В сердце твоём —
бесконечный закон
неизбывной природы.
Айла знала, что быть человеком непросто. Людей ведь не любят, их считают настолько же вредоносными, насколько губительны личинки-паразиты для деревьев, и они надоели Древним достаточно, чтобы отрезать место их жительства от обители Богов. Людей ведь считают мелочными. Не понимающими, что такое вечность и как её достичь: человек был далёк от неё изначально, но с каждым капризом он, как это ни парадоксально, уходил ещё дальше, пока не стал всего лишь импульсом по сравнению с остальной жизнью. Айла знала, что быть человеком — вечный страх. Океана, Неба, Земли и того, что приносит их недовольство: наводнения, шторма, молнии, землетрясения, оползни и многое другое. Ведь даже если Древние спят, ненависть их не иссякла. И люди из страха приносят им жертвы, возносят молитвы и проводят обряды, чтобы отвадить их, перекинуть их взгляд на других людей, поселения и континенты. Они думали, что у них получается. Немногие понимали, что на самом деле они злят Землю, убивая животных, вызывают недовольство Океана, выливая кровь в реки и моря, и делают сон Неба более беспокойным громкими песнопениями. Айла понимала, что человек стал причиной многих бед: косвенно или непосредственно, но всё делалось сначала ради него, а потом из-за. И огонь, и беззащитность животных, и тепло земли — всё для него, а когда часть Древних ушла, то из-за него Ночь превратила своё время в гнетущее. Из-за него Ночь обращала внимание только на самую чёрную тьму и думала, будто её предали. Человек и его нужды, даже невысказанные, сделали мир таким, каким он был, а вовсе не Боги. Поэтому когда Айлу раскололо надвое из-за гнева Ночи, когда половина её осталась в руках создательницы, а другая упала в океан, когда, наконец, получилось доплыть до суши, Айла выбрала человеческую форму, ведь лучше всего быть на самом видном месте, когда Ночь захочет её вернуть. Айла была намного бледнее жителей пустыни, которые её нашли и приютили, и будто бы бесцветной в сравнении с их глазами, одеждой и даже характером, однако её приняли. С опаской, но приняли. Айла отсиживалась первое время в хижине местной жрицы Ночи на краю поселения и училась быть небесформенной. Она пыталась вставать на конечности, которые называли ногами, и держаться только на них, но жрица сказала, что здорова только одна нога, левая. Что правая — иссохшая, будто ветвь дерева без воды, — никогда не будет достаточно сильна, чтобы поднять её. Но Айла смотрела на жрицу, хромающую из-за потерянной части стопы, и старалась до тех пор, пока не смогла использовать дефектную ногу как костыль для опоры, тогда как здоровая нога только крепла. Она старалась управлять отростками, именуемыми пальцами, и для этого приходилось трогать вещи, переносить их, распутывать узлы и завязывать их снова, рисовать веткой по влажному песку и пытаться разъединить плоды между собой. Айла училась сшивать ткани из шкур животных и заплетать себе волосы, желтовато-белые, словно свет луны перед жарким днём, и длинные, тонкие, будто нити. Иногда её волосы и впрямь были нитями, но для сшивания ран людей — жрица выяснила, что так они заживают быстрее и не гноятся. После Айла уже училась зашивать раны сама. Одной рукой это было неудобно делать, однако второй, правой, не было. Как не было и правого глаза, вместо которого имелась только прикрытая веком пустота, — всё осталось у Ночи в руках со второй половиной луны, которую часто можно было увидеть на небе и во время полёта Солнца, и без него. Когда первая жрица стала слишком стара, то появилась новая. Айла смотрела, как девочка перенимает знания своей предшественницы: повторяет молитвы и ритуалы, чертит звёздную карту и планеты на ней, предсказывает события следующих недель и медитирует на холодном ветру для того, чтобы уметь разговаривать с очагом внутри тела. Айла наблюдала за ней и потихоньку училась тоже. Когда молодая жрица осталась одна, на неё легла и роль заботы об Айле. Роль эту она выполняла добросовестно до тех пор, пока у неё не появились собственные дети. Тогда стало не до Айлы. Впрочем, так даже лучше. Была причина продолжать ходить за водой и едой самостоятельно, изучать окрестности и использовать руку в более тяжёлых делах. Она узнала, что деревня лежит между океаном и джунглями, — до джунглей идти было в четыре раза меньше, чем до океана, но и в одну