Меч в руке - что ждёт нас впереди?
Быть иль не быть войне? Как не сойти с пути?
Да или нет? Тьма или свет? Нужен ответ.
Выхода нет: бой или крах.
Всё, как в мечтах: твой пьедестал, всё, что желал.
Это твой финал.
- Даниэла (Letter from Ajax SONG).
- Прости меня...
Сказал ли отец это и в самом деле или то был лишь бред воспалённого сознания? Кэйя всегда хотел верить, что эти слова имели место быть, что его отец по-своему, но заботился о нём, что он оставил его в Мондштадте не просто так, но... Правда в том, что Кэйя давно не ребёнок. В настоящем он понимает, что его отец был если не безумен, то определённо болен. Какой отец найдёт своего ребёнка в ущелье после долгих поисков и накажет тем, что запрёт рядом с клетками, в которых сидят мечтающие добраться до лакомого куска живой плоти тёмные твари? Какой отец будет награждать оплеухой за любой шум, пока его ребёнок не превратится в тихую тень? Какой отец поведёт своего ребёнка к целителю не из беспокойства и любви, а из-за того, что смерть обозначенного ребёнка принесёт проблемы? Какой отец проведёт своего ребёнка через семь регионов якобы в попытке защитить от какой-то грозящей опасности, а после бросит посреди готовой вот-вот разразиться бури в полнейшем одиночестве? Но всё, что Кэйя знал с детства, это тьму, бесконечное странствие и безэмоциональное лицо своего отца, поэтому он послушно остался стоять на месте, когда его отец развернулся и направился прочь. И только когда высокая фигура скрылась из виду, а над головой раздались первые раскаты грома, Кэйя осознал, что остался совсем один и не знает, что ему делать. Отец часто говорил об их родине, о какой-то великой миссии, о спасении их народа, и Кэйя... Он сам не знает, как так вышло - возможно, его жаждущая любви душа решила спасти его мечущийся разум - но заставил себя поверить в то, что отец оставил его в Мондштадте не просто так. Он сказал, что Кэйя был «надеждой». Он увёл его так далеко от дома. Кэйя решил, что это часть плана; что отец оставил его в этом месте, чтобы уберечь от беды, и что в этом кроется нечто большее. Вероятно, Кэйя должен был остаться в одном из «поклоняющихся лживым Богам регионов», чтобы разузнать все его секреты и после передать их своему отцу, что должно помочь в спасении их родины. Отец и раньше отправлял его на небольшие миссии, когда нужно было подсмотреть, подслушать, проследить или что-то стащить. Вероятно, это было такой же миссией, только более ответственной. В настоящем Кэйя не помнит о том, какие мысли крутились в его голове после; не помнит, как заблудился по дороге до города и оказался на территории винокурни «Рассвет». Всё, что он знает и даже может почувствовать отголосками из памяти, это как ему было холодно, и как больно бил по мокрому лицу и рукам холодный ветер. Он был измотан долгой дорогой, голоден и ужасно хотел почувствовать хоть немного тепла. Но вокруг была лишь тьма, и заросли деревьев, и скользящая под ногами размытая водой земля. Эти самые ноги в какой-то момент отказались держать его, и силы воли Кэйи не хватило для того, чтобы подняться. Свернувшись в мокрых зарослях клубком прямо на земле, он закрыл глаза, не зная, сможет ли открыть их вновь, и мечтая лишь о том, что если всё-таки сможет, пусть там, где он окажется, будет тепло. В доме семьи Рагнвиндр было не просто тепло, жарко. И не столько из-за растопленных каминов, сколько из-за его обитателей. Мастер Крепус, его сын Дилюк, главная горничная Аделинда - все они источали тепло, которое принимало форму заботы, внимания и бесконечных вопросов о том, как Кэйя себя чувствует, комфортно ли ему в их доме и не нужно ли ему чего. Кэйя был настолько ошеломлён всем этим, что первое время постоянно молчал и прятался в своей комнате. В своей комнате... Да, она появилась у него, потому что когда мастер Крепус узнал о том, что Кэйе некуда идти, он решил оставить его под своим крылом. Это явно не пришлось по вкусу его сыну, Дилюку, но Кэйя был готов игнорировать весь возможный негатив в свой адрес, потому что самые красивые и яркие глаза, которые он увидел на грани своего обморока в первый день пребывания в винокурне - если это можно так назвать - принадлежали именно Дилюку и, цвета красного дерева, цвета рубинов, цвета самого дорого вина, они продолжали смотреть на него и видеть его. Очередная слепящая вспышка молнии заставляет прийти в себя и зажмуриться. Боль пронзает правый глаз, висок, часть скулы и лба. Острая, ледяная, жалящая, она заставляет закусить щёку изнутри до боли, и Кэйя нисколько не удивляется, когда чувствует, как из-под повязки вниз по щеке стекает что-то горячее и липкое. Что-то, ха. Как будто он не знает, что увидит, когда поднимается со своего места и подходит к висящему возле входной двери зеркалу. Так и есть. Темнота скрывает его лицо, однако чернеющие потёки на коже, как и терпкий металлический запах крови, не заметить невозможно. Кэйя тянется к стене и всё-таки зажигает один из светильников. Вновь поднимает взгляд на своё отражение. Криво улыбается. Из глади зеркала на него смотрит живой мертвец. - Красавец, нечего сказать, - усмехается Кэйя, растирая потёки крови по коже. Он знает, что красив. Длинные чернильно-синие волосы похожи на шёлк. Оливковая кожа золотится на солнце. Сияющий сапфиром глаз с ромбовидным зрачком напоминает своим блеском кошачий глаз. Положение в Ордене и исключительная полезность - и (не)много дурного влияния Розарии - позволили отойти от стандартной рыцарской формы и подчеркнуть все свои достоинства, скрыть - едва ли имеющиеся - недостатки. Вот только правда в том, что всё это напускное. Кэйя в который раз приспособился, но это не отменяет того факта, что под всеми своими масками он другой. И потёки крови на его щеке тому доказательство, как служит доказательством и повязка на его проклятом глазу. Помедлив, Кэйя развязывает удерживающий её шнурок, сверлит какое-то время зажатый в пальцах кусок выделанной чёрной кожи, а после поднимает на себя взгляд. Да уж, и в самом деле, красавец. Особенно когда выдающий его происхождение глаз выставлен на обозрение. - Может, тебе всё же стоило украсть тогда у меня эту повязку, Дилюк, - шепчет он, касаясь своего глаза охваченными сиянием крио-силы кончиками пальцев. Он знает, именно это планировал сделать Дилюк, когда пробрался в его комнату той пасмурной ночью только для того, чтобы не найти Кэйю в постели, обнаружив его вместо этого в шкафу. На тот момент Кэйя жил в поместье уже как месяц, но каждый день всё ещё казался ему иллюзией, сладким сном. Потому что вокруг было так светло и просторно. Потому что вокруг всегда было тепло. Потому что у него была своя комната и мягкая постель. Потому что ему больше не нужно было бродить в ночи, и он впервые за кажущиеся бесконечными годы смог насладиться безоблачным небом и ярким солнцем. Потому что мастер Крепус был таким добрым, отзывчивым и внимательным человеком. Потому что Аделинда только и делала, что баловала его вкусными блюдами. Потому