Royalty

What are you willing to lose? You cover your wounds, but underneath them a million voices in your head that whisper: "Stop, now". Well, kid, what you gonna do now? It's your reflection looking back to pull you down. So are you gonna die today or make it out alive? You gotta conquer the monster in your head and then you'll fly. It's time for a new empire. Go bury your demons then tear down the ceiling. Phoenix, fly. - League of Legends, Cailin Russo, Chrissy Costanza (Phoenix).

Вопреки выгоде в плане выручки, Дилюк любит подобные вечера. Просторное помещение таверны, обычно забитое людьми под завязку, почти полностью пустует. Исключение составляет лишь пара столов в тёмных углах, где работяги-одиночки тихо потягивают своё пиво, пребывая в слишком мрачном настроении для того, чтобы объединиться и завести задушевную беседу. В помещении царит почти полная тишина, нарушаемая лишь шумом льющего снаружи дождя. Тот шуршит по брусчатке улицы, тарабанит по карнизам, едва слышно скребётся в окна, и это почти ласкает слух. Медленно протирая стакан, блуждая рассеянным взглядом по полумраку свободного пространства напротив входа, Дилюк мимолётно думает о том, как это всё-таки странно: то, что он любит дождь. Сколько его боли наблюдали тяжёлые тучи? Сколько полных отчаяния криков заглушил рокочущий гром? Сколько крови было смыто с его трясущихся от усталости и рвущих изнутри на части эмоций ладоней влажной пеленой укутывающего плечи дождя? И всё равно Дилюк любит дождь; любит, как всё вокруг окрашивается сизым, тонет во влажной дымке, будто в тумане, пока мир вокруг затихает, наполняясь утешительным молчанием. «Дилюк...», - слышится шелестом травы в голове, шелестом мокрых крон деревьев, согнувшихся под налетевшим порывом холодного сырого ветра. Вспышка молнии за окном, следом - эхо грома, и взгляд Дилюка стрелой устремляется на моргнувшие светильники. Своей формой они вдруг напоминают ему лилии каллы. Тёплые языки пламени похожи на раскрывающуюся жёлто-оранжевую часть цветка, и Дилюк вновь устремляет взгляд на входную дверь. Не то чтобы он чего-то ждёт, не то чтобы он ждёт кого-то, но всё внутри него никак не может найти покоя. Быть может, потому что за стенами таверны льёт как из ведра, а стол в дальнем углу возле окна всё ещё пустует. Быть может, потому что время на часах близится к восьми вечера, а стол в дальнем углу возле окна всё ещё пустует. Быть может, потому что шелест дождя за окном совсем не глушит шаги редких прохожих, но все они не те, и стол в дальнем углу возле окна всё ещё пустует. «Дилюк...», - вновь шёпот в его голове, и кровь стекает на землю, а сама земля размыта в кашу, в грязь. Отставив безупречно чистый стакан, Дилюк берётся за другой. Дождь шумит за окном, шумит в его памяти, и другие звуки вокруг окончательно исчезают. Полумрак таверны перед глазами размывается, и его краски рисуют совсем другую картину: массивные вековые деревья, постепенно темнеющую из-за дождя дорогу и некогда белые перчатки, обагрённые кровью. Дилюк видит искривлённое гримасой агонии лицо мёртвого отца; видит искривлённое маской боли и залитое кровью лицо Кэйи; видит полное ужаса выражение лица выбежавшей на шум вспыхнувшей на заднем дворе поместья драки Аделинды. - Убирайся, - бросил он тогда, глядя сверху вниз на поверженного Кэйю, не смеющего отвести от него полного отчаяния взгляда. - И никогда не возвращайся. Он повернулся к нему спиной и ушёл в дом, игнорируя окрики взволнованной Аделинды; игнорируя единственный тихий окрик от Кэйи. Ему было безразлично, что он серьёзно потрепал Кэйю в бою. Ему было безразлично, что он фактически вышвырнул его на улицу. Вместо этого в его голове промелькнула мысль о том, как это символично: Кэйя был принят в их дом в холодный дождливый вечер, когда на Мондштадт обрушился ураган, и в такой же холодный дождливый вечер был вышвырнут за порог. Змея, что была пригрета семьёй Рагнвиндр на своей груди, наконец-то нашла своё законное место - так он решил. «Глупец», - проносится злая насмешка его же голосом в голове. Нахмурившись, Дилюк опускает взгляд на стакан в своих руках. Прозрачное стекло сияет чистотой. Такой же чистотой, кристально прозрачной и ясной, засверкала улыбка на губах Кэйи, когда они впервые встретились после того, как Дилюк вернулся из своего путешествия. Три года вдали от дома. Три года разъедающей боли, злости, ярости и отчаяния. Три года крови, крови, крови на руках, на лезвии, на земле вокруг, пока изнутри пожирало пламя желания пройтись по миру войной. Он и в самом деле был глупцом, верящим, что его месть что-то изменит. Глупцом, жизнь которого по всем канонам жанра чуть не окончилась такой же глупой, как он сам, смертью. - Пока ты жив, ты можешь бороться за то, что дорого, - сказал ему спасший его безликий человек в сером плаще с глубоким капюшоном, один из наблюдателей с севера. - Что проку будет, если ты умрёшь? Как истинный глупец, Дилюк возразил. Что проку? А какой прок от его жизни? Его отец мёртв, потому что Дилюк оказался слаб. Его отец мёртв, потому что Дилюк оказался неспособен защитить его. Его отец... - ... был бы в тебе разочарован, - оборвал его Безликий, разжигая тем самым новый виток пламени ярости в груди Дилюка. - Что бы он подумал, увидев тебя сейчас? Его любимый сын, так ты чтишь его память? Дилюк не собирался выслушивать подобное от человека, который не знал о нём ничего, который ничего не знал о его отце. Он ринулся вперёд, пробуждая Глаз Порчи, и... Так быстро его не укладывали на лопатки, пожалуй, никогда. Безликий мог не знать о нём ничего, но он определённо был хорошим воином, умеющим оценивать слабые стороны противника. А Дилюк был слаб тогда, что он понял далеко не сразу. Да, он был слаб, потому что гнев и боль застили ему глаза. Потому что гнев и боль заставили его позабыть обо всех надеждах и чаяниях отца в отношении него, обо всех его наставлениях, о его искренней заботе. - Он хотел бы, чтобы ты сгинул в чужих землях? - спросил тогда Безликий, заломив его руки и вжав щекой в ледяную землю, надавливая коленом меж лопаток прямо поверх забинтованных, но всё ещё очень свежих и болезненных ран, тем самым подавляя любое сопротивление. - Или он хотел бы увидеть, как его любимый сын взрослеет, живя в мире и покое, и двигается навстречу лучшему, светлому будущему? Дилюк не хотел этого признавать, отказывался, но Безликий был прав. Месть была нужна Дилюку. Пролитая кровь всех, кто имел отношение к тёмным организациям, была нужна Дилюку. Блуждания вдали от наполненного мрачными и ещё более болезненными светлыми воспоминаниями Мондштадта были нужны Дилюку. Будь жив его отец, он хотел бы только одного: чтобы Дилюк был счастлив. Что, по его мнению, подразумевало работу на Орден, продвижение по карьерной лестнице, всеобщее признание и... Много всего, на самом деле, и со всеми этим «много» Дилюк был в своё время согласен. Он хотел работать на Орден и видеть гордость в глазах отца; хотел защищать Мондштадт и его жителей; хотел стать героем, который всегда придёт на помощь. - Вот так, парень, - легко похлопал его по плечу Безликий, уловив потерю запала и полнейшее отсутствие сопротивления в обмякшем теле. - Давай-ка, вставай, и пойдём со