Спутница белых ночей

Кровь неровным потоком стекает по моему подбородку, прикасаясь к разбитому носу ещё чувствую, какими больными оттенками расползается его " кара " по мне всему. Лихорадочный смех пробирает мою грудную клетку, выплескиваясь сотнями звонких демонов, он кривиться от моей ухмылки, наверное, всё его естество содрогается в омерзительной злости за это, я более не боюсь за себя. И его не боюсь. — Смешно тебе, мелкий ублюдок — Подмечая мой хитро – весёлый облик, он снова с дури пинает мне в лицо ногой, блядским тапком, старым, как он сам, я отлетаю, уже к батареи. Интересно, имел бы он фантазию обширнее, может ударил бы меня об эту батарею, а может сделал что-то изощрённое. Но всё, на что хватает у старого ума, это безвкусно ранить и выплескивать на меня свою ярость. Вкус крови на языке, словно огненный цветок расцветающий разнообразными красками и ароматами, пробуждающий немыслимо таинственные ощущения под кожей, оседает на кончике пеплом, оставляя своеобразное угасание яркого пламени. Всецело пожара. Вдыхая, через силу пытаюсь сконцентрироваться на вещах, что по меньшей мере являются ключевыми сейчас. Например, одна из них та, что ещё через пару минувших секунд я снова отлечу течением ветра в другую стену, правую. Он приближается ко мне, угрожающе, для посредственных сжимая зубы, так, что уверовать можно. И всё-таки, это слегка иронично, как одна вещь сумела перевернуть с головы на ноги весь дом. Хватая меня за мой же аккуратный воротник, притягивает к себе, как собачонка, он рычит. Я едва слышал бы, что он там вякает, но его голос настолько истеричный, что просто не получается забыться и утонуть в своих топиях мыслей. — Где перстень, ты, сучий выродок — Дёргая, он ударяет меня об что-то массивное. По-моему, стену, по затылку проходится давно забытое ощущение боли, тело невольно моему характеру скорчивается, мерзко. В горле пересыхает от жажды, но более не крови. Мне мерещиться, что теперь, я абсолютно не хочу этого. Да, ко мне вновь возвращаются человеческие инстинкты и присвоенные людям черты характера, рефлексия. Например, страх — Где. Мой. Перстень — Снова и снова я ощущаю, каждой крупицей тела, как он ломает стенку, сверху сыпется штукатурка, а весь мой разум заполняется одной мыслью – о боли. О боли, которую я испытываю и ту, что стала её причиной. Любопытно знать, где сейчас она, она, белокурая царевна. Моя Герда, добрая и чуткая девочка, с львиным сердцем. Одновременно самая злая злодейка всех романов и сказок. Снежная королева, что заточила меня в эти льды, сама их и сотворила, а после разрушила.. Сплевывая сгусток темной жидкости, крови, на фирменный ковёр, я с усилиями поднимаю голову. На глаза ложится мерзкая пелена, что вот-вот потеряю сознание, тем не менее, вкусить его злость будет куда приятнее. Не просто злость, а что-то большее и ради этого я готов потерпеть. Ещё совсем чуть-чуть. Ухмылка сама скользит по моим губам, от каждого движения кости скручивает, он постарался на славу. Эти зелёные реки, гнилые насквозь горят смертельным огнём гнева, но я принял участь и готов умереть, прямо здесь, сейчас. И сказать ему, напоследок. Напомнить. — Перстень у той, кто по праву его владычица. Жалкий ты урод. Пиявец - отброс. Без имени и рода — Серп кривиться в лице, меняясь. И я замечаю это, чрезмерно хорошо для своего, без того шаткого состояния. Спесивый ублюдок, бесится от невозможно чистой правды. Без доли лукавости, которую он так привык добавлять. Будь здесь моя матушка, непременно сказала бы мне « Сыночек, помолчи, прошу тебя » Но я не буду. Нет матушка, не хочу. И называть его “ Владыкой ” не хочу. И обижать Полину не хочу. И быть пиявцем тоже.. Не хочу. . . . . . . . Полина застывает холодной фигурой, поджимая губы. Валерка нервно жмёт её тонкую руку к себе, ближе. Она как можно тише вздыхает, выпуская к лунному свету первые слезинки. Глаза блестят, рассыпаясь в полноценном ужасе, когда до детского сознания доходит весь кошмар происходящего. Как-то истерично вздыхая она поднимает свой взгляд на Баб Нюру, надрывисто проговаривая — Сумасшедшая. Вы сумасшедшая — Старушка от её слов кривиться, ничего не отвечая. Знает, что девчонка это по дурости своей говорит, а все ровно в мимики эта незаметная обида проскакивает. Неприятно наверное, когда тебя сумасшедшей крестят, в разы больнее, когда этот самый " крест " на всю твою жизнь. Неповоротливо вставая из-за стола, она забирает остатки посуды, хромая к подобию у угла в виде раковины. — Хочешь верь девонька, хочешь нет, правду тебе глаголю. Какая она уж не есть – От слов старушки у Полины дёргается глаз, резко вскакивая она со всей ненавистью пронзает своими глубокими океанами едва видную в ночной темноте фигуру Баб Нюры. Распыляясь в некой обиде за её слова. — Никогда эти слова правдой не будут. Пытаетесь меня к этому душегубу приравнять, да ? — Стукая по деревянной поверхности стола, под изумлённый взор Валерки, Романова с крикам добавляет — Хрен получится Её тело трясётся, пока в разуме происходит настоящий конфуз. Перемешиваясь, мысли в пазл не складывались, а их хозяйка, такая ещё юная, отгоняла всякие попытки принять неизбежное. Лишь бы подле Серпа не стоять. Дедом её его не нарекут. Не посмеют. Уж лучше алкаш какой, или бездомный, чем кровопийца. Настоящий кровопийца. Истинный. Баб Нюра всего на долю секунды к ней оборачивается, сочувственно в глаза глядя. — Ты домой иди, поспи хорошенько. Утро вечера мудренее. Да на правду эту зла не держи — От её непрошеных наставлений внутри Полины всё вскипает. Огнём ярким наружу просится. Пиная стул напротив, девочка делает резкий шажок назад, через зубы удерживая свою ярость. — Да какая к черту правда, мне ещё раз повторить. Оглохли — Романова нестерпимо крушит всё на своём пути, пока Валерка её за плечи не хватает. Отводя подальше. Блондинка брыкается, как может. Локтем цепляя его в области почек — Пусти ! Её истерику резкий звук пуль останавливает. Точнее – пули. Все трое застывают, девочка нелепо губами глотает воздух, в попытках угадать, кто это? До мыслей сразу и не дошло, что стреляет один из них, только когда Лагунов в сторону шуганулся, сжимая ладони в кулаки. — Ты.. Игорь, ты что наделал — Хаотично оборачиваясь, она замечает застывшую фигуру. Корзухин немой тенью около нового трупа нависает. Лишь бесцеремонное сияние яркой луны огибает хлипкое тело мертвого человека. Проходясь и по его убийце. — Это охранник — Сухо подводит Игорь. Голос его ломается, как и он сам. Преступление тяжёлое, учесть за содеянное ещё туже. По щекам девочки стекают новые накипевшие слёзы, горячими дорожками скользят по её лицу. Закрывая с усилием рот, она просто выжидает. В глубокой избушке длительное молчание повисает. Баб Нюра сзади на стул плюхается, немея от происходящего, в пол голоса хрипит. — За что ж нам это... . . . . . . Романова потирает свои жутко холодные коленки, то и дело вдаль смотря. Прошло около часа, с момента, как Игорь с охранником расправился. Оседая на пол, в той избушке, она ещё долго и беспрецедентно рыдала. Не останавливаясь. Рыдали они все трое, кажется, что даже сама хозяйка всплакнула. Пока прижимала худые тела подростков и вожатого к самому сердцу, как мама. Самая настоящая, любящая. Вся одежда