Будь моим смыслом

«Вот всыпать бы тебе ремня! Чтобы ещё пару дней сидеть не мог на том самом месте, на которое ищешь приключения!» — думает раздраженно Андрей, глядя на беспечно дрыхнущего под махровым одеялом в тигровую полоску Костика. Вот ведь дурень! Всех взбаламутил, мать вон чуть до инфаркта не довел, с самим черт знает что случится могло, и всё из-за детских обид. Ну и дурак! Двадцать лет человеку, а ума так и не нажил. Но потом Князь вспоминает свои двадцать лет, и что сам творил по молодости по дурости, и меняет гнев на милость. Да, накосячил пацан знатно, но с другой стороны, ведь и слава богу, что всё закончилось вот так! А если бы и правда кто его похитил, или в темном переулке каком шею свернул, или чего ещё похуже? Все-таки лучше зазря побеспокоиться, чем действительно обнаружить потом, что беспокоились не зря. А так нашёлся балбес? Нашёлся! Живой и здоровый? Так точно! Ну вот и ладушки-оладушки! Как говорится, хэппи-энд, пусть и такой несколько омраченный предстоящим разбором полётов и Мишиным нервным срывом. Но ведь могло быть и хуже, намного хуже, так что стоит сказать спасибо хотя бы за то, что не стало. В любом случае суетливая, конечно, выдалась ночка. Хорошо хоть, что завтра, а точнее уже сегодня, у Андрея выходной. Спать хочется страшно. А уж каково было Мише, даже не хочется и представлять. Вон даже во сне до сих пор хмурится бедный. Андрей подходит тихо и осторожно, боясь потревожить чужой сон, поправляет одеяло, укрывая острое Мишино плечо. Не удержавшись, он скользит невесомо кончиками пальцев по мягкой, прохладной, как мрамор, щеке, заправляет бережно за ушко прядь волос, чтобы не мешались, и вздрагивает, тут же отстраняясь, когда слышит чужие шаги. ***** — Твой что ли, получается? — кивая себе за спину спрашивает Андрея вышедший его проводить Алексеич, когда вдвоем они курят на крыльце. — Да если бы! — отзывается Андрей со вздохом. — Сложно всё пока, дядь Мить. — И чего же сложного такого? — хмурится старик и поглядывает на собеседника своего ох как неодобрительно, мол вечно вы, молодёжь, всё усложняете. Андрей затягивается глубоко и тут же кашляет, втянув слишком много дыма. — Да ты ж, дядь Мить, сам всё видишь! — отвечает он хрипло. — У Миши вон сын взрослый, карьера успешная, своя квартира с евроремонтом, и в жизни он всего добился сам, потому что сильный, талантливый, смелый. Он вообще вон артист, звезда театральная. У него поклонников знаешь сколько? Ну разве я ему нужен? Алексеич только хмурится сильнее от такого ответа и бормочет недовольно: — Ишь умный какой! А самого Мишу спросить не хочешь, нужен ты ему или нет? Ну неужели ты слепой такой?! Даже я увидеть успел, как он за тебя держится. Не руками держится, душой. Ты в глаза бы глядел ему почаще! У него же глаза так и умоляют о помощи, он уже совсем из сил выбился один во всём этом барахтаться! А ты говоришь поклонники… — дядь Митя машет рукой эдак искренне горестно, по-старинке, как раньше шапку с головы срывали. — Может я чего в вас, молодёжи, не понимаю, — говорит он, тяжко вздыхая, — но уж в одном точно не ошибаюсь. Я за жизнь свою долгую взгляд такой, как у Миши твоего, много раз видел, и ничем хорошим оно не заканчивалось, уж ты мне, старику, поверь! Андрей думает об этом разговоре, пока идёт к их даче. На улице всё ещё темно, и снег на едва расчищенной дороге громко хрустит под его берцами. А ведь и правда, он же даже ни разу не сказал Мише напрямую о своей симпатии, но уже мысленно поставил крест на возможности их отношений. Решил заранее, что Мише оно не надо. Но позвонил же ему Миша с просьбой о помощи, и к плечу его прижимался так доверчиво, и сколько было благодарности и облегчения в его глазах, когда Андрей перед отцом за него вступился. А вдруг наоборот именно он Мише и нужен как раз? Наверное, им действительно