сторону, и в другую приходилось идти по пустыне. На север и юг путь тоже пролегал через пески, но никто не знал, есть ли у них конец в тех сторонах, да и никто не стремился узнать. Дома стояли полукругом у входа в храм, чтобы можно было зажечь общий костёр. Поле для тренировки молодых охотников было у самых джунглей, и они обычно выходили с восходом Солнца, чтобы успеть до зенита добраться туда. Их искусство Айла не смогла повторить. — Ты должна быть сильной для этого, — сказал ей один из охотников, к которому она обратилась с просьбой показать, как пользоваться копьём. — А я не сильна? — Не телом точно. — Всё равно покажи, — Айла не менялась ни в позе, ни в выражении лица. Она всегда выглядела расслабленной, а голос излучал то ли спокойствие, то ли безразличие. Охотник показал. Сначала нужно было взять копьё и поднять его немного над плечом, затем расставить ноги так, чтобы одна была опорной, а на вторую после броска можно было опереться, не упав. После отвести руку назад, но не разгибать до конца, иначе можно было повредить сустав. Далее — метнуть. Копьё пробило дерево, служившее мишенью, и застряло в нём. — Теперь понимаешь? — спросил охотник. — Да, — ответила Айла и, развернувшись, ушла прочь от территории тренировок — всё же воином ей не стать. Зато у неё получалось помогать деревне по-другому. Она была способна распознавать деревья и виды змей: являются ли они опасными для человека, полезны ли их плоды или слюна, в каком они состоянии и не нуждаются ли в помощи. Самыми опасными считались чёрные змеи с красными пятнами — их слюна парализовала дыхание и сердце человека на слишком большое количество времени — и раздутые деревья, адениумы, которые цвели розовым цветом и одним прикосновением могли вызвать жуткие изъязвления кожи. Тем не менее сок что одного, что другого использовали в охоте, а потому их нужно было кому-то добывать. Айла сама вызвалась посмотреть на знаменитых вайперид, прячущихся под песком и вылезающих погреться на камнях в самые жаркие дни. А когда она прикоснулась к змее, и та её укусила, то оказалось, что Айла к яду невосприимчива. Ни к змеиному, ни к древесному. И теперь, помимо её волос, местные лекари использовали её саму как добытчицу сока и её дымчато-белую кровь как антидот. Иногда перебарщивали, и Айле приходилось убегать на несколько дней прямо в логово вайперид и ждать, когда слабость пройдёт. Когда же она возвращалась, то у неё неизменно просили прощения, а после снова с маниакальным фанатизмом хватали за руку и говорили, что она — их спасение. И это продолжалось много десятков лет, пока не появились новые дети Ночи. После одного из сеансов забора крови, на вторую ночь пряток, змеи проснулись и разом направили головы в сторону розы пустыни, адениума. Та стояла далеко, но увидеть, что обеспокоило вайперид, было легко. Ствол её стал пучиться ещё больше, из него будто стал появляться огромный пузырь, который тащил за собой кору и обретал форму животного. Носорога. С розовыми глазами, грубой кожей-корой и рогом, с которого капал сок. Змеи безмолвно наблюдали за новым животным. Айла — за небом. Было необычайно темно даже для ночи. Ни одной звёздочки, а само небо будто висело ниже, чем раньше. Можно было бы подумать, что дело в облаках, но половина луны была на месте, неярко освещая пространство вокруг себя. И на следующую ночь звёзды не вернулись. Айла всё же решила проверить, как обстоят дела в деревне, хотя и рассчитывала быть от них подальше немного дольше. Деревня погибла. Оказалось, что тот носорог не был единственным монстром, и именно другие порождения Ночи стали гибелью деревни. Только храм устоял, хотя стены его потрескались, а колонны накренились. Айла ходила по развалинам, весь день собирала уцелевшие вещи. Среди них была сума из кожи, пара иголок и нитки, плотное одеяло, фляга для воды, наполовину полная склянка с ядом розы пустыни, заточенный край копья и некоторая одежда. Остальное было разорвано, заляпано кровью, съедено, разбито и размазано по песку. Деревня хотя и выросла за ту сотню лет, что Айла здесь обитала, казалась пустыннее некуда. К вечеру стало понятно, что ни один житель не уцелел. Кости жрицы догрызал лев с телом козы. Айла пыталась пройти мимо незамеченной, но в этом, как оказалось, не было необходимости: существо подняло голову, принюхалось, а после вернулось к трапезе, решив, видимо, что