мной. Я научу тебя, как бороться с тем, что разъедает твою душу. Дилюк не верил, что это возможно, но какая у него была альтернатива? Его агрессивные действия по уничтожению крепостей Фатуи явно привлекли внимание последних, из-за чего Дилюк и оказался на грани поражения из-за организованной на него засады. Продолжив двигаться дальше в одиночестве, он бы точно рано или поздно - скорее, рано - встретил свой абсолютно бесславный конец. Поэтому он поднялся с земли, подобрал клеймор, утёр кровь с разодранного при столкновении с землёй лица и отправился вслед за Безликим. О чём впоследствии ни разу не пожалел. - Доброй вам ночи, мастер Дилюк. Негромкий усталый голос вклинивается в мысли, разрушая облик сидящего возле разведённого под сводом пещеры костра Безликого. Проморгавшись, Дилюк кивает двум своим последним посетителям, за которыми мгновение спустя закрывается входная дверь, и переводит взгляд на стол в дальнем углу возле окна. Тот всё ещё пустует, тогда как время движется к девяти часам вечера, и Дилюк невольно поджимает губы и хмурится сильнее. Не то чтобы Кэйя обязан проводить каждый вечер в «Доле Ангелов», но когда на улице льёт как из ведра? Дилюк не припоминает ни единого подобного вечера, чтобы стол в дальнем углу возле окна - стол Кэйи - пустовал. Впрочем, если задуматься, его что-то вообще давно не видно... «Дилюк...», - вновь слышит он эхо надломленного голоса в голове. Живущее глубоко внутри него чувство вины начинает ворочаться. Приоткрыв один глаз, оно вытягивает лапы и впивается когтями в его внутренности; царапает изнутри сжавшееся в ком сердце. Дилюк никогда не думал, что окажется способен испытать большую вину, чем та, что он до сих пор испытывает перед отцом, которого не смог уберечь, однако вина перед Кэйей... Иногда Дилюку кажется, что она в разы сильнее и будет саму вечность жечь его сердце и душу. Кто таким голосом - полным вины и отчаяния - зовёт того, кого якобы раз за разом обводил вокруг пальца, забавляясь всеобщим неведением и наслаждаясь своей мастерской игрой? Кто пишет письма тому, кто должен быть на самом деле безразличен? Кто ведёт себя так, будто отдаёт дань его боли и невозможности своими глазами наблюдать возмездие, заявляясь в штаб Ордена с бокалом вина и отвечая на все недовольно-возмущённый взгляды сладкой улыбкой, чтобы после бросить в лицо своему экс-начальству елейное: - Счастливого пути, бывший заместитель магистра Эрох. Дилюк помнит, как написал магистру Варке ответ на его полное праведного гнева и искреннего сожаления письмо. В этом ответе были строки: «Не думаю, что вернусь в Орден, но годы, проведённые в «Ордо Фавониус», я не забуду никогда. То, чему рыцари научили меня, особенно дорого моему сердцу». Дилюк до сих пор не знает, уловил ли магистр Варка заложенный между строк тон. Конечно, Дилюк искренне благодарен за беззаботные годы своей юности, проведённые среди рыцарей, однако именно Орден научил его тому, как много лицемерия, подлости и обмана может таиться под маской добра. Дилюка предали те, кому он доверял, и предали там, удара в спину откуда он уж точно не ждал. Он был таким наивным тогда, совсем не знал мира вокруг. Тем удивительнее тот факт, что истинное добро открылось ему тогда, когда лезвие его клеймора сорвало «маску» с лица зла. Пусть Дилюк тогда того и не знал. - Мастер Крепус не был моим отцом, так что я не могу разделить твою боль в полной мере, - сказал ему Кэйя, прислонившись поясницей к подоконнику окна в его комнате и скрестив руки на груди. - Однако я сочувствую твоей утрате гораздо больше, чем потере собственного отца. В конце концов, твой отец погиб, защищая тебя. Мой отец бросил меня в Мондштадте ребёнком ради миссии и больше не появлялся. - О чём ты говоришь? - едва слышно спросил тогда Дилюк, не понимая, совсем не понимая, о чём говорит Кэйя; отказываясь понимать. - Я говорю о том, что не просто так оказался на вашем пороге, - помолчав, ответил Кэйя, подняв на него пустой взгляд. - Я здесь ради миссии, ради моего народа. - Твоего народа... - эхом повторил Дилюк не укладывающиеся в его сознании слова. - Да, моего народа, - кивнул Кэйя. - Моя родина - Каэнри'ах. За окном в тот момент сверкнула молния. Грохот грома заглушил грохот выбитого спиной Кэйи стекла окна, когда Дилюк с неожиданно вспыхнувшей в нём яростью бросился вперёд. В настоящем этой ярости внутри Дилюка больше нет, потому что его долгое путешествие и не менее долгие задушевно-философские беседы с Безликим заставили его переосмыслить всю свою жизнь, начиная с детства. Письма, что продолжали приходить от Кэйи и первое время доводили до трясучки от злости, после начали служить утешением, своего рода якорем. Не раз и не два Безликий спрашивал, ждёт ли Дилюка кто-то на родине. И Дилюк рад был бы ответить отрицательно, просто назло, но правда была в том, что его ждали многие: дома, в городе, в Ордене - везде хватало людей, которые наверняка задавались вопросом о том, куда он попал, и волновались о его благе. «Кэйя не может быть среди них», - шипел он мысленно на свой внутренний голос, подпитываемый жалкой, жалкой, жалкой, бесконечно жалкой надеждой непонятно на что. Кэйя был врагом, не мог им не быть. Он не просто так оказался в Мондштадте. Он не просто так оказался на пороге винокурни. Он не просто так стал частью семьи Рагнвиндр, одного из благороднейших и почитаемых кланов Мондштадта. Благодаря Крепусу, благодаря состоянию их семьи, Кэйя смог выучиться и вступить в Орден, где продвигался по карьерной лестнице так же быстро, как и Дилюк. Ему были открыты двери во многие дома и места, попасть в которые другие могли только мечтать. Став приёмным сыном такого человека, как Крепус Рагнвиндр, Кэйя определённо оказался ближе к своей грязной цели, какой бы она ни была. К тому же, он был не просто выходцем из другого региона. Он был выходцем из проклятого Каэнри'аха, настолько прогнившего, настолько грязного, что Боги решили стереть его с лица земли. «Я здесь ради миссии, ради моего народа», - сказал ему Кэйя. Сначала Фатуи и Орден Бездны, а теперь человек из Каэнри'аха, тогда как все знают, что в той великой войне Селестии с Каэнри'ахом первой помогали Архонты, среди которых был покровительствующий Мондштадту Барбатос - всё это пронеслось в голове Дилюка смазанными вспышками, отрывками мыслей, прежде чем он бросился на Кэйю, желая... Уничтожить его. Боль от потери отца, затаённый страх перед туманным будущим, злость на рыцарей, которые должны были защитить Крепуса, но опоздали, ненависть к слабому себе, носящему рыцарский мундир, и к своим обагрённым кровью отца рукам - этого уже было слишком много. Правда о том, что Кэйя - шпион, что он не просто так оказался на пороге их дома, что всё их детство и юность были ложью, стала последним грузом на плечах Дилюка, и он сломался. В настоящем Дилюк не может вспоминать события того проклятого вечера без дрожи в пальцах и холода в груди. Он напал на Кэйю, успел избить его и изранить. Он использовал против него свой огненный элемент, против которого обычный человек беззащитен. Он едва не всадил лезвие клеймора в его голову: Кэйя лишь чудом успел увернуться от этого удара. Чудом, да, и увернулся, но не полностью. Лезвие всё-таки задело его