В упор

Гоуст полировал ствол винтовки и на него не смотрел. Не то чтобы Соуп намеренно искал его взгляда или жаждал установить зрительный контакт, просто… В этом «просто», как вы можете догадаться, крылось множество вопросов, нюансов и поводов для сомнений, ни один из которых простым не был. Оставшаяся часть той памятной попойки прошла мимо Соупа — он помнил, что вернулся в гостиную, помнил, что что-то сострил в ответ на обеспокоенный вопрос Прайса, помнил, что выжрал ещё полбутылки джина и уезжал… Нет. Нет, не уезжал. То есть уезжал, но много, много позже. Тогда Соуп определённо едва стоял на ногах. Он был в лютейшее, в дичайшее, в неописуемое говнище (по большей части потому, что не видел для себя иного способа не полезть к Гоусту за объяснениями или продолжением банкета, кроме как нажраться в хлам). Кажется, кто-то из парней тогда порывался довезти его до дома. А Соуп вроде бы проблеял что-то тупорылое, ну, про то, что его драгоценная Мисс Кис-Кис не должна увидеть его в таком состоянии. Мисс Кис-Кис была особой самодостаточной и за три года сожительства с сержантом МакТавишем повидала некоторое дерьмо, так что вряд ли даже пошевелила бы пушистой жопой, чтобы приблизиться к нему, когда от него разило алкоголем. Соуп не знал, зачем ляпнул про неё. Наверное, в тот момент его реально беспокоило душевное спокойствие его кошки. Он смутно припоминал, что парни попытались переубедить его. И что Гоуст пожал плечами, или покачал головой, или сделал всё сразу. И сказал: — Оставайся. Проспишься и уедешь утром. Тогда Соуп счёл эти слова порождением своего пьяного бреда и тоскливо подумал ещё: допился, идиотина. Но несколько часов спустя он в самом деле проснулся на узком длинном диване в гостиной Гоуста, укрытый пледом, с подушкой под щекой, хотя он определённо не запомнил, как застилал диван. Было ещё какое-то малопонятное и неуловимое ощущение, что он забыл о чём-то важном — правую щеку кололо и жгло, будто после прикосновения, которого, разумеется, не было и быть не могло. Соуп хотел спросить об этом у Гоуста — и извиниться, да, пожалуй, извиниться, — а Гоуста в доме не обнаружилось. Краткая, в его стиле, записка нашлась в коридоре. «Уехал. Ключ под ковриком. Запри за собой дверь». Откровенное, хотя и ненавязчивое про-ва-ли-вай. Соуп тогда чувствовал себя так дерьмово, что не особенно даже расстроился. У него дико болела голова, во рту было сухо, как в ебучей Сахаре, глотка ощущалась настоящим наждаком. Хотелось помыться. Он понюхал подмышку, скривился и вызвал такси — в самом деле, нужно было вернуться домой и снова привести себя в человеческий вид. А потом было три дня увала. Три дня тишины и спокойствия. Три дня без Гоуста. Соуп же этого и хотел, разве нет? — вроде как отчаянно, до дрожи нуждался в передышке. По факту — он провёл трое суток сидя дома, не выходил на улицу даже чтобы мусор вынести, только валялся овощем в кровати, гладил Мисс Кис-Кис в те редкие минуты, когда она благосклонно позволяла себя потрогать без угрозы лишиться руки в неравной схватке с её когтями… и думал. Думал, думал, думал. Обо всём, что произошло. И о том, насколько Гоуст отдавал себе отчёт в собственных действиях. Тогда, в ванной, он не казался пьяным; но, с другой стороны, он много каким не казался внешне, а присмотрись — и охуеешь. Это было, пожалуй, самым закономерным объяснением случившегося: Гоуст набухался, преисполнился в своём познании и решил подержаться за шланг сослуживца. Логично? Да нихрена не логично. Соуп отчего-то был уверен в двух вещах. Первая: Гоусту нужно было выпить много, много больше нескольких стаканов бурбона, чтобы потерять самоконтроль и лишиться критического мышления (если вообще существовало такое количество бухла, которое вывело бы его из строя). И вторая: Гоуст никогда раньше не дрочил мужику. Второе допущение, в отличие от первого, никаких проверок не выдерживало — доказательств у Соупа не было, ему нечем было крыть, кроме какой-то внутренней убеждённости. С другой стороны, та же внутренняя убеждённость всегда подсказывала ему, что лейтенант Райли натуральнее греческого йогурта и скорее оторвёт ему яйца, чем позволит… Чем позволит — что? Не многовато ли вещей он уже тебе позволил, Джонни? Блядство. Резюмируя: за три дня Соуп так и не пришёл к какому-то общему мнению о ситуации и о том, что ему делать со всем этим дерьмом. Это Гоусту было просто — свалил и прикинулся поленом, мол, ничего не было, а если и было, то это ничего не меняет. Соуп так не мог. Соуп хотел… А не дохуя ли ты хочешь, МакТавиш. Как для человека, ещё пару недель назад и не помышлявшего ни о чём, что между ними случилось, — однозначно дохуя. Как для идиота, с радостью прыгнувшего на грабли, стоило на горизонте замаячить сомнительному, призрачному, и всё же существующему шансу на взаимность… Да всё равно дохуища. В часть он возвращался с тяжёлым сердцем, в полном душевном раздрае. И теперь вот — сидел на скамье напротив Гоуста, обхаживающего свою драгоценную M4A1, и не знал, стоит ли открывать рот. Гоуст, со своей стороны, ни малейшего желания завязать с ним диалог не выказывал. Но это и не было удивительным — напротив, ровно такого поведения и стоило ожидать от лейтенанта Райли. Что удивительным было — так это то, что он не послал Соупа нахер, не дал ему в ебучку и не написал на него рапорт за произошедшее в подвале; а ещё — то, что там, в ванной, он как будто по-настоящему хотел… С-сука. Прекрати немедленно. В палатке они были вдвоём. Скоро должен был вернуться Прайс с последними указаниями и координатами — их ждала очередная краткосрочная миссия на Дальнем Востоке. Соуп пожевал губу. Напомнил себе, что завалить ебало, в сущности, всегда было лучшим из возможных выборов. Попытался взять себя в руки, переключиться на задание, заняться своей грёбаной работой. А вместо этого пробормотал: — Эй, элти? Гоуст поднял голову. Для миссии он сменил обычную чёрную балаклаву с рисунком на другую, с рельефной частью, имитирующей череп; иногда Соупу казалось, что это — настоящий, что этот жуткий белый элемент сделан из всамделишных костей. И он предпочёл бы, чтобы эта мысль была более стрёмной, чем горячей. — Я… — Соуп облизнул губы: под тяжёлым бесстрастным взглядом Гоуста он всегда немного терялся. — Я хотел поблагодарить тебя. За ту ночь. И, тут же покраснев ушами от двусмысленности формулировки, торопливо добавил: — Я про то, что ты позволил мне перекантоваться у тебя. Это было необязательно, я мог бы и домой уехать, но… спасибо. Гоуст кивнул. Соуп пялился на него ещё пару мгновений в глупом ожидании ответа, а потом, обозлившись на себя, отвёл взгляд и принялся затягивать ремешки бронежилета. Он как раз возился с последним, когда Гоуст тихо произнёс: — Забавная кличка. — Чё? — Соуп моргнул. — У кошки, — пояснил Гоуст, поднявшись на ноги и сделавшись теперь значительно выше сидящего Соупа. — В твоём духе. — А… — Соуп поперхнулся словами. Что он должен был на это сказать? Что нахрен вообще было отвечать на подобное? В общем, не сказал он ничего. Только сегодня и только сейчас, в прямом эфире: Гоуст ведёт себя как Гоуст, Соуп ведёт себя как осёл. Не пропустите. Соуп так и не нашёлся ни с ответом, ни с новой темой для разговора вплоть до самого возвращения Прайса. Гоуст, занявшийся проверкой боеприпасов, в развитии диалога участвовал примерно в той же степени, что и его винтовка. То есть никак.