и волосы этой старушкой пропахли, Баб Нюрой. И злости к ней она больше не чувствовала, обиды или ненависти. Ничего хорошего и ничего плохого. Никаких чувств, которые могла и обязана была бы испытывать пионерка. Девочка, юная девочка. Но Полина знает, понимает, хоть и не принимает эту откровенность – она не просто девочка. Эти видения, существования той женщины, что была в её снах и в рассказе Баб Нюры. Ключевой героиней всего этого дешёвого романа, про неспокойное лето, идиотское " расследование " двух фантазёров – пионеров подростков и одного несомненно наивного вожатого. Да, это всё фантазии, Полина уверена. Ведь правда в их случае оказалась куда страшнее. Больнее и жгучей. Такой, от которой тянет рыдать, нет, просто выть. С себя волосы клочьями рвать и кусаться, лаять на всех, как собака. Как Лёва привык. Мысли о нём заводят её в тупик, воспоминания. Такие смешанные ощущения, хрупкие прикосновения, едва романтичные. О таких её сверстницы и не мечтают, и мечтать ведь не стоило бы. Они не были похожи на влюблённых и не будут. Хотя бы потому что вовсе не такие, вообще. Полина помнит то, каким Лёва может быть. Он ослабил к ней хватку, по собственному желанию. Однако, в любое время может вернуть всё на свои места. Пряча истинные эмоции за ненавистью, бесчувственной жестокостью. Её терзали сомнения, испытывал ли Хлопов наслаждение, когда имел возможность безнаказанно унижать её, дотрагиваться до хрупкого тела, оскорбляя, прилюдно насмехаясь. А что чувствовала она ?... Досаду, горечь. Что-то иное, наверное, обиду. Там не было страха, но обида точно была. А что она испытывает сейчас ? От вопросов самой себе немного валит. Живот спазмом скручивает, перед глазами пелена ложится. Пелена их взаимодействий, общения, моментов, что хоть как-то, на доли секунды заставляли её переосмыслить образ мальчишки в голове. Он такой отроду, или это Серп истерзал его натуру ? Отвратил характер. Полина упорно хмурит брови, вспоминая Леву с самого начала лагеря. Ей не удалось пообщаться с ним ближе, пока он был " в себе " и только случай с книжкой оставался единственной нитью его прошлого. Тогда, в ночной мгле комнаты, он показался ей разве что безобидно шабутным. Не более. От снежного кома мыслей её отводит Валерка. Прикасаясь к лопаткам девочки, подхватывает всё её внимание. В глазах Лагунова царит подозрительный покой, он, молчаливее обычного уже не плачет. Лишь тупит глаза в небо, остатки слёз засохли на его лице. Романова пытается логично размышлять, чему может радоваться её оппонент, когда только буквально двадцать минут назад они спустили чужое тело в холодные воды реки. — Я Дениску отпустил — Едва шёпотом проговаривает мальчик. Блондинка задумывается, вспоминая, кого он может подразумевать. — Дениску?.. — В голове лихорадочно разбрасываются по углам мысли. Ответ находит себя самостоятельно, в этих лазурных океанах друга. Прерываясь, Полина, кажется и на минуту дышать забывает. Денис – мёртвый старший брат Валеры. В голове проносятся его размытые фотографии, кои Валерка ей когда-то показывал. Прикрывая ладонью рот, пионерка наблюдает за реакцией друга. Тот всё так же улыбается ей, как-то по-доброму, с теплом. Закидывает обе руки за голову, поудобнее располагаясь на холодной летней земле. Скрипка его слова более абсолютно никак не комментирует. На её губах тоже проскальзывает улыбка, в отличие от Лагунова очень даже горькая. Всего на мгновенье, огорошенная новостью, она сумела даже о своём собственном кошмаре позабыть. Прижимая коленки теснее к себе, Романова думает о том, что теперь ей вовсе без разницы, кого и как там отпустил