надо поговорить. Но что делать, если признаться страшно? А вдруг Миша ответит отказом?! Смогут ли они тогда общаться? Захотят ли? Насколько это будет тяжело, если у Влада с Костей действительно всё серьёзно, и они породнятся? Впрочем, когда Андрей добирается до кровати, ему становится уже не до размышлений. Он реально устал, вымотался, притом не только физически, но и морально. Ему не помешает отдых. Всем им. С этими мыслями Андрей проваливается в дремоту. На удивление, ему даже ничего не снится сегодня. Такое бывает редко, но сейчас очень кстати пришлось, что уж говорить. Вот только нормально поспать Андрею не суждено. Не проходит и пяти часов, как он просыпается от громкого и очень настойчивого стука в ворота. Сначала Андрей хочет визитера послать куда подальше, даже не вставая с постели, благо природа его наделила громким голосом. Но потом к нему возвращается память о том, как и почему он здесь оказался, и что вчера происходило, и он подрывается с постели как ужаленный в одно место. Просто так к нему вряд ли бы кто пожаловал, а раз все-таки пришли, значит что-то опять случилось. Хорошо, что ему было лень толком раздеваться, поэтому на улицу, на ходу застегивая куртку, он выскакивает быстро. За воротами его ждет Костя, запыхавшийся, наверное, от бега, и чем-то очень обеспокоенный. — Муся, — без предисловий частит мальчишка, — он очень горячий! «О дааа!» — сходу соглашается Андрей в первое мгновение, а затем до него доходит. — В смысле горячий?! — В прямом! — у Кости глаза на мокром месте, и весь он такой суетной, не удерживается и, схватив Андрея за рукав куртки, тянет за собой, нетерпеливо дергая. Просит испуганно: — Пойдемте скорее, пожалуйста! Впрочем, не то чтобы в этом есть необходимость. Костино беспокойство заразно, и Князь теперь и сам уже готов не просто идти скорее, бежать. Сонливость снимает, как рукой. ***** Пробуждение у Кости выдаётся на удивление приятным, особенно на фоне последних событий. Он лежит на мягкой постели, укрытый тёплым одеялом, но главное — окруженный самым родным и любимым запахом. Этот запах он ни с чем не спутает. Он мусин, и этим всё сказано. Вот только откуда мусику здесь взяться? Может он всё ещё спит? Но даже если это всего-лишь сон, Костя чувствует почти физическую потребность увидеть своего мусю прямо сейчас хоть бы и во сне, будто если он не сделает этого, непременно случится что-то страшное. Костя поворачивается на другой бок и да, с удивлением действительно видит мусю. Тот даже совсем не кажется каким-то видением из сна. Вон он лежит рядом, реальный, тёплый, осязаемый, привычным жестом обнимая себя за плечи, и его красивое бледное лицо выглядит сейчас таким усталым и каким-то даже измученным, что Костику становится совсем уж совестно. Осторожно он тянется к чужому лбу, будто хочет кончиками пальцев стереть с него следы напряжения. Не получается. — Не буди! — громким шёпотом одергивает его вошедший в комнату Дмитрий Алексеич. — Он как приехал, на ногах едва стоял от усталости, пусть отдыхает! Костя руку убирает резко, как ребенок, которому взрослые запретили трогать что-то хрупкое и очень дорогое, и виноватым щенком сверлит глазами пол. Сейчас ему даже больше стыдно, чем вчера. Потому что он видит «плоды трудов своих». У муси слабое сердце, ему опасно нервничать, а он устроил ему такую нервотрепку с бессонными ночами, и всё из-за того, что был слишком слабаком, чтобы твердо сказать нет, когда в компании его стали подбивать попробовать веселящих таблеточек. Ебал он такое веселье! Да только сделанного уже не воротишь. Жизнь — не игра, чтобы перепроходить неудачные дубли. — Да ты не кисни, не капуста же! — неловкой шуточкой пытается подбодрить его Алексеич. — Ну натворил ты, конечно, делов, но он тебя давно уже простил и меньше любить не стал, уж поверь! У меня самого трое