плоть, раня глаз и заливая кровью лицо. Поверженный, валяющийся в грязи, Кэйя выглядел ужасно. Но сердце Дилюка не дрогнуло даже тогда, когда он услышал окрик Аделинды. В тот момент, совсем обезумевший, он был готов убить Кэйю. В настоящем он готов украсть его Глаз Бога и нашёптывать в него благодарственные молитвы, потому что если бы не пробудившаяся в тот момент в Кэйе сила элемента, в настоящем тот был бы мёртв. От мысли о мёртвом Кэйе внутри разрастается гадкий холод, что сильнее любого крио, и Дилюк резко встряхивает головой и берётся за тряпку, чтобы протереть столешницы перед закрытием и забрать кружки своих последних посетителей. Вот только монотонная рутинная работа не в силах отвлечь его от мыслей, что лезут в его голову при каждом удобном и неудобном случае, стоит лишь немного ослабить бдительность. Правда в том, что Кэйя может сколько угодно быть шпионом, но Дилюк всё больше склоняется к мысли о том, что это слово в его отношении теряет свой истинный смысл. Шпионы шпионят, верно? Подглядывают, подслушивают, копаются в бумагах, прячутся в тенях и преследуют исключительно корыстные мотивы. Кэйя не был похож на шпиона, когда Крепус привёл его в дом. Если задуматься, не пойди отец проверить, как укрыты виноградные лозы, Кэйя мог и вовсе не пережить ту ночь, потому что Дилюк прекрасно помнит, как, несмотря на растопленный камин, было холодно даже в доме, и какая жалкая одежонка была на промокшем до костей Кэйе, когда они впервые встретились лицом к лицу. Кэйя не постучался в их дом, не попросил об убежище, не разыграл никакой сцены, чтобы втереться в доверие. Да, он оказался брошен рядом с винодельней, да, у него была какая-то миссия, но... Знал ли Кэйя, что это за миссия? И почему в таком случае он предпочёл свернуться клубком среди виноградных лоз, а не попытался проникнуть в дом через просьбу об убежище от непогоды? К тому же, даже будь он засланцем, с чего бы ему или его настоящему отцу верить, что Крепус примет Кэйю в семью, а не даст ему временное убежище, после чего найдёт для него какой-нибудь другой дом? Да и последующее поведение Кэйи не было похоже на поведение шпиона: он шугался от каждой тени, был очень послушным из-за явного страха перед возможным наказанием, проводил всё своё свободное время на террасе второго этажа винодельни, глядя на небо, а ещё ему снились жуткие кошмары, от которых он просыпался в слезах и из-за которых не мог после сомкнуть глаз до самого утра. О последнем Дилюк узнал из-за своей ревности. Будучи единственным сыном своего отца, он привык получать всё его внимание и одобрение, но когда в доме появился Кэйя, всё изменилось. Дилюк не знал, какую гадость хочет сделать, когда решил проникнуть в комнату Кэйи под покровом ночи. Может, украсть его дурацкую глазную повязку, которой тот дорожил, как мог бы дорожить бочкой из их погреба какой-нибудь коллекционер вина. Но что он точно знал после той ночи, когда нашёл закутавшегося по уши в одеяло дрожащего Кэйю в шкафу - потому что может хоть там, как понял Дилюк из его заполошного шёпота, его не найдут монстры - так это то, что в нём проснулось желание защищать Кэйю любой ценой и от всех бед. Потому что именно так поступают настоящие герои и храбрые рыцари - защищают нуждающихся в их помощи и заботе, а не крадут важные для них вещи. То было, когда они оба были детьми. Однако даже когда они оказались на обучении в Ордене, Кэйя не проявил никаких задатков шпиона. Он был любопытным и усердным, но при этом жутко неусидчивым и часто ленивым. Если Дилюк не участвовал в том, что ему было поручено, Кэйя мгновенно терял интерес. Они всегда были вместе, всегда держались рядом, и не было ни дня, чтобы кто-нибудь не пошутил о том, что они могли бы быть не только родными братьями по крови, но и близнецами-неразлучниками. Подобно Дилюку, Кэйя, казалось, хотел только одного: отплатить Крепусу за доброту и стать предметом его гордости, стать достойным приёмным сыном, который не посрамит честь семьи Рагнвиндр. Вынюхивание секретов и слабых мест в обороне Мондштадта, творения рук великого Архонта Барбатоса, что приложил руку и силу к уничтожению Каэнри'аха, не стало его целью и тогда. Дилюк помнит, как заставил себя поверить в то, что Кэйя точно имеет отношение к делам Эроха и его приспешников, потому что гниль всегда тянется к гнили, и не потому ли помощь во главе с Кэйей запоздала? Да и как они узнали о нападении, если это произошло вдали от стен Мондштадта? Нет, появление рыцарей явно было неслучайным. Сложно было не поверить в это, когда раскрылось, что нападение оказалось подстроено, Эрох - предатель, а Кэйя - шпион Каэнри'аха, что годы лгал ему в глаза. Но все последующие события, письма Кэйи ему и свидетельства его выходок со слов Джинн - всё это перечеркнуло подозрения Дилюка, потому что никакой шпион не будет рисковать своим неимоверно выгодным положением в угоду чужим демонам и уж тем более в угоду демонам того, кто был готов и чуть не убил. «Чрезвычайно острые предметы легко повредить, они легко ломаются. Ты должен понимать, какие риски сопряжены с работой в одиночку. Не советую продолжать в том же духе», - написал ему в одном из своих писем Кэйя. Разве так будет писать тот, кому безразлично его благополучие? Разве так будет писать тот, чья привязанность была ложью? Разве так будет писать тот, чьё прикрытие раскрыто, и кому лучше бы держаться подальше? Тот, кому после раскрытия больше нет нужды играть в дружбу, верность или семью? Тем не менее, Кэйя писал ему все эти письма, хранил его секреты, предупреждал об опасности и прикрывал. Он делал всё это, хотя не должен был делать; делал всё это, хотя Дилюк чуть не убил его; делал всё это и никогда ничего не требовал взамен, хотя именно этого Дилюк и ожидал, веря, что Кэйя не может обращать на него внимание просто так, без двойного дна. «Дилюк...», - вновь эхо родного голоса в голове, что в одночасье стал чужим, а перед глазами улыбка Кэйи в тот день, когда они впервые встретились на улицах Мондштадта после возвращения Дилюка. Конечно, Кэйя был в курсе, что он вернулся, однако они ни разу не сталкивались лицом к лицу, обмениваясь лишь - редкими со стороны Дилюка - письмами. Тогда смотреть на Кэйю, на его глазную повязку, на его улыбку было странно и нервозно. От всего этого хотелось убежать, что Дилюк и сделал. Однако после он не мог не думать об их встрече, даже если они стояли по разные стороны площади, даже если не заговорили, и в его голове всё никак не могла уложиться искренность улыбки Кэйи и облегчение, что сияло в его взгляде. Как будто Кэйя и в самом деле был одним из тех, кто все эти годы ждал, когда Дилюк вернётся домой. Он изменился за то время, что Дилюка не было рядом. Яркая вызывающая одежда, нисколько не похожая на прежнюю рыцарскую форму, раздутое самомнение, серебряный язык без костей, цепкие пронзительные взгляды, от которых невозможно ускользнуть: Кэйя определённо вырос, повзрослел, возмужал за время отсутствия Дилюка, растеряв при этом остатки своей подростковой стеснительности и «тихости». Раньше он был его хвостом - куда Дилюк, туда и Кэйя. В настоящем, пусть и остался тем ещё любящим отлынивать от работы лентяем, Кэйя будто везде одновременно. Дилюк не