Валера. Не потому что на друга ей плевать, просто, сейчас, даже его личные странности равняются мелкой ерунде, по сравнению с её новой "причудой " и не ей его точно судить. А может, это она и винна даже в его странностях, вдруг, Валерка начал тоже всяких видеть из-за психоза, а после открытия, кем по-настоящему является Полина, совсем нервы сдали. Пионерка с силой жмурит глаза, желая всего одного – чтобы этот ночной кошмар быстрее нашёл свой конец. Ещё несколько десятков минут и она не выдержит. Резкие шаги влекут её, принуждая посмотреть в сторону идущего. Это Игорь, измазанный и мокрый он вышел из воды. Грудная клетка массивно вздымалась, пока Корзухин постепенно приходил в себя. Но видно, только физически, всё также по глазам было ясно, после всего того, что сегодня его заставили пережить, в судьбе парня многое измениться. И первое его же изменение они посильнее утопили, чтобы больше никогда об этом не говорить и не вспоминать. А если вспоминать, то только тихо и про себя. Взгляд вожатого приковала к себе ещё немного напуганная девочка на земле. Щуря глаза он развидел в лунном свете в ней знакомую Полину и.... поспешно отвернулся. Что-то обидно кольнула под рёбрами, возвращая её в новую реальность. Переживания окатили её новыми думами о том, а не отвернуться ли от неё ребята из-за родства с этим монстром ?... Сжимая светлые слегка влажные волосы, Романова встала с земли, хаотично отряхивая свои коленки. Кивая головой в дальнею чащу леса, Игорь сурово скомандовал. — Пойдёмте, больше нам тут оставаться небезопасно . . . . . . . Ноги предательски гудели, еле плетясь в свою комнатку Романова успела по дороге зайти умыться и вроде как привести себя в минимальный порядок. Белокурые локоны взаправду в порядок не пришли, они остались словно у Бабы Яги торчать во все стороны, впрочем, это маленькую путешественницу не особо волновало. Она могла со спокойной душой гордиться собой, хотя бы из-за того что : Во-первых, не укатила истерику и с такой купой информации до лагеря доползла. Вся на нуле, соображая теперь через раз. Во-вторых, что нашла в себе силы ещё и умыться сходить. Да, наверное, эти причины были по истине детские и глупые. Но она не могла их не замечать, впредь, Полине хотелось быть бдительной. Хоть немножко, самую малость, чтобы потом не упасть на те же грабли. Дверь со скрипом коситься в сторону, когда пионерка проникает внутрь. У самой кровати она замечает фигуру, на полу рядом с тумбочкой. На секунду сердце замирает, пугливые догадки терзают сознание. Задевая пружыны своей койки, Романова делает шаг назад, чуть не запинаясь. С усилиями оставаясь на своих двоих, Полина замечает, как силуэт вырастает в длину и равняется с ней ростом. Даже чуток выше. — Валер?..— Выдаёт девочка первое и наверное самое глупое, что стреляет в голову. Глупое – потому что вот недавно, с ней он и зашёл в окрестности лагеря. Можно было сказать даже больше, она сама лично видела, как тот вошёл к себе в комнату, плотно захлопнув за собой дверь. И это был точно Валерка, а может...нет?! Все сомнения тухнут, когда незнакомец фыркает, выдавая что-то знакомое её слуху. А после, начинает ей вещать — Не надоело вдвоём шарахаться ? — В этот самом неизвестном девочка узнаёт Лёву. Да, точно, это Лёва. Его голос надрывистый и тихий, излишне тихий. — Зачем ты тут ? — Игнорируя его напыщенное недовольство, выдаёт Полина. Мозг начинает полноценно отключаться, стараясь соображать ничуть не хуже, чем всегда, скрипка растягивает слова, обдумывая, или хотя бы делая вид мыслителя. Впрочем, единственной мыслью которая хранилась в её голове была та, что о