* * *
Скоро свинцовый небосвод заволокли грузные тучи, и Инеж взирала на недовольные позывы природы в ожидании заливающего лесную почву проливного дождя. Того, как ни странно, не произошло. Напротив, безбрежный лес озарило слабым просветом рыжего солнца, высовывающегося из прорезей рваных облаков, и окружение будто бы залило искрящимся сплавом золота. Стало тепло, как в предвестии молчаливо крадущегося к Кеттердаму солнечного мая. На душе сие тепло разверзалось в тон погоде, точно внутри расцветал после лютой зимней стужи первый подснежник. Инеж, смотря сначала на играющие в низкой зелени лучи небесного золота, а после на Каза, утешившего её новостью, что боли отступили, желала искренне надеяться, что это знак свыше и в доселе затуманенном будущем не найдётся места гнусавой тьме (на краткое мгновение она позволила себе подумать, что если они одолеют противников в этой схватке, если оба выйдут из надвигающейся войны живыми, то Каз, узнав обо всём, найдёт в себе силы простить её). — Тебе не станет хуже? — радетельно спросила Инеж, когда он сказал, что устал без дела валяться на кровати и хотел размять косточки хотя бы простым спуском с лестницы. — Вряд ли, — незатейливо ответил Каз, для полной демонстрации приподняв больную ногу и опустив её. — А если вдруг станет, я вернусь в постель. Уж доковылять до комнаты без помощи я смогу. Показушная самостоятельность Каза не придала ей ни грамма уверенности, и Инеж скорее всего не поверила бы ему, приказала бы, уже не снисходя до мольб, вернуться в кровать, и сама осталась бы с ним, улёгшись рядом и укутав их обоих в тёплый плед, представляя себе жизнь без преследования властей. Каз непременно отрежет намеренно бездушным фальцетом, что он в состоянии опекать себя сам и над ним не стоило так щепетильно хлопотать, но, как и обычно, не откажется от её заботы. Однако сейчас он не давал этому произойти: — Нам нужна птица на обед, — резко сменил тему Каз. — Жаворонок, скворец, удод — это неважно. — Птица… — повторила Инеж так, будто он сказал это с издёвкой, а она пыталась защититься ответной колкостью. — Я всегда добывала зайцев. Иногда, не находя их нор, лезла в дупло белок. Что, если я не поймаю птицу? — Ничего страшного, Инеж. Я приготовлю твоего ворона с яблоком в клюве. С кухни донеслось злоречивое карканье рассерчавшего Мджумбе. — Хорошо, — невольно согласилась она, проведя по жилету и щупая под кожей кинжальные грани. — Посмотрю, что удастся добыть. На худой конец, если птица не попадётся, словлю что-то бегающее по земле. — Ловить того, у кого есть крылья и кто может улететь от тебя, непростая задача. Возьми мой пистолет, — ровным тоном изрёк Каз, — вдруг пригодится. — Тебе понадобится оружие на случай, если поблизости будет бродить недоброжелатель, — разумно отметила Инеж, уложив свою руку на его тогда, когда он почти вытащил пистолет из внутренней стороны накидки. — Одной тростью ты не отделаешься, а мне хватит и моих кинжалов. Этого аргумента было достаточно, чтобы Каз, задумавшись коротко, согласно кивнул, а она, ища хилый охотничий азарт в себе, удалилась в глубины Грюнкифе. Блуждая по малахитовым зарослям, Инеж оглянулась на мелькавший за спиной дом. Вспомнила: в первые разы охота виделась ей деянием отвратным, будто её заставили напрасно марать руки. Одно дело было перерезать горло ещё живому человеку и оправдывать себя тем, что убив одного грешника она предотвратит смерть тысячи невинных, но другое — погубить животное, которое могло отнестись к ней лучше, чем большая часть окружавших её людей. Со своим амплуа Инеж смирилась не сразу, только когда требующие освежеванной животной плоти инстинкты первобытного человека пробудились в ней. — Дядя скручивал головы козлятам и курам, разве что делал это так, чтобы они умирали не в муках. Я, правда, тогда сразу либо отворачивалась, либо пряталась за папой, чтобы не видеть того, — поведала Инеж после своей четвёртой охоты, с неумело скрытым скептицизмом разглядывая то, как Каз грубо, почти неумело, разделывал только что пойманного ею кролика. Трава неслышно колыхала под повелеванием хилого ветра, а дневные лучи стелились по кронам деревьев тянувшимися с небес медовыми струями. Инеж посмотрела вверх, крадучись