Спутница белых ночей

Судьба – что-то очень странное, растяжимое. В судьбу можно верить или нет. Но она в любом случае совершит свой ход, если потребуется. Патриции сейчас, ступая по затерянному непроглядному лесу хотелось верить, что вся эта связь с Серпом тоже судьба. Она не хотела любить, не желала быть любимой, ведь это то, самое опасное, что может случиться в жизни ведьмы. “ Влюблённых ведьм не бывает ” В это верила Романова. Просто её матери повезло, она исключение в их роду, отец руку на неё не поднимал, не трогал. Соглашался с мнением, он её любил взаправду. Такие мужчины встречаются редко, и Варваре Алексеевне – её родительнице, просто повезло. Остальным, нет. Ей, в том числе. Ведь любимый не может бить, любимый не может причинять такую боль. А Серп причинял, значит и не любил вовсе. Он был для неё самым опасным мужчиной в жизни. Заглядывая в эти слегка серые глаза, Патриция удивлялась, как настолько красивый мужчина может быть настолько гнилым внутри. И всё-таки, что-то в нём говорило обо всём этом превосходстве перед другими. Дёргая её за аккуратное запястье, он заводит её дальше, вглубь. Сейчас, она проклинала себя за то, что вообще поехала с этим психопатом куда-то. Прознав про его нахождения в этом Богом забытом месте приближали и другие, началась самая настоящая, пусть и небольшая, но бойня. Оставляя свою то ли супругу, то ли невесту около заброшенного особняка, он лихорадочно перебирает бумаги, отлаживая некоторые. — Стой здесь, скоро буду — Вампир скрывается за трухлявыми дверцами ненадёжного помещения, а Романова все так же с опаской смотрит ему в след. Что-то так сильно колотит её грудь, вызывая неоправданные неприятные чувства. Мало того, что с сестрой ей до этих пор связаться не удалось, так теперь есть ещё и неплохая вероятность того, что скоро её лишат жизни. Поёжившись от этих противных мыслей, ведьма прошлась около здания, всё посматривая на те же трухлявые двери, когда же выйдет Серп. — Слышь, красавица, ты часом тропинку не спутала — Громкий свист заполнил её уши, ещё долго после оставаясь неким осадком. Неспешно разворачиваясь, Герцогиня гадала, уже зная о том, что сейчас придётся делать. Староватый на вид, с отвратительным запахом, мужчина стоял не так далеко от неё, он шатался, давая понять, насколько много выпил. Борода закрывала практически всю нижнюю часть его морщинистого лица. Прикрыв нос и губы краем своей длинной мантии, женщина отшагнула назад, норовя зашептать на него заговор. Хотя бы что-то, чтобы скрутило старого, место своё знал. Но на половине остановилась, ровно после, как он попытался приблизится к ней снова. — Ты чего стесняешься — Покручивая рукой, он скривился, делая имитацию улыбки. Поразмыслив, Патриция решила, что тратить свои и так малые для этого времени силы на пьяного деда она все же не станет. Сумев отпугнуть его и так просто. — Иди отсюда, пока руки и ноги не свернула — Махнув рукой, Романова оскалилась, глаза ожидаемо заблестели звериной тенью. Это она могла пропустить слабость только перед Серпом, и лишь из-за его настойчивой манеры и очевидных успехов. Они были с ним равны. Но человек, обычный, ничтожный перед ней сейчас, не стоил ничего. Абсолютно. Она пусть и уважала людей, их жизнь, но таких, как он. Слегка надоедливых мух, особенно сейчас, когда ей никто не нужен, когда у неё купа проблем — нисколько. И готовая была, наверное, даже поранить. — Да что вы, женщина, — Пьяница хмурится, он вот ровно делает шаг к ней, повышая голос и падает. Слышится громкий краткий звук со спины. Незнакомец ложится бездыханным телом на землю, растекаясь в лужице собственной крови. Патриция замирает, размыкает и замыкает губы от неожиданного конца, разворачиваясь, ей очень не хочется видеть того, кого она в последствии видит. Серп. Он стоит, гордо потирает носовым платком пистолет, осторожно слаживает в