кровати и мирном сне. Выжидая нескромную паузу, Хлопов тянет скудно время, с опасными нотками в голосе всё-таки выдавая причину, ведомую ему одному. — Кости тебе пришёл сломать. Все — Мальчик смолкает, что-то про себя обмазговывая. После, с какой-то горечью заканчивая — Мне-то уже сломали. А ты вон, целенкая. Неприкасаемая, всегда. — Что с тобой? — Полина щуриться, пытаясь уловить его внешний вид. Тёмное полотно ночи укрывает мальчишку от ярких голубых глаз, заставляя упертую без его на то согласия взять за руку, вытаскивая за пределы комнаты, а потом и корпуса. Спускаясь вниз, светлоголовая хлипко удерживается на ногах, чувствуя, как моментами они начинают её подводить. Лёва её затеи не сопротивляется. Лишь со своим исключительно личным любопытством уточняя — Что ты делаешь? — Выволакивая мальчика к свету, подальше от стен лагеря, пионерка замедляется в ходьбе, ощущая, каждой клеточкой, что от одного лишнего движения ноги могут подкоситься. Опускаясь на корточки, Полина делает маленькую отдышку, рассматривая детальнее его чешскую обувь. Глаза бегут по бледным коленям, натыкаясь на синяки, гематомы. Одна ярче другой сияют разнообразными оттенками лилового и рубинового. Отдают цветом морской волны, приводя девочку в чувства, самые маргинальные и жуткие. Молча поднимаясь, Романова оглядывает внешний вид футболиста, входя в замешательство. — Лёва...— Тихо тянет буквы его имени. Разбитая нижняя губа сумрачно дёргается, выдавливая что-то в виде улыбки. Самой печальной. Ему больно, наверное, даже слишком, но он об этом не скажет ей. Никогда. Засохшая кровь из носа тяжко концентрирует на себе взгляд Романовой. Оставаясь неподвижной, она протягивает к его лицу ладонь, дотрагиваясь до скулы. От резких движений Лёва сдавленно мычит, перебарывая свою боль. — Твой дедуля постарался, знаешь? Он урод. А ещё, я обязательно его убью. Завтра — Полина виновато опускает голову, будто в этом и вправду была какая-то доля её вины. Разве что в том, что она единственная, по крайней мере по рассказам Баб Нюры, внучка этого отродья. — Ты же завтра тоже..— Переходя на шёпот, озвучивает свои подтвержденные мысли девочка. Запинается в предложении, на глаза накатывают первые слезинки. Они необратимо скатываются по её мраморному лицу, заставляя дрогнуть её всю. От одного слова, Полю выворачивает, оно становится комом в горле блондинки, так и подталкивая скулить. Закусывая нижнюю коралловую губу, совсем тихо она заканчивает — Умрёшь.. — А ты нет — Резко отрезает мальчик. От привычной прямолинейности его мыслей скрипку косит. Касаясь кончика её носа, Хлопов внезапно ухмыляется, водя дальше, по щеке — Сделай одолжение для меня. Убеги — Романова с недоумением поднимает голову, вопросительно всматриваясь в глаза Левы. Беспросветные моря ей не о чем не говорили. Лишь загадочно блестели. — Убегать... куда, зачем ? — Настигнутая вросплох, Полина с полным непониманиям хода его мыслей застыла на месте. Давая вразумительно ей объяснить, что в общем-то, Лёва и сделал. Хотя бы попытался, или наоборот, не пытался совсем. — Из лагеря, Полина. Всё идёт к тому, что завтра здесь будет мессиво. Я не сдохну, как скотина. И раз моя судьба в том, чтобы быть мертвецом. То и этого несуразного ублюдка я готов потянуть за собой. Для всеобщего блага — Лёва её вопросам раздражается, нервно взъероша волосы, он поглядывает куда-то в сторону. Романова чувствует, что вся суть его этой раздражительности в том. Что под рёбрами там, такое же сердце. Оно просто замёрзло, но это всё временно. Что он мальчик, что он помнит, каким он был. Что эта самая частичка жизни в Лёве была. Её