что Дилюк... Что ж, их отношения с Дилюком долгое время оставались весьма напряжёнными из-за ревности того к своему отцу. Кэйя мог понять, поэтому не обижался на ехидные замечания, подножки и мелкие шалости, нацеленные на то, чтобы задеть его. В конце концов, мастер Крепус был замечательным отцом и будь он отцом Кэйи, Кэйя тоже не захотел бы делиться его вниманием. А потом случилась та ночь, когда Кэйя проснулся посреди ночи от кошмара, в котором его настоящий отец бросает его на растерзание тварям из тьмы, и забился в шкаф, потому что тот казался маленьким безопасным углом, а Дилюк пробрался к нему, чтобы сделать пакость. Тогда между ними всё и изменилось. Тогда, в ту ночь, когда, обнимая дрожащего Кэйю, Дилюк решил для себя, что быть героем лучше, чем быть забиякой. «Хотел бы я, чтобы всё обернулось иначе?» - задаётся вопросом Кэйя и жмурится до боли в веках, пока холод его крио-силы расползается по кажущемуся пылающим проклятому глазу. Да, хотел бы. И в то же время - нет. Потому что если бы мастер Крепус увидел его проклятый глаз, он смог бы догадаться и принял бы всю ответственность за пребывание Кэйи в своём доме на себя. Тогда Дилюк узнал бы обо всём, когда они оба были детьми, и правда о происхождении Кэйи не встала бы между ними стеной. С другой стороны, что толку, если бы мастер Крепус и Дилюк узнали ещё тогда, когда Кэйя был ребёнком? Он бы всё равно не рассказал им о своей миссии, в которую тогда искренне верил. Как он смог бы рассказать им о том, что является шпионом? Страх перед отцом не позволил бы ему раскрыть эту правду. Страх потерять своё место в бесконечно тёплой семье Рагнвиндр только повесил дополнительную печать молчания на его и без того нагруженные плечи. В настоящем Кэйя понимает, что уже тогда второй страх перевешивал на чаше весов. Будучи ребёнком, он продолжал хвататься за память о своём отце, за миссию, за воспоминания о странствиях и легендах, что рассказывал ему об их родине отец, но чем старше он становился, тем больше менялся его взгляд на свою жизнь и на мир вокруг. Что он по правде знал от своего отца? Только безразличие, жестокую строгость, игнорирование его возраста и игнорирование его самого. Кэйя определённо не был ребёнком в глазах своего отца. Он был... Вещью. Инструментом. Полезным артефактом, наличие которого однажды приведёт к цели.- Мастер Крепус не был моим отцом, так что я не могу разделить твою боль в полной мере. Однако я сочувствую твоей утрате гораздо больше, чем потере собственного отца. В конце концов, твой отец погиб, защищая тебя. Мой отец бросил меня в Мондштадте ребёнком ради миссии и больше не появлялся. - О чём ты говоришь? - Я говорю о том, что не просто так оказался на вашем пороге. Я здесь ради миссии, ради моего народа. - Твоего народа... - Да, моего народа. Моя родина - Каэнри'ах.
Правда в том, что на пороге винокурни Кэйя оказался и в самом деле случайно. Или же нет. Он понятия не имеет, что было в голове его отца, когда тот оставил его на дороге, что вела как раз мимо территории поместья в сторону городских стен. Знал ли он, что Кэйя заплутает и окажется на пороге винокурни? Было ли это его планом? Знал ли он о том, что мастер Крепус - добрейший души человек, который никого не оставит в беде и уж точно не ребёнка? Было ли всё это корыстным планом его отца? Кэйя хотел в это верить, потому что это означало бы, что он был важен для отца, хоть немного. В настоящем Кэйя знает лучше. Не было никакого великого плана, и не было никакой подстроенной встречи. Его одержимый какими-то немыслимыми планами касательно Каэнри'аха отец просто бросил его в тот вечер и ушёл. - Надежда... - смеётся он себе под нос, чувствуя, как от воздействия крио немеет всё лицо. Если бы он был надеждой, отец не бросил бы его посреди леса под разразившимися бурей небесами без гроша в кармане. Если бы он был надеждой, отец не бросил бы его без крыши над головой, без какого-либо напутствия, без хотя бы короткого плана дальнейших действий. Миссия, шпионаж, собственная важность - всё это Кэйя надумал себе сам, отчаянно желая любви и признания. Единственной правдой во всей этой истории было только два факта: что его отец действительно оставил его и что Кэйя родом из проклятого региона-королевства Каэнри'ах. И он хранил бы эту тайну от мастера Крепуса, от Дилюка, от всего мира до последнего, страшась того, что вновь окажется брошен, если бы не смерть мастера Крепуса. Когда он отправил рыцарей за подмогой, а сам ринулся к Дилюку, чтобы узнать, что и как произошло, когда находящийся в состоянии явного шока трясущийся Дилюк выдавил из себя слова о драконе, о перчатке на руке отца, о неизвестной тёмной силе, Кэйя... И сам не знает, что почувствовал. Наверное, он пребывал в таком же шоке от всего произошедшего. Наверное, его сознание в который раз попыталось защитить его от очередного травмирующего опыта. Мысли метались в его голове, далёкие от крови на руках Дилюка и тела мёртвого мастера Крепуса, из груди которого торчал знакомый до последнего украшающего рукоять камня клинок. Этот клинок Дилюку подарил Кэйя, на семнадцатилетие. Этим клинком Дилюку пришлось убить своего мечущегося в ломающей тело и разрывающей внутренние органы агонии отца. В голове Кэйи тогда ни с того ни с сего промелькнула странная мысль. «Надо же», - подумал он. - «Даже такой человек, как мастер Крепус, при угрожающей опасности смог поддаться злой силе. Мир полон неожиданностей». Мысль эта запустила в его голове цепь, которая разворошила все его детские воспоминания, надежды, иллюзии и мечты. Кэйя снова вспомнила своего отца: расчётливого, жесткого, безразличного и явно безумного. Кэйя вспомнил все светлые моменты, что связали его с мастером Крепусом: похвалу, улыбки, тёплую ладонь на плече. Темнота пещер и подземных лабиринтов сплелась с ярким огнём винокурни «Рассвет». Воспоминания о дожде и холоде сплелись с воспоминаниями о тёплых пледах и растопленном камине. Кэйя любил и ненавидел своего настоящего отца. Кэйя любил мастера Крепуса. Однако в тот миг, когда он увидел торчащий из его груди кинжал, в тот миг, когда он понял, на что пришлось пойти Дилюку, он в одну секунду так ярко и так яростно возненавидел его. Потому что мастер Крепус вдруг оказался не героем и не спасителем, а слабым и при этом жадным до силы человеком. Откуда у него взялась эта тёмная вещь? И в каких целях он использовал её, не являясь частью Ордена и тем, кому оказали свою милость Боги? Он любил говорить им обоим, как гордится их успехами, потому что сам так и не стал частью Ордена, как не получил и признания от Богов в виде Глаза Бога, и Кэйя всегда чувствовал тепло в груди от этих слов, ведь в подобные моменты ощущал себя способным отплатить за оказанный тёплый приём, за то, что ему позволили стать частью этой маленькой, но крепкой семьи. Однако в ту ночь его сознание накрыло тьмой. - Мне нужно идти, - бросил он Дилюку. - Дождись помощи. Дилюк едва ли его слышал, всё ещё пребывая в состоянии