просто так считает, что Кэйя - единственный из Ордена, кто полезен. Быть может, за исключением Джинн, когда та не похоронена под ворохом бумаг. Потому что Кэйя определённо знает обо всём, что происходит в городе, успел раскинуть свою инфо-сеть на весь Мондштадт и за его пределы, а ещё благодаря его стараниям репутация Ордена взлетела до небес, хотя в общей своей массе рыцари по-прежнему бесполезны, в чём Дилюк успел убедиться не раз и не два после своего возвращения. Чего только стоит та история с чёрным пламенем, для разбирательства с которой из всех возможных вариантов Кэйя обратился за помощью именно к нему. Впрочем, Дилюк не любит вспоминать этот инцидент, потому что расследование Ордена не только разбередило старые раны и пробудило чувство мести - от тюрьмы Фатуи остались одни руины - но и доказало, что за три года своего одинокого странствия он растерял все навыки свободного общения с кем бы то ни было. На светских раутах и деловых встречах держать лицо легко, потому что от него требуется лишь пара вежливых улыбок и кивание головой в нужных местах, однако когда дело доходит до личного общения, появляются проблемы. И если Дилюк думал, что максимум его косноязычия пришёлся на разговор с Джинн, которой он не хотел, да и не мог рассказать всей правды о своём уходе и не только, то когда ему пришлось столкнуться лицом к лицу с Кэйей... Что ж, это было неловко, а ещё весьма раздражающе. Кэйя вёл себя так, будто ничего не произошло. Будто не было открытия правды, их нечестной из-за разницы в силе драки, ранения и попытки убийства. Будто не было трёх лет разлуки, перед которыми их связь натянулась и лопнула, исчезая без следа. Кэйя вёл себя так, будто знает его, будто понимает его, будто видит его насквозь. И хуже всего было то, что так оно и было, тогда как Дилюк не знал о нём ничего. Кэйя так просто отслеживал его передвижения вдали от дома, когда отсылал ему письма, и так легко разгадал личность Полуночного Героя, а Дилюк смотрел на него, смотрел ему в сверкающий извечным лукавством глаз, и с горечью осознавал, что понятия не имеет, говорит ли Кэйя ему правду или лжёт, или недоговаривает, или что-либо ещё. - Ну-ну, зачем так грубо? - насмехался Кэйя в ответ на все его резкие ответы. Дилюк не мог иначе, потому что не понимал, и это непонимание сводило его с ума. Три года вдали от дома, наполненные воспоминаниями, анализом, отрицанием, смирением, принятием. Три года вдали от дома, и читающий проповеди и откровенно промывающий мозги Безликий, заставляющий смотреть своим сомнениям и страхам в лицо. Три года на то, чтобы вспомнить каждый проведённый в компании Кэйи день и разобрать чужое поведение, речи и взгляды на крупицы. Три года, чтобы нехотя признаться хотя бы самому себе, что даже если Кэйя выбрал самое неудачное время для своих откровений, всё равно был неправ и чуть не совершил главную ошибку в своей жизни, занеся над ним клеймор в последний раз. Три года и такая ясная, лучистая, полная радости от случайной встречи искренняя улыбка, что согрела нутро Дилюка, даже если он не хотел признаваться в этом даже самому себе. А потом одни насмешки, язвительность, сарказм, слащавая манерность в речах и явные попытки вывести из себя. Впрочем, в последнее время всё изменилось. Дилюк не знает, когда точно это произошло. Быть может, когда в Мондштадте установилось относительное спокойствие, и у Кэйи появилось больше времени для того, чтобы проводить его в «Доле Ангелов». Когда он начал всё чаще появляться в таверне то в компании городских работяг, то в компании мелких воришек, то в компании Розарии, но никогда в компании сослуживцев из Ордена, Дилюк ждал неприятностей, перепалок и следующих за ними всплесков раздражения, однако Кэйя вёл себя на удивление мирно. Конечно, это истекало из того, что он держался подальше от барной стойки, однако даже когда он являлся один и усаживался на её краю, весьма явно требуя к себе внимания, с его губ не срывались колкости. Он лишь просил «Полуденную смерть», а после неторопливо потягивал напиток, блуждая взглядом по Дилюку, полкам с алкоголем и посетителям. В такие моменты между ними рождалась атмосфера родом из прошлого, в котором Дилюк мог часами сидеть в библиотеке за очередным томом о чём бы то ни было, пока Кэйя сидел на подоконнике и смотрел то на безоблачное небо, то на него. Из-за этого чувства и отношение Дилюка тоже стали меняться. Он до сих пор не верит Кэйе до конца, но... В глубине его души живёт знание, что это лишь оттого, что между ними с момента возвращения Дилюка так и не случилось разговора о том, что между ними произошло. Чтобы свободно двигаться вперёд, им сначала нужно разобраться с прошлым, и, оглядываясь на поведение Кэйи, Дилюк не может не думать о том, что тот тоже понимает это и раз за разом даёт ему шансы. Которые Дилюк раз за разом упускает. Просто потому что не знает, как начать. Уже одними только письмами Кэйя дал понять, что их ссора, если это можно так назвать, ничего для него не изменила, и они по-прежнему братья. Вот только проблема в том, что они уже не те юные наивные мальчишки, перед которыми простирается целый мир, пока под спины поддерживают надёжные руки их - несмотря ни на что, их - отца. У Кэйи теперь много масок, и все они Дилюку незнакомы. Сам Дилюк похоронил себя прежнего в заснеженных скалах севера, где чуть не сложил голову. «Ты скучаешь по отцу?», «ты вообще считал его отцом?», «ты и вправду шпион?», «какова твоя миссия?», «на чьей ты стороне?», «зачем ты вернулся в поместье, когда меня не было?», «как у тебя оказался мой Глаз Бога?», «почему ты не злишься на меня?», «почему после всего, что произошло, ты доверяешь мне?» - Дилюк не знает, какой из всех этих вопросов задать первым; не знает, хочет ли - и сможет ли - получить на них ответ; не знает, уместно ли будет задать другие вопросы, что продолжают день ото дня крутиться в его голове: «ты всё ещё просыпаешься от кошмаров?», «ты всё ещё любишь смотреть на звёзды?», «тебе всё ещё нравятся лилии каллы?», «ты всё ещё обожаешь кошачьих?», «ты и вправду простил меня?», «ты помнишь о нас?». Как только последний вопрос мелькает в голове, Дилюк нервно встряхивает ею и начинает с ещё большим усердием натирать и без того чистую столешницу. Это точно не то, о чём ему стоит думать. Его первые чувства, которые он испытал к Кэйе, страх быть отвергнутым и порождённое им молчание, собранная в кулак решимость из страха потерять после слов отца о том, что они двое - одни из самых завидных, пусть и пока юных, женихов Мондштадта, неловкая попытка признаться с мыслью «будь что будет», открывшаяся ответная нежная привязанность, их первый робкий поцелуй - всё это дорого Дилюку, но в топком болоте неразберихи, в котором они оба оказались из-за всего произошедшего, этим чувствам нет места. Просто потому что Дилюк не знает этого нового Кэйю. Потому что сам Кэйя, несмотря на его чутьё и прозорливость, тоже совершенно не знает его. Резкий стук во входную дверь заставляет встрепенуться. Вскинув взгляд на показывающие половину десятого вечера часы, Дилюк хмурится и направляется к ведущим на общую площадку перед барной стойкой ступеням. Пусть в подобные дождливые дни у него всегда мало посетителей, потому