Лисица эпохи Тайсё

      Впервые за много лет мне грезился спокойный сон, и это событие стало самым счастливым за всю холодную осень. В сновидениях передо мной простилались бескрайние поля, усыпанные розовыми, красными и синими цветами — совершенно чистая и нетронутая человечеством природа, завораживающая своей могучей красотой взор случайного путника. Чья-то женская тёплая рука трепетно сжимала мою хрупкую ладонь, и сквозь ватную толщу тумана грёз пробивалась незнакомая любовь, кажущаяся таинственным чудом. Я еле подавила в себе порыв заговорить с загадочной незнакомкой, коротко обернувшись на неё через плечо — она радостно хохотала, улыбалась и смотрела на меня с нескрываемой заботой, словно не замечая в моём лице смятения. Неужели я, ребёнок, поцелованный несчастьем, заслужила её — эту нежную любовь во взгляде?       «Кто бы ни посмотрел на меня, я ощущала только гнев и отторжение, — шепнул голос разума, и на меня накатило чувство одиночества. — Куда бы я ни пошла, везде мне отзывался холод. — Я решительно мотнула головой и попыталась всмотреться в лицо спутницы. — Кто же ты такая? — Глаза мои сверкнули нетерпением и восторгом. — Как же я хотела бы ощущать и дальше это бескорыстное тепло, навсегда оставшись с тобой, незнакомка, в мире грёз».       Проснулась я с тяжёлым чувством на сердце, даже не догадываясь, что сон оказался вестником грядущих перемен.       12 октября, вечер пятницы. Абико, префектура Тиба.       — Ноги раздвинь шире и стони громче, чтобы понравиться господину, — сухо отозвалась старая служанка и туго затянула оби на чёрном кимоно, висевшим на моём угловатом теле пустыми складками. — Ненужными разговорами его не утомляй. — Многозначительно и мрачно пригрозила чёрным кривым пальцем, потянулась к небольшому карману фартука и достала старое Кандзаси, украшенное маленькими цветами. — Уродилась же ты тварью безобразной! — причитала она вполголоса со скрипучими интонациями, побольнее вонзив украшение в мои туго причёсанные рыжие волосы с редкими торчащими кудряшками. С самого раннего утра вся прислуга крутилась вокруг меня, брезгливым взором рассматривая пёстрое от веснушек лицо и целую шапку рыжих кудрей, выбивающихся из смоляно-чёрных глаз и волос, тонких аккуратных бровей и бледной чистой кожи, которыми гордились все выходцы из семьи Като.       — Может, лучше он приложит усилия, чтобы понравиться мне? — Я язвительно скривила губы, гордо и грозно выпрямив спину.       «Ты должна быть умной, моя Амели, чтобы получить лучшее от жизни!» — ласково повторяла невежественная мать, наградив меня вычурным именем и незавидным будущим.       Наоки, так её все звали, оказалась заурядной дурнушкой, работающей прачкой в стенах дома Като. Все описывали её, как несговорчивую, низкорослую, плотную женщину с короткими грубыми руками и пухлыми пальцами. Я плохо её запомнила, потому что Наоки умерла спустя семь лет после моего рождения. Единственное, что хорошо отразилось в памяти — её голос, полный снисходительного презрения, и зловонный запах немытого рта. Моим отцом оказался крайне жестокий и безнравственный человек — нынешний глава дома Като. Последний бы даже не увлёкся моей матерью, если не удачное стечение обстоятельств: небесами забытый сарай, беспокойная грозовая ночь и случайный интерес, вызванный бутылочкой саке. Спустя восемь месяцев Наоки родила недоношенную девочку — меня, а на следующее утро нас двоих сослали на окраину города Цукуба, чудом сохранив жизнь.       