и стараясь слиться с окружающей средой. Ей бы улыбнулась удача, приземлись поодаль не заметивший охотницы филин, которого она повалила бы на землю одним метким броском кинжала, который не только умертвил бы птицу, а ещё и сделал бы это без лишних предсмертных страданий. «Никого, — досадливо подумала внимательно осматривающая колючие сосновые ветки Инеж. — Ни дроздов, ни скворцов, ни грачей». Хотя, может, оно и к лучшему: птицы в этом лесу, если не считать больших сов и изредка пробегавших мимо куропаток, были чересчур крохотными и не годились в качестве пропитания. И вдруг в метрах от неё раздался шелест захрустевшей травы. Она напряглась, поначалу подумав, что то зверь, с которым ей не по зубам поравняться силами, но шаги, донёсшиеся до ушей, не походили ни на волчьи, ни на медвежьи. Инеж подумала совсем скоро, что то кто-то сверху услышал её мольбы и неподалёку от неё беспечно бродила жирнющая куропатка, но она мигом отвергла эту теорию. Птичья ходьба больше напоминала размеренный и тяжело уловимый стук, а то, что слышала она, напоминало больше человечьи шаги. Инеж двинулась вперёд осторожно, в очередной раз благодаря святых за данную природой способность не издавать ни единого шума при ходьбе. Замерла, напрягшись: в прорехах высоких кустов и веток мелькнули чьи-то ноги. Человеческие ноги. «Туристы. Или простые граждане, пришедшие сюда погулять. Их нет смысла трогать» — но это прозвучало в голове с долей паразитирующей неуверенности. Инстинкт вещал двинуться прочь, чтобы не навлечь беды ни на себя, ни на гостя этого леса, но сей инстинкт мгновенно обращался пустым звуком, когда её кропотливо одолевали сомнения. Они подтолкнули Инеж вперёд, чтобы лучше рассмотреть человека, убедить себя, что она в безопасности, но приблизившись, моментально дрогнула, крупно и долго, и тогда понятие инстинкта и вовсе выцветало иссохшими чернилами на солнце. Это был советник Вегенера. «Уходи» — раздалось в ней. Отчего-то безучастно-холодным голосом Каза. Но Инеж не думала уходить. Оставаясь незамеченной в густой зелени, она просеменила вслед за не званным гостем. Инеж подумала вдруг, что это мог быть всего лишь мистер Мередит, однако и эта мысль почудилась игрушечной надеждой для ребёнка, чтобы он успокоился и сделался кротким. Если то окажется Гарван, то поводы для беспокойства минимизировались: она просто уйдёт, будто её здесь и не было. Но это был не Гарван. Этот был чуть ниже и сильнее. «Давайте же, — табуном взбудораженных коней пробежало в сознании, и одним этим предложением, так и затерявшимся в немоте леса, Инеж выплеснула презрение как ведро смердящих помоев. — Уйдите отсюда, будто вас тут и не было никогда». Кинуться в атаку без последовавшей от советника угрозы бесспорно окажется её наиглупейшим поступком. Воспоминания о вонзённом в лопатку ядовитом керамбите всё ещё свежи и ясны, а она, раненая и отравленная, вряд ли успеет так быстро добежать до дома, чтобы Каз смог её вылечить и залатать. Советник застыл. Будто вторя ему, застыла и Инеж. «Уходи» — снова, как и минуту назад, разве что она не понимала, была ли то она, невербально велящая политику уйти, или слабо забившаяся в ней склонность к самосохранению отзывалась и просила не лезть ни в какие дебри. Советник зашевелился. Она увидела, как рука его, как смуглые пальцы одного из палачей Кеттердама (о, и как же от этого сравнения её настроение благоволило желанию заткнуть здравый рассудок к чёрту и оставить на его месте только нечто отдалённо похожее на человека), нырнули в неаккуратно вывернутый карман. Видимо, дойдя до аспекта, что ему наскучило топтаться на одном месте, он побрёл дальше, и Инеж насторожилась, а следом и вовсе вспылила: советник шёл в сторону их с Казом дома. Между стволами засвистело, замелькало помесью бронзы и черноты, и мужчина тогда глухо вскрикнул от боли, когда лезвие орудия рассекло ему бок. Неглубоко, он мог бы выжить и доковылять до города, чтобы ему оказали помощь, но достаточно больно, чтобы он скрючился на траве и принялся проклинать напавшего. — Что вы тут делаете? — сурово спросила сохранявшая между ними дистанцию Инеж. То, на деле, бессмысленный вопрос: он явно не захочет ведать ей, что привело его в лес, а