сыновей и дочка, знаю, о чем говорю. Но извиниться всё равно надо! — добавляет он твердо, как печать ставит. Костик вздыхает тяжело и, кивнув, выбирается осторожно из постели, так, чтобы мусю не разбудить. В маленькой ванной с плиточными старомодными стенами парень умывается быстро, даже не глядя на себя в зеркало, и все ещё понурив плечи, возвращается в гостинную, она же столовая. Порог он переступает робко, одновременно боясь и надеясь найти мусю уже бодрствующим. Но нет, тот спит, и спит, кажется, крепко. Алексеич долго стоять столбом в дверях ему не даёт, приглашает к столу, где за чаем с бутербродами и печеньем поясняет, откуда муся взялся здесь, и как они догадались его именно тут искать. Что-ж… теперь Костик себя чувствует чертовски виноватым еще и перед Владом. А ведь Влада он вообще никак не собирался ни пугать ни наказывать своим побегом. Вот хоть убейте, а он реально не подумал совсем о том, что тот обязательно о его пропаже узнает и тоже будет волноваться. Возвращаться домой теперь совсем уж боязно. Мало ему деда, так ещё и от Влада «на орехи» получит. Влад он спокойный обычно, но вот если его довести, то всё, пизда котенку. Становится как-то совсем уж грустно. Ну вот почему, почему нельзя перемотать время назад и просто не пойти на ту чертову вечеринку?! От скольких проблем это бы избавило его: не расстраивался и не переживал бы муся, не злились дедушка и Влад, не причитала бы бабушка… Вместо всего этого пиздеца, его прекрасная, счастливая жизнь шла бы себе спокойно и дальше своим чередом. Но, опять-таки, сожалениями было ничего уже не исправить, и оставалось только копить моральные силы для извинений перед всеми, с кем, пусть и не со зла, но все-таки так жестоко поступил. ***** К обеду муся наконец просыпается. Костя к этому моменту совсем уже извелся в поисках хоть сколько-то соотносимых своим проступкам извинений. Всё кажется недостаточно серьезным, мелким, глупым, и Косте хочется наконец уже просто броситься в омут с головой, и получить хоть ругань, хоть прощение, главное пусть только уже закончатся все эти накручивания в голове. Неизвестность — худшая из пыток. Вот только опять что-то идёт не так. Алексеич говорит что-то про то, что муся плохо выглядит, и Костик, до этого стыдливо прятавший глаза, тут же вскидывает взгляд, в надежде убедиться, что на самом деле всё с мусей в порядке. Но нет, муся и правда выглядит как-то странно. Он слишком бледный, будто лицо ему присыпали щедро мукой, но на щеках у него красными пятнами горит какой-то неестественный румянец, и под глазами, осоловевшими, будто с перепоя, залегли ещё более темные, чем обычно, тени. Костя даже не успевает толком его рассмотреть, а муся вдруг, покачнувшись, падает обессилено обратно на подушку. В этот момент Костик со своего места подрывается, как из пушки, и очень удивительно, на самом деле, что проворный Алексеич не то что поспевает за ним, а обгоняет его, и первым оказывается около постели, чтобы в следующий момент опустить руку на чужой лоб. — Да он горячий, как печка! Костя вздрагивает и с испугом пытается поймать поплывший мусин взгляд, будто это поможет ему удержаться. Обычно помогает всегда. Умеет муся одними глазами сказать: «Не бойся, сынок, всё будет хорошо!» — и Костя правда ему верит, потому что муся обещания свои сдерживает. Но сейчас глаза у муси мутные, воспаленные, и смотрит он куда-то мимо Кости, в потолок. А потом они и вовсе закрываются, заставляя Костю замереть испуганно на месте, как загипнотизированный змеёй кролик. — Ну-ка, Костик, — хмурясь, просит Алексеич, вырывая его из оцепенения, — подай аптечку, вон она там, в комоде под телевизором. Костя делает всё, что ему говорят. В голове у него шумит, и руки-ноги кажутся ватными. Он даже опирается о подлокотник дивана, пока ждет, чем там их «порадует» градусник. Судят