она не представляет ни угрозы, ни интереса. Айле стало и свободно, и горько. Да, эти люди выкачивали из неё кровь до предела, но смерти они не заслуживали. Точно не от когтей невиданных животных. Люди были противоречивы, это так. Они почитали водного бога, но ловили его подданных себе на пропитание. Они радовались облакам, но сетовали, если те задерживались надолго. Они звали Солнце «всесжигающим» со страхом, но использовали его свет для своих нужд. Они считали Ночь главной высшей силой, но боялись ступить за пределы поселения, когда приходила тьма. Даже в отношении живности они будто не могли определиться: змея — символ мудрости и одновременно зла, лев — благородства и смерти, антилопа — трусости и холодного разума. И любое растение было символом одной из эмоций: любовь, ненависть, скорбь, радость, смиренность и далее по списку, который Айла могла писать всю жизнь нескольких поколений. Их эмоции были неисчислимы, хотя и были похожи в своей сути. И в этом люди были прекрасны: в том, что могли удержать в себе и порядок, и хаос и, смешав их, создать что-то новое. Теперь же они остановились навсегда, все разом, и не смогут ни найти новый способ охоты, ни смешать лекарства из, казалось бы, опасных веществ, ни станцевать под половиной луны у костра. Айла, зайдя в храм, последний раз взглянула на рисунки с разными людьми и животными и покинула поселение, оставив двери открытыми для всех нуждающихся. Дорогу ей подсказали звёзды, вернувшиеся на небо, и Айла искренне верила, что ей указывают путь к подземному миру Ночи. Было тяжело проходить большое расстояние такой, как Айла, но она всё же шла. Через пустынную косу, через пролив — до влажного леса, около которого остались древки сломанных охотничьих орудий. Айла зашла внутрь и стала пробираться дальше, сквозь листья и мокрую почву, пока животные проносились мимо по земле и веткам, шныряли под корнями и гнались друг за другом, иногда принимая Айлу за часть неподвижной природы. Так один раз вокруг неё устроили догонялки пантера и маленькая обезьянка. Обезьянка — очень красивая и лёгкая, покрытая серым мехом сверху и белым снизу, с оливково-жëлтой полосой между ними, с длинным хвостом и выпученными коричнево-оранжевыми глазами, — забралась на Айлу, словно на дерево, и осталась сидеть на плечах, в то время как пантера, чёрная, как тень, помахивая хвостом из стороны в сторону, стояла напротив и неотрывно смотрела на жертву. Айла тогда отдыхала, прислонившись спиной к дереву, и наблюдала за еле просачивающейся сквозь обильную листву звёздной дорогой. Конечно, после неожиданного вторжения в её личное пространство пришлось обратить внимание на гостей. Несколько минут обезьяна и пантера просто смотрели друг на друга. Жертва не решалась убегать, хищник — нападать. В конце концов пантера, фыркнув, ушла, а обезьянка осталась. Ей, видимо, понравилось, что рядом с Айлой она в безопасности. В такой, что пантера могла бы с лёгкостью в один прыжок преодолеть оставшееся расстояние, но не стала. Так у Айлы появилась спутница, часто побуждающая её двигаться дальше. Время шло, как шли и они сквозь кажущиеся вечными джунгли. Всё вокруг было зелёным, куда ни глянь — сиссу, акации и стеркулии боролись за солнечный свет, тянулись вверх и расправляли ветви, обвитые лианами, беспорядочно свисающими до самой земли. Было слышно, как с громкими криками носятся в кронах другие обезьяны, как шелестит чешуя змей от прикосновения с корой в самых тёмных уголках, как где-то течёт небольшой ручей сквозь камни. Земля и воздух были влажными, тяжёлыми, и оттого Айла двигалась всё медленнее: нужно было бороться с дурманом, переступать через выступающие корни и иногда уворачиваться от прыжков хищных животных, которые пытались достать или спутницу-обезьянку, или другую добычу, скрывающуюся среди папоротников и карликовых пальм. Когда случалось выйти к реке, то Айла заполняла водой флягу и отдыхала, пока спутница-обезьянка рыскала в поисках фруктов, орехов и жучков и приносила их в качестве благодарности за охрану. Айла посмеивалась над тем, как осторожно обезьянка кладёт добычу на камень и двигает ближе, пуча глаза ещё больше, и переводит взгляд то на девушку, то на принесённую пищу. Когда становилось холодно, то обезьянка сворачивалась воротником вокруг шеи Айлы и грела и себя, и её. Айла тогда вспоминала уроки жриц храма Ночи и пыталась