туда усадила Полина, сама того не понимая, зёрнышко проросло распускаясь в полноценный цветок. Самый обаятельный и яркий. И завтра этот цветок должны были срубить. Губя все её старания разом. Схватываясь за белую рубашку, Романова притягивает к себе вплотную мальчика, упорно держась за тонкую верхнюю одежду пионера. Слёзы стекают по её подбородоку, нахально капая в хаотичном порядке на эту его самую рубашку. Мотая в отрицательном жесте туда-сюда головой, она с его этим "приговором " вовсе не соглашалась. — Может, я тебя могу как-то излечить? Ты наверное уже знаешь, я ведьма, потомственная. Ещё как это, ну.. — Блондинка легонько бьёт себя по лобу, вспоминая такое необходимое название — Вот эти, Спутницы ночей.Может, я как они, тоже... Хлопов на её предложение очаровательно усмехается. Кажется, он не воспринял её слова всерьёз и вовсе. Дотрагиваясь до золотых ершистых прядей, мальчик аккуратно водит ладонью, зарываясь чуть глубже в её купу волос. Уставший взгляд выдаёт его и, чем дольше Полина на этот взгляд обращает внимание, тем глубже ныряет в него. Выискивая ответ. — Нет, не можешь. Увы, того что ты ведьма просто не хватит. И даже этой идиотской связи с Серпом. Ты не умеешь справляться с дарованной тебе силой. — Его тёмные омуты перемещаются на фарфоровые кисти. — Да и к тому же, у меня есть подозрения, что на тебя наложили печати. Поэтому, ты о своей силе и не знала — Что ещё за печати ? — Полина вскидывает брови, похоже Лёве, осматривая свою кожу. Мальчишка смолкает, что-то обдумывая, после, резко хватает девочку за запястье, не давая ей и слова вставить. Меняясь местами, теперь её тянул он, куда дальше, за пределы всего лагеря. Паника охватывает тело Романовой, заставляя помышлять её недобрыми мыслями о его идеи. Тем не менее, пытаясь хоть как-то не показывать этого очевидного страха, она молчала. Лишь наперёд придумывая, что ей придется делать, если, к примеру, Лёва захочет отвести её к другим пиявцем. Но он же не будет этого делать, ему вроде и незачем?. С другой стороны, пути Хлопова были неисповедимы, как и его помыслы. Настолько, что иногда он очень точно вгонял Полину в неловкое положение. Либо заставлял её испытывать то, что угодно ему самому. За кучей чащоб и страшного леса, навстречу ирисовым глазам показалось знакомая река Волга. У её краёв пионеры проводили достаточно времени, чтобы запомнить на всю оставшуюся жизнь. Вытягивая белокурую на самый край, футболист резво останавливается, оборачиваясь в сторону Полины. — Я не в силах зайти в саму воду, скрипочка — От неуместного и совершенно нового названия, Романова еле заметно смущается, опуская глаза к прозрачной воде. — Поэтому, туда должна зайти ты. Полностью, сейчас Полина озадаченно молчит, делая едва смелый шажок к реке. Лёва ловко подталкивает её в спину, отчего, она оказывается у самых вод. Не решаясь снимать с себя одежду, что было и ясно почему, пионерка ступает в холодную реку. Ноги обдаёт морозом, неестественным для летней температуры. Скрипя зубами, светлоголовая движется вперёд, чувствуя, как с силой пятки ступают по неумолимому песку. Вода касается пупка, тело покрывается мурашками, а её комфортная до этого одежда становится обузой. — К свету — Бодрый голос Хлопова принуждает её повернуть голову назад. Указывая рукой куда-то дальше в сторону, пиявец стоит у самого края, наблюдая за ней. Блондинка хмурится, не вникая в его слова сразу. Там, за сотни две метров от неё, где стоять казалось уже вариантом невозможным, на прозрачные воды Волги, проливался вполне настойчивый сгусток лунного света. Чистейший белый свет ночного диска слепил, вызывая