шока, и оставлять его в таком состоянии было нельзя, но Кэйя оставил. Внутри него клокотали и бурлили эмоции, которым нужно было дать выход. Он хотел кричать, хотел выть, хотел рычать. Забираясь всё дальше в лесную чащу, он только и мог, что думать об ужасе в глазах Дилюка и о том, что этот ужас поселился в них из-за эгоизма мастера Крепуса. О чём тот думал, когда решил выступить против дракона? Решил погеройствовать? Решил покрасоваться? Зачем он полез на рожон? Ему нужно было хватать Дилюка и нестись прочь, но он вышел вперёд, использовал ту тёмную силу, и всё закончилось тем, что Дилюку пришлось убить его, родного отца, своими собственными руками, лишь бы спасти от жутких мук. Он никогда не отмоется от этой крови. Он наверняка будет винить себя в этом до конца жизни. Как мог мастер Крепус так поступить с Дилюком? Как он мог? И стоило только задаться всеми этими вопросами, как вслед за ними в его голову начали просачиваться более тёмные и ядовитые мысли. Пусть к тому времени Кэйя уже успел принять правду о том, что никакое он не спасение, что нет никакой миссии, что отец и в самом деле просто бросил его, пойдя на поводу у своего безумия и порождённых им теорий несуществующего заговора, в глубине его души продолжали существовать крошечные, но ростки надежды. Он до сих пор не знает, что питало эту надежду. Возможно, маленький мальчик глубоко внутри него просто до последнего цеплялся за свою самую яркую мечту - мечту о мире, в котором отец любит его и искренне заботится о нём. Поэтому в тот момент, когда злость на мастера Крепуса достигла в нём апогея, Кэйя с больше похожей на оскал злой улыбкой подумал о том, что, возможно, и хорошо, что всё обернулось именно так. - А то вдруг окажется, что мой отец никакой не сумасшедший? - рассмеялся он в лесной тишине, запрокидывая голову и сверля диким взглядом тёмное от туч небо. - Если этот древний заговор, о котором постоянно болтал мой старик, всё же существует, и я в самом деле его часть, как всё удачно сложилось. Спасибо вам, мастер Крепус. Теперь, после вашей смерти, мне не придётся выбирать. Он тогда громко расхохотался; смеялся, смеялся и смеялся, и так до тех пор, пока из его глаз не хлынули слёзы, а изнутри не затопило болью и чувством вины. Потому что все эти слова не шли от сердца. Потому что на самом деле Кэйя так не думал. Потому что ему было плевать, что за артефакт был у мастера Крепуса и откуда. Потому что, несмотря на свою жалкую беспочвенную надежду однажды повстречать своего родного отца и увидеть в его глазах что-то помимо безразличия, Кэйя давно смирился со своей бедовой судьбой. Да, его родина - Каэнри'ах, а сами они с отцом, если верить последнему, потомки регентов, что сменили великого короля Ирмина на его троне, но что Кэйе от этого толку? Каэнри'ах был уничтожен пять сотен лет назад, а его люди - прокляты, и едва ли есть хоть что-то в этом мире, способное это изменить. Почему Кэйя должен был смотреть назад, а не вперёд? Всё, что он знал о Каэнри'ахе, это где находятся страшные подземные руины, набитые тёмные тварями. Он не был Богом и не был Архонтом, чтобы что-то изменить. У него даже не было Глаза Бога, дарующего особую силу в бою. Он был самым обычным, ничем не примечательным. Единственным его отличием от остальных людей вокруг был след проклятия в его глазу, который он с детства привык прятать под повязкой. «Да, сущая мелочь», - нашептал тогда гадкий голосок в его голове. - «Совсем как та тёмная вещица. Всего-то и хранилась у мастера Крепуса на полке, а посмотри, сколько беды она принесла? Тешь, тешь себя иллюзиями, что ты невинный, что ты чистый совестью и душой. Лжец, твоя проклятая кровь ещё аукнется всем вокруг тебя болью». И тогда Кэйю пронзил леденящий душу страх, потому что голос в его голове был прав. Мастер Крепус использовал ту вещь не для того, чтобы покичиться своей силой, как в порыве злости подумал Кэйя. Нет, мастер Крепус хотел защитить Дилюка и сделал это, пусть и ценой своей жизни. Что, если окажется, что отец Кэйи вовсе не сумасшедший? Что, если однажды он и в самом деле придёт за ним, принеся на хвосте беду для Мондштадта? Раньше Кэйя - с детства привыкший первым делом рассматривать самые худшие варианты - думал, что в таком случае оставит Дилюку записку и сбежит под покровом ночи, как бы ни было больно рвать их связь, чтобы уберечь и его, и мастера Крепуса, и Мондштадт, который успел стать ему домом. В настоящем он осознал, что если в город придёт беда, если Дилюк окажется в центре этой беды, его будет некому защитить, потому что мастер Крепус погиб. - Вы есть друг у друга, мои мальчики, - тепло улыбался тот, ероша их волосы. - Заботьтесь друг о друге. Берегите друг друга. Прикрывайте друг другу спину. Помните о том, что нет ничего дороже семьи. Тогда Кэйя почувствовал горечь на языке от этих слов, потому что - нет ничего дороже семьи, да? Но в тот момент, когда ноги начали нести его к поместью, в его голове укоренилась мысль о том, что семья - она ведь и вправду не только по крови. Его отец никогда не был ему настоящим отцом, тогда как мастер Крепус заменил ему луну, солнце и звёзды. Он заботился о нём, переживал, холил и лелеял, баловал и опекал. Он любил его, как собственного сына, и не было ни дня, чтобы Кэйя не чувствовал этой любви. Мастер Крепус дал ему так много: он спас его, во многих смыслах. Он и в самом деле был лучшим человеком из всех. «Я расскажу Дилюку правду», - решил тогда Кэйя, всё ускоряя и ускоряя шаг. - «Я расскажу ему правду, и будь что будет. Он должен, он обязан знать». Гром за окном почти оглушает. Отняв пальцы от лица, Кэйя прослеживает узор инея на щеке, что почти образует причудливую маску на половине его лица, а после гасит светильник, вновь погружая комнату во тьму, и возвращается к окну. Его взгляд устремляется в ту сторону, где находится «Доля Ангелов». От мысли, что Дилюк в настоящем стоит за стойкой, наверняка протирая стекло стаканов до дыр ради кристальной чистоты, в груди поселяется тепло. Которое, к сожалению, не задерживается там надолго, потому что... Что ж, Кэйя знал, что Дилюк может отреагировать на правду самым непредсказуемым образом, но то, что произошло, когда он обо всём рассказал... Вновь коснувшись лица, коснувшись перечеркнувшего глаз шрама, Кэйя не может не думать о том, как это символично - что клеймор Дилюка ранил именно его проклятый глаз. В конце концов, все беды от этого глаза и есть. От заточённого в нём проклятия. От самой проклятой крови Кэйи.- Мастер Крепус не был моим отцом, так что я не могу разделить твою боль в полной мере. Однако я сочувствую твоей утрате гораздо больше, чем потере собственного отца. В конце концов, твой отец погиб, защищая тебя. Мой отец бросил меня в Мондштадте ребёнком ради миссии и больше не появлялся. - О чём ты говоришь? - Я говорю о том, что не просто так оказался на вашем пороге. Я здесь ради миссии, ради моего народа. - Твоего народа... - Да, моего народа. Моя родина - Каэнри'ах.