конуру, замечая, те испуганные знакомые ему глаза - сапфиры. Довольный собой хмыкает. — Понравилось? Скажи хорошо стреляет — Авдеевский скалиться, слаживает пальцы в форме того самого пистолета, целиться в испуганную неё — В яблочко, с первого раза. — Я бы и сама справилась — Голос Романовой чуть дёргается, от всех этих стремительных событий, не давая сформулировать мысль нормально. Она, пусть и ведьма, но смерть видела не часто, нет, трупы она видела, но сам процесс. Процесс умышленного убийства, без угрызений совести, наверное, Серпа она просто недооценивала. Может, в будущем, ей тоже так придётся. Из-за чего обвинять его сейчас в чём-то – пустяк. Генерал близиться к ней, издавая смешок, на все её отпиратильства. — Ха, дорогуша, времени на это “Сама ” у нас нет, пойдём — Протягивая Патриции ладонь, Серп с ожиданием смотрит, на то, как Романова самостоятельно поправляет алую мантию на себе. Шагает в сторону леса, мужчина усмехается, наблюдая за ней — Ты не изменяешь себе — А ты себе . . . . . . . Горящий огонь согревал душу и таил в ней новые надежды да домыслы. Проходя через тернистые кусты под сопровождения Серпа, ведьма замечает силуэты у костра. — Зачем мы тут — В неком недоумение хмурит брови женщина, оборачиваясь к генералу. Тот ухмыляется, как-то спокойно, умиротворённо — Алисия с Матвеем приехали, передали, что они тут расположилось — Что-то внутри поднимется бурей эмоций, Романова чуть ускоряет шаг к фигурам, несмотря уже не на что. Её сердце стучит, заставляя хозяйку трепетать. Практически подлетая к мужчинам, что уже расположились на брёвнах, Патриция отыскивает глазами золотую макушку. Её здесь нет. А ещё есть Матвей, он в ужасном виде, роскошные шелка украшены кровью, всё разодрано, испачканный в грязи с купой ссадин, вампир прижимал ближе к себе раненую руку. Крутясь без остановки Герцогиня выискивает их карету, молчит, её бросает в длительный жар, холод, и так нестабильно от одного состояния к другому. Что-то кричит, зазывает, заставляя её стремительнее, отрывисто дышать, панически сжимая ту самую, алую мантию в крепкой хватки своих же собственных пальцев. Она не хочет думать о том, что подталкивает её на абсолютно логичный вывод. — Где моя сестра ? — Ведьма срывается на истеричное рычание, бросаясь глаза в глаза к Матвею, будто готовая его разорвать. Хотя, почему же « будто » правильнее будет Вполне готовая разорвать. Матвей свои глаза прячет, такие же, как у неё, ледяная пропасть. Осторожные ручьи катятся с них, будь Романова в полноценной норме, заметила бы, что тот куда сентиментальнее своего старшего брата. Авдеевский её руки касается, и ту как от самого сильного тока передёргивает. В растерянности она смотрит на Серпа, что с отточенной походкой к ней ступает, наклоняется на корточки заглядывая в лицо брата. Он, как ей казалось, переживал не меньше, сбросив вечную маску охотника, поджав губы, трепал своего побитого младшего. — Где она, где она — Патриция размахивает руками, попадает по спине Серпа. Она не чувствует энергию Алисии вообще, не только тут. С ней же ничего не могло случиться? — Она у меня одна, одна-а Романова оседает на землю, прикрывая лицо руками. То, что она растрепала волосы, или замарала лицо, её вовсе не волнует, а волнует то, что у неё отняли. Перед глазами, как пелена встаёт образ любимой светлоголовой. Они были неразлучны с детства и какая-то поездка не могла их разлучить, совсем же не могла. — Те суки из белого отряда, они что-то большее чем мы, не Стартилаты даже — Матвей кряхтит, сплёвывая на землю-матушку лужицу крови Патрицию шатает, по коже проходится мнимая дрожь и могильный холод, заставляя скорчится сильнее, дабы не сблевать. Впрочем, сейчас она была к этому близка. Укрыв тёмными волосами раскрасневшееся лицо, в её голове проскочила мысль “ Я умру тут, вместе с ней ” . . . . . . Так и получилось, только куда тягучее была её боль. Закрывшись в своей комнате на втором этаже дряхлого особняка, в этой забытой, уже ненавистной ей деревне, Патриция медленно оседала пылью, умирая. Вот так бесконечно, каждый день по крупинки себя. Силы давали о себе вспоминать, а она давала волю их терять, растрачивать куда-то. На что-то бесполезное. Вначале, ведьма хотела уничтожить всех из Авдеевских, особенно самого Серпа с Матвеем за то, что не проследили, это их вина, что сестру смогли убить. С иной стороны, Алисия была её кровью, которую защищать должна была она, а Матвей...