Верность (Fidelity)

      Последние несколько дней Анакину множеством способов напоминали, почему он ненавидел политику и переговоры. Падме была в этом так хороша, и, очевидно, дочь унаследовала те же навыки, хотя из-за ее чувствительной к Силе натуры чашки с кафом в комнате несколько раз слегка дрожали, что вызвало обсуждение землетрясений на столичной планете.               Его знания о столице оказались полезными, когда он встретился с оставшимися представителями Империи и лидерами Новой Республики. Однако ему не терпелось снова отправиться в путь. Но этот раз был более сладостно-горьким, чем обычно. В то время как официальные лица с обеих сторон пытались скрыть свое беспокойство в его присутствии, дочь, наконец, смирилась с ним и действительно попросила… попросила его… остаться. Она хотела поговорить. Он согласился еще на несколько дней, но знал, что ради всех участников ему скоро придется снова уехать. Часть последствий того, кем он был.               Однако сегодня вечером он должен был своему адмиралу первую из многих рюмок. Вместо того, чтобы ориентироваться в суетливой толпе Корусканта, они встретились на «Палаче», в его самой большой гостиной, где было тише и можно было видеть звездное покрывало.               После их опыта, Анакин был совершенно уверен, что Пиетт так же сильно, как и он, хотел остаться на Леди. Конечно, Анакин также пытался подавить свое беспокойство. Просто он... не разговаривал с кем-либо, кроме своего отпрыска, с тех пор как...               Оби-Ван. И он почти мог слышать смех и видеть сардонически приподнятую бровь. Это было больно, но... более терпимо, чем раньше. Даже так...               Мысль о друге была не тем, о чем в течение двух десятилетий он позволял себе думать. Анакин собрался с духом. Как минимум, Пиетт заслуживал знать, что на самом деле думает о нем его командир, особенно учитывая попытку в зале суда спасти его, отстранившись.               На самом деле, Вирс тоже, но Пиетт был его адмиралом, его первым союзником в «Эскадре Смерти», а затем в спасении его сына. И его дочери, размышлял Анакин. Итак, через 6 лет... своего рода, обзор производительности. Да, он сможет это сделать.               Он почти мог видеть, как Оби-Ван раздраженно качает головой. Я больше не знаю, как это делать, — подумал он. — Я не знаю, как быть просто другом.               Он почувствовал присутствие адмирала еще до того, как увидел его, ковыляющего к нему сквозь разнообразные приветствия других офицеров, наслаждающихся выпивкой после окончания смены. Он ждал так спокойно, как только мог, и его губы слегка дрогнули, когда он увидел, как Пиетт физически сдерживается, чтобы не отдать честь. Они были здесь не в таком качестве.               — Адмирал, — сказал Анакин с легкой улыбкой и указал на стул напротив, на который Пиетт опустился со стоном облегчения и вытянул больную ногу перед собой.               — Хенли хотел задержать вас подольше, верно? — сказал Анакин, делая глоток своего напитка. Он выбрал слегка сдобренный специями дубарийский скотч, который, как он видел, Пиетт заказывал раньше.               Пиетт вздохнул и обхватил стакан ладонями:  — Да, но я предпочел болящую ногу, милорд.               Да, Анакин мог это оценить. Тем не менее, в этих начищенных имперских сапогах, должно быть, довольно больно находиться. Однако его адмирал был весьма стойким, и он не собирался доставлять этому человеку неприятности по такому поводу.               Пиетт сделал глоток и поднял довольный взгляд: — Как раз то, что нужно, сэр. Благодарю вас.               — Я уже некоторое время думаю, Пиетт, что я обязан вам пожизненной выпивкой за все, через что я заставил вас пройти.               Пиетт улыбнулся в свой стакан, прежде чем поднять глаза: — Как я уже говорил вашей дочери, милорд, я выбирал это несколько раз, насколько я помню. Но от выпивки не откажусь.               Адмирал сделал паузу, и Анакин ждал, чувствуя, что тому есть, что сказать.              — Правильно ли я понимаю, милорд, что принцесса желает поговорить с вами, прежде чем вы уйдете?               — Да.               Оба мужчины задумались над этим. Анакин решил, что может начать с этой темы.               — Полагаю, я должен поблагодарить вас и за это, адмирал. Она упомянула, что вы подтолкнули ее к такому образу действий. Что вы были для нее постоянным источником поддержки.               Неудивительно, что Пиетт покраснел: — Ваш сын был очень... мудр в своих советах, милорд.               Анакин мог почувствовать неуверенность адмирала и решил помочь положить ей конец.               — Да, я уверен, что так оно и было. Но он ее брат — немного другой, как вы можете заметить.              — Да, — Пиетт сделал еще глоток.               — Я хотел бы сказать, что у нас с дочерью могло бы быть то, что у меня имеется с Люком, — начал Анакин, ступая осторожно и осознавая, что он и Пиетт редко, если вообще когда-либо, обсуждали что-то настолько личное. Адмирал пристально за ним наблюдал, хотя и не совсем понимал, к чему он клонит.               — Мы оба знаем, что этого не произойдет.               Пиетт вздохнул: — Верно.               — Но, я думаю, она смирилась с тем, где мы находимся, и за это я ей благодарен. Я почувствовал тот момент, когда это произошло, — ее мир со мной очень сильно связан с полным принятием ее способностей.               — В самом деле? — Пиетт выгнул бровь в знакомом жесте, настолько знакомом, что Анакин почувствовал острую боль.               Вместо этого он улыбнулся человеку, сидящему перед ним, а не призраку прошлого.               — Да. Вы были там, адмирал, когда она решила не убивать Круя Вандрона.               Пиетт пристально на него посмотрел. — Она прислушалась ко мне, Пиетт, и сделала выбор. Правильный выбор. Хотя я, конечно, сочувствовал ее мотивам.               Анакин сделал паузу.               — Знаете, она очень вас любит, — сказал он, наблюдая за менее высоким мужчиной.               Дыхание Пиетта сбилось, но он не опустил взгляда: — Я знаю, — тихо ответил он.               Анакин сделал еще глоток и посмотрел на звезды: — Я имел в виду то, что сказал некоторое время назад, адмирал. Я рад, что у нее есть вы. Я знаю, что она вас любит — я это чувствую. А вы... вы — тот, кем я для нее быть не могу.               Он мог чувствовать беспорядок эмоций Пиетта, пытающегося разобраться в себе… облегчение, скорбь за него, любовь к его дочери, твердая поддержка Анакина.               Анакин не был хорош в светской беседе или тонкости. Поэтому он просто перешел к следующей теме.               Ты же знаешь, что нет никаких правил. Почему этот голос всегда должен звучать, как у Оби-Вана?               — Пиетт... Я чувствую, что должен объяснить то, что сказал в зале суда.               Адмирал неловко поерзал и потер ногу: — Милорд, я прекрасно понимаю, что вы пытались сделать...               — Да, но это не значит, что вам не было больно. Я постараюсь найти время и поговорить также и с генералом, но...               — Вам действительно не нужно этого делать, милорд. Я знаю, что вы не имели это в виду.              — Да? — спросил Анакин, остро осознавая неуверенность, которую Пиетт изо всех сил старался скрыть. — Я научил вас защищаться, вы же знаете, я могу сказать, что вы думаете.               Пиетт даже не посмотрел на него: — У вас много несправедливых преимуществ, милорд.               Анакин рассмеялся: — Совершенно верно. И я не прочь ими воспользоваться.               — Очевидно, — проворчал Пиетт в свой стакан, делая глоток.               И Анакину потребовалось мгновение, чтобы просто это оценить. То, что его адмирал, тот самый человек, который три года назад был уверен, что умрет после побега «Тысячелетнего сокола», мог открыто ворчать на него за выпивкой, было небольшим чудом.               Анакин принял решение расширить некоторую уязвимость.               — Дело в том, Пиетт, — сказал он, вращая свой стакан и наблюдая за ним. — Я довольно плохо разбираюсь в человеческом общении. Будучи отрезанным на протяжении стольких лет... что ж. — Он поднял глаза. Он мог чувствовать сострадание Пиетта к этому, но... в его глазах был блеск.               — Да, милорд, в этом вы были ужасны. Вообще-то, все еще таковы, — его губы слегка изогнулись, и Анакин понял, что над ним смеются. И Оби-Ван обычно изображал самодовольную понимающую улыбку вроде этой...               — Но у вас не совсем ужасно получается. Вы вспомнили, что я люблю пить.               — Верно, — отсалютовал ему Анакин своим стаканом. — Дело в том, что, если оставить в стороне ваши ехидные замечания, адмирал...               Пиетт ему ухмыльнулся.               — ...так уж случилось, что вы сами — довольно выдающийся человек. В маске я иногда задавался вопросом, как бы вы отреагировали, если бы знали, о чем я на самом деле думаю. Об этом было... забавно размышлять.               У Пиетта хватило наглости наставить палец на Анакина: — Вы нас подначивали? Были моменты, когда я мог бы поклясться!..               Анакин ухмыльнулся, не раскаиваясь: — Реакция того стоила. Но вы отвлекаете меня от мысли, Пиетт.               — Хорошо, сэр, продолжайте, — адмирал откинулся на спинку стула со своим бокалом и улыбнулся в ответ, и Анакину было очень легко произнести последовавшее.               — Я выбрал офицера, который очень усердно трудился, чтобы занять свое место. Я позаботился о том, чтобы он получил командование одним из моих кораблей в «Эскадре Смерти», и он очень хорошо с ним справился. Поэтому я перевел его на «Палач», и, несмотря на некоторые ужасные обстоятельства, которые я лучше должен был постараться предотвратить, он снова отличился.               Пиетт был ярко-красным, глядя в свой стакан, но Анакин продолжил.               — И я понимаю, что получение комплиментов просто убивает вас, Пиетт, но вы должны услышать это от меня. Вы держали «Палач» в целости и сохранности в наши самые мрачные моменты. Это были вы. Я чуть не разрушил все, что мы построили. Леди называет вас своим сердцем. Она абсолютно права.               При этих словах взгляд Пиетта метнулся к его глазам: — Вы говорите... нет, знаете что? Я не хочу этого знать.               — Мудро, Пиетт, — настала очередь Анакина ухмыляться. — Я потерял счет тому, сколько раз я должен был сказать, что вы хорошо выполнили свою работу. И все же, несмотря на отсутствие поддержки с моей стороны, вы продолжали добиваться успеха с этим флотом.               — Милорд, — запротестовал адмирал, — мне так сильно помогали. Вы не можете...               — Я знаю о помощи вам, адмирал, и не имею никаких возражений. Но ответственность, хорошая и плохая, лежала на ваших плечах, и вы никогда от нее не уклонялись. Я не могу сказать вам... В тот момент, когда вы на самом деле перестали меня бояться...               Он остановился: — Ну... Я вам благодарен. Вам, наверное, надоест, что я это говорю.               Пиетт молчал. Затем он допил свой напиток и посмотрел на Анакина прямым взглядом карих глаз: — Что ж, это было неплохое человеческое общение, милорд. Благодарю вас.               — Я понимаю, что у вас много дел, адмирал, но если вы хотите еще...               — Да, сэр. Но теперь моя очередь, — и он вызвал сервисного дройда, пока Анакин приходил в себя.               Когда Пиетт снова обратил на него свое внимание, он спросил: — Итак, что это я слышал о порге-Мадине и почему еще этого не видел?               Молчание Пиетта «о, крифф» этого стоило.              ****              Стягивание с сапог было Работой. Буквально, работой. Они были новыми, и их нужно было разнашивать, так что это было достаточно плохо для здоровой ноги, но другая…               Криффова преисподняя и все ее окрестности.               Он видел, как лорд Вейдер покинул «Палач», принцесса и коммандер Скайуокер его проводили. Пиетт был благодарен больше, чем можно выразить словами, за то, что в семейной динамике были достигнуты большие успехи.               Он не спросил принцессу, как прошел ее разговор с Анакином, но, учитывая, что на прощание она вежливо поцеловала своего отца в щеку, предположил, что все прошло хорошо. Если бы она захотела рассказать ему об этом, она бы рассказала.               Она и ее брат отправились тренироваться в частную (и специально усиленную) тренировочную комнату своего отца на Леди, что оставило Пиетта, который теперь не был на дежурстве, спасибо Силе, доковылять до своей каюты и стянуть сапоги.               И это привело его к текущему моменту, когда он растянулся на диване, пытаясь найти в себе силы встать и найти свой холодный компресс и, возможно, попытаться просмотреть отчеты Келли о тех днях, которые он пропустил. Но настолько легче лежать здесь, позволяя позвоночнику погрузиться в подушки, и прикрывать глаза рукой, чтобы ему не приходилось смотреть на... на что угодно, на самом деле, и он был очень голоден, но сон побеждал…               — Если бы только люди могли сейчас видеть своего вдохновляющего лидера, — когда в преисподней Вирс вообще зашел?               — У тебя ведь наверняка есть работа, верно? В последний раз, когда я проверял, кто-то сделал тебя генералом или что-то в этом роде... — сказал он, не двигая рукой, потому что незваные гости не заслуживали зрительного контакта.               — Действительно, это было потрясающе проницательным ходом. Однако это другая часть моей работы.               Раздался стук, как будто Вирс поставил что-то на его стол, а затем друг ткнул его в бок.               — Подвинься, мне нужно посидеть здесь минутку.               — Криффова преисподняя, Вирс, клянусь...               — Да, ты уже это делал, несколько раз. Двигайся.               Пиетт вздохнул и слегка подвинулся, чтобы позволить своему другу сесть рядом с ним.               — У меня есть другие стулья, знаешь ли, — сказал он генералу, наконец убрав руку. — Ты мог бы... стихов плевок!!               