В который раз прокручивая в памяти этот короткий диалог, Кэйя не может не думать о том, что сам виноват в том, что произошло. Во-первых, он выбрал весьма неудачное время для своих откровений, даже если его вели эмоции. Во-вторых, возможно, ему не стоило озвучивать свои паранойные мысли о возможно всё-таки существующей миссии и планах отца на его пребывание в Мондштадте. Для начала было бы достаточно факта о своём происхождении и, быть может, снятой с глаза повязки. Но Кэйя сказал то, что сказал, сказал тогда, когда сказал, и всё обернулось так, как обернулось. Как говорят, пролитого молока не соберёшь. Когда Дилюк занёс над ним клеймор для последнего удара, Кэйя был готов принять свою смерть. Он верил, что заслужил её. В конце концов, если бы он сразу рассказал правду, мастер Крепус мог бы вспомнить о жуткой судьбе Каэнри'аха, задумался бы об использовании той тёмной вещицы, выбросил бы её с какого-нибудь утёса и был бы в настоящем жив. А может, и не был. Может, дракон убил бы и его, и Дилюка. Кэйя не знал, но чувство вины жгло его изнутри, и многочисленные «а если...» рождали лишь благие выходы из ситуации, которые не смогли воплотиться в реальность только из-за его молчания. Именно поэтому при виде занесённого лезвия в его голове промелькнула только одна мысль: «Вот оно - наказание за жизнь во лжи». Да, он был готов принять свою смерть. Поверженный, лежащий в грязи у ног задыхающегося от жгущих его душу эмоций Дилюка, он смотрел в его даже спустя годы самые красивые и яркие глаза и думал о том, закрыл бы их Дилюк, если бы знал, что для Кэйи видеть его направленный на себя взгляд перед концом - самая сладкая милость из всех возможных. Потому что если Кэйя о чём и мечтал с их самой первой встречи, так это о том, чтобы Дилюк всегда смотрел на него и только на него. Отец или мастер Крепус? Мондштадт или Каэнри'ах? Верная служба на благо города или вынюхивание всех его грязных и не очень секретов? Защита гражданских и рыцарей или защита тех же магов Бездны, язык которых Кэйя понимает, что сразу дало ему понять, что он с ними в дальнем родстве, если не одной крови? Смотреть назад или идти вперёд? Преданность своей крови или преданность своему сердцу? Много, очень много выборов лежало грузом на его несчастной душе, пока клеймор Дилюка под полный ужаса звонкий крик Аделинды летел навстречу его грудной клетке. Но Кэйя ничего не сделал, чтобы закрыться от него; только горько улыбнулся и закрыл глаза в ожидании того мига, когда пламя, что некогда сладко грело, сожжёт его дотла изнутри. Вместо жара в его груди вспыхнул яркий холодный слепящий белый свет. Дождь за окном начинает лить сильнее, хотя, казалось бы, куда уж больше. Стекло оказывается залито водой. Кэйя прикладывает к нему пальцы и выпускает крио-силу, покрывая прозрачную гладь белыми узорами и думая о том, как символична боль, что терзает его именно в дождливые дни. В конце концов, всё дурное всегда случалось с ним именно тогда, когда шёл дождь. И тот вечер, когда он оказался на пороге дома мастера Крепуса и Дилюка, не стал счастливым исключением, пусть тогда так и казалось. В дождь Кэйя шагнул в их дом и в дождь же был оттуда вышвырнут. - Убирайся, - бросил ему Дилюк, прежде чем выдернуть клеймор из появившегося между ними спасшего жизнь Кэйи щита изо льда и повернуться спиной. - И никогда не возвращайся. И вот тогда Кэйя испугался по-настоящему. Смерть от руки Дилюка виделась правомерным наказанием и почти подарком, сладким покоем. Но оставить его? Уйти и никогда не возвращаться? Не показываться больше на глаза, никогда больше не быть рядом? Нет, нет, этого не могло с ним случиться. Кэйя всегда заботился о Дилюке, который был слишком наивным и добрым для мира вокруг. Как он мог оставить его без присмотра? Как он мог оставить его, зная, что мастера Крепуса больше нет, чтобы защитить его от всех бед? - Дилюк... - позвал он хрипло, едва слышно, отчаянно; с неприкрытой мольбой. Желая, чтобы Дилюк остановился. Желая, чтобы Дилюк выслушал его. Желая объясниться. Желая умолять дать возможность рассказать всю правду, а не только пройтись по верхам. Но Дилюк не остановился, не обернулся, не одарил и мимолётным взглядом. Он ушёл в дом, проигнорировав его; проигнорировав находящуюся в шоке и ужасе Аделинду, что тут же бросилась к Кэйе, падая перед ним на колени и марая белоснежный фартук в грязи. О, как стыдно было Кэйе за её дрожь, за собравшиеся на её ресницах слёзы. Но он ничего не мог поделать: ни с ней, ни с собой, ни с Дилюком. Как и нашептал тот гадкий голос в его голове, его проклятая кровь и в самом деле аукнулась дорогим ему людям болью. В тот день, когда Дилюк ушёл из Ордена, тоже шёл дождь. И в тот день, когда Кэйя узнал о том, что он решил покинуть Мондштадт. И в тот день, когда всплыла правда об Эрохе. И в тот день, когда Кэйя прокрался в его кабинет, чтобы обшарить все ящики и найти Глаз Бога Дилюка, который тот так бездумно швырнул в лицо заместителя магистра. И в тот день, когда голова Кэйи взорвалась этой жуткой обжигающей его нервы болью в самый первый раз. Проклятие в глазу никогда не причиняло ему дискомфорта. В детстве он даже думал, что отец просто пугает его всеми этими жуткими рассказами о проклятой крови, ведь его глаз был самым обычным. Да, радужка его второго глаза была золотисто-янтарной и светилась в темноте, но глаз никогда не болел, и со зрением у Кэйи тоже всё было в порядке. Он прятал его, потому что не хотел привлекать к себе внимание, но и только. Однако после того как у него появился Глаз Бога, боль в глазу прочно вошла в его жизнь, то и дело настигая в самые неурочные моменты. Хуже неё только то, что от неё не спасают никакие средства. Травы, настои, сиропы, мази - всё бесполезно. - Расплата ли это за мою кровь? - шепчет Кэйя, выдыхая тёплый воздух на узор на окне и растирая поплывший иней пальцами. - Вы и в самом деле ненавидите всех потомков Каэнри'аха, не так ли, великие, - не без насмешки, - Боги? Он вполне мог бы в это поверить. Обретение им Глаза Бога само по себе самая злая шутка из всех. Кэйя знает, только мятежные души способны получить крио-силу. Вот только пусть он и в самом деле был в полнейшем раздрае в тот момент, когда Дилюк занёс над ним клеймор, это не отменяет того факта, что в решающий миг три линии сложились замкнувшимся треугольником, который никогда не должен был образоваться. Дилюк решил убить его, Кэйя в последний раз подумал о том, куда его привела собственная неспособность вовремя открыть свой рот, а после перед ним из ниоткуда появился Глаз Бога. Вот только в тот момент, когда ледяной щит защитил Кэйю от удара, неопределённости уже не было места в его сердце. Глядя в пылающие яростью глаза Дилюка и видя краем глаза опускающееся лезвие клеймора, Кэйя жалел лишь о