрашивать нет. — Это абсолютно верно, — хмыкает насмешливо Азраэль. — На сегодня у меня ещё встреча, но я поеду сама, а ты возвращайся к работе, потом домой. Я, наверное, приеду позже, не жди. — Как прикажете, моя госпожа, — покорно соглашается Самаэль. — Но я буду ждать. Ближе к вечеру начинается косой дождь, и темнеет совсем рано. Дворники автомобиля работают без перерыва, стряхивая со стекла крупные капли, но взамен сразу же появляются новые, и всё же дорога, хоть и с трудом, проглядывается. Шоссе пустеет, но дождь не позволяет разогнать автомобиль, и путь занимает гораздо больше времени, чем рассчитывает правительница. Радио без перерыва вещает новости, и лицо девушки с каждой секундой всё больше переполняется усталостью то ли от пропагандистских высказываний оппозиционных движений, то ли от цифр, называемых в эфире: погибшие, раненые, стычки, выступления, демонстрации. В конце концов она не выдерживает — совершает движение рукой, и пространство в автомобиле погружается в абсолютную тишину. Азраэль совсем немного приоткрывает окно для того, чтобы успокаивающий шум дождя проник внутрь, и с облегчением выдыхает. Азраэль, когда-то воспитываемая добрым отцом, лелеяла в себе миролюбивые взгляды на правление. Позже, во времена правления Белиал, желание пойти наперекор, вернуться к порядкам отца лишь крепло, разрасталось в серьёзной, но всё ещё наполненной недостижимыми идеалами душе ребёнка. Но сразу же после её прихода к власти настало время других стремлений — жёсткий порядок, граничащий с диктатурой. И лишь спустя десять лет в её правлении появились черты подростковых идеалов, пускай и приправленных щедро горькой реальностью. Но порой где-то в глубине сознания всплывает образ не такого уж далёкого деспотизма. «Так ведь легче, — признаётся себе Азраэль, не отрывая внимательного взгляда от дороги. — Кого-то в тюрьму, кого-то в могилу, остальные заткнутся, а я вожусь с ними, как с детьми! Хотя, если так подумать, двенадцать лет — самый срок для того, чтобы начался переходный возраст. Много ли родителей они видели, которые терпели бы такие выходки?» Незамысловатое сравнение слегка поднимает настроение. Азраэль вспоминает о том, для чего она всё делает, и на некоторое время отвлекается от мрачных мыслей, возникших после прослушивания новостей. Дворец, уже почти весь спящий, выныривает из-за деревьев, и Азраэль радуется возможности вернуться домой. Охрана узнает автомобиль правительницы и открывает ворота для неё и её сопровождения. На улице приходится провести совсем немного времени, но Азраэль, отмахнувшаяся, когда ей предлагают зонт, успевает вымокнуть насквозь и чувствует, как одежда неприятно липнет к телу. Она спешит подняться по ступеням, открывает тяжёлую дверь и в коридоре внезапно для самой же себя тормозит. Недолго думает, а затем разворачивается и удаляется от собственных комнат. Дверь открывается без стука. Самаэль разбирает предметы на столе, поднимает голову на звук и, не ожидая увидеть Азраэль в своей комнате, удивляется её присутствию. Та выглядит так, словно удивляется этому не меньше, делает шаг вперёд и закрывает за собой дверь, но молчит. «Ну и глупость! — с накатившей злостью ругает себя же Азраэль. — И что я теперь скажу?» — Ты говорила, что вернёшься поздно, но я всё же не думал, что настолько, — улыбается Самаэль, отставляет чашку, что до этого держал в пальцах, и шагает навстречу. — Проходи. Весь вечер такой сильный дождь, ты совсем промокла, да? Давай я помогу. «Точно, — с облегчением кивает Азраэль, — совсем необязательно что-то объяснять». Самаэль помогает снять пальто, достаёт из высокого шкафа вешалку и расправляет предмет одежды. Девушка неотрывно следит за тем, как умело и быстро двигаются пальцы, привычные к мелкой работе. Нежные ладони, длинные и тонкие пальцы, коротко остриженные ногти. Юноша вновь ныряет в шкаф, достаёт изнутри длинную чёрную рубашку и цепляет её на стул рядом. — Ты переодевайся, я пока заварю чай, выпьешь и согреешься. — Спасибо, — отзывается девушка. — Да, вышло в самом деле поздно. Тоже не ждала, что так задержусь. Вместо промокшей одежды кожи касается приятная сухая ткань, и вмиг становится теплее. Азраэль опускается в кресло, поджав под себя одну ногу, принимает горячую, но не обжигающую руки чашку и делает первый глоток. Ненадолго задерживает жидкость на языке, затем сглатывает и чувствует, как изнутри разливается сладкое тепло. — Очень устала? — обеспокоенно спрашивает Самаэль, продолжая перебирать предметы на столе, искать каждому своё место. Азраэль сидит совсем рядом, а потому оставляет чашку на край стола и осматривает предметы, лежащие на поверхности. В основном украшения, выглядящие ухоженными, но не новыми. Их выделка специально подчёркивает возраст, эпоху, и Азраэль даже примерно определяет исторический период. — Очень, — соглашается она. — Но это привычно и пройдёт. Это