представить, как внутри неё горит яркий огонь. Обычно не выходило. Фантазия рисовала пламя на последнем издыхании костра: когда все поленья уже сгорели, и остались только угли, и нужно всеми силами закрывать его от любого ветра, чтобы он не погас. Иногда удавалось увидеть, как этот огонь становится больше, но на согревающий он всё ещё не походил. Айла ночь за ночью продолжала представлять его, но ничего не менялось. Только тот факт, что становилось совсем чуточку теплее каждый раз, хотя в моменте этот эффект чаще делал хуже: если в животе и груди было тепло, конечностям становилось более зябко. Радовало, что хотя бы энергии на утро было капельку больше. Время шло, и в один день Айла, запнувшись о корень, приземлилась на правую ногу, обнаружив, что чувствует в ней больше сил. Она будто училась ходить заново: было так непривычно, что вторая нога может и удерживать вес, и сгибаться, и помогать при подъёме в гору, что Айла чувствовала себя быстрее ветра и сильнее скалы. Она шла вперёд, продолжая искать место, где можно остановиться, и нашла озеро. И не только озеро, а ещё водопад и травянистый берег, закрытый длинными ветвями деревьев. Это напоминало о мире Ночи, который Айла считала когда-то домом. Поэтому она осталась здесь, около воды и чистого участка неба, и построила себе из опавших огромных листьев крышу над головой. В одну безоблачную ночь Айла увидела, в чём могла быть причина неожиданного исцеления её ноги. Луна истончилась. Стала похожа на толстую изогнутую иглу, сшивающую между собой куски неба, на котором посмела показаться только дюжина звёзд. Но тут же небо будто погасло. С ветви дерева спрыгнуло большое, большее, чем взрослый тигр, существо, заставившее застыть каждую птицу, животное и насекомое, которое имело неосторожность петь по ночам. У существа было тело ящерицы, которое держалось на четырёх паучьих ногах, оканчивающихся тремя когтями каждая. Голова напоминала голову пираньи с четырьмя глазами, которые, вращаясь, смотрели в разные стороны. Оно перебралось на берег у водопада, склонило голову и начало пить длинным языком, больше похожим на хоботок бабочек. На спине у него были короткие шипы, которые то поднимались, то опускались. Обезьянка-спутница будто пропала. Айла, расширив глаза, не двигалась и редко дышала. Существо выглядело неправильным, будто пришедшим из другого мира. Впервые в жизни Айла понимала, что пропадёт, если её заметят. Вдруг на другом берегу что-то зашумело в кустах. Наспинные шипы существа поднялись, будто расширившийся плавник, а все глаза его уставились на источник звука. Хобот-язык плавно втянулся обратно в пасть между крупными короткими зубами. Существо пригнулось к земле — суставы конечностей оказались намного выше туловища — и одним резким движением взмыло в воздух. Оно летело долю секунды бесшумно, а потом грузно рухнуло прямо в заросли, и послышался хруст. Айла была уверена, что хрустнули отнюдь не кости этого монстра. Следующим же утром, после того как существо исчезло в тени джунглей, Айла покинула это место. Предыдущие порождения Ночи, которых она видела, были хоть как-то похожи на обычных животных и вели себя так же: соблюдали базовые законы природы. Это же было… Айла судорожно вдохнула, вспоминая скрежет и развернувшуюся после одной жертвы резню: существо убило всякую живность, которая издала звук, будь то скрип коры, писк птенца или плеснувшаяся в озере рыба. Обезьянка осталась нетронутой, спрятавшись в сумке Айлы и сжав в кулачках склянку с ядом, и пока что не высовывала нос. Обычные животные продолжали их не трогать, но ночь становилась опасной. И похожие на то существо монстры, и другие, будь то шестилапый ягуар с тремя зубчатыми хвостами или цветок, растворяющий самых больших животных живьём, были кровожадны, и даже сок розы пустыни их не брал: замедлял на время и всё. От одного монстра — змея с крыльями и клювом птицы — пришлось просто бежать куда глаз глядит, потому что яд кончился. Айла оказалась на открытом пространстве у очередного изгиба реки и, стремительно преодолев его по упавшему дереву, притаилась в зарослях у самого берега. Крылатый змей взлетел выше, осмотрелся. Айле показалось, что он её нашёл и уже готов спикировать вниз, как вдруг на него самого напала большая птица. Она имела синее оперение с нечёткими, будто у языков пламени, границами. Птица была похожа на факел, брошенный