Where the Rabbit Stops to Rest [Где кролик останавливается, чтобы отдохнуть]

      Есть жертвы, которые помнят. Жертвы, которые просыпаются с криком, жертвы, которые больше не могут смотреть на места или людей прежним взглядом, жертвы, которые проводят мгновения между воспоминаниями, чувствами и повторениями, снова, снова, и снова. Жертвы, которые, если бы их спросили, сказали, я бы отдал все, лишь бы забыть.       Есть жертвы, которые помнят. А есть жертвы, которые забывают.       Мне никогда не было больно, говорят они, дрожа. Меня никогда не трогали. Меня никогда не били. Никогда ничего не происходило. У меня была хорошая жизнь.       Они вздрагивают от громких звуков. Они ощущают грубые прикосновения рук любимых людей, но у них нет воспоминаний, на которые можно было бы опереться. Это раки-отшельники, которые оказываются в незнакомых раковинах, раковинах, которые существовали, раковинах, у которых есть истории, но они не знают, не вспоминают и не осмеливаются думать о том, откуда взялись трещины. И со временем эти жертвы могут начать говорить, по-моему, во мне чего-то не хватает. Со временем эти жертвы могут обнаружить, что говорят:       Я бы отдал все, лишь бы вспомнить.

***

      Натаниэль просыпается в багажнике полицейской машины.       Он ранен и связан. На нем наручники…       Руки Нила прикованы к изголовью кровати, а Рико сидит у него на груди, откидывая волосы со лба и орудуя ножом…       Запястья Нила прикованы наручниками к сиденью машины, когда Лола прожигает его руки, и он чувствует запах собственной опаленной плоти…       Нил просыпается от ужасного сна и потирает свои не покрытые шрамами запястья, чувствуя боль если не наяву, то в мыслях…       Кларисса говорит: давай, попробуй еще раз. Сет говорит: Давай же, сломай мне нос. Сломай мне нос.       …и Лола прижимается к нему. Она обвилась вокруг него, и хотя для него это было несколько месяцев назад, он знает, что в этом мире прошло всего несколько минут с тех пор, как она провела ногтями по его губам, говоря, как он так похож на своего отца.       Натаниэль исчез. Натаниэля не было, он жил в другой реальности несколько недель, может, месяцев, кто знает, как долго, но он был в лагере, он был в безопасности, он был в самом прекрасном чистилище, какое только можно вспомнить…       Но теперь он здесь.       Он помнит. Он помнит. Он помнит все это.       Песок и экси. Прыгают камни и стучат палки. Живет в домике Гермеса и в общежитии. Смерть Сета, жизнь Сета, и снова смерть Сета, не что иное, как кусок гипса в постели с рыданиями Эллисон, раздающиеся в воздухе.       Сломай мне нос.       Он помнит Эндрю, обе его версии, каждую из них. Помнит Эндрю, который закрывал ворота, Эндрю, который курил сигареты, Эндрю, который не смотрел на своего брата, когда тот садился в автобус, и Эндрю, который поцеловал его на пляже, Эндрю, который встал на пути адской гончей, Эндрю, который восстановил храм ради восстановления взаимоотношений и…       И Натаниэль плачет. Он лежит в темноте с Лолой, которая обвилась вокруг него, как змея, и он плачет; не из-за боли в руках, хотя боль есть; не из-за страха перед отцом, хотя страх есть; не из-за тоски по дому, хотя тоска по дому есть. Он плачет, потому что на мгновение ока оказался в безопасности, там, где никто, даже монстры, скрывающиеся в лесу, или гарпии, пикирующие на деревья, не могли причинить ему вреда. И он отказался от этого. Отказался.       У него это было. И теперь у него нет ничего, кроме воспоминаний, он хотел бы крепко сжать воспоминания в своих избитых руках и уберечь их, но он не может, потому что его руки связаны за спиной, ноги скованы наручниками на лодыжках, и его везут на казнь.       Он помнит, как целовал Эндрю на песке, его слезы оставляют мокрое пятно на полу багажника.       Машина останавливается, и его вытаскивают, Лола выпрыгивает сразу за ним. Она тут же оказывается рядом, вглядывается в его лицо, слизывая дорожки слез с его щек.       — Мне показалось, я почувствовала, что ты плачешь, — говорит она, прижимаясь к его коже.       