Der Himmel fällt

       В ночь убийства Броуди Инеж не могла сомкнуть глаз.        Она напрягалась всем телом, будто ждала чего-то, хоть и напоминала себе: лес большой, в нём можно и затеряться, и тронуться умом, как в чёртовом лабиринте, не то, что найти в этом нагромождении сосен деревянный дом. Уверяла: Гарван играл с ней, давил, загонял в угол и заставлял трепетать перед ним. До Каза он не дойдёт.        А если и дойдёт…        «То пожалеет об этом».        Собственный голос в голове жёсткий и непоколебимый, как у выковавшего в себе браваду солдата, но в противовес ему Инеж чувствовала, что ей предательски страшно.        Она прижималась к Казу, ластилась к нему, отвлекала от сна сначала разговорами, а после быстрыми поцелуями в лоб, висок, щеку, лишь бы удержать его в реальном мире, хоть и знала, что вела себя как обыкновенный параноик. Каз сможет не только постоять за себя, но ещё и спасти её, а Инеж было банально страшно услышать гласящий о разоблачении взрыв неподалёку, услышать, как дом окружали, после чего им от имени короля приказывали выйти и сдаться в руки властям.        В конце концов, не выдержавший того Каз молча сгрёб её в охапку, и только она перестала неохотно биться в его хватке, наконец-то заснул, бормоча пожелания спокойного сна.        — Спокойной… — насилу слышно ответила Инеж, зарываясь лицом ему в шею и стараясь избавить разум от вьющихся стервятниками гиблых страхов, иначе она не объяснит Казу, отчего её тело била дрожь.        Она врала ему больше недели — столько же и осуждала себя, презирала, как предавшего сопоставленные святыми каноны аутсайдера (хотя разве не стала она таковой, сначала протянув руки к первому кинжалу, а потом полюбив того, кто этот кинжал ей протягивал?). Инеж от этого факта сжималась в позу зародыша, как если бы могла уменьшиться, а то и вовсе стереть себя с этого света.        Она могла сбежать от жадных людей, она могла сбежать от ненависти, могла сбежать от человека, в чьих руках засыпала не первую ночь.        От своей безобразной натуры ей не сбежать, даже если очень того захотеть, даже если свернуть ради этого горы и отыскать в глубине запретных лесов какого-нибудь сомнительного шамана.        Каз ведь так долго жил в коконе и не подпускал к себе никого. Прятался за подделанной ипостасью сослуживца хронической апатии, как мальчишка за матерью, пока то не въелось в него с таким безумным запалом, что потребовалась куча времени, чтобы отодрать. Он ведь доверил ей своё сердце, поднёс Инеж самое ценное, что у него было, уверенный, что она его удержит и донесёт до самого конца, пока они оба не выдохнут в последний раз.        И что же? Она так просто выкинет это сердце в пропасть? Так просто даст разбиться тому, что когда-то сама отобрала у него и согрела, точно приютила брошенного на произвол судьбы ребёнка?        Инеж снова посмотрела на него, умиротворённо спящего и выглядевшего на редкость… человечным. Не зажми её Каз, не будь её руки крепко прижаты к талии, она бы потянулась к нему и невесомо провела пальцами по ровной линии скул. Во сне он казался таким невинным, хоть это понятие и было чересчур несвойственным для характеристики Каза.        Как и то, что к «невинному» добавился «уязвимый».        Если к первому Инеж относилась с какой-то растроганностью, то второе хотелось искоренить, как ненавистный сорняк во взрыхленной почве.        Она знала слабости Каза. Она единственная, кому он позволил не только узнать о их существовании, а ещё и воочию увидеть, как пагубно эти слабости действовали на него. Никто, кроме Инеж, больше не видел его хаотично взъерошенным, прижимающимся к углу и бессвязно бормочущим не трогать его.        Никто не знал, куда нажимать, чтобы превратить отважного воителя в бьющееся в психопатической агонии нечто.        Иногда Инеж думала, что знала слишком много, что Каз доверил ей самую страшную тайну, такую, которую пытался разгадать каждый второй. Ощущение своего же могущества от этого знания ощущалось стальной оковой на шее. Кто тянет за цепь, норовя придушить пленницу — не ясно.        Утыкаясь щекой ему в плечо и без интереса смотря на неровную гладь потолка, Инеж думала, что хоть это и будет величайшей потерей в её жизни и плевком на все совместные пережитки, она готова потерять доверие Каза (не то, что бы у неё был выбор, которого она лишила себя недавно, но смириться с этим приходилось).        Его самого — нет.        И кинжалы, каждое серебрившееся в свете луны и солнца лезвие, которое она окрестила именами святых, будут тому свидетелями.