что многие предпочитают отправиться после работы сразу домой, а не блуждать по холодной и сырой погоде, однако если в окнах таверны горит свет, это значит, что она открыта. Так зачем стучать? Мысль об этом порождает неприятное ощущение в груди: в конце концов, заветный стол всё ещё пустует, и мало ли, что могло случиться в городе. Однако стоит распахнуть дверь и увидеть две стоящие на пороге закутанные в серые плащи с капюшонами фигуры, как вся нервозность покидает Дилюка, и он шумно выдыхает. - Вы разучились открывать двери или считаете себя настолько важными, что верите, будто их перед вами должны открывать? - вполне серьёзно уточняет он, скрещивая руки на груди. - Ну-ну, мастер Дилюк, - негромкий смешок и блеснувшие из тени капюшона синью глаза. - Не будьте так неприветливы с путниками, которые заботятся о чистоте вашей любимой таверны. Дилюк невольно переводит взгляд на натёртые до блеска полы, после смотрит на своих гостей, с которых явно натечёт маленькое озеро, если не больше, и со вздохом отходит в сторону. В конце концов, он знает, что эти двое пришли навестить его. Ну, возможно, тот, кого во всех регионах успели узнать как Путешественника, после также посетит всех и каждого в Мондштадте, однако второй гость точно явился потрепать нервы ему и только ему. К тому же, в «Кошкином хвосте» наверняка проблемы с наличием свободных номеров из-за явившихся в город торговцев с юга, а это означает, что Дилюку придётся проявить гостеприимство. Не то чтобы он против, конечно, даже если для отказа в общении с этими двумя есть тысячи причин. - Какую смуту вы принесли с собой в Мондштадт на этот раз? - спрашивает он, направляясь к двери в заднюю комнату, чтобы взять там пару чистых полотенец. - Как мало веры! - тут же слышится драматичное восклицание за спиной. Дилюк сам не замечает, как его губы растягиваются в лёгкой улыбке. У него и в самом деле есть тысячи причин для того, чтобы не доверять своим гостям, чтобы об одном из них и вовсе сообщить лично Джинн, однако... Что ж, возможно, Кэйя был прав, когда узнал о его первом сотрудничестве с Путешественником и заявил, что в глубине души Дилюк всё тот же слабый к милым мордашкам добряк, что и раньше. Правда в том, что за всю свою жизнь Дилюк был по-особому добр только к Кэйе - и вовсе не из-за его «милой мордашки» - однако он не может отрицать, что в тот самый первый раз ввязался в приключение Путешественника из-за его личности и внешности в том числе. Итэр странный, в хорошем смысле. Не такой, как другие. За всю свою пусть и недолгую, но очень насыщенную жизнь Дилюк успел повидать многих людей. Добрые и злые, коварные и искренние, лживые и откровенные, подлые и чистосердечные, сильные и слабые, смелые и трусливые - люди бывают разные, и каждый человек вызывает какие-то свои эмоции, отношение, приязнь или неприязнь, которая порой рождается с одного взгляда и определяет тон всего будущего общения. Итэр будто является золотой серединой. Он не злой, но определённо и не совсем добрый, на признаках чего Дилюк несколько раз ловил его в прошлом. Он не корыстный сам по себе, но и выгоду свою никогда не упустит. Он не всегда лжёт, быть может, и вовсе никогда, однако недоговаривает так часто, что многие не знают даже его имени. Он не силач внешне, невысокий и хрупкий на вид, однако в нём дремлет сила, а его способность перенимать разные элементы и вовсе не укладывается в голове. И он уж точно не трус, что доказывает его загулявшая по всем регионам слава, даже если Дилюк не раз и не два замечал в его глазах желание бросить всё и сбежать. Но Итэр не бросал и не сбегал и тем только в очередной раз доказывал свою силу, уже не физическую, внутреннюю; показывал тем самым свой корундовый хребет. - Спасибо, мастер Дилюк, - негромко говорит он, принимая полотенце. Голос, не высокий и не низкий, звучит приятно и вызывает ассоциации с искрящимся на солнце цветочным мёдом. Впрочем, и сам Итэр вызывает подобную ассоциацию. Он... Тёплый, если так можно сказать. Золотистые волосы, янтарные глаза, светлая кожа, медно-золотые бляхи и заклёпки, белоснежный шарф и пушащиеся перья, висящие на серьге - он весь выглядит тепло. Его внешность, как и голос, располагает к общению, к доверию, к мягкости в отношении него. Он завораживает, будто одинокая звезда на небосклоне; чаще молчит, даже в разгар самых жарких разговор и споров, однако его присутствие ощущается так, что о нём невозможно забыть. - Если вы продолжите так смотреть на моего спутника, я начну ревновать, мастер Дилюк. Сморгнув, Дилюк понимает, что и в самом деле засмотрелся. Но если явно привыкший к такой реакции на себя Итэр просто легко улыбается ему, продолжая вытирать мокрую косу полотенцем, то второй его гость... - Ты не мог повесить плащ на вешалку, как нормальный человек? Только и делаешь, что доставляешь неприятности, Тарталья. - Ш-ш-ш! Я же просил называть меня «Аякс». - Что такое? Тебе разонравилось твоё прозвище, Одиннадцатый Предвестник Фатуи? И это та причина, по которой Дилюк не должен связываться с этими двумя. Где Путешественник, там и проблемы, а Дилюк, как оказалось, не в состоянии отказать его янтарно-медовым глазам и пропитанному искренностью тихому «пожалуйста». Но если проблемы Путешественника обычно равны проблемам города или региона, в котором он находится, поэтому помочь решить их можно считать за честь, то Предвестник Фатуи - это совсем другой разговор. - Никогда не был поклонником этой претенциозной вычурности, - усмехается Чайльд, вытирая голову полотенцем и сверкая синью лукавых глаз теперь уже из-под взъерошенной чёлки. - К тому же, все мои друзья называют меня по моему настоящему имени, и мне было бы приятно, если бы мой самый ворчливый, но друг тоже называл меня так. Иногда Дилюк не может отделаться от мысли, что так сильно привязался к Чайльду из-за того, как тот порой напоминает ему Кэйю. Его методы, его лукавство, блеск в его глазах, постоянный флирт - всё это Дилюку знакомо. Возможно, именно из-за этого он и обратил внимание на рыжеволосого странника, что целую неделю каждый вечер подряд заваливался к нему в таверну, чтобы без остановки глушить алкоголь. Дилюк привык наблюдать за новыми лицами ради информации, собственного спокойствия и порядка в таверне, однако сам не может сказать, когда именно впервые заговорил с кажущимся безутешным горе-пьяницей, который уже через считанные минуты насел ему на уши со своими проблемами неразделённой любви; и продолжал наседать все последующие вечера, прежде чем явиться в последний раз, поблагодарить за заботу о его разбитом сердце и сообщить, что отправляется в путь в надежде наконец-то покорить свою любовь. И, казалось бы, они с Чайльдом были незнакомцами друг для друга, но Дилюк будто почувствовал в нём родственную душу. Чайльд тоже рвался вперёд, искал что-то или кого-то, кто усмирит бушующий шторм в его душе. Он был тем ещё повесой, не лез за словом в карман, и Дилюк знает, что ему запретили появляться в половине таверен и баров из-за любви к склокам и нескольких масштабных драк. Собственно, именно поэтому он постоянно недобро щурился на Чайльда, пока тот однажды не вскинул раскрытые ладони и не поклялся, что не будет устраивать никаких дебошей в его