он же сделал всё для того, чтобы хрупкая Романова осталась в живых. Но наверное недостаточно, раз вернулся ублюдок один. Эти изменчивые мысли сменяли друг друга, вертясь в её голове. Вновь и вновь заставляя плакать. Её более не интересовали шелка, либо дорогие наряды. Статус, уважение людей, и нелюдей тоже. Она сидела, ела и жила в белой, не заморской ночнушки, какой-то простолюдинки. С дырками по бокам и желтыми пятнами, что были хаотично раскиданы всюду. Прилипший к этой вищице жир видно, её тошнило даже от этой мысли. Локоны свои она также более в яркие причёски не собирала, они трепались по сторонам, густые и дикие, мешались ей, но кажется, Патриция плевала и на это. Уже не замечая вообще ничего. Боль и утеря единственного близкого парализовала её, не давая восстановления. Абсолютно никакого. — Я войду — Звонкий знакомый голос послышался по ту сторону трухлявой двери. Женщина поморщила нос, у него всё хорошо. В этом Патриция почти убедилась сама через одно мгновенье, Серп вошёл в её спальню, оставаясь около порога. В мундире, с оружием, лицо у него бледное было и фиалковые круги под глазами виднелись, чёткие такие, коих раньше и не было. Проследив за её флегматичным взглядом сапфировых глаз, генерал взял отодвинутый к углу стул, в довольно плачевном состоянии, усаживаясь около её койки. — Патриция — Растягивая имя, он с какими-то своим, но искренним сочувствием, если у Серпа имеется хоть какое-то сочувствие в рефлексах, оглядывает едва живую женщину. Заплаканные её глаза, что когда-то сияли ярче самых могущественных звёзд, сейчас, навсегда потухли — Мы не нашли её тела, они растерзали и... — Хватит ! — Кидаясь ближайшей подушкой, Романова резко прижимается к самой стене, с тем самым, желанным ей когда-то оскалом зверя, зверство. Утраченная благородность сгубилась в процессе её личной гибели без сестры. Мужчина эту подушку ловит, лишних вопросов ей не задаёт. Как бы ожидая, когда та отойдёт, притихнет и... может дослушает. Выжидает, также спокойно, словно это ничего и не значило, продолжает. — Я знаю её убийц, Патриция, ты же хочешь мести, ты хочешь чтобы эти твари поплатились — Авдеевский поднимет свои мутно зелёные океаны, с опасным огнем в их наблюдая за её реакцией. Ожидая именно того, чего он хотел увидеть в них. — А ты? — Романова складывает свои руки воедино, как-то сжимаясь вся, чуть вздёргивает ровные брови — Они же и Матвея чуть до смерти там не забили. Ты отомстить не хочешь ? Генерал на её слова делает излишне беспечные кивки головой. Соглашаясь с её вопросом. — Я отомщу им, в любом разе. Просто-о — Серп тянет последнее слово, отлаживая мягкую подушку на её привычное место. То, где быть она и должна. "У каждой вещи своё место " Навечно запомнила слова бабушки Патриция. От них по щекам катились раненные чужими действиями слёзы — а где же место у людей. Ведь они, как вещи, у каждого есть своё призвание = место А где теперь место Патриции? Той, что покинута всеми и собой. Она знала, что из богатого рода. Знала, что этот род продолжит, знала свои способности, знала, как жить, что делать. Вся нескладность людской сущности её не касалась. Но, видно лишь до момента, пока символ её баланса в виде младшей не истерзали. Замечая скатившуюся к переносице неумолимую слезинку Серп продолжает свою