* * *

       К мистеру Мередиту Инеж шла с явным нежеланием. С таким настроем шли даже не на повешение, а на скучную аудиенцию.        По пути она подумала о том, чтобы покончить со всем марьяжем резким взмахом Санкты Алины, что рассечет кожу и мясо советника от груди до горла, но отмахивалась от этой идеи и брела дальше.        Благодаря тому, что Каз грандиозно оборвал праздник в резиденции, а Роллинс с такой пылкостью настаивал, что его давний недруг пережил взрыв, убийство ещё одного члена королевского совета будет опрометчивым ходом.        «С другой стороны, — подумала Инеж, умело прячась в тени и бесстрашно наблюдая за тем, как перемещались из стороны в сторону люди, — разве у властей помимо нас нет врагов? Нет тех, кто хотел бы поквитаться с королём и советниками?»        Но она быстро отвадила себя от любой мысли, которая могла показаться хоть на йоту заманчивой и побудить на убийство.        Последние события предельно ясно показали, что во всём Вегенер и совет подозревали именно Отбросов.        Зайдя в особняк через окно, Инеж застала Гарвана сидящим за кипой бумаг и нервно-раздражённо царапающим пером по документам.        Что ж.        — Мистер Мередит.        Гарван вздрогнул от неожиданности, но когда повернулся, Инеж увидела, как отразилось презрение на его лице, и поняла, что фрагменты вчерашней ночи, когда она перешла границу позволенного, всё ещё были свежи.        — Явилась, — ядовито сплюнул он, потирая ушибленную переносицу. Приглядевшись, Инеж увидела на ней тонкую фиолетовую полосу синяка. — Хочешь что-то сказать мне, Призрак?        Да, хотела.        Она хотела обозвать его всеми самыми нелестными словами, которые ей пришлось только услышать в Бочке.        Она хотела отыскать для него самые страшные проклятия, которые придумало человечество.        Но вслух она сказала совсем другое:        — Прошу прощения за вчерашнее, мистер Мередит.        Инеж звучала едва ли искренне. В подтверждение тому руки сжались, а костяшки побелели от соблазна повторно продемонстрировать ему всю твёрдость своего кулака.        — Но я не ручаюсь, что этого больше не повторится.        И стоило Гарвану почти удовлетвориться извинениями, как он тут же вспыхнул прежним поутихшим неистовством.        — Я смотрю, ты не очень уж и хочешь отомстить за свою банду, раз идёшь по такому тонкому льду, — вовсе не шутливо пригрозил вставший со стола советник.        Инеж это не испугало.        Яростное осуждение в её глазах горело кострами. Где-то в недрах чёрных зрачков затесалась подбитым вороном обида, твердокаменная и разрушающая в ней весь стоицизм, который она и без того возводила в себе крайне неумело.        Она шагнула к Гарвану, встала в жёлтый круг, заливавший гостиную, и предстала перед ним настоящим призраком, чуть ли не избитым кем-то или чем-то духом, пришедшим мстить обидчикам за свою жизнь.        Уста отворились, и поначалу вместо крутившихся в черепушке слов оттуда вырвалась на волю обволакивающая пространство тишина. Язык заплёлся в тугой узел, а в горле пересохло, как в окружении пустынных барханов, но Инеж не могла позволить ситуации так юрко контролировать её разум в настолько ответственный момент.        — Вы больше никогда не заговорите о моей банде, — твёрдо отрезала она не терпящим возражений тоном. — Вы больше никогда не заговорите о Казе так, как заговорили вчера. Никогда.        Инеж сглотнула ком в горле.        Ей надо было как можно более умело притвориться убитой горем потери девушкой.        