Его затаскивают в дом, где он провел свое детство, спускают в подвал, и резко сталкивают с лестницы. До этого вся боль Лолы была притуплена, но этого достаточно, чтобы все снова вспыхнуло. Тело Натаниэля становится очагом Рене, и каждый дюйм его кожи ощущается так, словно стал жертвой копья Клариссы. Он помнит уроки фехтования с Клариссой, помнит, что было потом. Помнит направляющее прикосновение Сета, его простые объяснения. Нет, попробуй еще раз.       Сломай мне нос.       Ромеро находит его у подножия лестницы и, расстегнув наручники с лодыжек, пинает прочь. Он не снимает наручники с запястий.       Натаниэль встает на колени, изо всех сил стараясь сохранить равновесие. Ромеро снова пинает его, и…       он падает на свою койку в лагере, слегка подпрыгивая.       Он сильно ударяется о бетонный пол. Его лицо кровоточит.       Эндрю так нежно держал его лицо.       Дверь наверху лестницы отворяется, и входит его отец. Спускается. Босые ноги…       Босые ноги в каноэ, босые ноги на песке, босые ноги запускают в носки и теннисные туфли, чтобы он мог выскользнуть навстречу Эндрю в темноте ночи.       Натаниэль не знает, что произойдет дальше, только то, что будет больно, он все еще истекает кровью.       Они не могут причинить нам вред, говорит Эндрю, это место хочет, чтобы мы были в безопасности.       Натаниэль не в безопасности и…       Все в порядке. Теперь ты в безопасности.       Натаниэль не в порядке.       ДиМаччио отдает Мяснику топор, который тот держит, взвешивает в руке, рассматривает. ДиМаччио отдает мяснику тесак…       Сломай мне нос.       …по которому тот ударяет, проверяя остроту лезвия. Оно проникает под кожу, и Мясник машет большим пальцем, слизывая крошечную капельку крови.       — Из-за тебя я потерял гораздо больше крови, чем сейчас, — говорит он своему сыну, избитому животному на полу, которое он собирается разделать на мясо. — Лола, как думаешь, с чего мне начать?       Дверь на лестницу распахивается, и появляется Эндрю.       Нил наблюдал с дерева. Ники и Эрик только что ушли. Выбегает Эндрю, бросает нож, затем еще один.       Ножи попали в ДиМаччио, Ромеро и в Лолу.       Бросает еще.       Разве у Эндрю было не два ножа?       На этот раз у Эндрю больше ножей.       «Какой идиот оставит свой меч в реке?»       Цитаты неправильные, НатаниэльНилНатаниэль неправильно их помнит. Он ничего не помнит правильно, и никогда не помнил.       Ромеро, Малкольм и Лола падают. Мясник кричит в ярости, и Эндрю там, они дерутся, дерутся быстро, Эндрю ходил на боевую подготовку, Эндрю обучался у Аннабет, обучался у детей Афины и Ареса, полубогов, которые были на войне, Эндрю прошел обучение, и Нил тоже, но на Ниле все еще эти чертовы наручники…       Эндрю обезоружен, затем он истекает кровью, затем Мясник обезоружен, Эндрю все еще истекает кровью, которая хлестала, наводила ужас, все, что Нил видит — это красный.       Иногда по ночам костер горел так ярко.       Мясник обезоружен, но он крупнее, поэтому швыряет Эндрю в угол с такой силой, что голова Эндрю ударяется о стену и падает. Все еще жив, все еще в сознании, но не в состоянии сопротивляться.       — Папа, — говорит Натаниэль.       Он прыгнул на адского пса, хотя был безоружен, просто попытать удачу, чтобы спасти Эндрю.       — Папа, — громче говорит Натаниэль, и теперь встает. Эндрю никуда не уйдет, поэтому Мясник поворачивается к нему.       — Я собираюсь разрезать тебя на куски, — произносит Мясник. — И когда я закончу, я оставлю ровно столько, чтобы ты мог посмотреть, что я сделаю с ним.       — Папа, — говорит Натаниэль.       Это было таким облегчением — оказаться сыном Гермеса. В течение нескольких недель Нил был кем угодно, только не Веснински.       Его руки ощущаются как стена из лавы, а сердце — как храм Аида глубокой ночью, пустой, покрытый коркой грязи и наполненный горем по всем, кто когда-либо был потерян, такой маленький, такой черный и переполненный, абсолютно переполненный горем, переполненный гневом, что случается, когда детей отправляют на войну, Натаниэль разбил кулон, и мир взорвался, почему мир взорвался, почему он задавал так много вопросов? Почему он не мог просто любить, обнимать, танцевать, петь, целовать и забывать? Почему он просто не мог позволить себе забыть?       