в тёмную пещеру: настолько же резко её когти разрезали монстра и заставили его растаять прямо в небе. Она осмотрелась и, издав победный клич, пустилась глубже в джунгли, а Айла — сначала к краю, а потом и подальше от них. Шло время. Монстров становилось всё меньше. Айла чувствовала себя всё более одинокой, осознавая, что, похоже, Ночи она не нужна. Обезьянка-спутница осталась позади очень давно, давнее, чем Айла нашла новое убежище, — оно располагалось в пещере, находившейся выше степной земли, и в центре пещеры было озеро, которое ловило свет луны. Айла специально искала такое место, и смогла его увидеть, когда зеркало Ночи оказалось без присмотра, — второй глаз, оставшийся, видимо, с фрагментом луны на небе, позволил видеть то, что видела Ночь. Пришлось идти очень долго, так что Айла, оставив обезьянку с большой стаей, похожей на неё как две капли воды, продолжила путь одна сквозь джунгли, реки, небольшие поселения, съеденные животными степи и мимо больших городов. Сначала мимо, потом пришлось вернуться и войти, потому что дальше была только граница с солёной частью океана, которую называли морем. В этом городе люди со светло-коричневым цветом кожи продавали убитых животных и драгоценности, говорили о таинстве обратной стороны планеты и относились к Айле с подозрением. Мальчишки за ней бежали, обзывая уродкой, матери прятали дочерей, а мужчины постарше хмыкали и качали головами. Айла понимала, что заставляло их так поступать, и не принимала на свой счёт: в конце концов, то, что от них отличается, всегда принимается с отторжением. Внутри, однако, неприятно сжались лёгкие. Когда она дошла до места, названного портом, уже смеркалось. Огромные корабли, много больше того, который тянул за собой Солнце, стояли на привязи, мерно покачиваясь на волнах. Между ними пролегали деревянные мостики-дороги с тусклыми фонарями, и люди ходили вдоль корпусов кораблей, видимо, проверяя их. Айла стала бродить по набережной, слушая и людей, и корабли, чтобы найти тот, который смог бы доставить её к будущему месту жительства, но всё, что делали оставшиеся здесь моряки при её приближении — бормотали заклятия защиты и просили у Богов отвадить её. Один корабль тем не менее вздыхал о судьбе своего капитана. Хороший человек, но может почить из-за неизвестной болезни, подхваченной три года назад в борделе, а корабельный врач сам слёг с болью в мышцах, вздувшимися суставами ног и многочисленными кровяными подтёками. Айле это подходило как никогда, и, переждав ночь у корабля, наутро она была обнаружена нужными ей людьми. Осмотрев их враждебные позы и решительные взгляды, она сказала: — Мне нужен корабль, — тихим, уставшим голосом, так как спокойно уснуть не вышло. Постоянно снились сны о монстрах глубин, их жертвах и огненных птицах, которые не могли забраться под воду. Человек, которого корабль назвал старпомом, хмыкнул и ответил: — Девочка, шла бы ты по-хорошему, — и добавил, когда Айла не ответила, продолжив на него смотреть. — Женщина на корабле — к беде. — Ваш корабль так не считает. Старпом нахмурился. — Не то место выбрала для игры в магов. — Я не играю, я им являюсь, — Айла подумала, что так, наверное, зовут людей, способных слышать природу. — И могу доказать. А маг на корабле — к безопасному плаванию, разве не так? — повторила она слова, которые вчера услышала в разговоре двух женщин. — И как же ты будешь доказывать? — Я могу вылечить вашего капитана. — От чего? — Он болен любовной чумой. Старпом переглянулся с другим членом команды, потом хмуро уставился на Айлу. — Она не лечится. — Лечится. Просто вы не знаете, как. Разговор продолжался. Старпом настоял, чтобы Айла ушла. Айла говорила, что не уйдёт, потому что ей нужен корабль. «В имперскую столицу, да, именно туда, куда вы плывёте; нет, первый раз пришла, обо всём сообщил ваш корабль; да, вылечить можно и капитана, и врача: первому нужно определённое лекарство, а второму — побольше кислых фруктов или плодов растения, именуемого розой». Над ней посмеялись. И прогнали бы, но появился тот самый врач и сказал, что она говорит правду. — Пусть будет с нами, — сказал врач, тощий, словно палочник. Он опирался на палку, как на третью ногу. — Только дайте собрать лекарство. И так, благодаря доброте ослабленного человека, Айла оказалась на корабле вместе с большим количеством дынь. Нужно было дождаться, пока на них