речь, бросая локти на спинку своего стула — Просто мне казалось, что тебя, вполне это может заинтересовать, разве нет? — Авдеевский обуревает её сомнительным взглядом, за этот, пускай малый срок, он сумел измениться. Измениться с того времени, как Алисия встретила свою гибель. Более о свадьбе не упрашивал, не говорил, приходил редко и сам усаживался за все дела их непокорной, но великой семейки. Чем, вызывал, пусть и тихое, почти немое у Романовой уважение. Пару сырых секунд дают Патриции хорошенько подумать, или сделать вид. Ведь желание важнее чести, какая может быть честь, когда все тебя покинули, когда ты всё растеряла, даже саму себя. — Я согласна — Покачиваясь, под пристальным наблюдением Серпа, Романова встаёт со старой постели. Авдеевский придерживает её за руку, изучая, и в этих глазах, таких местами лживых и хитрых, она, наверное уже отчаянная, потерявшая своё пламя жизни, отыскала спасение. Какое-то несуразное, он не хотел сделать с ней, что-то немыслимо непристойное, не кривился от её ужасного вида, от запаха, от ершистых волос, что так и лезли в разные стороны. Лишь твёрдо удерживал за руку. Пусть, это её решение станет тлетворным. Пусть станет губительным, кошмарным. Изучает её, но она выберет, сама. Оглаживая острые черты его лица, ведьма еле усмехается , склоняясь к мужчине. — Серп — Патриция шепчет его имя, ласково, но безумно. Вампир хмыкает, в замешательстве сводя брови. Романова усаживается рядом, отводит свою голову ему на грудь, горячие ладони дотрагиваются до её, практически ледяных пальцев, несмотря на высокую температуру в помещении, женщина оставалась довольно... замёрзшей. Подушечками она расталкивает чёлку, всматривается в его взгляд, как зачарованная, проговаривая — Я готова принять это соединение крови. И на ритуал, готова . . . . . . . Pov : Патриция Серп взбирается ногтями к моим ключицам, царапая ещё гладкую кожу. На сердце ложится груз тревоги, я вспоминаю себя в детстве. Когда, будучи ещё совсем дитя, лет семи, меня накрыло истерикой, я разбила подаренный на заказ сервиз с именами наших родителей и предков, поцарапала портреты, устроив во всём доме погром. Мне думалось, что за это родители вздумают меня отпороть, что было очевидно справедливым наказанием за любую оплошность для светских барышень. Только мне ничего не сделали. Папа присел на корточки рядом с заплаканной мной, потрепал мою макушку и выслушал всё то, что я ещё бывалый час выливала ему из своей души. Сейчас, я и причины чего так горестно мне стало припомнить не сумею. Только вот, эта отцовская милость запомнилась в моём сердце на века. И ныне мне хотелось поступить подобно себе той. Заплакать, закрыть ладонями всё лицо, разбить сервиз, поцарапать портреты и чтобы ничего далее мне не сделали. Чтобы я рассказала хоть кому-то, хоть часть того, что съедало мою душу гнилью. Губило, душило изнутри. Только вот, более отца подле не было, а тот что за моей спиной стоит... Вряд-ли выслушать изволит. — Патриция — Серп вновь повторяет моё имя, больно наматывая прядь волос себе на пальцы. Тот ритуал, прошел всё же, с успехом связав нас. Зачем я так поступила ? Лишь потому что, теперь, не сейчас, но с течением времени, получу силу, получу и сумею сжечь, сжечь всех и до единого, кто руку к смерти моей сестры приложил. Моей Алисии. Истощение дало знать о себе быстро, и чтобы убить то количество людей, кое я планирую, мне пришлось бы дожидаться следующего июня, терпением я была переполнена всегда, только сейчас... ждать вовсе не имело смысла. Тем более, что я хочу самостоятельно истерзать тело каждого, абсолютно каждого. Безжалостно, ведь на самом деле, так постепенно, я лишалась этого чувства и чувствовала это одновременно. Корсет с тяжестью падает на пол, Серп сдвигает остатки моего платья, делая нагой. Окончательно. По коже проходит табор мурашек, когда он, так