Парадокс

— Штирлиц, вам, наверное, одному не спится? — Отчего же, спиться я могу и один, — ответил Штирлиц и налил очередной стакан водки. © Народное творчество

      Краем уха слушая перепалку странной парочки, Гоббс мрачно разглядывал свой виски. Вдруг старик дернулся, поставил нетронутый стакан на стол и с испугом воззрился в угол паба. Губы его шевелились, будто он силился что-то спросить. Внезапно он вскочил и с удивительной для его возраста прытью побежал к выходу.       — Эй, а заплатить? — крикнул ему бармен, но тот лишь дернулся всем телом, будто его ударили током, и выбежал за дверь. Нарвин проводил его удивленным взглядом. Лила остро глянула на бармена.       — Ты не будешь его ловить?       — Черт с ними, с двумя фунтами, не такие уж большие деньги, — пожал плечами Дикси. — Я бы и сам угостил старика. Однако что-то тут неладное творится, помяните мое слово. В последнее время скорая сюда как на работу ездит. Ещё и военные приперлись, знаете, допрашивают всех. Меня вот тоже таскали в участок, задавали разные чуднЫе вопросы. Тут теперь каждый вечер шагу не ступишь, чтобы тебе жуткую байку не скормили: то эпидемия, то заговор правительства, то пришельцы…       — Скажите, мистер Дикси, а вы не встречали сегодня местного почтальона? — взял быка за рога Нарвин.       — Стенли? Вот уж кто сюда никогда не заходит. Если вам нужен Стенли, ловите его дома или на маршруте. Он же из этих… из СС — бармен хрюкнул.       Однако затянувшаяся пауза показала, что шутку никто не оценил. Оба пришельца весьма слабо разбирались в земной истории двадцатого века.       — Содружества Спасли, — пояснил он разочарованным тоном. — Трезвенники, язвенники, религиозники. Так обычно наши пенсионеры развлекаются, ходят там на собрания свои, библию читать. Стенли парень молодой, да с головой после аварии, видать, беда. Как в речку на машине съехал тогда, с тех пор ни капли в рот не брал.       Нарвин поморщился. Головная боль все усиливалась, и болтовня этого рыжего олуха действовала на усталый мозг как палец, скрипящий по стеклу. Нетронутая кружка пива стояла между ним и Лилой, которая свою осушила одним махом и теперь болтала языком не хуже бармена. Он уже, кажется, забыл, что именно она пыталась расплатиться валютой из другого века, и был готов поведать ей историю каждого жителя Готема.       — Сейчас у них, правда, и собираться-то почти некому. За последнюю неделю половина уехала.       — Уехала? Они отправились путешествовать? — промурлыкала Лила и щелкнула по боку кружки, намекая на добавку. Добавка материализовалась перед ней тут же.       — Путешествовать? — хохотнул Дикси, наклоняясь над стойкой, дабы яснее донести информацию до этой очаровательной дамы, заказавшей уже третье пиво. — Ну, можно и так сказать. Половина в больничку попутешествовала, а полковник наш вообще в последний путь — лежит теперь на Грингроув. Мор какой-то на них напал, не иначе.       Нарвина уже не хватало ни на ревность, ни на беспокойство, что он будет делать с пьяной воительницей Севатим. В таком состоянии он мог сконцентрироваться лишь на одной мысли. И мысль эта вдруг целиком захватила его внимание.       — Так значит, все пострадавшие были членами СС, — вдруг проговорил он, ни к кому конкретно не обращаясь.       — Чего? — Дикси удивленно повернулся к нему.       — Он имеет ввиду, что все, кому на этой неделе было плохо, принадлежат к тому сборищу трезвенников. Это так? — Лила опрокинула в себя третью кружку и просительно уставилась на бармена.       Дикси поскреб в затылке.       — Ну-у-у… вообще так оно и есть. Старушки наши, и Гоббс, и полковник, мир его праху, и ещё мистер Райли… вроде все на эти собрания ходили. А Вы чего этим, собственно, интересуетесь? — сузил он глаза. — Вы не с этими военными приехали случайно?       — Случайно приехали, — подтвердила Лила, соскакивая с табурета. — Хозяин, где тут у тебя уборная?       Дикси кивнул на зеленую дверь за стойкой, и она удалилась туда, кинув обеспокоенный взгляд на Нарвина. Тот почти лежал на стойке, обхватив голову руками, то ли в глубокой задумчивости, то ли опять в обмороке. Не ровен час, лопнет его огромная голова, и как тогда им всем быть? Сама того не сознавая, она давно связала в голове Нарвина и Войну. После ухода Романы он остался для нее последним островком стабильности из прошлой жизни. У него всегда был какой-то план. Он всегда знал чуть больше, видел чуть дальше. Это не мешало ему самому постоянно вляпываться в истории и бесконечно лажать, но в конечном итоге таймлордское чутье выводило его в нужную сторону. И если теперь оно ему откажет, то возможно это и будет настоящим концом гордого, древнего и мудрого своей древностью Галлифрея.       — Эй, парень, тебе худо? — голос Дикси пробился через пелену боли. Нарвин открыл один глаз.       — Голова болит, — с трудом проговорил он.       — Так глотни бальзама. Он у меня хороший, на травах, знаешь как лечит.       Дикси нырнул куда-то под стойку и вернулся с рюмкой чего-то бурого цвета. Нарвин с подозрением понюхал напиток. Пахло сильно, но приятно.       — Ты пей, а не мусоль — Дикси явно наслаждался ролью врача и был настроен вылечить пациента, хочет он того или нет. — Давай, она простуду на раз-два лечит, а уж твое похмелье…       Похмелье? За кого этот человек его принял, за алкоголика? Однако запах почти лекарственный. А в голову уже будто вонзился Рассилонов Жезл и поджаривает мозги. Ещё пару минут, и даже яд будет предпочтительней бездействия. Нарвин мысленно попытался помолиться Древним, из тех, что не очень подходили под определение кровожадных властолюбивых маньяков. Вспомнил, что будет, если кто-то из этих Древних реально его услышит. Передумал молиться. И единым махом опрокинул в себя рюмку.       Гоббс бежал по улице тяжелыми прыжками, сердце ухало, солнце било в глаза, слепило и жалило. Мысли метались как испуганные кролики. Куда идти, где спастись? Она опять пришла. Будто он не в пабе, а у себя дома.       — Опять лестницу не убрал, паршивец! Знаю я, чем ты у себя на чердаке занимаешься! Отец твой пьяница был, и ты не лучше!       Он потряс головой. Видение уже давно попало, а слова все продолжали звучать в ушах, как неснятая пластинка. Тогда она вот так орала, а потом вдруг захрипела, лицо стало синим, Китти осела на пол, и больше он от нее ничего не слышал. Врач в больнице уверил его, что она, скорее всего, умерла мгновенно. Он был не виноват, ведь так? Ну был он слишком пьян, чтобы дойти до телефона, и что? Разве б скорая успела доехать? «Отец твой пьяница, и ты не лучше». Хорошенькие прощальные слова, нечего сказать. И к кому теперь идти? Опять в больницу? «Когда в последний раз вы пили алкоголь, мистер Гоббс? Не лгите, Лоренс, я же помню вашу последнюю горячку!» Никто и не верит, что он уже пять лет в завязке. Выписал Хогг ему эти таблетки, а толку с них чуть. Разве что проглотить весь пузырек и, наконец, погрузиться в последний, спасительный сон. Без волнений, без стыда, без ее последнего крика. Да только ведь это грех…       Он поднял глаза. Над ним возвышалась темная громадина колокольни. Кажется, ноги сами принесли его в нужное место. На собрания после смерти Китти он ходил как на работу. Они помогали, давали опору. Надо поговорить с Коннисом. Кто еще поможет от всяких потусторонних сущности, как не человек божий?       Гоббс поднялся по беленому крыльцу и ступил под темные своды. На несколько секунд глаза после яркого солнца застило золотыми пятнами. Странно, чего так темно, день же на дворе. И свечки не теплятся…       На плечо его легла чья-то тяжелая рука.       — Преподобный? — позвал Гоббс.       — Я — а-гент 08576! Ты — а-гент 39542! Ты бу-дешсшсх мне под-чи-няться! Ты бу-дешь мне под-чи-нятьсхсрхя! Ты бу-дешхр-р-р мне под-чи-няться!       Нарвин сморгнул. Первое ощущение, будто в голове взорвалась сверхновая, прошло, и боль внезапно отступила. Она не исчезла совсем, затаившись где-то на периферии сознания, однако ж раскаленный обруч больше не стискивал лоб.       — Поразительно, — выдохнул Нарвин, уставившись на пустую рюмку. — Могу ли я просить вас показать мне этот напиток? Я обязан его исследовать!       — Ещё налить, что ли? — перевел для себя Дикси. — Да пожалуйста, хочешь, всю бутылку бери. Десять фунтов! — прибавил он, заметив радостный огонек в глазах клиента.       Вернувшаяся из туалета Лила застала спутника, обнюхивающего пробку, будто охотничий пес, учуявший куропатку.       — Поразительно! — повторил тот, втягивая ноздрями. — Этилгидрат, белки, углеводы… Он отхлебнул прямо из объемистой бутыли, стоящей перед ним — кажется, какие-то растения… Оно не должно так работать. Но оно работает!       Медленно напивающийся Нарвин — это весьма забавное зрелище, Лила знала это по опыту, хотя и весьма редкому. В другое время она бы с удовольствием за этим понаблюдала, но сегодня их ждало дело.       — Нам пора, — коротко объявила она, потянув его за рукав. — Проведешь свое исследование в другой раз.       — Ты не понимаешь! — Нарвин соскользнул со стула, успев цапнуть со стола честно оплаченное лекарство. — Голова больше не болит! Алкоголь вылечил мигрень! Я не видел такого ни в одном справочнике!       — Справочники ваши, небось, всякие трезвенники пишут, типа нашего СС, — хохотнул Дикси, любуясь обычным для этого места спектаклем «не позорь меня, пошли домой». — А настоечка моя очень полезная. Если, конечно, меру знать.       — Поразительно… — в третий раз повторил Нарвин, прежде чем Лила вытащила его за дверь.       Они шли по залитым солнцем улочкам и, разумеется, спорили.       — Ты и трезвый невыносим, а в таком состоянии бригадир раскусит тебя как орех.       — Кто-то, если не ошибаюсь, выпил больше меня.       — Это было пиво! И, в отличие от некоторых, я пить умею.       — И, несомненно, считаешь это достойным талантом. Прекрати меня отчитывать, дикарка. Ведешь себя будто… мать.       — Когда мужчина племени Севатим говорит «ты мне не мать», значит, он перебрал сока улу-улу и соображает не лучше младенца!       — Ну сравни ещё меня с ди… ай, Пандак! — Нарвин охнул и схватился за голову. Боль внезапно вернулась с утроенной силой и вгрызлась ему в виски. Он закрыл глаза, но облегчения это не принесло. Лила, немедленно проглотив очередную убийственную колкость, подставила ему плечо и закрутила головой в поисках ближайшего тенька. Впереди она заметила знакомую церковную башню. Доведя Нарвина до крыльца, она постучалась в закрытую дверь. Никто не ответил. Лила толкнула дверь, и та отворилась, открывая прохладную густую темноту. Впереди едва угадывался ряд скамеек. Усадив таймлорда на ближайшую, она выскочила наружу. Где-то здесь был колодец. Мокрая повязка, вот что сейчас нужно. Лила присела на корточки и, недолго думая, оторвала кусок от туники.       — Мисс Лила? — окликнул ее знакомый голос. Подняв голову, она заметила над церковной оградой лицо бригадира.       — Что-то случилось?       — На… Доктору плохо! — рявкнула та, налегая на колодезный ворот. — Мне нужна холодная вода.       Стюарт отреагировал мгновенно. Буркнув в рацию, что прибудет позже, он спешно прошел по дорожке к колодцу и помог Лиле вытащить ведро. Вдвоем они перелили часть в стоящую рядом бутыль и понесли ее в церковь. Там было так тихо и темно, что бригадир невольно понизил голос до шопота.       — Доктор, что с вами? Опять пострегенерационный шок?       Нарвин потряс головой.       — Это… это что-то… мне кажется, это…       Дальнейшее воспринималось им будто во сне. Вот Лила кладет ему на лоб смоченную ледяной водой тряпку. Голову вдруг будто охватывает огнем. Он слышит чей-то дикий крик и понимает, что кричит он сам. Нарвин успевает заметить, как из темноты выступает чья-то фигура. Последнее, что он слышит: «Ис-точ-ник най-ден!»       «Ты не посмеешь! Я запрещаю», — голос отца гремит в ушах, отдаваясь страхом где-то в желудке. Когда-нибудь он научится встречать его скандальные выпады спокойно? Уже позади академия, Корея, флот и лондонское вторжение механических йети. Кажется, видел такие ужасы, что господин Хичкок должен бегать за ним с блокнотом. А перед сухим старичком с паучьими лапками теряется как школьник. В детстве мисс Остин, гувернантка, вечно читала ему на ночь из Библии, в основном про всякие казни, что бог насылал на людей. Ночами после этого ему снилось огромное облако, разящее молниями, саранчой или лягушками — зависело от содержания очередной сказки на ночь. А на облаке было лицо отца, с его аккуратно подстриженной бородой и льдисто-голубыми глазами, смотрящими прямо в душу. Теперь борода седая и неаккуратно топорщится, черты лица заострились, морщины углубились. Рак сожрал отца чуть ли не наполовину, но взгляд ни на йоту ни смягчился. Льдинки режут тебя насквозь, только попробуй встретить этот взгляд. А уж чтобы возражать этому громовому голосу, нельзя и подумать. Однако он пытается:       — Отец, ты не понимаешь. Если не создать альянс сейчас, потом будет поздно. Когда…       — Поздно стало тогда, когда ты связался с американцами! В обход министерства! Генерал Кавендиш мой ближайший друг, как прикажешь теперь в глаза ему смотреть?       Голос отдается во всем теле, грохочет, будто они не в больничной палате, а в железной бочке. Голос резонирует в стенках черепа, от него ноют зубы и сердце ухает в пятки. Он хочет сказать, что генералу Кавендишу уж точно не доведется посмотреть отцу в глаза, ибо генерал Кавендиш был убит в первые дни вторжения. А остальные члены кабинета на все его доводы и выкладки лишь отмахиваются, предпочитая списать весь прошлый год на коллективную галлюцинацию. Решившись на разговор с ООН в обход министерства он понимал, скольких влиятельных врагов нажил, и был готов к последствиям. Но только не к этому разговору.       — Это предательство, ты понимаешь, дурень?       — Это всего лишь совместная работа с союзниками. Женева…       — Грязный коммунистический треп! У Англии два союзника: армия и флот, уж ты-то должен это знать. Я думал, что воспитал тебя правильно…. — он вдруг затихает и обмякает в кресле.       Сейчас прибежит медсестра, сделает укол. Завтра ему позвонят из больницы и спокойным голос принесут свои соболезнования. А перед его внутренним взором опять всплывет лицо, изрезанное морщинами, с капельками слюны на подбородке, с ужасными глазами-прожекторами. Но почему он видит его сейчас? Он стоит в палате, отец недвижим, но голос продолжает греметь, не понятно, правда, откуда он звучит. Олух царя небесного, как ты посмел, предатель, негодный мальчишка, опять бегал гулять после заката, Мэри, он опять дразнил собак, его надо выпороть, Мэри, где мой ремень, негодный мальчишка, хулиган, ничего путного из тебя не выйдет, глаза светят синим, режут, будто сабля, не отвернуться, не сбежать, ты будешь подчиняться мне, ты мой сын, ты будешь мне подчиняться, ты будешь мне подчиняться, подчинись, и все кончится, подчинись, и боль уйдет, подчинись, подчинись, подчинись, подчинись…