Притвориться скитающейся по пыльным пустошам воякой, которая ворвётся во врата Кеттердама с сотрясающим свинцовые небеса ударом молнии, чтобы поквитаться с каждым за убийство возлюбленного.        Инеж стремглав вспомнила Нину. Вспомнила, какой убитой она выглядела, когда на её руках умер Матиас, как потухла лучистая зелень её вечно-игривых очей, когда она, насильно заставляя себя поверить в случившееся, заявила, что проведёт хоть долгие месяцы с его трупом, но похоронит Матиаса только во Фьерде.        А потом Инеж прервала эти воспоминания: зачем ей притворяться, если Каза так часто возвращали с заданий настолько побитым, что даже Дриггенс сомневался, что он выживет, а она проводила время у его кровати так, будто каждая минута могла стать для них последней?        Гарван поджал губы в длинную тонкую полосу, будто соглашался с её условиями невольно, но всё же с чуть большим энтузиазмом, чем с своё время он согласился на их сделку.        — Ладно, — сухо отчеканил он.        Инеж выдохнула бесшумно.        От его безразличного «ладно» ей ни холодно, ни горячо. Она ему просто не верила и напрягалась в ожидании очередной колкости, от которой бесы в ней очнутся и пророкочут в уши показать нахалу его место.        Годы в Бочке научили совладать с собой.        Инеж могла выдержать практически любые реплики в свой адрес, какими бы скабрезными или оскорбительными они ни были, но её гордость была задета одновременно с тем, как Гарван посмел обвинить в случившемся Каза.        — Грязные Руки мёртв, — мертвецки спокойно оповестила Инеж.        Гарван медленно, будто с опаской, кивнул.        Верил, или нет — она того не понимала.        — Хорошо, Призрак, — в тон ей ответил советник и, точно закрепляя это единственной правдивой версией, повторил: — Грязные Руки мёртв.        — Вы убили его.        — Хватит! — раздраженно брякнул не выдержавший Мередит. — Если ты ещё и расплачешься тут, я выгоню тебя отсюда. Я согласился стать твоим союзником, а не жилеткой, в которую ты будешь плакаться.        Его реплика была подобна прикосновению моросящего ветра в зимний вечер, но Инеж стояла перед ним твёрдо и несокрушимо.        Как соперник, равный ему.        Как каменистая глыба, которую не разломать, каким бы метким ни был прицел.        Слова Гарвана крутились в уме сломанной пластинкой. Они оглушали, застилали собой каждый угол и каждый сантиметр пространства.        Они, думала, однажды обзаведутся плотью и кровью, оживут, как её кошмары, от которых Инеж могла скрыться лишь когда Каз мягко прижимал её к себе и без всяких слов обещал защитить от любой опасности.        — Союзником… — вторила Инеж за ним, пробуя это слово, выделяя каждую гласную так, точно на керчийском ей приходилось употреблять его впервые. — Я вам не верю, мистер Мередит.        Но не сказать, что Гарвана это так задело.        Он отреагировал на её чистосердечное признание так же, как люди реагировали на новость о скором проливном дожде.        Инеж это нисколько не злило. Она, так получилось, навязала себя ему, заставила согласиться на сделку с ней, для своей уверенности пригрозив ему ощутить на собственной шкуре остроту её наточенных кинжалов, а теперь сама же жалела о своём импульсивном решении.        — Значит, я вызываю у тебя недоверие? — Мередит даже не пытался притвориться, что его ошеломило это знание. — Не думай, что я приму это близко к сердцу. Мы не друзья и даже не приятели, Призрак. Я не жду, что ты будешь доверять мне.        — Я не верю, что вы поможете мне!        Гарван резко замолк.        Он выпрямился, со стороны походя на натянутую струну.        