Жили мы голодно и бедно — едва ли хватало на краюшку чёрствого хлеба. В особые дни меня баловали стаканом молока, и я всегда старалась растянуть это сладкое удовольствие — допивала его маленькими неспешными глотками, представляя, словно у меня было его ещё много. Принудительно и безвыездно мы поселились отдалённом храме, скрытым за густой стеной леса и высокими зарослями. Коротали холодную бедность в маленькой, скудной комнате на территории святилища: всего один футон, занимающий большую часть пространства, небольшой шкафчик и записной стол с медным подсвечником. Обращались с нами плохо, жили все вокруг несчастно, не уважая друг друга — от святыни в этих землях осталось одно только слово, всё погрузилось в грубое, затяжное бесстыдство.       «Идти нам было некуда, и это оказалось лучшим, что могло подвернуться безграмотной прислуге с младенцем у сердца…» — вспоминала я ни раз в дневниках и ненавидела мать за безропотность и слабость, а себя — за невезение. Большую часть времени Наоки сидела в стенах храма и молилась, чтобы господин Като вернулся и забрал её в лучшую жизнь, а я — из раза в раз пыталась совершить побег, но жрицы всегда меня отлавливали и возвращали обратно, били по рукам и ногам розгами и вынуждали в мороз стоять голыми коленями на крупе. На закате своей свежести Наоки ушла, умерев от внезапного недуга и зачахнув со несбывшимися мечтами в сердце.       «Любила ли она моего отца? — иногда задумывалась я. — И почему не избавилась от меня, когда поняла, что никогда не станет госпожой?»       В отличие от матери, ко мне небеса оказались милосерднее — спустя пару лет у стен храма показалась прислуга дома Като, забрав меня силком из рук жриц в ту самую жизнь, о которой всегда грезила Наоки. Больше, чем собственное имя, я ненавидела перемены, которые постучались в мою дверь. Уже завтра мне предстояло выполнить свой долг, как единственной дочери семьи Като — стать женой нелюбимого господина и жертвой политического брака. Мириться я с этим не планировала.       Старая служанка, брезгливо морщась, швырнула на пол тряпьё и подняла на меня опухшее лицо: глаза её блеснули раздражением и злобой, нижняя губа брезгливо отвисла, и на лбу образовались три глубокие морщины. Она расставила широко руки и ноги и долго не отвечала, и только спустя продолжительное время, собравшись с мыслями, заговорила:       — Как ты смеешь! — она вскрикнула визгливым голосом. — Не зазнавайся! — И замахнулась на меня правой рукой, но я вовремя перехватила ладонь и остановила удар.       — Что? — заговорила я низким голосом, нависнув над ней тенью. — Что ты мне сделаешь, женщина? — опасно шепнула и сжала ладонь чуть сильнее. — Как обычная прислуга посмела заговорить со мной, дочерью знатного господина, в таком тоне. — Служанка застонала слабым, умоляющим голосом, насильно выдернув руку. — Кем ты себя возомнила? — На её лице отразилась растерянность. — Интересно, что с тобой будет, если вдруг неожиданно всё сорвётся? — Я грубо толкнула прислугу вперёд, та хрипло рявкнула и глухо повалилась на пол.       Женщина часто заморгала.       — Ты… — осмелев, она закричала и резко закрутила головой. — Мерзавка, блудница! — Часто задышала служанка, и я какое-то время наблюдала за ней. Потом приблизилась стремительным шагом, смотря сверху вниз, и женщина затихла.       — Только кричать и можешь, но стоит к тебе подойти — поджимаешь хвост, как побитая псина, — и сделала паузу. — Что, завидно? — тихий шёпот. — Думаешь, если ко мне неблагосклонны, я не смогу тебе ответить? — Я бесшумно села на корточки и достала аккуратную металлическую шпильку, спрятанную в рукавах кимоно. — Я была терпелива к тебе и к другим служанкам с самого первого дня своего приезда, но у любой глупости должен быть предел. — Мрачно улыбнулась, невольно заприметив страх в чужих глазах. — Может, поучить тебя пару раз манерам, чтобы ты держала язык за зубами? — Заточенный кончик шпильки плавно скользнул по пульсирующей, худой, морщинистой шее. — Что такое? Почему ты затихла?       