не появится плёнка зелёно-белого цвета, и тогда можно будет готовить лекарство: пятнадцать дней настаивать в солёной воде, после выпарить жидкость на жарком солнце, чтобы сделать лекарство достаточно чистым для применения. Так, по крайней мере, рассказывала морякам Айла. Но это было сказкой: маленькие грибки — та самая плёнка — могла вызвать эффект намного хуже, тем более после таких бессмысленных действий. Радовало, что капитан оставался в относительно добром здравии вплоть до самого большого города соседнего континента, где Айла рассталась с ними. После она нашла другой корабль, рогатый и устрашающий, который плыл на большой кусок суши за пределами всей остальной, где как раз и стояла гора с пещерой и озером. Пришлось, правда, сначала договариваться с бородатыми воинами о месте на корабле. Они запросили оплату телом. Айла, согласившись, узнала, что этим людям нужны были вовсе не её кровь и волосы. После того, как корабль причалил к островным землям, он таинственным образом сгорел. И горел, словно погребальный костёр, он долго. Айла сделала последний рывок, пробираясь сквозь город, поля, перелески и грубые хвойно-лиственные леса, и достигла цели. Здесь она жила, вспоминала уроки по метанию копья и оттачивала мастерство, делая себе еду из неосторожных животных, — гора находилась почти на окраине тёмного леса и вполне могла служить перевалочным пунктом для охотников, существуй они поблизости. Можно было даже сказать, что гора пока что была вышкой на границе двух территорий, леса и поля, и потому Айле открывался вид и на одну, и на другую, и не было ничего, что могло бы скрыться от её взора. «Пока что», так как спустя годы и поле стало непроходимой чащей, а серые облака, затянувшие небо, не давали свету проникнуть сюда в достаточной мере. Бывало, что она видела монстров в виде животных, — теперь они отличались только красным оттенком глаз и очень тёмным кожным, шерстяным, чешуйчатым и перьевым покровом. Летом воздух был достаточно тёплым для растений, но недостаточно — для насекомых, которые опыляли их, а зимой всё покрывалось толстым слоем снега, который, бывало, не сходил очень долго. Осенью же шли дожди, очень много дождей, и они заболачивали какую-то местность на время, а какую-то превращали в вязкое нечто, утягивающее на дно неосмотрительных жителей леса. Тем не менее в слежке за животными Айла находила травы и деревья, помогающие при разных ранениях и болезнях: к хвойным обращались при образовании припухших болезненных отёках, к жёлтым высоким цветам, похожим на ромашку, если животное было чрезмерно активно и даже опасно для окружения; если появлялась гнойная рана, то животное падало в цветы с четырьмя лепестками и выступающей серединой и пыталось обмазаться соком. Айла следовала за ними, запоминала особенности в виде и действии разных растений, а потом стала их применять для спасения животных, которые не были в состоянии самостоятельно добраться до лекарства. В шитье человеческой кожи она также преуспевала: сначала практиковалась на пастухах, которые часто сражались за свои стада с волками и нуждались после в лечении, а затем — на охотниках, у которых были те же проблемы. Последним она зашивала раны только осенью, потому что тогда они не нарушали природное равновесие. Хорошо, правда, что большинство её пациентов были помутнены рассудком и приходили в себя только после лечения и возвращения на место, на котором Айла их находила. Также они могли обнаружить пропажу некоторых вещей типа чашек, корзин и прутьев, которые Айла забирала в качестве оплаты. Хотя славно, что этих самых пациентов не было слишком много, так как волосы Айлы несильно редели. Только из бело-жёлтых стали просто белыми, сделались крепче и длиною до пят, так что приходилось их заплетать, чтобы не мешали. Глаз же теперь почти что светился серебром и мог помочь успокоить любое животное. Так всё и было. Спокойствие леса, гармония природы и редкие посетители — жизнь текла практически незаметно из-за привычно бесцветных дней, в какой-то момент слившихся в один долгий из-за неуходящих облаков. Люди на краю леса основали границу и сторожили её (огни было видно даже с горы), не заходя часто в лес, а тот разрастался вширь и делался всё более недоброжелательным к тем, кто не был в нём рождён. Так всё и было, пока в лес не явился он. Принц. А вместе с ним — последняя огненная птица.