по тому, как ещё сильнее, чем прежде, хмурится Алексеич, ничего хорошего ждать не приходится. И вот наконец звучит тихое тревожное: — Почти сорок. Надо в больницу его! — Я вызову скорую? — бормочет Костя неуверенно как-то. Больниц конкретно в самой деревне он не видел, и что-то подсказывает ему, что старуху с косой в этом месте дождаться проще, чем врачей. — Дольше ждать будем! — подтверждает старик его опасения. — А вдруг серьёзное что… Пока сюда скорая доедет, пока отсюда… Костю трясёт. Тонкими пальцами он комкает нервно край своей мешковатой футболки и пытается сдерживать слезы. Действительно ведь может быть что-то серьёзное, а скорой и в городе то хрен дождёшься, а здесь… — Беги-ка ты лучше за Андреем! — Алексеич роется в аптечке, перебирая упаковки таблеток. — Знаешь, где дом? Костя знает, конечно же. Убегает, даже толком не дослушав и не застегнув пуховик. Дорогу за ночь порядочно засыпало, по свежим не утоптанным ещё сугробам тяжело не то что бежать, идти, но Костик спешит, как может. Паникерство - это у них с мусей чёрта семейная. Может на самом деле ничего прям опасного в ситуации и нет, но конкретно в таких делах, на его скромный взгляд, лучше все-таки перестраховаться, чем потом расхлебывать последствия собственной беспечности. Поэтому уже совсем скоро он колотит кулаком в ворота Князевской дачи и надеется, что Владькин брат, в отличие от самого Влада, не имеет привычки иногда засыпать в наушниках, ну или просто не дрыхнет богатырским сном, пока солнце красное не встанет. А оно ведь не встанет нихрена. Какое там нафиг солнце зимой в Ленобласти? Его и летом то хрен дождёшься. Андрея Князева, к счастью, дождаться оказывается проще, чем солнца. ***** В дверь комнаты они влетают с Андреем вместе, сталкиваясь плечами. Минут пять спустя, Андрей уже бежит обратно, спеша перегнать машину ко двору, благодарный себе за то, что не поленился загнать её в гараж, и хотя бы не нужно откапывать её сейчас из под снега. Костя же, слава богу хоть не без помощи, в это время натягивает пальто на чужое безвольное тело. Руки у него дрожат так, что Алексеич, не удержавшись, по быстрому даёт ему хлебнуть сто грамм самогону. Лишние нервы сейчас не нужны никому. Андрей возвращается быстро, подхватывает Мишу на руки, без лишних вопросов, и несет к машине. Миша на руках у него висит тряпичной куклой. Белый, с лихорадочным неестественным румянцем на щеках, на лбу испарина, дрожит, дышит тяжело. Андрей даже не пытается убедить себя в том, что он не выглядит хреново. Выглядит. И даже очень. Ну неужели ему хватило на нервах побегать несколько минут на морозе в расстегнутом пальто, чтобы заболеть?! Нет, Андрею самому Мишино это итальянское пальто очень нравится, но если это реально из-за него Миша какую-нибудь пневмонию словил, Андрей собственноручно готов его конфисковать и сжечь, чтобы уже наверняка, а взамен выдать пуховик длиной до пят, с воротником стоечкой. Мишу он устраивает осторожно на заднем сиденье, головой у рядом севшего Кости. Пацан, к слову, выглядит тоже паршиво, поэтому на всякий случай Андрей даёт себе установку приглядывать и за ним. Андрей бы дурилке этому много чего хотел бы сказать, будь у него иммунитет к этим слезливым Горшеневским глазешкам. Сказал бы: — Молись, Костян, молись блять, чтобы ничего прям серьёзного не оказалось, чтобы мы его до больницы довезли! Ближайшая то за три пизды отсюда, а на дорогах заторы из-за снегопада! — сказал бы: — Это для тебя такой вот жестокий урок, чтобы ты знал впредь, что у всех решений есть своя цена! — но мальчишка и без него выглядит перепуганным, несчастным и ужасно виноватым, особенно когда Миша через полчаса где-то начинает вдруг ворочаться и хныкать болезненно сквозь сон. Пиликает громко и противно в кармане телефон. Андрей трубку берет на автомате, даже не