беспрекословно обводит пальцами мою талию, дотрагиваясь везде, где я бы, при возможности, не дозволила. Каждой частичкой я ощущаю поток северного ветра, все ещё оставаясь лицом к окну, могу так явственно разглядеть мириады звёзд в беспросветном океане над моей головой. Серп плавно дотрагивается до моей шеи, но даже от этого я вздрагиваю, беспомощно прикрываясь волосами. Приятный, изысканный аромат и тусклый блеск свечей, всё то, что успокаивает мою душу, нет, исключительно разум. Душу может успокоить только чужое страдание. Ради которого я готова принести жертвы. — Любимая — Он разворачивает меня к себе лицом, встречаясь глазами. Как заколдованный водит рукой по спине, всё ещё оставаясь в рубашке и штанах. В отличие от меня, полноценно раскрытой перед ним, можно ли назвать для ведьмы это позором ? А для женщины, что ещё не замуж. Пускай, между нами прошёл ритуал, официальной женитьбы не было, и наверное, не будет. Пускай, она не есть необходимой. Сейчас, в первую очередь я ощущаю себя царственной и непоколебимой владычицей, Спутницей белых ночей. Я и есть – Спутница белых ночей. Которой они принадлежат, силу которой они дарят. А уже после, обычной дамой. Нет. Такая как я, называться обычной, не может. Уже, никогда. Протяжно целуя, Серп принуждает меня шагнуть к нему ближе, теснее делая наш контакт. Самый ранний для меня. Самый первый. Прерывая избыточно долгие и без того наши поцелуи, он отшагивает назад, осматривая меня. Следя за его глазами, я вновь подмечаю то, как он разглядывает, как оглядывает меня. Без пошлости, без всякого. С чем-то иным. С восхищением ?... — Тебе идёт быть такой — Восторженно подводит итоги всего осмотра мужчина, вытягивает руку ко мне, сжимает ладонь. Так бесчестно ведёт к кровати, я и не сопротивляюсь, более мне это не интересно. Свою честь я растеряла куда раньше, морально, а сейчас, я просто лишусь её, стандартно для нашего недалёкого общества – физически. . . . . . . . . . — Спину ровнее — Держа ведьму аккуратно за руку, Серп направлял её, наклоняясь к самому уху — Прислушайся Горячий голос дурманил сознание, но давал слуху оставаться четким и до неисправности сильным. Закрывая глаза по приказу Авдеевского, Патриция прислушалась, стараясь настроиться на тот лад, который был ей необходим. Сжимая изящные кисти рук, мужчина надавил большим пальцам на её вены, продолжая между этим вещать. — Видишь, это как струны — Острым ногтем вычёркивая каждую из её тонких вен, Серп спускается ниже, не остовляя её ни на единую секунду плавать в своих домыслах — Осталась только найти нужные тебе — Нужные мне... — Повторила за ним Романова. Вдыхая полной грудью, она с готовностью подошла к цели. Сосредотачиваясь, как объяснял Серп, повторяя каждый из пунктов в своей памяти, женщина отвела подбородок вперёд, напрягая, по инерции свои виски. На секунду чужие голоса засвистели в её ушах, заполняя перепонки. Сердце предательски забилось в ускоренном темпе, ликуя славную победу над самой собой. Распахивая до максимума свои очи, Патриция разворачивается на бархатный смех Серпа, задирая голову вверх, к нему. По реакции её тело, что работало быстрее слов, вампир всё вразумил. — Получилось? — С ноткой надежды, вроде как и зная лёгкий ответ, спросила, как для галочки она. Эти тренировки на развитие способностей проходили упорные две недели. Как оказалось, методы Стартилатов, коими называли себя Серп и Матвей, иные, и в корень, если сравнивать, отличаются от ведменських. И если вторыми она владела вполне себе замечательно, первые стоило развивать и развивать. Нельзя не отметить то, насколько трудолюбива и настойчива сама Патриция, это вампир заметил сразу, а может и с их изначальной встречи. Не покладая рук, Романова старательно выполняла его наказания. Под рёбрами горела мысль, что это ей пригодится. Ещё как пригодится. К сожалению, владеть силами