***

— Итак, ещё раз пробежимся по исходным данным, — скучным тоном начал Прайс. Команда синхронно застонала, но он, не слишком-то впечатлившись их упадническим настроем, уверенно продолжил: — Наша цель в Пакистане — Фаррух Лафиз. Официальный род деятельности — производство запчастей для гражданской авиации. По данным разведки, Лафиз незаконно поставляет детали талибам. Задача — пробраться на склад в Кветте. Найти контрабандные запчасти. Уничтожить. Лафиза взять живым. Действовать будем скрытно, поэтому Уорм, — короткий кивок в его сторону, — сперва разберётся с сигнализацией. Постараемся провернуть всё незаметно и обойтись без перестрелок. Огонь по противнику открывать только в случае возникших осложнений. Читай: осложнения будут, готовьте жопы, проверяйте обоймы. — Почему этим занимаются не «морские котики»? — недовольно поинтересовался Роуч. — Вечно нас шлют в самую жопу, а этим все плюшки. — Разговорчики, сержант, — привычно отбрил Прайс. — Если вопросов не возникло, на выход. Он первым выпрыгнул из вертолёта. Пару мгновений все наблюдали за его стремительно уменьшающейся фигурой, ожидая, когда раскроется парашют, а затем последовали за ним. Соуп и Гоуст покидали вертолёт последними. Перед тем, как отпустить толстый металлический поручень, за который он держался, чтобы не оказаться снесённым потоком воздуха, Соуп посмотрел на Гоуста, столкнулся с его внимательными сощуренными глазами, ему отчего-то показалось, что Гоуст порывается что-то ему сказать… Но они бросились навстречу небу раньше, чем это что-то оказалось бы озвученным.