том, что у него нет времени признаться в том простом озарении, что поразило его в самый последний миг. «Неважно, кто я. Неважно, откуда я. Неважно, у кого на меня какие планы. Я делаю свой выбор. Мой дом отныне - Мондштадт. Мой отец отныне - мастер Крепус. Моя миссия отныне - защищать тебя, Дилюк Рагнвиндр, от всех бед, которые тебе может принести этот мир», - пронеслось тогда в его голове. В тот момент он, Кэйя Альберих, наследник проклятой крови Каэнри'аха, выбрал свой путь, пусть и стоя уже обеими ногами на пороге смерти. Если судить по весьма и весьма болезненным последствиям, разгоревшаяся в его сердце решимость определённо оказалась слишком пылающей и жаркой для крио-элемента, которым наделил его Глаз Бога. «С другой стороны, если бы Боги ненавидели лично тебя, смог бы ты найти утешение в тепле огня Дилюка?» - шепчет в его голове голос разума, что привык анализировать всё со всех сторон и по несколько раз. Тяжело вздохнув, Кэйя отходит от окна и падает на кровать, устремляя взгляд в безликий серый потолок. Отрицать это бессмысленно. Глаз Бога Дилюка и в самом деле был для него самым лучшим - единственным - лечебным средством. Кэйя понятия не имеет, как работает вся эта магия, как работают элементы, как Боги выбирают того, кого наградить своей милостью, и почему они выбрали его, эти всезнающие сознания, которым должно бы видеть его насквозь и знать о том, что из всех недостойных он самый недостойный, потому что в его крови плещется сам Каэнри'ах, но... Это правда. Когда в прошлом его накрывали эти жуткие боли, достаточно было прижать Глаз Бога Дилюка к пылающему глазу, и ледяная резь исчезала, переставая терзать ощущением, будто кто-то ковыряется в его глазном яблоке иглой. - Но это больше не вариант, не так ли? - криво улыбается Кэйя; улыбается шире, когда чувствует, как с его ресниц вновь срываются кровавые из-за полопавшихся сосудов слёзы. Больно, ужасно. Даже заморозка на этот раз толком не помогает. Но от мысли, что у Дилюка больше нет той тёмной дряни с цепями, что теперь на его поясе висит родной и безвредный Глаз Бога, что Дилюк вернулся в город, и его снова можно увидеть в любой момент, когда Кэйя только пожелает, всё внутри наполняется сладким теплом. Знать, что теперь он под боком и в полной безопасности, потому что больше не один посреди чужих земель, да ещё и с причиной жуткой смерти своего отца на руке, бесценно для Кэйи. - Тук-тук, - вдруг слышится за дверью мелодичный голос. - Кэйя, милый, ты там? Кэйя вскидывает брови и медленно садится прямо. Его взгляд устремляется сквозь дверь, и он почти видит сладкую улыбку на губах Лизы. Вот только видеть её саму у него нет никакого желания. Во-первых, это наверняка по работе, а он не в том состоянии, чтобы использовать свой раскалывающийся на части мозг. Во-вторых, он выглядит просто ужасно - замечание о живом мертвеце не было шуткой. Из-за головной боли он не спал нормально уже несколько ночей. Весь этот вечер он провёл у себя, то бесцельно сидя возле окна, то валяясь по кровати в попытках хоть немного поспать, и его одежда и волосы в ужасном беспорядке. Это не говоря о том, что он успел расслабиться в своём одиночестве и снять все маски. Надеть их снова на бледное от боли и усталости лицо, покрытое росчерками крови и украшенное жуткими тенями под глазами, которые в полумраке куда заметнее, чем при свете солнца, пусть это и странно? Кэйя лучший рыцарь Ордена на нынешний день, но даже он не всесилен. - Знаю, что там, - продолжает Лиза после нескольких секунд молчания, и слышится её снисходительный смешок. - Я здесь потому, что тебя искала Джинн, и Ноэлль сообщила, что ты опять заперся у себя без ужина. Не знаю, почему ты так любишь играть в затворника, когда чувствуешь себя плохо, но здесь тарелка блинчиков от Ноэлль и зелье от меня, потому что я уверена, ты опять страдаешь от головной боли. Когда Дилюк покинул Орден, Кэйя почти сразу задумался о том, чтобы тоже уйти. Служба в «Ордо Фавониус» никогда не казалась ему чем-то особенно захватывающим или интересным. Это Дилюк был светочем во тьме, который мечтал воплотить в жизнь мечту своего отца. Кэйя же был куда больше заворожен виноградниками вокруг поместья. Всё, что он видел с глубокого детства, это камень, камень, камень, бездушный камень и тьму, поэтому ему очень нравилось проводить время на природе и неважно, под светом солнца или луны и звёзд. Ухаживать вместе с Аделиндой за цветами было одним из его самых любимых занятий. Однако в решающий момент оказалось, что Джинн нужна его помощь. Началось расследование против Эроха, и нужно было хорошо потрудиться, чтобы вытравить змею из её логова. Кэйю не особо волновали внутренние интриги Ордена, завязанные на потомках каких-то там древних родов, всё мечтающих вернуть себе власть над городом, однако когда он узнал о том, что Эрох был причастен к тому, что Дилюк ушёл из Ордена, внутри него запылала злость. У Дилюка не осталось ничего от воли отца после его смерти помимо службы городу в качестве рыцаря, чтобы хоть как-то держаться на плаву. Когда он ушёл, Кэйя испытал очередной виток острой боли, потому что решил, что Дилюк настолько не хочет иметь с ним ничего общего. Но оказалось, что эту малость отнял у Дилюка вовсе не он. Поэтому Кэйя присоединился к Джинн и сделал всё, чтобы добиться справедливости. - Я бы хотела, чтобы он занимался этим расследованием вместе с нами, - обронила она однажды, когда они вместе возвращались из главного архива, где до ночи копались в старых документах в поисках всевозможных улик. Кэйя тоже хотел, чтобы Дилюк знал о том, что против Эроха ведётся расследование, не только в общих чертах и постфактум. Вот только на тот момент Дилюка уже не было в Мондштадте. Когда Кэйя набрался смелости заглянуть на винокурню под предлогом того, что ему пора бы собрать и перевезти в общежитие Ордена свои вещи, Аделинда сообщила, что Дилюк уехал, не сообщив, куда направляется и когда вернётся. Она явно была оповещена самой последней из всех, судя по её удивлению и не так уж и хорошо скрытому волнению. Известный за свой серебряный язык уже тогда, Кэйя не смог подобрать слов, чтобы хоть немного утешить её. На тот момент он сам остро нуждался в утешении. Сам он узнал об отъезде Дилюка первым после Джинн, которая узнала... Кто знает, откуда - не у одного Кэйи свои глаза и уши в городе. Так или иначе, он тогда отговорил Джинн от личной встречи с Дилюком, предчувствуя, что ничего хорошего из этого не выйдет, а после отговорил и писать письмо, потому что Джинн собиралась сделать всё, чтобы отговорить Дилюка и заставить его одуматься. Кэйя был бы рад, если бы Дилюк остался, пусть они больше и не общались. Но что-то побудило его взяться бумагу и написать письмо, в котором он просил Дилюка поторопиться с