друг друга на равных вампиры и ведьмы права не имели, да и просто физически не могли. Что-то исключительно базовое, но даже это базовое крепило и расширяло. Смазано целуя мужчину куда-то в уголки губ, Патриция радостно вешается ему на крепкую шею, сама не замечая как, медленно, словно течёт вода в реке, текли и их взаимоотношений. И Романова всё ещё опасалась его, всё ещё помнила на что способен, в сердце камнем лежала обида на то, что её младшую не укрыли. Однако. Она пусть и не на постоянной основе, но дарило ему тепло, или что-то, что на это тепло было похоже, дарила себя и ласку. Делила ложе и, в отличие о т начала, не жалела об этом, лишь иногда, когда тот был излишне груб в постели. Отчаянно, ведь тепло это теперь было девать некуда, и любить некого, чтобы забыться, почувствовать себя любимой. Может, вполне осознанно. Впервые, взаправду полюбив. Жалея и желая, что они это они. А ни кто-нибудь другие, что они не простые люди, кои могли жить спокойно и сойтись ничего при этом не теряя, не теряя и себя. Патриция точно не знала, что из этих двух вариантов было правдой. Ведь чувствовала паралельно оба. Но, вывод сделать всё же успела. Просыпаясь и засыпая с ним каждый день, Романова признала то, что в её память не сможет впиться и запомниться не единый мужчина, лучше чем Серп. Пару недель спустя Горелый запах впивался в ноздри, принуждая кашлять, прикрывать рот и нос. Засматриваясь на горящую церковь, Патриция вспоминала, как ещё недавно, пару недель назад ходила около неё – одно слово, перестройка. Что-то неприятное, настолько, что тошнит. Уничтожая с корнями, то, что когда-то было символом. К церквям кстати Романова относилась отлично, хотя бы потому, что они тоже какая-то часть, и занимает место в их роду. Именно в давних церквях, перестроенных под свой лад ранее проводились их ритуалы в лунные ночи. Оттого, разглядывать её с чистой совестью было куда тяжелее. Хотя, это даже иронично, говорить о чистой совести той, что готова запачкать свои руки в крови окончательно. Шагая ближе уже к горящему зданию, женщина жаждет рассмотреть остатки белой архитектуры, чей-то веры и правды подробнее, под этот нестихаемый гул людей, когда на её глаза ложится пелена из чужих рук. Ладоней, те, которые узнаёт она за считанные мгновенья. — Серп ? — Патриция удивлённо хмыкает, когда он крутит её в иную сторону от Святого места, окружённого языками пламени, уводя куда-то дальше. Не отвечая ей на все многочисленные вопросы, Авдеевский с терпением ведёт свою мадам, а та, как он и наказал глаза закрыла, с замиранием сердца ожидая чего-то, что может произойти. Первое, что она чувствует, когда Серп вталкивает её в какое-то тёмное и довольно тесное пространство, это вонь. Такую стабильную, гадкую, гнилью веет чуть ли не с сильнейшим напором. Ведьма кривиться, не сохраняя или не желая отдавать силы на сохранение хладнокровного вида. Чужие прерывистые крики, с истошными отголосками звучат в её ушах, кошмарно настораживая. — Теперь смотри — С убедительным тоном отзывается Серп. Даже как-то безумно для их нескладной и больной ситуации. В темном, уже старом доме по видимости, при малом освещении она различает чью-то фигуру, а после и сама от этой фигуры тушуется. Светлые омуты, как огни фонарей западают в её душу адскими воспоминаниями. Током бьёт в миг, так, словно сейчас её кончина придёт. Мужчина перед ней кажется измученным, худым и с уймой ран, те, кои ещё не затянулись. С царапинами, синяками, одним словом – побоями. Патриция закусывает нижнюю губу, проводит ладонью около него, что так и остаётся сидеть на полу, пусть даже не привязанный к чему-то. Что странно. Лишь руки с ногами связаны, и то, какой-то лёгкой верёвкой, будто для виду. — Он был зачинщиком и главным героем в смерти твоей сестры — Серп отрезает все её почти верные догадки, говоря то, что уже томилось внутри. От