всё твоё? Я редко видела тебя с украшениями. — Мне просто нравятся вещи с историей, а тут у всего своя история, — мягко отвечает Самаэль и захлопывает крышку шкатулки. — Иногда, когда нужно о чём-то подумать, бывает хорошо отвлечься на что-то такое. Просто занять руки, чтобы мысли свободно текли. — И о чём же ты думал? — легко улыбается девушка, опирается локтем о подлокотник и подпирает голову. — О тебе, — с готовностью, предугадывая вопрос, отвечает Самаэль. — О своих чувствах к тебе. Комната погружена в полумрак, но Самаэль замечает малейшие изменения в лице Азраэль. Улыбка становится ярче, насмешливее, но за насмешкой прячется безграничная нежность. Её удаётся скрыть на губах, но не в красивых тёмных глазах, которые так неуловимо, но вместе с тем так отчётливо меняются. — В самом деле? — приподнимает бровь она. — Поделишься? — Ты думаешь, сейчас подходящий для этого момент? Ты можешь быть не готова. — Обычно ты хорошо угадываешь подходящие моменты, — ведёт плечом Азраэль и убирает с лица волосы. — Но если я не смогу тебе ответить? — Если я скажу тебе, то для того, чтобы ты знала, а не ради того, чтобы услышать что-то взамен, — мягко усмехается Самаэль, но глаза остаются серьёзными. — Тебе необязательно говорить хотя бы что-то. Ты позволяешь быть рядом, приходишь сама, и это говорит за тебя. Юноша делает шаг в сторону, останавливается ровно напротив Азраэль и протягивает ей руку. Та не колеблется, вкладывает свою ладонь в чужую и, ведомая Самаэлем, поднимается. Мокрые кудрявые волосы пушатся, глаза устало щурятся, а из одежды лишь рубашка, едва прикрывающая середину бедра, но Самаэль оглядывает девушку ласково, тепло, согревает лучше любого чая. Мягко обхватывает подбородок, приближает лицо, но вместо того, чтобы поцеловать тонкие губы, сохраняет небольшое расстояние и не разрывает зрительный контакт. — Хорошая, — шепчет он, и горячий воздух касается губ Азраэль. — Единственная, кто мне нужна. Любимая. Вот что я думал о тебе. — Разве можно, — произнести «любить» не выходит, Азраэль запинается, но продолжает, — говорить это мне? Я заставила тебя выбирать, я стала причиной гибели твоей семьи, а ты относишься ко мне так. — Ты стала единственной, кто дал мне выбор, и я выбрал, — твёрдо отвечает Самаэль. — Не твоя вина, что всё сложилось так, слышишь? Мы все совершили то, что привело к этому. Азраэль кивает, старается верить тому, что звучит так искренне и убедительно. Ответные слова клубятся где-то внутри, но не собираются даже в отдельные словосочетания, так и остаются глубоко, однако Самаэль видит, понимает, и девушка радуется тому, что для этой прочной связи между ними ей не приходится переступать через себя. Самаэль осторожным движением опускает Азраэль обратно в кресло, так, словно ничего не произошло, и она молча благодарит за это коротким касанием к тёплым пальцам. — Что ты собираешься делать с Нахемой? — спрашивает Самаэль только вспомнив о разговоре с Шедим, и Азраэль растерянно отзывается: — А что мне с ней делать? Если подумать, сокрытие такой информации — преступление, — поджимает губы девушка. — Ты хочешь что-то предложить? — Это скорее просьба, а не предложение, — уклончиво отвечает юноша. — Может быть, не нужно наказывать её слишком строго? — Это тебя Шедим попросила, — должно звучать вопросом, но звучит утверждением, хотя Азраэль вовсе не выглядит недовольной. — Стал бы я просить тебя, будь дело только в ней? — Самаэль опускается перед креслом для того, чтобы перехватить задумчивый взор, и аккуратно поправляет на Азраэль свою рубашку. — Мне тоже не нравится то, что всё так произошло, но стоит ли это того, чтобы выносить ей обвинительный приговор? — Плевать на Нахему, — грубо отзывается правительница. — От того, что она жива и свободна, пользы гораздо больше, чем если она будет в тюрьме или на кладбище. Она уже в Экситиуме и полностью отстранена от внутренних дел Одиума, но контроль за её действиями я ужесточу. Пускай занимается исключительно тем, что ей было приказано. Некогда мне ещё и с этим возиться. Самаэль улыбается так ласково, что под его улыбкой Азраэль забывает о Нахеме и разговоре, только что завершённом. Юноша бережно тянет на себя ладонь, губами касается тонкого запястья, повторяет едва ощутимое касание чуть выше, ближе к локтю. Он поднимается, вслед за собой поднимает Азраэль, и лишь несколько минут требуется ей для того, чтобы заснуть в незнакомой, но такой тёплой постели. Уже почти во сне Азраэль чувствует, как кто-то поправляет на ней одеяло, слышит звук выключателя и лениво приподнимает веки. Комната погружена в темноту, вместе с тем в тишину, и ничего не нарушает спокойствия девушки. Тёплые пальцы дотрагиваются до её щеки, и, быть может, ей только кажется, но она слышит шероховатый шёпот: — Спи, моя госпожа. Уголки губ трогает слабая улыбка, а после Азраэль окончательно проваливается в желанный сон.