обители. Вот только если Дилюк сумел взять себя в руки и остудить свой яростный пыл - не без помощи Безликого, но детали - то Чайльд определённо продолжал искать свою тихую гавань. «Или уже нашёл?» - задаётся он вопросом, наблюдая за тем, как сжимающие полотенце больше не обтянутые мокрыми перчатками пальцы скользят по не скрытым коротким жилетом бокам Итэра, больше лаская влажную кожу, чем вытирая её. Тихий смешок заставляет вскинуть взгляд, и Дилюк чувствует затапливающее его смущённое раздражение, когда перехватывает насмешливый взгляд. Чайльд определённо сделал это нарочно, лишь бы привлечь его внимание, но Дилюк не собирается поддерживать эту игру, чем бы она ни была. Вместо этого он уходит за стойку и выбирает вино для подогрева - самое то в ненастную погоду для того, чтобы согреть желудок и кости. - Итак, - прочистив горло, начинает он. - Возвращаясь к моему первому вопросу. - Мало, очень мало веры, - смеётся Чайльд, закончив помогать Итэру с просушкой; если тому вообще была нужна помощь, потому что Дилюк уловил от него отголосок ауры огненного элемента. - Но мы здесь не для того, чтобы сеять смуту. У Эфира есть какая-то информация для вашего Ордена, а я просто решил развеяться, потому что мой обожаемый сяньшэн отправился на медитацию в горы. - Всё ещё обожаемый? - не может не уточнить Дилюк. Годы на севере могли выбить из него коммуникативные навыки, однако Дилюк прекрасно знает о том, что такое личное пространство и интимные прикосновения, не предназначенные для чужих глаз. У него нет и никогда не было никакой привязанности к Итэру помимо дружеской, однако он с первой встречи знает о влюблённости Чайльда в некоего Джун Ли из Ли Юэ. После пьяных откровений Чайльда он также знает почти всё о самом Джун Ли - консультант ритуального бюро, гео-стихия, любитель томлёного свиного супа с бамбуком, ненавистник морепродуктов - и... Что ж, во всю эту картину точно не вписывается то, что Дилюк, если задуматься, замечал и в предыдущие визиты этой парочки: как Чайльд откровенно тянется к Итэру, и как тот тянется к нему в ответ. - Всегда, - мечтательно вздыхает Чайльд, возвращая на свою просушенную шевелюру алую маску; а после поджимает губы. - Правда, он до сих пор не верит в серьёзность моих чувств, и я понятия не имею, как доказать ему мою любовь. - Ну, для начала тебе точно не нужно было пробуждать Осиала в попытках впечатлить его, - замечает Итэр, благодарно кивая, когда Дилюк опускает перед ним стакан с горячим вином. - Вот именно! - недовольно восклицает Чайльд, взмахивая рукой. - Я пробудил ради него самого Осиала, а сяньшэн даже не явился! Вы хоть можете себе представить, как сложно было это сделать? - Подождите, что? - вклинивается Дилюк, глядя то на одного, то на другого. - Осиал? Архонт, что, по легендам, был побеждён в Войне Архонтов Мораксом и запечатан на дне моря? - А ты хоть можешь себе представить, как нелегко было снова его запечатать? - спрашивает Итэр; и, когда Чайльд фыркает и сосредотачивает всё своё внимание на стакане вина перед собой, поворачивается к Дилюку. - Всё верно, это тот самый Осиал. Но не волнуйтесь, мастер Дилюк, Аякс не собирается устраивать ничего подобного в Мондштадте. До сих пор живущий где-то глубоко в его душе рыцарь требует, чтобы Дилюк прямо сейчас отправился к Джинн. Живущий в нём скептик относится к словам обоих с большим сомнением, потому что распечатать побеждённого столетия назад Архонта, да ещё лишь ради того, чтобы привлечь чьё-то внимание? С другой стороны, Дилюку лучше не забывать о том, что перед ним один из Предвестников, вполне способный вытворить что-то подобное, и неважно, с какой целью. Кто бы что ни говорил, а Предвестники сильны, намного сильнее обычных «угроз», и с ними точно нужно считаться. Даже если некоторые из них - один вполне конкретный - напоминают маленьких неугомонных рыжих лисов. Открылась неприглядная правда, к слову... Дилюк даже не может точно сказать, каким именно способом: приятным или нет. Тем тёплым вечером они втроём бродили по Мысу Веры, потому что Итэр захотел собрать там какие-то лечебные травы. Они с Чайльдом тогда только приехали в Мондштадт, и последний почти проел Дилюку плешь своим нытьём о том, как ему не хочется находиться в городе, где всё такое тихое и мирное - читай, скучное - и что он хочет увидеть что-то новое. Уже зная, на что способен этот рассадник хаоса, Дилюк согласился сопровождать обоих в их поездке, и это был и в самом деле отличный день. Вот только окончился он тем, что в какой-то момент прямо перед ними раскрылся тёмный портал, из которого послышался жуткий скрежещущий голос, требующий немедленного присутствия «Предвестника Тартальи». - О, - криво усмехнулся тогда Чайльд, переводя взгляд с нахмурившегося Итэра на застывшего Дилюка. - Это всё довольно неловко, не так ли? Эфир, не дай мастеру Дилюку наделать глупостей. Взмахнув рукой на прощание, он шагнул в портал, и тот тут же захлопнулся за его спиной, пахнув на них холодом и снегом. На побережье, куда они только-только спустились, чтобы отдохнуть у воды, остались лишь всё ещё хмурящийся Итэр, закаменевший плечами Дилюк и повисшая между ними неуютная звенящая тишина. - Предвестник? - нарушил её тихим вкрадчивым голосом Дилюк, невольно опуская ладонь на свой Глаз Бога. - Как Предвестник Фатуи? - Да, - привычно негромко и спокойно ответил Итэр. Его взгляд проследил движение руки Дилюка. Морщинка между бровей стала глубже. - Нет нужды браться за оружие. Мы можем обсудить это без крови. Будь Дилюк моложе, будь он собой из прошлого, ринулся бы в атаку раньше, чем Итэр успел бы договорить. Чайльд оказался Предвестником. Чайльд оказался связан с Фатуи. И Итэр явно обо всём этом знал; знал, но продолжал с ним общаться; приходил вместе с ним в Мондштадт и никому и словом не обмолвился о том, что Чайльд может быть - и есть - опасен. Однако Дилюк так и не зажёг пламя своего пиро-элемента. Потому что Итэр стоял перед ним с опущенными по бокам руками и даже не думал призывать свою силу. Потому что Итэр открыто смотрел ему в глаза, и на его лице читалась готовность ответить на любые вопросы. Потому что Дилюк уже совершил однажды ошибку, пойдя на поводу у своих эмоций, и это чуть не стоило ему потери важного и дорого для себя человека, оказавшегося первым и единственным таковым в его жизни после смерти отца. - Расскажи мне, - потребовал Дилюк, вскинув подбородок. И Итэр кивнул в согласии, опускаясь на землю и устраиваясь поудобнее, прежде чем начать свой рассказ. Как оказалось, он знал о Чайльде много, очень много: о его прошлом, о семье, о вкусах, о непостоянном характере, о способности на преданность и верность. Они познакомились задолго до того, как Дилюк сам встретил Чайльда; в Ли Юэ, куда Итэр прибыл в поисках следов присутствия своей сестры Люмин. Не то у Чайльда там было какое-то дело, не то он остановился там ради собственных интересов, но в итоге вышло так, что Итэр сунул нос не в своё дело, дело оказалось связано с Фатуи, и Чайльд получил приказ разобраться с ним. - Он не плохой человек сам по себе, - негромко говорил Итэр, наблюдая за тем, как солнце постепенно клонится к горизонту. - Умный, внимательный, отзывчивый и лёгкий на подъём. Но ему скучно