отъездом. Быть может, он хотел верить, что проведённое вдали от Мондштадта время остудит пылающую боль ран на душе Дилюка. Быть может, в его голове в тот момент крутилась отчаянная мысль о том, что чем быстрее Дилюк уедет, тем быстрее он и вернётся. Собственно, именно письма впоследствии стали его спасением от мыслей о том, где Дилюк и в каком он состоянии. Пусть ответы не приходили, посыльная птица всё же возвращаюсь без свитков. Да и Глаз Бога Дилюка продолжал сиять ровным светом, давая знать, что с его хозяином всё в порядке. Кэйя точно не хочет, чтобы кто-либо когда-либо узнал о том, сколько ночей он провёл с пиро-артефактом в обнимку, просыпаясь после кошмаров, в которых вместо него в клыкастые пасти тёмных тварей попадал Дилюк, чтобы после смотреть на пылающий внутри кристалла огонь до самого утра. Тем слаще была его мелочная выходка, которую он описал Дилюку в одном из своих писем. Подобное было ниже достоинства Дилюка и уж точно ниже достоинства Джинн, но Кэйя наслаждался каждой секундой, пока сидел с бокалом вина в кресле в кабинете заместителя магистра, зная о том, кто скоро займёт его вместо Эроха - потому что кто как не Джинн подходит для того, чтобы заменить собирающегося в поход магистра Варку? - и наблюдал за тем, как красный до ушей от злости Эрох собирает свои вещи. Ноги Кэйи были закинуты на столешницу, и он расплывался в сладкой улыбке каждый раз, когда бросающий на него полные ненависти взгляды Эрох вынужден был склоняться к ним, чтобы дотянуться то до одного, то до другого ящика. - Счастливого пути, бывший заместитель магистра Эрох, - пропел Кэйя ему вслед, стоя после у подножия главной лестницы штаба с откровенно елейной улыбкой на губах. На него косились. Тут и там слышался неодобрительный ропот, будто главным злодеем этой сцены являлся вовсе не Эрох. Примчавшаяся Джинн так и вовсе задохнулась от возмущения, порождённого его выходкой. Кэйе было наплевать. Смакуя лучшее вино из запасов «Доли Ангелов», он наблюдал за тем, как Эрох с громким топотом покидает штаб Ордена, и думал лишь о том, как было бы здорово, если бы в этот миг Дилюк стоял рядом; как было бы здорово, если бы он был рядом, и Кэйя мог бы повернуться к нему, вложить в его руку принадлежащий ему по праву огненный Глаз Бога и негромко прошептать о том, что теперь Дилюк может вернуться, ведь одна гадина в общем гнезде не повод губить свою - и не только свою, мастера Крепуса тоже - мечту. И, казалось бы, на этом можно было поставить точку и наконец-то подать своё заявление об уходе, но... Кэйя даже не может точно сказать, какие события ему то и дело мешали. Просто постоянно что-то происходило, кому-то была нужна помощь, нужно было разобраться с какими-то на-этот-раз-точно-последними делами и всё в этом духе. Порой у Кэйи даже складывалось ощущение, что Джинн каким-то образом прознала о его желании уйти и решила сделать всё, чтобы удержать его, раз уж он не позволил ей удержать Дилюка. Но решение остаться он принял сам. Оно пришло к нему, тихое и смиренное, одной бессонной ночью, в которую он решил выбраться на крышу штаба Ордена к своему тайнику. Достав из-за камня в стене шкатулку со своими самыми драгоценными вещами, которые не решился хранить в своей комнате, Кэйя тогда больше часа просидел под звёздами, перечитывая письма и перебирая разные безделушки, связанные с самыми тёплыми воспоминаниями из своей юности и детства. Внутри той шкатулки была свёрнутая завитком шёлковая лента, которую мастер Крепус подарил ему, чтобы убирать волосы, когда они с Дилюком поспорили, кто из них отпустит гриву длиннее. Рядом с ней лежал блокнот, хранящий засушенные цветы и пометки к ним, которые Кэйя делал, семеня хвостом по саду за Аделиндой. Сложенные в бумажный пакет потерявшие со временем свой блеск ракушки всё ещё хранили в себе запах мокрого песка и воды. Дилюк подарил ему их, когда они были детьми. Тогда они только начали сближаться, и Дилюк был так мил в попытках стать его рыцарем на белом коне. Его щёки горели огнём, сравнявшись по цвету с волосами, когда он впихнул в руки Кэйи собранные на берегу возле отмели Яогуан ракушки, бормоча о том, что это подарок, и что они такие же красивые, как он. Кэйя и сам тогда раскраснелся до ушей, так был смущён и подарком, и словами. Всего лишь собранные на пляже ракушки. Они зародили в его сердце жаркое сладкое тепло. Помимо этих вещей в шкатулке также лежали свёрнутые аккуратными перевязанными свитками старые письма, что были сложены стопкой в правом углу, чтобы не замялись. «Я не могу возродить Каэнри'ах, но жизнь моего клана должна быть ярким пламенем, а не жалким тлеющим угольком», - было написано в одном из них. Будучи написавшим это ребёнком, Кэйя верил в эти слова. Он знал, что никогда не сможет повернуть время вспять, но после жутких рассказов отца о тех бедах, что постигли народ Каэнри'аха, это было единственным, что крутилось в его голове: что даже если люди Каэнри'аха и их потомки были прокляты, это было неправильно - то, что они должны были прятаться и жить среди чудовищ, будто были одними из них. Потому что они не были. Они ни в чём не были виноваты, простые люди, живущие на земле своей родины. «Как ни в чём не виноваты и люди Мондштадта», - пронеслось тогда в его голове. Мысль эта и стала отправным пунктом для его размышлений, которые в итоге привели его к мысли о том, что ему нужно остаться в Ордене. Если его отец не замышлял ничего дурного, и все его планы и заговоры были бредом воспалённого сознания, пускай так. Но если бы всё это оказалось правдой, Кэйя был бы готов к тому, чтобы защитить свой новый дом. Что бы ни случилось пятьсот лет назад, какая бы судьба ни постигла Каэнри'ах, и какие бы Боги и Архонты ни приложили к тому руку, жители Мондштадта ни в чём не были виноваты перед проклятым народом. Джинн, Лиза, Дилюк, Аделинда, Розария, Кли, Альбедо, Ноэлль и многие другие, все остальные люди в городе - они не заслужили войны, не заслужили мести, не заслужили боли и крови. «Вы есть друг у друга, мои мальчики. Заботьтесь друг о друге. Берегите друг друга. Прикрывайте друг другу спину. Помните о том, что нет ничего дороже семьи», - вспомнил он тогда в очередной раз наставление мастера Крепуса. А после собрал все свои вещи обратно в шкатулку, вернул её в тайник, спустился в свою комнату, достал из ящика письменного стола своё заявление об уходе и разорвал его на мелкие клочки. Потому что мастер Крепус был мёртв. Потому что Кэйя остался единственным способным позаботиться о Дилюке. Пусть тот покинул Мондштадт, пусть не собирался возвращаться, не в ближайшие годы уж точно, но у него должен был быть дом, куда можно вернуться. И Кэйя поклялся себе сохранить этот дом, его мир и покой. Просто не было. На самом деле, всё было просто ужасно. Будучи ниже