него, этого почти измученного, побитого, кажется несёт чем-то и вправду... Сильным. Несёт так, что Романову на минуту передёргивает. Она разворачивается к Авдеевскому, вглядываясь в этот его безразличный взгляд. Ядовитые глаза. — А остальные ? — Женщина вспоминает его слова о нескольких личностей сразу, что приложили усилия к её кончине. И вправду, Патриция желала всей душой и сердцем встречи с ними, только вот... Во-первых, встреча произошла лишь одна, а во-вторых, он вовсе и не схож на ненасытного черта, что посмел так бесчестно своими грязными когтями тронуть её изысканный, особенно яркий цветок Алисию. Подробно рассматривая этого самого мучителя, ведьма прожигает его глаза, карие, в полу закрытом виде. Серп трепает её за плечо, отвечая кратко и по делу. — На остальных времени не было миловать. — Оттачивая свой нож, продолжает — Пол часа на все пытки, милейшая Генерал спешно удаляется из этого самого помещения, остовляя наедине хищника и жертву. Что-то внутри Патриции переворачивается от всего этого, что представляла себе Герцогиня иначе. Выставляя каблук вперёд, ведьма усмехается, всё же есть хорошего в том, что она носит такое тонкие и острые. Вдавливаясь вечным шрамом в тело будущего погибшего, она разглядывала его реакцию. И всё же... Всё не то, слишком импульсивно и со страхом, пусть и тлеющим обуревает этот грязный убийца всё в округе них. С жалостью к себе повинному, он что-то мычит, терпит её удар за ударом. Патриция убивает его, так губительно долго с особой жестокостью и подручными предметами вскрывая кожу, ломая зубы, с помощью заговора кривя его желудок, позвоночник, ножки и ручки. Истерично смеётся, заливаясь криками, неограниченное количество ломает ему вновь и вновь, пальцы. К её лакированным каблукам подплывает небольшая лужица, время летит, проходит ершистой кошкой на первом перекрёстки. Зато цепь её несуразных идей о издевательствах над этим, пусть и одним, но виновником не заканчивается. Замечая как он вновь начинает мычать, ведьма со злости пинает его в голову, с яростью срывая уже пропитанную кровью тряпочку с остатками зубов. А некоторые ещё сохранились, держится. Романова презрительно обходит нелюдя, толкая под бок. Тот минуту другую хрипит, плевки с той же кровью начинают ей досаждать, что заставляет мужчину ускорится. Осторожно дотрагиваясь до края её долгой, шелковистой юбки он влечёт на себя внимание, так жалобно сводит брови, а по щеке стекает мучительно одинокая слеза. И что-то не сходится. Отчего-то слёзы текут и из её сапфиров. Текут, не прекращая напомнить о том, что этот душегуб сотворил. Романова приседает рядом, тянет к нему руку, но не касается, что-то останавливает её. Мужчина первый близится к ней, всё куда-то глаза отводя. — Найди чернила — Тихо в пол голоса отзывается он — Слева у окна есть, ещё возьми воды с чайника. Женщина на его указы хмурится, хочет ударить, да только эта тень безумства уже спадает. И она, всё с сомнениями душегуба оглядывая исполняет просьбу. Плетётся, чернила забирая, а тот всё взор свой на дверь закрытую переводит и так губа у него нижняя трясётся, словно и не били до смерти пять ь минут назад. Романова вновь около него усаживается, любопытства вверх берёт. Сгинет он тут сегодня, покуда за ним смерть уже пришла. А послушать мертвеца, забавно, да и боль в истерзанной груди смолкает, давая разуму сделать свой ход. Ход в сторону убийцы. Рука у душегуба трясётся, на её ладони что-то смазано расписывая. Долго так, что аж рукава задирать приходится и она задирает. На её нежной лебединой коже пишет, чётко так, стараясь каждую буковку выводить. Получается однако все ровно плохо. По окончанию этого тайного послания он чернила опускает, давая пару минут на разбирательства. Герцогиня шипит, раздражаясь тем, что он сказать не может, а силы над собой делает, всё-таки, как-то прочитывая. “ Назад