её делом было по-быстрому убить его, чтобы не навлечь на себя проблем. — Вы один? — сквозь зубы прошипела Инеж, разгневанная тем, что советник так нагло и нахраписто проигнорировал её предыдущее обращение к нему. Он наконец-то поднял на неё властный лик, поднял глаза, в которых застыла бездна кромешная. Рука его скользнула во внутренний карман пиджака, а мгновение спустя советник без слов остервенело швырнул в её сторону оружие. Инеж ловко отскочила от него, заблестевшего на ярком солнце серебристой дугой. Окроплённый ядом керамбит сначала глухо впился в рыхлую почву, а после оказался в её хватке. — Призрак, — слетело с его уст ненавистное шипение. Он, подумала Инеж, один. Будь рядом кто-то ещё, он бы не шипел, а кричал её имя во весь голос до болезненной хрипотцы, попытался бы окатить им всё пространство, чтобы его услышали, а её, разыскиваемую городом, скрутили что есть силы и поднесли королю. И тут он без предупреждений неотвратимо кинулся на неё, стоически превозмогая колющую боль в изрезанном боку. Инеж не мешкала, — не смела — впившись его же оружием советнику в живот. Оставшийся в первых неделях среди Отбросов первородный ужас от горчайшего осознания, что ей приходилось лишить кого-то жизни, рассеяло пеплом — теперь она спокойно созерцала, как по белоснежной рубашке разверзалась красное пятно. Советник тяжело пал перед ней, уязвимый терзающим организм таллием. Инеж могла бросить его здесь, в круговерти незряче вытаращившихся сосен, чтобы он умирал своей смертью, той, которую ему нарекла жестокая воля Гезена, но она, каким бы гневом не перекошенная в бою, никогда не позволяла своему противнику почить в муках. Керамбит лёг ему на шатающуюся шею, дабы зафиксировать её, чтобы вскоре по незащищённому горлу лихо прошлось лезвие Санкты Алины. Он свалился ничком, испачкав кровью сначала её кинжал, а теперь и землю. «Скоро лес превратится в кладбище» — стремглав вспомнилось Инеж высказывание Каза, когда они сидели под звёздным куполом на крыльце, смотря на взрыхленный песок, под которым он спрятал тело им же убитого Айзека Броуди. Убедившись, что советник мёртв, Инеж осмотрелась по сторонам. Никого. Они и впрямь были одни. Вспомнив, что советник этот прервал ей охоту, из-за которой она и вышла из дома, оставив там человека с больной ногой, Инеж в последний раз бросила взор на истекающего кровью советника и побрела прочь, учуяв зловонный трупный запах.* * *
Скоро, когда Инеж вернулась домой, Каз смотрел на неё так, как будто она отрастила вторую голову, но, после долгой минуты тишины, он нахмурил брови и заговорил: — Ты сделала что? — Поймала куропаток, — на наигранно-раздражённом вздохе повторила Инеж, подняв добычу, будто Каз её не заметил сначала, хоть она и знала, что реакцию его вызвала совершенно другая часть истории. — Я про советника, — уточнил он, и голос его мигом похолодел. — Он шёл в сторону дома, — как ни в чём не бывало ответила она. — Мне ведь надо было что-то предпринять, а не просто смотреть на то, как враг оказывается ближе к нам. — Он не атаковал тебя? — Пытался, — не скрыла Инеж, — но я отбила атаку и забрала у него оружие. В подтверждение своих слов она бегло выудила керамбит, на который Каз посмотрел весьма скептично. Удивляться этой резкой смене в мимике Инеж не стоило: он наверняка тоже подумал о том, что если бы её ранили им повторно, удача не улыбнулась бы ей так же, как и в прошлый раз. — Надо закопать его, — озвучила она мысль, которая закрутилась бы в голове Каза минутами позднее. Он выдохнул изнурённо на услышанное. — Я бы предпочёл, чтобы его останки доели дикие животные, пока на труп не наткнулся кто-нибудь ещё, — признался Каз, в который раз уже плетясь за лопатой. Инеж проследила за тем, как он шёд к кладовой, за тем, как Каз вышагивал, и старалась уловить в его походке хоть какой-то намёк на то, что вывихнутая нога всё ещё ныла, а он, не желая её тревожить, продолжал это скрывать. Когда он скрылся, Инеж посмотрела в окно, на то, как ясная лазурь на поднебесье сменялась пассивно на вечерний янтарь, и почему-то не могла не думать о том, что в приходе советника, кровь которого всё ещё блестела на Санкте Алине сонмой алых капель, был как-то замешан мистер Мередит.