званием, Кэйя и представить не мог, сколько времени и сил вкладывают в свою работу те, кто стоит выше него. Однако после отъезда магистра Варки выше него осталась стоять только Джинн, и Кэйя порой откровенно пугался теней под её глазами и пустого, ставшего вечно усталым взгляда, которым она начала одаривать мир вокруг. Такая сильная и стойкая, но при этом остро нуждающаяся в поддержке - Кэйя не смог оставить её, не смог позволить себе отлынивать и заниматься лишь тем, что интересно. Можно считать, что они на пару вычистили весь Орден от остатков гнили, прежде чем приступить к реорганизации и нововведениям. - Отпуск? - спросила откровенно несчастным голосом Джинн, массируя припухшие от недосыпа и успевшей стать хронической усталости веки. - Отпуск, - подтвердил Кэйя, не чувствуя вины, но лишь потому, что сам выглядел не лучше, попутно страдая от вновь давшей о себе знать боли в проклятом глазу. Собственно, именно эта боль и вынудила его просить об отпуске. При ином раскладе он продолжил бы гробить себя вместе с Джинн, но боль в глазу всегда превращалась в головную боль, отвлекая и не позволяя сосредоточиться. Поэтому он с почти чистой совестью собрал небольшую сумку с вещами и... Отправился прямиком к винокурне «Рассвет». Аделинда засияла солнцем, когда узнала, что Кэйя решил провести отпуск дома. Когда Кэйя с неловкой улыбкой напомнил, что это больше не его дом, и с ещё большей неловкостью в голосе попросил не сообщать о его визите Дилюку во избежание проблем, его наградили суровым взглядом и гримасой на лице, что так и кричала что-то вроде «я глубоко разочарована в вас, молодой человек». - Это такой же ваш дом, как и дом мастера Дилюка, - припечатала Аделинда, попутно ненавязчиво подталкивая его в сторону кухни. - Мастер Крепус принял вас как своего второго сына. Это зафиксировано в родовых книгах, а также в его завещании. Вы вольны приходить сюда, когда пожелаете. - Не думаю, что глубокоуважаемый мастер Дилюк считает так, - позволил себе колкий сарказм Кэйя, лишь бы отвлечься от тех эмоций, что затопили его из-за слов той, что воспитала его. - Верно, - согласилась Аделинда, следя за тем, чтобы он сел за стол. На мгновение её брови нахмурились, а взгляд затуманился. Губы сжались в тонкую полосу от явно не самых радостных воспоминаний, что всплыли в её голове, наверняка связанные с дождём, дракой и кровью. А потом её лицо разгладилось, и она позволила себе мягко похлопать Кэйю по плечу. - Думаю, вы правы, мастер Кэйя. Но мастера Дилюка здесь нет. Да, Дилюка не было дома и не было уже очень давно, но Кэйя всё равно видел и чувствовал его присутствие в каждой вещи, в каждом помещении, в самом запахе, витающем в доме. Поэтому он и решил провести свой отпуск в поместье. Снова пожить там, где провёл счастливые остатки детства и не менее счастливую юность, виделось ему глотком свежего воздуха. Из-за бессонницы и головной боли он едва ли проводил время в своей комнате, предпочитая отвлекать себя прогулками и помощью Аделинде по хозяйству. Места вокруг поместья навевали исключительно приятные воспоминания. Разговоры с Аделиндой наполняли душу теплом. Родные стены вокруг, что когда-то стали первым и самым дорогим убежищем, дарили покой. - Это всё от застоя, - припечатала Розария, когда пару месяцев спустя они сидели в «Доле Ангелов», запивая каждый свою усталость: кто от работы, а кто от попыток сбежать от работы. - Тебе нужно разнообразие. Когда ты в последний раз развлекался? Сидишь тут весь такой унылый в своей унылой форме с унылыми мыслями. От тебя пиво киснет. - И как же ты предлагаешь мне развлечься? - поинтересовался Кэйя, желая упасть лицом в пол и пролежать так вечность, потому что его отпуска будто и не было. Он чувствовал себя жертвой, затоптанной стадом кабанов. - Сделать из всех моих документов ветряные астры? - Я говорила о развлечении, а не о попытке устроить магистру Джинн сердечный приступ, - усмехнулась Розария, снисходительно погладив его по голове. - Давай что-нибудь придумаем. Такими темпами мне придётся отпеть тебя раньше времени, а я не хочу терять такого интересного друга и собутыльника. «Что-нибудь придумаем» оказалось сменой имиджа, потому что Розария искренне верила, что только когда внешний вид отражает внутреннее состояние, идти по жизни становится легче. Кэйя ни разу не чувствовал себя распрекрасным павлином, которому только дай волю раскрыть хвост, но он не мог не признать, что их с Розарией поход по магазинам и два вечера наедине с иголками и нитками в её келье в церкви того стоили. Его новый наряд оказался глотком свежего воздуха и ведром с яркой краской посреди серо-коричневой с редкими проблесками бежевого цветовой гаммы Ордена. - Что на тебе надето? - в ужасе воскликнула Джинн, когда он впервые заявился в штаб в своём новом виде. - М-м-м, хороший выбор, - промурлыкала присевшая на край её стола Лиза. - Одобряю, даже если к этому вырезу явно приложила руку злая, очень злая тёмная сила. К вырезу приложила свою руку ухмыляющаяся Розария, но Кэйя не стал поправлять, потому что с маниакальным блеском в глазах и пятью иглами в пальцах та и в самом деле выглядела порождением Бездны. Вместо этого он посмотрел на своё отражение в зеркальной дверце одного из шкафов с документами и решил, что новый внешний вид ему очень даже нравится; как и всё то внимание, которым он вдруг оказался окружён, когда вышел на улицы Мондштадта. Вот уж просто смешно, но ажиотаж вокруг него разгорелся тот ещё, и Кэйя не смог им не насладиться. Давно, так давно он чувствовал себя пустым местом, тенью, существом без лица. Теперь он будто находился под ярким лучом света посреди темноты. Все вокруг смотрели на него, все вокруг вдруг начали видеть его, и пусть их глаза не были самыми красивыми и яркими, самыми важными и нужными, это было лучше, чем ничего. На тот момент для бесконечно усталого и одинокого Кэйи это было почти всем. Постепенно стало если не легче, то как-то проще. Джинн показала себя прекрасным исполняющим обязанности магистра. Люди стали больше доверять Ордену. Сам Кэйя наконец-то привык к нагрузке и научился справляться с ней. Чтобы уберечь Мондштадт от внутренних и внешних проблем, он начал разрабатывать собственную информационную сеть, попутно оттачивая боевые навыки, с чем ему часто помогала не желающая иметь какое-либо отношение к «добрым делам» Барбары Розария. Его жизнь наконец-то перестала состоять из бесконечных документов и нескольких вымученных часов сна; и то, если получалось их урвать. А потом на его письма начали приходить ответы от Дилюка. Кэйя зачитал первый до дыр. А потом в Мондштадт вернулся и сам Дилюк. Когда Кэйя впервые увидел его после возвращения на другом краю соборной площади, когда их взгляды столкнулись, и самые красивые и яркие глаза, цвета