глядя, кто там решился его побеспокоить. Жизнь приучила всегда быть на связи. Звонит Влад. Таки сорванец улизнул из дома на первую электричку, опоздал только чутка, разминулись. Адрес больницы, говорит, назови. Андрей хочет сначала огрызнуться, мол не до тебя сейчас, но потом думает все-таки о том, что Влад вообще-то тоже весь изнервничался и сам глаз не сомкнул наверняка за эту ночь от беспокойства. Адрес он таки диктует и бросает тут же трубку. Все-таки даже Косте сейчас не до Влада. Ситуация, конечно, пиздец… ***** Сны при горячке похожи на сны при ломке. Даже во сне всё тело остаётся ужасно чувствительным, будто по коже проходятся легонько разом тысячи игл, но хуже физических ощущений то, как сны эти бьют по психике. Разумеется, это всегда чертовы кошмары. В этот раз Мише снится он сам. Вчерашний подросток в рваной растянутой футболке, он сидит на корточках на полу в грязном Там-Тамовском туалете, привалившись сутулой спиной к холодной стене. Рука у него перетянута жгутом, на полу зажигалка с ложкой, в другой руке шприц… Миша ненавидит сны о своём прошлом. Они всегда такие тяжёлые, потому что, как ни крути, а это — чертова реальность, свершившийся факт, который, как не старайся, а не изменишь уже, не исправишь, хоть наизнанку вывернись. Но в этот раз всё ещё хуже, потому что его собственное лицо вдруг меняется плавно, превращаясь в Костино, и теперь уже Костя пытается дрожащей рукой попасть в вену. Миша мечется, будто залипнув в паутине, пытается дотянуться до сына, хотя бы докричаться, остановить его любой ценой, но не успевает… Костины стеклянные глаза равнодушно смотрят куда-то в пустоту, дышит он медленно и слабо, сгибы локтей у него все в пятнах от уколов. Миша смотрит, и ему хочется кричать от ужаса. Он не может не смотреть, будто это какая-то извращённая пытка, словно его приковали цепями и заставляют наблюдать за худшим из его кошмаров. Миша бы предпочел забрать этот шприц себе, но только не позволить Косте встать на этот скользкий путь. Уберечь его любой ценой. Вот только он бессилен сейчас сделать хоть что-то. А затем на смену кошмарам приходит равнодушная тьма, и Миша радуется ей, как встрече со старым другом. ***** Андрей смутно помнит приезд в больницу. Как скандалил о чём-то с врачами, как вызванивал потом Юрия Михайловича. Как ни крути, а сказывались и почти двухдневный недосып, и нервы, и усталость. Он даже и не заметил, как задремал на банкетке в коридоре, привалившись к Костиному плечу. Костя не стал возражать. Скорее всего ему самому спокойнее было сейчас чувствовать рядом тепло пусть и малознакомого, но все-таки не чужого человека, который уже не первый раз помогал им с мусей справляться с возникшими проблемами. К тому же Андрей был братом Влада, и их сходство хоть немного обманывало мозг. Постаравшись, действительно можно было представить, что Влад сидит сейчас рядом, и эти мысли дарили слабое, но все-таки утешение. Один Костя бы сошёл с ума в этом напряженном ожидании. Юрий Михайлович приезжает где-то часа через полтора. И будто почуяв, Андрей как раз просыпается к этому времени. Он отползает к автомату за кофе и как раз к возвращению застает появление Горшенёва старшего. На всякий случай Андрей уже готовится защищать и так уже трясущегося Костика, шумно дышащего ртом, потому, что от соплей забился и распух покрасневший нос. Парень и так на грани истерики, незачем доводить ещё и его. Да и, честно говоря, за парнишку Андрею как-то боязно. Да, упреки будут справедливыми, но это страшные упрёки, которые даже сам Андрей побоялся бы услышать. Кому, спрашивается, станет лучше, если начать обвинять этого глупого мальчишку в том, что он мать довёл до больницы?! Как будто он и так уже в этом себя не винит сам. Но Юрий Михайлович в итоге удивляет его. Ограничивается легким подзатыльником, а потом