просто плыть по течению. Он жаждет шторма, урагана. Мирная жизнь не для него. Он также признаёт только силу, потому что ею мерит окружающий мир после того, как оказался на грани жизни и смерти. Сильный выживает, слабый умирает - таково его мнение, поэтому обычные люди его не интересуют. Ему хочется великих битв и сражений. Он хочет узнать, на что способен в этом мире. - И лучшее, что он смог придумать, это присоединиться к Фатуи? - не смог сдержаться Дилюк. Итэр только улыбнулся: светло и мягко, так, как только один он и умеет. - А какие у него были выборы? Организация вроде «Ордо Фавониус»? - спросил не без доли не такой уж и затаённой иронии. - Насколько я знаю, даже ваш сводный брат не задержался бы там и на минуту, если бы не его нежелание оставлять исполняющую обязанности магистра Джинн без помощи. - Что? - тут же ещё больше навострил уши Дилюк. - Кэйя сказал тебе об этом? - Я сказал лишнего, - тут же отвёл взгляд Итэр, неловко поводя плечом. - Это не моя тайна и не моё дело, чтобы лезть в него, поэтому я не буду отвечать. Никогда в жизни Дилюк не хотел так сильно схватить кого-то за плечи и трясти, трясти, трясти в попытках выбить правду, однако вновь нацеленный на него пристальный взгляд медовых глаз заставил его сосредоточиться на следующих словах, что сорвались с губ Итэра. - Так или иначе, мы с Аяксом сошлись в бою, и я смог его одолеть. Он был удивлён тем, что я не убил его, но убийство кого-либо никогда не являлось для меня решением. Люмин однажды сказала, я слишком добросердечный, и однажды это погубит меня, однако убить безоружного - не то, что я смог бы сделать. После этого наши с Аяксом пути разошлись, но спустя несколько дней он неожиданно спас меня, выручив из засады на моём пути. Поначалу я относился к нему настороженно, но чем больше он рассказывал о себе, тем больше я проникался к нему, и вот, - неопределённый взмах рукой. - Откуда ты знаешь, что ему можно доверять? - помолчав, спросил Дилюк о самом важном. Итэр на это только печально улыбнулся, опуская взгляд на свои сложенные на коленях руки. - Как оказалось, доверять нельзя никому, - негромко сказал он, а после вновь поднял взгляд на Дилюка и натянуто улыбнулся. - Мастер Дилюк, чтобы рассказать о причинах, по которым я доверился Аяксу, мне придётся рассказать о личном. Я могу довериться вам? Вы можете пообещать, что не расскажете об этом посторонним? Будучи человеком слова, Дилюк не хотел давать подобных обещаний. После не одного предательства он начал верить только самому себе. Итэр появился из ниоткуда, ничего не рассказывал о себе, хранил много тайн. Он быстро прижился в Мондштадте, завоевал уважение Ордена и признательность многих людей, однако завеса тайны может скрывать что угодно, и как бы тепло Дилюк к нему ни относился, всё равно старался присматривать. Как продолжал присматривать и за Кэйей, даже если успел проанализировать всё их общее прошлое и поверить в то, что на тот момент у Кэйи точно не было никаких корыстных мотивов и планов. Кто может знать наверняка? Как оказалось впоследствии, Кэйя научился мастерски жонглировать масками. Давать обещание хранить тайну того, кто связался с Предвестником? Дилюк не мог позволить себе подобной роскоши, ведь в теории это могло грозить бедой всему Мондштадту. С другой стороны, Мондштадту постоянно грозили беды то с одной стороны, то с другой, и кто помимо Дилюка разбирался с ними? Разве что Кэйя и то, когда в сезоне не была «Полуденная смерть». - Я обещаю, - тщательно всё обдумав, ответил он. И тогда Итэр рассказал ему правду о своей сестре Люмин. О том, что они уже успели встретиться. О том, что она оказалась замешана в делах Ордена Бездны. О том, что она отказалась воссоединяться со своим братом, заявив, что отныне они идут разными дорогами, если только Итэр не примет её сторону, чего тот сделать не мог, потому что игра, которую решила поддержать Люмин, определённо не принесёт Тейвату ничего хорошего. - Она хочет добиться справедливости, - горько улыбался Итэр, перебирая изумрудную траву кончиками пальцев. - Но она забыла о том, что справедливость всегда - итог насилия. Что хорошо для одних, не всегда означает таковое для других. Погрузить весь мир в хаос ради мести за земли, уничтоженные пять сотен лет назад. Что от этого толку? Люди Тейвата не заслужили всей этой боли. - Пять сотен лет назад? - зацепился за нечто знакомое среди потока откровенно ошеломляющей информации Дилюк. - Ты говоришь... О Каэнри'ахе? - Верно, - кивнул Итэр. - Орден Бездны сформирован из проклятых жителей этого региона. Это и в самом деле несправедливо, что за алчность правящей семьи и придворных алхимиков пришлось расплачиваться и простому люду, однако что произошло, то произошло. Если Люмин так больно за судьбы тех людей, почему она хочет подарить такую судьбу всему Тейвату? Я хотел бы знать, но не успел спросить. После той нашей встречи прошло много времени, но я всё ещё ищу Люмин, чтобы получить ответы на свои вопросы. И не могу найти. - Как это связано с Чайльдом? - желая продолжить расспросы про Каэнри'ах, но не желая давить на явно всё ещё свежую рану на чужой душе, перевёл тему Дилюк. - Аякс едва ли принадлежит организации, к которой присоединился. Как и Люмин, - помолчав, ответил Итэр, вновь поднимая взгляд на горизонт. Солнце к тому моменту почти скрылось. На небе зажглись первые, бледные пока звёзды. - За редким исключением он терпеть не может остальных Предвестников и ненавидит методы, которые они используют, потому что предпочитает идти напролом. Он остаётся там только потому, что быть Предвестником означает множество битв. Я мог бы сказать, что он также остаётся там, потому что верен Царице, однако в последнее время я уже не так в этом уверен с учётом его увлечения господином Джун Ли. Иногда мне интересно, чью сторону он выберет, когда наступит час. Большую часть времени я боюсь того момента, когда ему придётся выбирать. - Он настолько любит этого Джун Ли? - с откровенным недоверием спросил Дилюк. - Он не похож на того, кто может искренне привязаться к кому-то. Большую часть времени он только и болтает о том, какие глупости творит, чтобы привлечь чужое внимание, и я давно и искренне сочувствую этому Джун Ли. - О, он и в самом деле влюблён, - мягко рассмеялся Итэр, и глаза его красиво замерцали от лёгкости вспыхнувших в нём эмоций. - Он может выглядеть ветреным льстецом, что постоянно флиртует со всеми вокруг, но правда в том, что это его способ привлечь к себе внимание, потому что он очень одинок. Немногие смогут понять его, ещё меньше людей захочет это сделать. Но правда в том, что если он привязывается, то это навсегда. Именно поэтому я переживаю о нём. Аякс верен Царице, потому что видит в ней истинного воина, умудрённого битвами и владеющего знаниями за пределами человеческого понимания. Но господин Джун Ли украл его сердце - что весьма иронично, если задуматься - и теперь Аякс постоянно разрывается между долгом и клятвой и своей любовью. Дилюк не стал уточнять, что такого ироничного в погоне за сердцами и краже этих самых сердец, хотя и заподозрил неладное - в конце концов, речь шла о Предвестнике Фатуи. Вместо этого он задумался о том, а что Кэйя чувствовал всё то время, что жил под