красного дерева, цвета рубинов, цвета самого дорого вина, вновь обратили на него свой взор, в груди Кэйи засияло невидимое для глаз людей вокруг обжигающее своим жаром и слепящее своим светом солнце. «Не нужно беспокоиться о моей безопасности. Защитить себя несложно. Сложнее продвигаться к цели. Береги себя». Это конкретное письмо стало для Кэйи полнейшей неожиданностью. Точнее, не столько само письмо - на тот момент это был не первый ответ Дилюка ему - сколько его содержимое. Кэйя до сих пор трепетно хранит его и в своей шкатулке, и в памяти, и в сердце, потому что это письмо положило начало восстановлению их с Дилюком общения вживую. Только после этого письма, после этих слов, Кэйя осмелился приблизиться к нему, осмелился явиться в «Долю Ангелов», чтобы столкнуться, наконец, лицом к лицу. Потому что это письмо дало ему понять, что ярость Дилюка затихла. Потому что короткое «береги себя» в конце письма сказало Кэйе больше любых других возможных слов. Вот только времена, когда между ними всё было легко и просто, остались позади, поэтому это письмо едва ли изменило что-то в целом. Даже когда Кэйя начал приходить в «Долю Ангелов» ради встреч с Дилюком, ради того, чтобы убедиться, что это не снящийся ему желанный сон, а реальность, они не разговаривали, толком не общались. Порой Дилюк смотрел на него так, будто хотел что-то сказать, но после резко отворачивался, так и не делая первый шаг. Иногда сам Кэйя подходил к барной стойке с намерением наконец-то завести разговор, но... Что ж, он был во всём этом ничуть не лучше Дилюка. - Просто подойди и заговори, - хмурилась на него Розария, не раз и не два видя его метания и неловкие попытки собрать волю в кулак. - Ты умеешь говорить, верно? Это не так уж сложно. Но между Кэйей и Дилюком было сложно абсолютно всё, а уж разговоры - они никогда не были хороши в них. К тому же, Кэйя не знал, как начать, о чём спросить. Рад ли Дилюк вернуться домой? Улеглась ли буря в его душе? Почему он решил начать геройствовать под покровом ночи? Неужели все усилия Кэйи оказались напрасны, и в Дилюке не зародилось и капли доверия к Ордену? Заметил ли он вообще произошедшие в городе перемены? Зафиксировало ли его сознание, что люди стали более свободными и счастливыми, постоянно наполняя улицы смехом? Кэйя хотел бы знать ответы на эти вопросы и на многие другие, но всё, на что его хватало на деле, это садиться порой за барную стойку и молчать там часы, наблюдая за тем, как избегающий его взгляда явно нервничающий Дилюк напряжённо натирает и без того чистые до блеска стаканы. Теория Кэйи о том, что их разговор обернётся кошмаром, подтвердилась, когда им пришлось работать вместе из-за ситуации с чёрным пламенем, в которой оказалась в итоге замешана Коллеи. За годы работы с информаторами и теневиками Кэйя привык к определённым маскам. Остроумие, ехидство, сарказм, подколки и сладкая лесть - вот что стало его инструментами по взаимодействию с не самыми чистыми на руку и совесть гражданами Мондштадта и не только. Когда он явился на порог дома Дилюка, в его голове крутились лишь мысли о том, как бы не облажаться. Вот только закончилось всё тем, что, не зная, как вести себя, Кэйя нацепил все свои маски разом и начал общаться с Дилюком так, будто тот был одним из его информаторов, а не человеком, с которым его связало так много всего, что даже если их связь лопнула струной, больно ударив по обоим, они так и остались существовать спутанным в единое клубком. Впрочем, в настоящем всё уже не так плохо. Со дня возвращения Дилюка прошло достаточно времени, чтобы они успели притереться друг к другу в своём молчании. Теперь Дилюк позволяет себе поддерживать короткие беседы ни о чём. Теперь сам Кэйя не прячется чуть что за своими масками. И пусть это топтание на одном месте, пусть от их молчания никакого толка, Кэйя всё равно наслаждается каждым своим визитом в «Долю Ангелов». Неважно то, что у него никак не получается найти, подобрать нужных слов. Главное, что Дилюк вернулся, что он снова рядом, что снова смотрит и видит его. - Цвета красного дерева, цвета рубинов, цвета самого дорого вина... - шепчет Кэйя в продолжение своих мыслей с мягкой улыбкой на губах. А после поднимается с кровати, бесшумно подходит к двери и приоткрывает её, выглядывая в тёмный коридор. На полу у стены стоит поднос, на котором тарелка со стопкой политых сиропом блинов, большая кружка с ещё горячим чаем и пузырёк с зельем. Лиза давно ушла, и Кэйя делает мысленную пометку поблагодарить её позже. Не за зелье, а за то, что не стала ломиться в дверь и допытываться до того, что происходит. Добрая сердцем, но жадная до знаний, она порой слишком настырна в эгоистичном желании утолить своё любопытство. Обычно Кэйя забавляется пикированием с ней и игрой под названием «попробуй выбить из меня ответы, если сможешь», однако дождливые вечера и уж тем более дождливые вечера, в которые его голова грозится расколоться на части, абсолютно не располагают к веселью. - Спасибо, Ноэлль, - бормочет он в пустоту, делая мысленную пометку поблагодарить за заботу и её. Ему не хочется есть, из-за боли тошнит, однако блины в сиропе отбивают гадкий привкус лечебного зелья, и Кэйя послушно съедает всю стопку, отдавая должное чужому труду. Его взгляд в процессе вновь скользит на окно, за которым льёт, льёт, льёт и льёт, а в голове сам собой рисуется образ «Доли Ангелов». Сидеть в ней до самого закрытия в дождливые дни, наслаждаясь горячим вином и сладковатым запахом древесины, творит чудеса с его расстроенными нервами. Это не говоря о том, что в такие вечера они с Дилюком часто остаются наедине. И пусть их способность говорить в присутствии друг друга работает исключительно с серьёзными перебоями, это не мешает Кэйе наслаждаться присутствием Дилюка и его нахождением в зоне видимости. Но, к сожалению, на этот раз у него нет возможности занять свой излюбленный стол в дальнем углу возле окна, откуда открывается отличный вид и на всё помещение таверны, и на всю линию улицы. Головная боль слишком сильна, кровь то и дело сочится из его слёзных желёз, а боль в глазу жжёт так сильно, что Кэйя скоро проморозит себе мозг в попытках уменьшить свою чувствительность. Зелье, которое он принял, наверняка окажется бесполезным, как и все предыдущие лечебные растворы. Грохот грома и яркие отсветы молний делают только хуже. - Не сегодня... - устало роняет Кэйя, вновь падая на кровать, на этот раз лицом в покрывало. Он мечтает о том, чтобы Глаз Бога Дилюка всё ещё лежал под его подушкой. Он представляет, что находится в своей спальне в поместье, где можно было бы поскрестись в спальню Дилюка, который не раз защищал его от кошмаров, и который наверняка смог бы унять его боль. Он закрывает глаза в жалкой надежде хоть немного поспать.|...|