в её груди какую-то неопредилимую тревогу и сомнения. Борясь с внутренним криком о помощи и страхе, Полина делает усилия, подплывая ближе. Медовые локоны разбегаются в абсолютно разные стороны, создавая образ какой-то сказочной нимфы. Или Богини, ну как там, из той книжки Лёвы. Жмурясь от жемчужного сияния, Романова достигает указанной ранее точки. Как и было предположено, стоять там возможности не имелось, а от ярких молочных лучей ей становилось в разы хуже. Крики Лёвы, со стороны берега душили и терзали, но ответить на его зов Полина не могла. Ставя сейчас в первые цели хотя бы не утонуть. Приоткрывая с усилием глаза, девочка осматривает всё, перед собой. То пускаясь без своей воли вниз, то вылезая с головой. На её малой памяти не было и случая, когда под лучами солнца, а может и луны ей становилось настолько невыносимо худо. Голос хрипит, она чувствует, как медленно начинает терять там сознание. Осознавая, как скоро может спуститься на дно Волги, Романова гребёт в противоположную от сияния сторону, к берегу. Голова раскалывается, а тело покрывается судорогой. Делая передышки, голубоглазая замечает, как на её бледном теле высвечиваются непонятные ей узоры и символы, на руках, кистях, ногах, плечах, тело словно фонарь, превращается в сплошную звезду. Пугая пионерку до дрожи в коленках. Теряя баланс, Полина чуть не уходит под воду, из последних сил выползая к знакомому ей берегу. — Дурная что-ли — Лёва ядовито огрызается, рычит на неё, подхватывая на руки. Блондинка устало мотает головой, слушая, как мимолётно проноситься ослабленный вздох, полный уже его боли и нетерпимости. Ухватываясь за кончик молочной рубашки, Романова истерично причитает. — Не стоит, ты ведь тоже, теперь мокрый, опасно — Скрипка хлопает его по мягкой юной груди, объясняя. По-видимости, выражения физиономии футболиста, исключительно себе Лёгкие свободно заполняются воздухом, а бесчеловечная блядская боль в висках и голове отступает, на задний план, когда пиявец хрупко ложит Романову на землю. Тело, что игрушечное. А она вся, будто из каких-то тканей. Бесполезная кукла, давно забытая своей хозяйкой. Резвые шаги Хлопова влекут её внимание, он приземляется около девочки, сталкиваясь нос с носом. В беспросветных глазах, Поля находит сейчас что-то своё, родное, знакомое ей. Тёмные брови с сомнениями колеблются, сводясь в трубочку. Она так с любопытством осматривает мальчика нависшего над ней, не спрашивает об этих странных символах. Хоть они и занимают добрую часть её разума, пугливыми раздумьями. Аккуратно, имея огромную осторожность, Полина дотрагивается до прилипших к его лбу прядей, медленно и, с томительным выжиданием убирая их назад. Читает его тревогу, или пытается научиться это делать. Пиявец ласково тянется к ней впритык, Романова разглядывает его мешки под глазами, вздёрнутый нос, острые черты лица, чуть приоткрытые сухие губы. Сжимая изящные юношеские плечи, Полина старается не расплакаться перед ним, прикрывая очи. Истерика внезапно накатывает, разрывая её грудную клетку. Непосильная горькая обида, обида за него и за себя. До её мозга, а может и сердца, доходит довольно смертельная мысль, что весь свет не мил. Они не смогут быть вместе. Никогда. Ведь она, Аполлинария — Выродок Серпа и предположительной ведьмы, не умеющая управлять своей силой. Незрелая для магии девчонка. Ребенок, которого он, Серп, обязательно убьёт. Погубит безопытную, потому что клыков нет и не умеет ещё вовсе кусаться. В прямом смысле этих слов. Ведь такие люди, пропитанные злом и жестокостью, не умеют испытывать светлые чувства, понятия не имеют, и он, этот "ветеран " тоже не имеет и не умеет. А она из-за этого должна умереть, вот такой, ещё ненадёжный белый лебедь, дарованный смерти, ведь Серп, по мнению Полины — Смерть во плоти, может, даже что-то хуже смерти. И легче умереть, чем пойти к нему и его угодам на поводу. Инфантильное дитя, явно не предназначеное для подобно кошмарного занятия. И если бы Серп знал, что она переживает, вглядываясь в эти шрамы, оставленные им же на бледном лице Лёвы, то..... Сделал ему бы в разы хуже. Больнее. Ведь таких ублюдок забавляет чужой ужас в глазах, боль, кою они могут доставлять безнаказанно и с усмешкой. Посему, Романова никогда и ни за что, не сказала бы ему, о том, как разрывается у неё всё внутри, на осколки и мелкие кусочки. Леденеет. Словно у Снежной королевы. Превращая Герду, солнечную птичку летних дней, в морозную владычицу вечно мёрзлых лесов. А Лёва...это Лёва. Лёва это, алый галстук, язвительные комплименты, русые пряди в разные стороны, запах порошка и лаванды, ровная осанка и потресканные вишнёвые губы. А может, Лёва это футбол, игривая улыбка, веснушки на лице, спортивная форма, добрые глаза сине - зелёного оттенка, как первая июньская трава. Лёва, это первый луч раннего солнца, это детская улыбка, роса на листьях, истоптаные кросовки и нескончаемый смех и веселье. Либо, Лёва это ночная прохлада, ясный огонь, приятная, в то же время пугающая мгла, разрушенные надежды и багровые капли на подушке. Полина не знает, не помнит. Впрочем, какая разница, сейчас, она убеждена в том, что он ей нужен любым. Валера, наверное, услышав, либо прочитав её мысли, скорчил бы недовольную рожицу, сказав о том, что это всё безрассудно и глупо. А Игорь, покрутил пальцем у виска. “ Душевнобольная ” От собственного вывода о себе, Романову пробирает на смешок. На её губах проскальзывает улыбка, вызывая у пиявца, что сейчас был впритык с ней, некоторые вопросы. — Что ? — Лёва хмурится, сам сдерживая ухмылку, от её проницательно красивых глаз. Это её сменчивое настроение вызывает в нём абсурдный хохот. Хотя бы краткий. Полина хлопает ресницами, с накатившим спокойствием, вздыхая. — Знаешь, Лёва, я тебя тоже.. — Скрипка выжидает маленькую паузу, всматриваясь в эти нескончаемо тёмные зеркала, готова ли она остаться в них навсегда? Лёва проводит рукой по светлой макушки, не боясь новых ожогов. Крутит мокрые пшеничные пряди, терпеливо выжидая. Романова пересиливает себя, приподнимаясь с земли, совсем чуток, опирается на локти, встречаясь с юнцом взглядом. Сейчас, ей впервые не страшно произнести то, что она хочет. В её словах нет смущения, в голосе похоти, в мыслях злого умысла. Только то, важное, для них двоих. Притягиваясь к нему, она, с неким замиранием своего сердца останавливается у самых губ, чувствуя влажность его лица, кожи, быть точнее, медлительное дыхание. Ей даже кажется, что она ощущает стук его сердца. Его, давно холодного, забытого. Зарываясь тонкими пальцами в тёмные волосы на его затылки, Полина озвучивает то, что так давно хотела, не сознаваясь себе, что это – именно то чувство. — Люблю.. — Подталкивая мальчика к себе, пользуясь его минутной заминкой, ведьма целует знакомые ей губы, вновь. Поддаваясь вперёд, Лёва разрешает Полине себя обнять, сам обхватывает её тонкую талию, теперь движения капитана становятся мягче, аккуратнее, как с самым дорогим, что у него сейчас имеется. А может, так оно и есть. Сглатывая длительную паузу, девочка отрывается первой, восстанавливая дыхание. Проходясь большим пальцем по своей нижней губе, желая почувствовать остатки этой инициативы Полины, Хлопов улыбается, добавляя. — И я тебя, моя Венера