Его дряблая ладонь поднялась, а по-аристократически длинные и тонкие пальцы принялись ерошить кедровые волосы на затылке.        Инеж принимала этот жест либо за задумчивость, либо за неуверенность.        Вскоре советник, наконец-то найдя, что сказать, громко прокашлялся.        — По-твоему, я трачу на тебя время для того, чтобы в итоге ничего не сделать? Я думал, мы преследуем одну цель: сменить Вегенера с трона. Тебе нужна месть, а мне — процветание Керчии, что невозможно, пока ею руководит прихвостень Пекки Роллинса.        — Что вам мешает сдать меня в самый последний момент, когда план восстания будет готов? — обвиняюще спросила Инеж. — Что вам мешает воспользоваться мной, чтобы потом избавиться?        — А какой резон? — фыркнул Гарван.        — Похвала короля, что вы поймали самого Призрака, чтобы после этого втереться ему в доверие и в нужное время напасть, — с ощутимым нажимом ответила она, шагнув ещё ближе. — Деньги, в конце концов. Пятьдесят тысяч крюге, да?        — У меня и без тебя целая куча крюге. Вегенер крадёт из карманов мирных граждан так много, что у меня зарплата не хило так поднялась.        — Тогда зачем вам свергать власть, если вас это устраивает?        — Я очень ясно выразился до этого: я хочу, чтобы Керчия лишилась всей грязи, в которой её обвалял Вегенер и все короли до него, и если ты поможешь мне сделать это, я, как и обещалось, верну тебе всё, что он отобрал.        Как и обещалось.        Любое обещание от Гарвана напоминало ложь.        Каз учил её, что доверять людям в Кеттердаме равносильно тому, чтобы своими же руками выкопать себе могилу.        Инеж тогда не верила, думала, что это в нём говорил не то замкнутый мальчишка, не то повидавший годы кровопролитных битв воин, но теперь она понимала, что побуждало его относиться с презрением ко всему, что окружало его.        Она тягостно вздохнула.        Мистер Мередит даже приблизительно не был бойцом, коих растила жестокая к своим детищам Бочка. Он как жалкий мирный гражданин, который во всех бедах мог винить верхушку, — и всё равно, что он и сам был частью этой верхушки — но при этом не сделать ничего, чтобы побороться за свою свободу. Инеж уверена, что не наведайся она к нему с предложением создать план с общими усилиями, Гарван так бы и сидел, терпеливо лицезрея падение Керчии.        — Я всё равно не могу доверять вам, — прозвучал ещё один протест от неё. — Я хожу и озираюсь с мыслью, что на меня могут выскочить из угла и прижать к земле, потому что вы наставили своих коллег на меня. Я живу каждую минуту с мыслью, что вы играете со мной, строите из себя моего союзника, но только и ждёте, чтобы сдать меня Вегенеру.        На шумном полувздохе Гарван устало потёр переносицу, а следом и поморщился, забыв об оставленном ею синяке.        — Послушай, Призрак, — начал он, — я понимаю, что не внушаю доверия, но и поступать с тобой подобным образом не собираюсь. Не хочешь — не верь. Меня это не колышет. Если всё пройдёт гладко, я выполню твои условия и мы разойдёмся.        — Надеюсь на это, — тихо промолвила Инеж, но до Мередита её слова в глуши гостиной всё равно дошли.        — Не то, что бы меня это так беспокоило, но если тебе станет от этого спокойнее, — голос Гарвана смягчился, и он, набрав в лёгкие воздуха, вполне серьёзно продолжил: — то я дам тебе политическую клятву.        Инеж незримо заёрзала на месте. Вены напоминали фьорды, по сводам которых вместо кровавых потоков текла льдистая речушка, а все существующие противоречия настигали её с прыткостью дикой рыси.        — Что мне с ваших клятв? — спросила она, не зная, зачем, не зная, чего вообще ждала от него.        — Ничего, — безбурно ответил Мередит. — Но клятвы — это серьёзно. Тем более политические. Тебе, как сулийке, стоит знать о том, что клятвы…        — У сулийцев свои взгляды на жизнь, — достаточно жестко отрезала не побоявшаяся перебить его Инеж, — а у керчийцев совсем другие. Мы, сулийцы, помним каждое своё обещание и делаем всё, чтобы оно не стало пустым звуком. Знаете, сколько раз мне лгали керчийцы?        — Есть приблизительные догадки.        — Я вам доверюсь, — выпалила Инеж, порядком изнурившаяся от разговора, который она сама начала.        — Ох, слава Гез…        — Но если вы подведёте меня, — снова перебила она Гарвана, — если сдадите Вегенеру, то я позабочусь о том, чтобы перед тем, как меня схватят, один из моих кинжалов попал в вас.        Обходя его и шествуя к столу, Инеж чувствовала, как враждебный взор резал ей спину, а с языка Мередита слетело едкое «не сомневаюсь».        Садясь по другую сторону, она опрометью взглянула на валявшиеся неподалёку от неё бумаги, но, не найдя в них ничего, что могло её заинтересовать, снова посмотрела на Гарвана. Тот находился не в лучшем расположении духа, но, пересилив себя, молчаливо присел.        — Что-то новое? — задала Инеж вопрос, который она всегда задавала в первую очередь.        — Роллинс приказал Грошовым Львам внимательно оглядывать город. Он всё добивается того, что отыщет Бреккера хоть из-под земли, поэтому добирайся до особняка и передвигайся по Кеттердаму с особой осторожностью, — и только Инеж послышалось, что в его словах всплыла обеспокоенность, как Гарван добавил: — Если тебя поймает банда Пекки и приведёт во дворец, не жди, что я кинусь спасать тебя и рисковать своей жизнью.        — У меня и мысли такой не было, — безукоризненно ответила она. — Что-нибудь ещё?        — Уж не знаю, даст ли тебе что-то эта информация, но я и её тебе выдам, — хмыкнул советник. — В последнее время Куарон и Вегенер не ладят.        — То есть?        — Правая рука короля постоянно оспаривает его решения и вступает с ним в долгие споры. В глазах Вегенера Эйнер теряет свою былую эффективность.        Инеж задумчиво посмотрела сначала на ровную гладь стола, после чего снова на собеседника.        — Это… — протянула она в поисках наиболее подходящих слов, — довольно-таки полезная информация. Вегенер может потребовать смены правой руки?        — Может, но пока что на это оснований особых у него нет, — флегматично оповестил дёрнувший плечом Гарван. — Если дела с Эйнером ухудшатся, то, возможно, он и подумает об этом, но гарантировать того не могу. Куарон был одним из тех, благодаря кому Вегенер пробил себе путь к трону.        — Но если он всё же не сможет реабилитироваться и Вегенер решит сместить Куарона, попытайтесь занять его место.        — Мне? Из главного по экономике в главного приближённого короля? — недоуменно воскликнул Мередит. — Зачем?        — Я знаю, что это ответственное задание, но чем ближе вы приблизитесь к королю, тем лучше, — попыталась убедить его Инеж. — Чаще оказывайтесь у него на виду, показывайте свои наиболее сильные качества. Дайте понять, что вы можете быть лучше Куарона, займите его место и станьте тем, кому Вегенер будет доверять больше, чем остальным, а после, когда он будет уязвим, нанесите удар.        С минуту, долгую-долгую, Гарван молча смотрел на неё, поначалу изумлённый услышанным планом, но вдруг лукавые и чересчур разумные глаза советника заискрились истинно-керчийской и знакомой жадностью, а на лице заиграла довольная ухмылка.        — Мне нравится твоё кровожадное умение планировать восстания, Призрак.