притягивает шмыгающего носом внука в медвежьи объятия, неуклюжие, но искренние. Похоже на ошибках он все-таки учится. Если бы ещё и исправлять пытался то, в чем уже накосячил, вообще чудно было бы. Но, увы, Андрей с подобным сталкивался уже ни раз. Родителям гораздо проще сразу иначе начать нормально относиться к внукам, не калеча их психику так, как калечили своих детей. У таких дедушек и бабушек внуки часто наоборот обласканные, избалованные вниманием и подарками. А их несчастные родители, чье тяжелое, полное лишений, безразличия и морального давления детство компенсируется сейчас так щедро на внуках, всё ещё остаются в стороне: всё такие же искалеченные, обиженные, обделенные. Чинить то, что сломал когда-то, сложнее, чем строить по-новому. Чтобы что-то починить, нужно для начала признать, что оно сломано. А это значит признать, что облажался, как родитель, провалил эту свою миссию, сработал на твердую двоечку. Не так уж много есть людей, готовых наступить на горло своей гордости, и сказать своему ребенку: «Прости, что испортил тебе жизнь! Позволь мне исправить хоть что-то!». Но нет, люди боятся, люди лелеют свою гордость, как хрупкий цветок. Они думают о моменте унижения, который наступит с признанием своих ошибок, и совсем не смотрят в будущее, туда, где глаза их детей, потухшие, как мутные стекла, вновь заблестят, открывая для них оконце в свои души. Дождавшись наконец этого первого шага, дети сами сделают остальные девять. Потому что тому самому маленькому ребёнку, что ещё жив в их сердце, до сих пор хочется, чтобы его приласкали, утешили, сказали, что он молодец, и им гордятся. Вот только свою гордость многие, увы, любят сильнее, чем своих детей. ***** Минут через пятнадцать после Юрия Михайловича, приезжает и Влад. К счастью, как и большинство неформалов, зима сделала его человеком. Обычный смазливый мальчик в длинном пуховике, под пуховиком свитер и мешковатые штаны из плотной ткани. Ну разве что ногти у него всё ещё накрашенные черным, но Андрей надеется, что Горшенёв старший внимания на эту деталь не обратит. Не хватало Мише потом ещё выслушивать упрёки в том, что разрешил сыну встречаться черт знает с кем. Юрий Михайлович, слава яйцам, ничего об этом не говорит, хотя и замечает, внимательный старый черт. Видимо, беспокоится он все-таки сильно, раз выключил сейчас свой солдафонский режим под гордым названием: «Я лучше вас знаю, как вам надо жить!» О Мише до сих пор нет никаких новостей. Андрей не выдерживает первым. Когда в коридоре появляется Мишин врач, спешащий куда-то по своим делам, он по сути преграждает ему путь, чтобы пристать с расспросами. Доктор, вот же упёртая сволочь, сначала ломается, мол Андрей не родственник, и разглашать ему сведения о состоянии пациента он не имеет права, но когда Князь идет на хитрость, показывая ему удостоверение и заявляя, что Миша его клиент, как следователя, все-таки соглашается. Вот только есть одно но… — Мы сами пока не можем ничего сказать точно, — говорит врач устало и растерянно. — Анализы никаких заболеваний не выявили, осмотр тоже, в том числе осмотр под аппаратурой. Технически ваш клиент здоров, ну если не брать во внимание хронические заболевания. — Значит, он здоров, — начинает закипать Андрей, уже жалея, что привез Мишу в ближайшую клинику, а не в какую-нибудь проверенную, — а температура под сорок и потеря сознания — это так, ничего серьёзного?! — Жар начал спадать, когда мы вкололи ему успокоительное, — вздохнув, выдаёт врач неохото. — То есть…? — Андрей хмурится непонимающе. — С высокой долей вероятности можно утверждать, что это психогенная лихорадка. — Что? — Нервы, Андрей Сергеевич, нервы, — врач пожимает плечами и спрашивает: — Не происходило ли с вашим клиентом в последнее время стрессовых ситуаций? Андрею не удаётся сдержать истеричного смешка.