Натаниэль стоит, Мясник хватает его за наручники и дергает так сильно, что у него ноют плечи. Он разворачивает его, и Нил ударяется о стену, сползая на пол. Натаниэль встает, не понимая, что делает, но бросается на отца, руки все еще связаны за спиной, отец снова хватает его за наручники и снова бьет. Натаниэль в отчаянии кричит сквозь зубы, стараясь на этот раз не упасть, но инерция слишком велика, и он врезается в стену, теряя сознание. Его отец играет с ним. Он истечет кровью.       Натаниэль снова встает.       Аннабет сказала, что Перси стоил своей жертвы.       Натаниэль встает.       — Правильно, продолжай бороться, — насмехается над ним отец. — Будет скучно, если ты этого не сделаешь, — он хватает наручники Натаниэля, притягивает его ближе…       Сломай ему нос.       Готовится задушить его, или ударить, или снова развернуть…       Сломай ему нос.       И Натаниэль извивается, вспоминая руки Клариссы, вспоминая голос Клариссы…       Ты можешь лучше       Попробуй еще раз       Вспоминает голос Сета       (Сет мертв уже несколько месяцев, а Нил даже не плакал, когда тот умер)       Сломай ему нос       И Натаниэль запрокидывает голову. Натаниэль извивается, дергает, запрокидывает голову и ломает       Его       Блядский       Нос.       Отец отпускает его и, спотыкаясь, отступает назад. Натаниэль перепрыгивает через наручники, вытягивая руки перед собой. У него есть свободная секунда, поэтому он смотрит на Эндрю, который все еще в сознании, но стоит на коленях в углу, пытаясь остановить кровотечение.       Натаниэль не может этого сделать.       Эндрю смотрит на него, лицо залито кровью. Это тот же Эндрю с корта и тот же Эндрю из лагеря. Этот Эндрю назвал его несбыточной мечтой, а тот Эндрю сказал запиши все, что вспомнишь.       Так вот сейчас Эндрю говорит:       — Вспомни адскую гончую. Эти монстры ненастоящие. Они не могут причинить тебе вред.       За всю свою жизнь Натаниэль ни разу не противостоял отцу. Он был слишком большим монстром, которому невозможно было дать отпор.       Но когда Натаниэль был в лагере полукровок, он сражался с настоящими монстрами. И если Эндрю хватило смелости противостоять адскому псу с уверенностью, что он не пострадает, то Натаниэль мог сделать то же самое со своим отцом.       — Ты маленький ублюдок… — говорит отец, подходя к нему, и Натаниэль поднимает топор с земли. Он замахивается им под углом так, что по черепу отца ударяет не острый край, а тупая, тяжелая сторона. Он замахивается им, как ракеткой экси.       Его отец падает.       Не мертвый, просто оглушенный. Это не имеет значения. У Натаниэля в запасе еще несколько ударов, и он использует их, поднимая топор над головой и резко опуская вниз.       Натаниэль помнит лагерь, печенье, огонь, кровь, поцелуи, экси, общежитие, вечеринки, пиво, крекеры, Рико, он помнит, помнит, помнит, помнит, он помнит, как его отец разрезал человека на куски, когда он был ребенком в Эверморе, и теперь он воспроизводит это. Когда его отец умирает, разрубленный на куски топором Натаниэля, умирает и сам Натаниэль. С каждым взмахом топора Натаниэль раскалывается, буква за буквой, мгновение за мгновением, пока не становится так, как если бы у Мясника никогда не было сына, так, как если бы Натаниэля Веснински никогда не существовало. Потому что, когда Натаниэль роняет топор, его задача выполнена, жизнь продлена, и ничего не осталось…       кроме Нила. ***       Нил помогает Эндрю остановить кровь, насколько это возможно, руки все еще в наручниках перед ним. Затем появляются копы, заполняя комнату и с отвращением отшатываясь.       Нила увозят в тех же наручниках, которые надел на него отец, запихивая на заднее сиденье скорой помощи, как в полицейскую машину. Эндрю помещают в другую машину скорой помощи.       И все это время Нил едет с закрытыми глазами…       Вспоминая пляж.