небо в алмазах

Петька смеётся во всё горло, кричит оглушающе "не догонишь!" и уносится, быстро перебирая своими по-цыплячьи тощими ногами с вечно разбитыми коленями. Игорь орëт ему в ответ "а вот и догоню!" так же громко – как говорит соседка сверху "дурниной", каждый раз причитая о пропащем поколении – и срывается следом, напрочь забывая о собственных саднящих коленках. Им по двенадцать, мир кажется большим и бесконечно ярким. Петька немного хмурится, неумело затягиваясь, и тут же заходится сильным кашлем. Игорь насмешливо хмыкает, забирая сигарету из судорожно дëргающейся руки, и уверенно прикладывается к фильтру – движение подсмотрено у смолящего иногда тайком дяди Феди. Резко втянутый дым першит в горле и душит, вызывая приступ захлëбывающегося кашля. Стоящий рядом Петька начинает смеяться, периодически сбиваясь на хриплые покашливания. Они смотрят друг на друга красными слезящимися глазами и безудержно ржут. Им по пятнадцать, это их первая сигарета за гаражами, и они оба за неë получат, потому что слишком палевно провоняют табаком. Петька запрокидывает голову и выдыхает громким гортанным стоном, который из него не смогли выбить ни пацаны из соседнего двора, пришедшие на разборки вшестером против двоих, ни сложный перелом руки в двух местах после безбашенных покатушек в тележке из супермаркета. Они не смогли, а Игорь смог. Но осмыслить это достижение он не успевает, потому что сам беспомощно стонет в чужую шею. В комнате темно и по-летнему душно, влажно, но это скорее от всех их слюнявых поцелуев и трогающих рук за резинкой трусов. У Игоря на телефоне смска от симпатичной Сашки с предложением погулять, и крепкие руки, до боли вцепившиеся ему в плечи. Им по девятнадцать, и с Петькой они видятся теперь только летом, когда он приезжает погостить из своей нерезиновой. Петька лыбится незнакомой наглой улыбкой и будто бы Игоря не видит. Может и правда не замечает его в этом сборище высокопоставленных шишек и крайне полезных для карьеры связей. Игорь тут почти что случайно – дядя Федя в последний момент прихватил для сопровождения. Игорь смотрит на Петьку с противоположного конца зала, подмечает изменения произошедшие за четыре года, которые они не виделись. Смотрит, как тот улыбается какому-то важному пузану с большими погонами и думает, что колени у него наверняка покрыты синяками так же, как были в двенадцать, только уже по другим, совсем не детским причинам. Игорю двадцать четыре, Петьке наверное тоже, и всё это нахрен не имеет никакого значения. Петька на последней выложенной фотке выглядит абсолютно угашенным. Зажимающая одну ноздрю девчонка, склонившаяся над столом слева от него, тонко намекает, что Петенька не просто "выглядит". Игорь почти с безразличием разглядывает заострившиеся скулы и нездоровый блеск в чужих глазах. Зря Юлька вообще напрягалась и раскапывала всё это, пытаясь нащупать корни его категорически не складывающейся личной жизни. А ещё ему высказывает что-то за синдром спасателя. Игорь и так про Петьку всё понял, когда тот ещё в сопливые двадцать рассуждал, что в этом мире без глубокого прогиба хорошая жизнь не светит. Игорь понял и принял, услышал, только это ничего особо не изменило. Петька его классе в восьмом шуточно волчарой называл, когда у Игоря случился скачок роста, и он от постоянной ломоты и боли в теле на всех огрызался натуральным рыком. Паршивец наверняка знатно бы поржал, расскажи ему кто, что Игорь ко всему прочему оказался ещё и однолюбом. Но ему никто не расскажет, Игорь закроет фотку и подумает о том, что ему в этом году будет двадцать восемь. Пете, если он на своих колёсах не залетит в "клуб двадцать семь", тоже. Петька смотрит на Игоря со сводки, подписанный официозно "Петром Юрьевичем" и скорбно молчит. Игорь тоже молчит, потому что все разговоры между ними закончились лет десять назад и сейчас в них нет никакого смысла. Юлька, конечно, наверняка бы поспорила, по полочкам разложив все стадии принятия утраты и способы пережить её, не искалечив в хлам психику. Но то умная Юлька, а Игорь – дурачок, всматривается в затянутые мутной плёнкой глаза и гоняет по кругу скупые слова из плохо оформленного протокола. Он не плачет ни в разговоре с дядей Федей, ни дома, оставшись с осознанием произошедшего наедине. Он не плачет, но нажирается так, что заглянувшая утром обеспокоенная Юлька вызывает ему скорую. Игорь отмечает свои тридцать в узком кругу самых близких друзей. Петька отстаёт, навсегда оставаясь в замершем пограничном "почти". Петька смеётся чистым детским смехом и кричит тонким, ещё не сломавшимся голосом "не догонишь!", мелькают тощие мальчишеские ноги, коленки в синяках от неудачных падений, ссадины на локтях и взлохмаченные ветром непослушные волосы. "Догоню", – хрипит Игорь, чувствуя, как к горлу подступает очередная порция крови. Грудь снова прошивает обжигающей болью, и Игорь надсадно кашляет, а потом сразу смеётся, вспоминая их пятнадцать и разделённую за гаражами сигарету. "Тогда пошли", – голос уже не звучит беззаботно детским, и Игорь силится открыть глаза, чтобы увидеть, не сразу понимая, что они и так у него открыты. Руки́ касаются холодные пальцы, Игорь не знал их такими, но всё равно узнаëт, чует своей преданной волчьей стороной. На облегчëнное, почти счастливое "хорошо" у него уже не хватает сил. Весомое серьезное "тридцать пять" через пару недель для Игоря так и не наступает.