не оборачивайся, там щёлка, он всё время смотрел, сейчас ушёл, поторопись. В книге красной девочку найди, за ней страниц не будет, а будет всё о гибели. Тогда и поймёшь, кто он ” Волосы дыбом становятся. Патриция робеет, даже как-то теряя координацию и речь. Водой всё смывая так быстро, как может. Что-то в ответ написать ему желает, да только тот буянить пускается, противится, чернила назад с водой относит, пока час имеется у них. Перепуганная о желании убить его и забывает. Наклоняется к мужчине вновь, протягивает через силу к самой себе вплотную, задать напрямую хочет, когда рука на плечо чужая ложится. Женщина заметно вздрагивает, тут же вскакивая с корточек, а перед ней Серп. — Чего, живой ещё? — Глаза у него тёмные, зрачков нет, чёрные, что беспросветные. И вновь чувство. Словно током в миг ударило, так, смертельно... Патриция воздух глотает, горделиво от него глаза не отводя. О его глазах уж и не спрашивая. — Я, не надумала чем — Лживо отвечает она. Взор свой отвести страшиться. Он в безумной усмешке расплывается, её за запястье трепетно тянет, к себе, вплотную. Романова чувствует, как по её ушной раковине гладкая материя проходит, не язык, что-то иное, сильное. Серп наклоняется к ней, с избытком, голову на плече оставляя. Когти царапают её одеяние, да, именно когти, с отроду у Авдеевского таких длинных ногтей не бывало и это Патриция помнит, генерал рвёт драгоценную ткань, возвращает блядское ощущение беспомощного страха. Ведьма усердно прячет это, заглядывая в лицо душегуба. Душегуб ли, сомневаясь во всём, впервую очередь в себе, она не была готова убить его. Серп в эту её очередь естественно не входил, а ещё он точно был не в себе, эти два вывода она сумела сделать только что, направляя на отчаянного мужчину нож. Тот прищурился, едва заметно ей улыбнулся, будто сумел сделать что-то своё, задуманное, из его карих глаз вытекла слеза. Удар, второй. Нож сковал руки Патриции, не добровольно, принудительно, через него и прямо в сердце. Так чётко, наверняка, увидь это какой-нибудь хирург, благословил бы всё нечистое в Сере, что сотворило это. Был бы шанс, наверное, Романова, что сейчас склонившись над телом мужчины со зверским ужасом оглядывая его – зарыдала б. Только за спиной её стоял уже иной зверь и кажется, что более реальный. Он смеялся, тихо, вкрадчиво. Ядовито. В секунду стал иным. И эти чёрные омуты, о которых Авдеевский не упомянул ни разу ранее, и те же когти, да и всё остальное. По утру он ей так ничего и не скажет, но Патриция уже поняла, в этой истории было всё не так просто. Как должно было бы быть ... . . . . . . — А что дальше было ? — С испугом пролепетала Полина, всё ещё не отходя от рассказа опытной Бабы Нюры, та залпом выпила остатки чая, отодвигая кружку, от сонливости поморщилась — Не знаю, поговаривают только, что уехали они с Серпом, город за городом вместе в крови топили. А ещё — Она чуть стихла, взгляд свой на Полину подняла, с ледяной тяжестью оглядывая блондинку. Будто они добрались до самой важной части, этого самого рассказа — Известно только, что дитя у них через несколько лет родилося. И что Патрицию эту на костре сожгли, люди нашей ж деревни, где сейчас ваш лагерь. Как зачем и за что знать не знаю. Первое и последнее было в нашей деревне такое. Подробностей уж ведать вам не могу, свечку не держала. А ещё, странноватая ты Полиночка какова. Романову всю выворачивает, от ласкательного сокращения, прижимая руки к своей собственной спине, она склоняет голову над старинным стаканом, разглядывая размытое отражение в чае. Валерка сердито потирает очки, стукая с размаху по деревянной поверхности. — Баба Нюра, простите за моё хамство, но что вы иметь ввиду пытаетесь? Та темнеет во взгляде, старушка косы свои отбрасывает, зыркая на светлого ловую. — Имею, что, мож не дитя она их. Но скорее всего, внучка этого отродье Серпа