Парадокс

Умников как-то Готэмских трое В корыте заплыли в открытое море, И если бы крепче корыто попалось, То песня б длиннее моя оказалась. © Народное творчество, пер. nityanica

      С утра в полицейском участке грустно и тихо. Лила без энтузиазма болтает ложкой в любезно принесенном капитаном чае. Кажется, в отсутствии Джо Йейтс решил времени даром не терять. По крайней мере, Нарвину он чая не предложил. Впрочем, тот этого даже не заметил. Нарвин напряженно выслушивает доклад бригадира. У того вид тоже неважный. Неудивительно, за одно утро получить от двоих членов личного состава, трясущихся и с белыми как мел лицами, просьбы об увольнении. Не нужно было тащить сюда новичков, так и знал, что хорошим это не закончится.       — Ну и что вы обо всем этом скажете, Доктор? У нас нашествие духов или этому всему есть какое-то рациональное объяснение? — устало потребовал он, заметив, что таймлорд его практически не слушает.       Нарвин вздрогнул и отвел глаза от мрачно разглядывающей чашку Лилы. Остаток ночи прошел скверно. Она плакала, ругалась на небесных духов или инопланетян, кто ещё там смеет шутить такие шутки с воином Севатим. В конце концов она просто легла и молча смотрела до утра в потолок, под которым метались испуганные ее взрывом бабочки. Ему оставалось только просканировать место, где, по уверениям, Лилы только что стояла Вига. Прибор молчал. Лила теперь тоже молчала. Голова ныла, и желания разбираться хоть в чем-нибудь не было совершенно. Он вздохнул.       — Пока я могу сказать только, что в этой деревне произошло что-то, чего не должно было происходить.       Бригадир фыркнул.       — Дедукция, конечно, ваш конек, но хотелось бы поконкретнее.       — Поконкретнее можно будет сказать, когда мы выясним, что здесь случилось. Пока что я смог обнаружить громадное парадоксальное поле, на пятьсот блиновицов, не меньше. Тахионные частицы…       — Духи не копаются в головах, — внезапно громко произнесла Лила, со стуком поставив чашку на стол. Половина чая оказалась на столешнице, но никто не обратил на это внимания.       — Что ты имеешь ввиду? — удивился Нарвин.       — Сегодня ночью я слышала то, что много раз слышала до этого. Те же слова, тот же голос… будто кто-то записал ее на эту… камеру. И показал мне!       — Ты имеешь в виду, — осторожно начал Нарвин, — что кто-то будто точно воспроизвел то, что ты помнишь?       — Я уже встречала созданий, что способны на кражу памяти. Они называли себя молаи, воровали чужие воспоминания, потому что война не оставила им собственных. Тогда я и бриг… — она осеклась. Чертовы путешествия во времени! Бригадир ведь не должен знать, что она встретила его куда раньше, чем он ее. Нарвин быстро сообразил, из-за чего возникла пауза, и живо взялся отвлекать бригадира теоретическими выкладками. Спустя пять минут, когда количество непонятных слов достигло пятисот, а бригадир уже выглядел совершенно несчастным, в соседней комнате зазвонил телефон. Заглянувший в дверь Бентон сообщил, что звонят бригадиру, и тот, радостно извинившись, сбежал. Проводив его взглядом, оба вздохнули с облегчением.       — Как ты? — Нарвин сел рядом с ней, едва не угодив локтем в разлитый чай.       — Не волнуйся обо мне, таймлорд, — Лила раздраженно дернула плечами. — Лучше скажи, как твоя голова. Она нас сюда завела, и она нам необходима, чтобы выбраться отсюда.       Тон был жесткий, но это определенно была забота. Лила заботилась о нем. Нарвин кашлянул.       — Моя голова разваливается уже второй месяц, однако это не мешает ей думать. И сейчас она думает, что ей не помешает свежий воздух.       — И куда ты пойдешь?       — МЫ пойдем в деревню. Я буду думать головой, раз уж она нам необходима. А ты — выслеживать местного почтальона. Что-то мне подсказывает, что он не просто так отказался с нами общаться.       Бригадир неприязненно посмотрел на телефонную трубку. Мало им мертвецов, теперь ещё раненые пошли… побежали. Звонок доктора Хогга был совершенно некстати. С другой стороны, ведь нашли его неподалеку от деревни. А что если…       — Из больницы сбежал пациент — пояснил он на недоуменный взгляд Бентона. — Доктор Хогг уверяет, что он в таком состоянии даже ползти бы не смог, однако вылез в окно, будто здоровый. Хогг позвонил сюда, потому что неделю назад его нашли в лесу около этой самой деревни.       — Полагаете, это связано с нашим делом?       — Может, и не связано, но съездить проверить не помешает. Мне не понравились слова, которыми доктор описал появление этого пациента.       — Это какие? — удивился сержант.       — Упал с неба.       Оставив Бентона возиться с казенной камерой и прочим оборудованием, бригадир заглянул в соседнюю комнату.       — Доктор, вы… — он обвел взглядом пустую комнату. — …Вы опять исчезли.       Он философски вздохнул. Зная Доктора уже несколько лет, он не сомневался, что тот выскочит в самый подходящий (или не подходящий) момент. Главное — ни в коем случае этого не ждать.       Если верить местным путеводителям, то примерно 150 лет назад произошла историческая встреча первого готемского туриста с первым попавшимся ему на глаза готемским аборигеном. Турист восторженно вопросил аборигена: «Скажи, мой добрый человек, это и правда Готем?» Что ответил ему собеседник, история не сохранила, но с тех пор туристы в Готеме не переводились. Их привлекала средневековая легенда о горожанах, которые притворились сумасшедшими и тем самым оставили своего короля в дураках. С недавних пор появился какой-то новый подвид, шелестевший журналами на деревенских лавочках и задающий странные вопросы, навроде: «А откуда у вас по ночам виден Бэт-сигнал?». Турист может быть каким угодно чокнутым, рассуждали местные, однако он платит деньги. А с деньгами любая странность превращается в эксцентричность. Турист платит деньги, когда ему интересно, это жители тоже довольно быстро сообразили, поэтому они изо всех сил старались быть интересными. Трудно было найти дом в деревне, не украшенный либо козьими рогами, либо деревянной кукушкой. Один из трёх пабов в деревне так и назывался — «Кукушкин куст». Над барной стойкой последний владелец заведения повесил игривую надпись, почерпнутую им из газеты: «Мы все здесь немножко сумасшедшие». До последней недели мистер Гоббс не осознавал, насколько он ненавидит эту надпись. Ярко-алые готические буквы будто отпечатывались в мозгу, стилизованная кукушечья голова, украшающая первую букву, нахально впивалась в него насмешливым взглядом. Что, Лоренс, взяло тебя, старый дурень? Отец в твоем возрасте уже под себя ходил, да по кровати воображаемых домовых ловил. Очень ему почему-то домовые докучали, красные такие, мохнатые. Потом у папаши под подушкой нашли бутылку скотча, и нашествие домовых прекратилось. Выпивка клятая, все от нее. Но ведь он же был чист! Ни капли все это время. Неужели все зря?       — Эй, Гоббс, никак тебя к нам занесло? Что, решил бросить наконец своих трезвенников? Или у ваших сегодня выходной?       Дикси, бармен «Куста», с ухмылкой хлопнул его по плечу. Гоббса передернуло.       — Виски налей, — процедил он хмуро, всем видом намекая, что разговаривать не расположен. Дикси пожал плечами. Хороший бармен не лезет в душу клиента, если он сам не решит ее излить, конечно. Главное поймать момент между излитием души и желудка и успеть выпроводить гуляку за дверь. Если Гоббс намерен сидеть бирюком, это его право.       Колокольчик на двери звякнул. Дикси и Гоббс с интересом уставились на пришельцев. Парочка, что и говорить, была весьма необычная. Хмурого вида дядька небольшого роста в чуднОй куртке пингвиньей расцветки крутил головой во все стороны, будто он не в паб пришел, а в зоосад, и размахивал отчаянно пикающим приборчиком, похожим на помесь пульта от телевизора и картофелечистки. Высокая дамочка, зашедшая за ним, с медно-рыжими волосами и в желтой тунике а-ля хиппи, была не первой молодости, но все ещё весьма привлекательна. На кожаном поясе болтался чрезмерно длинный нож. В женщине с первого взгляда чувствовалось нечто огненное, даже хищное. Гоббс ощутил внезапное желание поправить воротничок. Парочка увлеченно ругалась, никого кругом не замечая.       — Доктор всегда говорил: там, где пьют, там языки развязываются.       — Здесь нет и следа поля, вряд ли кто-то из них сюда даже заходил!       — Нам не поле нужно, а информация.       — Информацию я… — мужчина запнулся, разглядывая прибор — Однако, след присутствует.       Он помахал своим пультом над столиками. Приборчик издал противный писк. Дикси решил, что пора и честь знать.       — Что будем пить, уважаемые? — он нарочито постучал стаканом о стойку. Оба уставились на него.       — Пить? — мужчина скривился, будто ему предложили пригубить тараканьей отравы. — Нет, благодарю, мы лишь…       — Два пива, хозяин, да самого лучшего! — его рыжая спутница молниеносно подскочила к бару и шлепнула на стол монету. Сидевший за стойкой Гоббс окинул ее взглядом, и челюсть у него отвисла. Он видел золотой викторианский соверен, даже в руках держал, когда отец был на работе и не видел, что кто-то тянет загребущие детские пальчики к его обожаемой коллекции. Но что б кто-то платил им за пиво в 1972 году…       — Э-э-э-э, — протянул Дикси, разглядывая монету, — я такое не могу в кассу положить.       — Но это золото! — женщина агрессивно подалась вперед, вырвала монету у хлопающего глазами Дикси и демонстративно попробовала ее на зуб. — Видишь? Без обмана.       — Мисс, я не ломбардом управляю, а пабом, извините, но…       — Вам подойдет «Американ Экспресс»? — мужчина вмешался, помахивая карточкой. На секунду Гоббсу показалось, что изображение на ней плывет. Он сморгнул. Да нет, карточка как карточка: цифры, буквы, изображение центуриона.       — Благодарю, сэр, — кивнул Дикси. — Какое пиво предпочитаете?       Тот пожал плечами.       — Лучшее.       От деревни до леса минут пять ходу через холм. С опушки как на ладони видна деревня с веселыми разноцветными крышами и темная башня церкви, будто огромный гвоздь посреди канцелярских кнопок. Мягкий ветерок треплет зеленые листочки осин, весело шепчет разнотравье на опушке, бурчит что-то себе под нос серебристый родничок, бьющий из-под корня большого дуба. Единственный след цивилизации в этой Аркадии — небольшой кованный заборчик кругом родника, да медный ковшик, висящий на зубцах. Вернее, он был единственным до прошлой недели. Теперь к нему добавился ещё уродливый выжженный след, тянущийся до самого заборчика. Трава на том месте превратилась в пепел, от нее до сих пор тянуло паленым, с каким-то металлическим привкусом. Бригадир опустился на корточки, разглядывая темное пятно. Где-то он уже видел такие следы, пусть и меньшего размера. И запах знакомый.       Йейтс неподалеку разговаривал с Пеггом, который не жалел слов для описания происшествия, а заодно и всей летописи Готема за последний месяц.       — Мы значит думали, ну точно метеорит, гул такой, полнеба осветило, грохнуло, аж у меня чайник на пол брякнулся. Ну мы и пошли, я да констебль Фрост, он сейчас к невесте уехал в Глазго, у них там переписка, знаете, прямо как в книгах бывает. Ну вот, приходим мы на место, а там вот такой столбище дыма так и валит, я значит говорю, Ник, говорю, а ну как это бомба, а он мне, какая бомба, мы ж не воюем ни с кем, а я говорю…       — Так что вы увидели на месте аварии? — Йейтс решил наконец продраться через лес описаний к сути.       — Так я говорю, дымище такой, что глаза ест. Вот он схлынул немного, мы к краю опушки-то подошли, слышу — никак стонет кто. Да так хрипло, как не человек вовсе. Ну, думаю, кончается совсем. Вид у него конечно — кебаб кебабом был, а уж запах — как покрышка горелая. Мы его даже трогать не стали, я сразу в госпиталь звонить побежал, Фрост его тут охранять остался. Я значит из участка стал звонить, а там такая на проводе старая…       — Кроме пострадавшего что-нибудь здесь нашли? — капитан твердо держал поводья рассказа, не давая свернуть с дороги. — Обломки самолета или что-то в этом роде?       Констебль помотал головой.       — Специально с утра все обшарили — ни единого болтика. Из города приезжали тоже, сам суперинтендант Джонсон, главный наш, говорят, никаких сведений о пролетавших ночью самолетах, вертолетах не было, черт его знает, откуда он сюда свалился. А живучий однако, доходяга. Ник говорит, я как ушел, так он вдруг возьми, да и начни ползти. Тот его значит успокаивает, не двигайтесь, мол, сэр, вам нельзя, сейчас врачи приедут, а он только шипит чего-то и полезет, почти до заборчика долез, до родника значит. Ну констебль решил, мол, ему попить охота. Открыл калитку, набрал воды, хотел ему поднести, а тот раз — и мордой прям в источник. Так его и забирали, прямо из-под дуба. Он ещё все шипел что-то, прям не человек, питон какой-то.       — А вы случайно не уловили что-то конкретное в его речи, констебль? — вклинился в разговор бригадир, выпрямляясь. — Хотя бы одно слово.       — Слово-то… — задумался констебль. — Да почитай, что и ничего толкового… А не! Сержант мне потом такой, мол, совсем бедняга от боли трюкнулся. Я ему значит: «Как вас зовут, сэр?» А он мне: «Уничтожить!». Бред как есть.       Фотографирующий пятно Бентон чуть не уронил треногу. Йейтс шумно вдохнул. Бригадир поджал губы. Запах, следы, знакомое слово — теперь все начало складываться в понятную картину. И эта картина ему совершенно не нравилась.