Вирс улыбался ему без всякого раскаяния, ставя гипоспрей на стол рядом с собой.               — Скажи мне, что это не лучше, по крайней мере, на 95%, — сказал Вирс, волшебным образом извлекая холодный компресс и помещая под поврежденную конечность.               —  Сила, — Пиетт мгновение привыкал к холоду. Он также подумал о своем друге, который наблюдал за ним так, словно ждал результатов лабораторного эксперимента.               — Прекрасно. Так-то лучше, — заявил Пиетт, но улыбнулся. — Серьезно, Макс, я собирался...               — Вы собирались отключиться на своем диване, вот и все, что вы собирались сделать, адмирал. Для тебя хорошо, что у меня есть высокопоставленные друзья.               Пиетт фыркнул и обратил свое внимание на накрытый поднос на низком столике: — Вот как? Ты снова совершил набег на запасы своего медика? Я не жалуюсь, — поспешно добавил он. — Ты спас меня от ползания к Хенли за болеутоляющим.               — Я так и сделал, — сказал Вирс, вставая. — Так что ты у меня в долгу, Фирмус. Поэтому я налью себе твоего виски, а ты поужинаешь, а потом я могу доложить, что выполнил возложенные на меня обязанности.               Пиетт принял сидячее положение и снова поправил холодный компресс под ногой, прежде чем потянуться за крышкой подноса. Это было простое блюдо: белое мясо в соусе и немного жареных овощей, но пахло оно божественно, и ему вдруг захотелось есть.               — Ее королевское высочество спрашивала о чем-нибудь еще? — со знанием дела спросил он, накалывая овощи вилкой и наслаждаясь вкусной горячей едой, в то время как Вирс закончил добавлять лед в свой напиток и сел напротив него.               — Теперь я сделал все, о чем меня просили, и что от меня требовалось. Ты же знаешь, Фирмус, она бы сделала это сама, если бы у нее не была назначена еще одна встреча.               Пиетт улыбнулся: — Не думай, что я не знаю, что вы двое заключили нечестивый союз, — сказал он Вирсу, указывая на него вилкой. — Я не буду занянчен до смерти.               Вирс одарил его холодным взглядом: — Люди с нулевым инстинктом самосохранения не могут определять эти термины.               Пиетт закатил глаза, но продолжал жевать, и не ответил именно поэтому, а не потому, что сказанное было правдой.               — Итак... — задумчиво протянул Вирс. — Ты выпивал на днях с Дартом Вейдером. Ты уже задумался над абсурдностью этой идеи?               Пиетт проглотил кусок и усмехнулся: — Макс, если кто-то из нас задумается об абсурдности нашей жизни, нам придется уйти в отставку. И да, он сообщил мне, что я, по-видимому, буду снабжен пожизненно.               Благослови его принцессу, это было именно то, что ему сейчас требовалось. Конечно, ни она, ни Вирс этого не услышат.               — Что ж, по крайней мере, он осознает, насколько тебе обязан, — сказал генерал отчасти правдиво.               Пиетт слегка нахмурился, глядя на него: — Знаешь, Макс, есть один маленький случай, когда он спас мне жизнь. Вряд ли это улица с односторонним движением.               — Прекрасно. Верно. И, конечно, мы все видим перемены. Я просто говорю, что я был и остаюсь на переднем крае того, сколько ты отдаешь, Фирмус. Я верен своему командиру. Всегда. Но в той проклятой камере и на протяжении всего этого адского процесса я обнаружил, что, по-видимому, моя первичная преданность принадлежит военному флоту в форме его адмирала, и как, в преисподней, это случилось? Я — армеец!               Но Вирс ему улыбался. Пиетт отодвинул пустой поднос и задумался о своем друге.               — Макс... Я именно это имел в виду там, внизу. Ты — мой брат...               — Очевидно, старший, — сказал Вирс в свой стакан, и Пиетт мог сказать, что он был доволен.               — ...каждый останется при своем мнении. Но без тебя я бы пропал. Я спотыкаюсь, и ты рядом, чтобы помочь мне подняться. Весь экипаж этого корабля должен быть чертовски благодарен, что ты здесь. Я знаю, что это так. Однако есть одна вещь, которую ты должен знать...               Вирс поднял брови: — Вот как?               — Я вел счет исаламири, и в настоящее время я на один выстрел впереди тебя.               Генерал возмущенно фыркнул: — Ты не считал, сколько ты уничтожил за одну перестрелку.               Пиетт серьезно на него посмотрел.               — О, крифф, ты это сделал, — вздохнул Вирс. — Прекрасно, адмирал. Я зарезервирую нам время на стрельбище. Не жалуйся, когда я полностью сокрушу твой рекорд.               Пиетт бросил бы вызов любому, кто показал бы ему лучшего друга, чем генерал.