крышей винокурни. Что он чувствовал, когда умер Крепус? Что чувствовал, когда Дилюк покинул Мондштадт? О чём он думал, когда писал Дилюку письма, когда прикрывал его, когда делился с ним информацией? О чём он думал, когда проводил рискованные расследования ради защиты Мондштадта и его жителей? Призёр конкурса «лучший внук Мондштадта», самый расторопный и полезный рыцарь Ордена, завидный жених и самый обаятельный из всех молодых и не только мужчин, Кэйя определённо стал частью Мондштадта, частью дыхания города. Но считал ли он себя его частью, чувствовал ли себя ею? Или все эти годы он продолжал вспоминать свою родину и принадлежать душой и сердцем ей и только ей? - Думаю, я могу понять... - нехотя признал он, потому что ситуации оказались схожи: как Итэр принял правду о Чайльде, так и Дилюк, вернувшись в Мондштадт, закрыл глаза на истинное происхождение Кэйи. - Я знаю, что это сложно, - с бесконечным пониманием посмотрел на него Итэр. - Знаю и потому не прошу верить ему или мне. Особенно теперь, когда вы знаете правду о моей сестре и её выборе. Однако я хотел бы, чтобы вы не делали поспешных выводов, мастер Дилюк. Я не знаю, приму ли сторону сестры, даже если искренне верю в настоящем, что это невозможно, потому что я никогда не пойму её выбора. Я не знаю, выберет ли Аякс сторону Царицы, когда придёт время, или его эгоизм победит, и он выберет не абстрактную мечту, а реальность, что существует в настоящем, делая его счастливым. Но все мы, так или иначе, живём сегодняшним днём, своими сегодняшними выборами, и поэтому мы с Аяксом приехали к вам. Потому что я всё ещё почётный член Ордена и давно начал считать Мондштадт своим домом, а Аякс искренне заинтересован в общении с вами, потому что считает вас исключительно интересной личностью. - В самом деле? - фыркнул Дилюк, вспоминая все заигрывания, двусмысленные фразы и прочие вольности и чувствуя, как атмосфера начала понемногу разряжаться. - В самом деле, - тихо рассмеялся Итэр. - Он верит, что если бы вы не получили в юности свой Глаз Бога, то обязательно получили бы его в настоящем. Только с элементом крио, а не пиро, потому что только его конфликтующие люди и способны получить. - А я конфликтующий? - вскинул брови Дилюк. - Вы мне ответьте, - улыбнулся Итэр. В настоящем Дилюк понимает, что и в самом деле мог бы стать обладателем крио-силы. Его постоянно разрывают противоречия и внутренние конфликты, доводящие до бессонницы и нервного тремора в пальцах. Он ненавидит Орден. Он хочет защитить большую часть рыцарей. Он ненавидит всеобщую беспомощность перед лицом опасности. Он наслаждается чувством собственной полезности, когда работает под прикрытием маски и капюшона в ночи. Он винит во многих вещах мир вокруг. Он хочет сберечь этот мир. Он винит самого себя во многих бедах. Он думает об отце, ставит себя на его место и раз за разом прощает себя за все грехи, потому что именно так Крепус бы и поступил. Он несётся вперёд. Он топчется на одном месте. Он смотрит вперёд. Он постоянно оглядывается назад. Он винит Кэйю в том, что тот лгал, что является засланцем, что никогда не воспринимал Дилюка всерьёз, что подвёл его и одновременно предал в тот же день, нанеся удар правдой в беззащитную спину. Он вспоминает надломленное «Дилюк» и панику после требования убраться и не попадаться на глаза; вспоминает письма от Кэйи, всю его неприкрытую заботу, разделённое на двоих почти родное молчание возле барной стойки, и осознанно закрывает глаза на слова «ради миссии», «ради моего народа» и «моя родина - Каэнри'ах». А ещё разговор с Итэром в который раз обратил его внимание на произошедшие с Кэйей изменения, и в настоящем Дилюк позволяет себе верить, что теперь немного лучше понимает чужое поведение и не только. Итэр сказал, что Чайльд постоянно флиртует со всеми подряд и всячески пытается привлечь к себе всеобщее внимание, потому что одинок. С учётом того, как они порой похожи с Кэйей в глазах Дилюка, может ли быть так, что и Кэйя ведёт себя так по той же причине? В конце концов, из «родных» в Мондштадте у него были только Крепус и Дилюк и оба его оставили, пусть один и не навсегда. К тому же, Дилюк вышвырнул его из поместья, которое долгие годы было его прибежищем, домом. А ещё именно в бою с ним Кэйя получил свой Глаз Бога. Только конфликтующие люди могут получить его, да? Так в чём же состоял конфликт поверженного Кэйи, лежащего тогда в грязи у его ног? Какие мысли крутились в его голове? И почему в его голосе и выражении лица было столько боли, когда Дилюк оставил его за спиной? Почему он выглядел таким напуганным, если должен был ожидать подобного расклада в ответ на своё признание? Если этот расклад должен был быть ему, подлому и лживому шпиону, каким Дилюк мгновенно окрестил его для себя, безразличен? «Поговори с ним и узнаешь, почему», - в который раз рычит на него внутренний голос. Хороший совет, но Дилюк в который раз его игнорирует, потому что... Ещё не время. Он не знает, когда наступит это время, когда настанет подходящий момент, но это точно не разговор для таверны и не разговор, ради которого Дилюк добровольно войдёт в штаб Ордена. Было бы намного проще, если бы Кэйя вновь заглянул в поместье, как сделал это в его отсутствие. Можно было бы пригласить его остаться на ужин, чтобы обсудить информацию, с которой он пришёл, и тогда Аделинда позаботилась бы о том, чтобы не выпускать Кэйю из-за стола до последнего, Дилюк открыл бы вино, и... Впрочем, когда это Кэйя и упрощал ему жизнь? Ему легче прийти в «Долю Ангелов» и сидеть рядом несколько часов в молчании, чем оказаться с Дилюком один на один на незнакомой для них обоих территории. Быть может, несмотря на всю свою смелость и храбрость, на деле они оба те ещё трусы. - С вас грязи, будто вы в ней валялись, - переключается на более насущную тему Дилюк, скользя взглядом по следам на полу и воде, что натекла с плаща Чайльда на барную стойку. - С какой стороны вы добирались до Мондштадта, что не смогли пересидеть бурю в какой-нибудь деревушке? - Я предлагал сократить путь, но Аякс захотел посмотреть на Вольфендом, - вздыхает Итэр, почти обвиваясь вокруг своего стакана с вином, явно разморённый теплом таверны и алкоголя. - Конечно, ведь в бурю самое то разгуливать по непроходимым лесам, - разделяет его мысль Дилюк, переводя взгляд на Чайльда. Тот только обезоруживающе улыбается и протягивает ему пустой стакан, явно намекая на добавку. - Всего лишь хотел сделать вам подарок, мастер Дилюк. Волчий мех очень тёплый, не так ли? Дилюк представляет, что будет, если хоть один из волков Вольфендома пострадает, и одаривает продолжающего улыбаться Чайльда недобрым прищуром. - Лучше оставь свои сумасшедшие замашки, Чайльд, иначе я пну тебя из Мондштадта до самого дома твоего обожаемого «сяньшэна» в Ли Юэ. - Вы пытаетесь напугать меня или подстрекнуть, мастер Дилюк? - сладко поёт Чайльд, настойчивее потрясая пустым стаканом. Дилюк переводит взгляд на задремавшего Итэра и понимает, что на этот раз тот ему не помощник. С громким тяжёлым вздохом, он забирает стакан у посмеивающегося Чайльда и предлагает, уже зная, что точно об этом пожалеет: - Если вы приехали надолго, можете остановиться у меня дома, в винокурне «Рассвет».

|...|