Служанка неожиданно улыбнулась мне, дрожа как в лихорадке с сверкавшими глазами, и из-за тонких губ показались два ряда жёлтых зубов.       — Хозяева обязательно накажут тебя, если хоть что-то сделаешь мне, — говорила она неуверенно.       Я нагнулась к ней чуть ближе и с угрозой зашептала хриплым голосом:       — Как страшно, — торопливо продолжила. — Неужели ты считаешь, безродная женщина, что ценнее молодой наследницы, которую можно выгодно продать союзной семье? — говорила я, вкладывая в голос всю силу долго сдерживаемой злобы. — Не смеши меня. — Служанка тихо забормотала что-то невнятным голосом и потянулась ко мне руками, но мигом спрятала их за своей спиной, стоило мне продолжить. — Каждый день я вспарывала брюхо пойманной дичи, когда жила в храме. — Я опасно вдавила холодный металл в разгорячённую кожу и с ожесточением покрутила его в своей ладони. — Думаешь, я не смогу это и с тобой сделать?       Служанка тряслась от унижения, от страха, сердце её замирало, кровь стыла в жилах.       — Я… — тихо шепнула. — Совершила глупость. — И прикрыла глаза. — Моя госпожа, — сдалась, задержав дыхание.       «Никто не признавал во мне наследницу этого дома, но каждому приходилось мириться со мной, — я удовлетворённо засопела, волнительно задышав чуть чаще. Налюбовавшись беспомощным видом прислуги, спрятала шпильку в складках кимоно и быстро поднялась. — Потому что во мне всё ещё неслась кровь Като… а также нищей прачки — последнее сводило с ума каждого, будь на то знать или бедняк. — Я расправила подол пёстрого кимоно. — Они даже не подумали купить мне широ-маку, — подумала. — Вместо этого предпочли разодеть, как петуха, извращённо выставив напоказ мою диковинность. — Метнула взгляд укоризны на сидящую с закрытыми глазами служанки в последний раз и повернулась к ней спиной. — Говорят, этот пожилой господин имеет десять наложниц. — Я усмехнулась своей скверной улыбкой, и что-то недоброе блеснуло в моём взгляде. Склонила голову и взяла маленький узелок с вещами, шагнув в противоположный конец комнаты, к выходу».       Выйдя в коридор, я остановилась. Немного закинув голову, с жалостью и отвращением возвела взгляд к потолку. В звенящей тишине дома раздался неожиданный треск, сопровождаемый тихим голосом, и слабый холодок, словно чьё-то дыхание, коснулся моей шеи.       — Надо было убить её, — заговорило нечто.       — Нет, она и так была слишком неосторожна, — отозвалась иная сущность, и на потолке показались позеленевшие, уродливые лица мертвецов.       «Никогда к этому не привыкну. — Я зябко поёжилась, не сразу заметив, как из стен появились распоротые призрачные животы с вышедшими наружу внутренностями. — Поневоле я оказалась вовлечённой в страшную тайну рода своей матери и всех храмовых жриц. Теперь на мои плечи лёг непосильный груз, тянущийся десятком поколений. — Тяжело вздохнула. — Это истинная причина, по которой мне не давали сбежать из храма — любили и ненавидели одновременно! Жрицы всегда говорили, что я и матушка — дети божества Фудзико. И наши способности — истинное тому подтверждение. Ведь и я, и Наоки умели говорить с покойниками. Как по мне — это вечное бремя и проклятие. — Один из мертвецов что-то беззвучно зашептал, и его голова, измазанная в крови и пепле, отклеилась от потолка и с глухим хлюпаньем упала на невысокий шкафчик. — За что Наоки обрекла меня на эти страдания? Ни она, ни её предшественники не были рады своей судьбе, но всё равно продолжали череду несчастий. Мы — дети богини из страшной сказки с плохим концом, даровавшей потомкам и жрицами не только вечные благодать, но и кару в лице кровожадного чудовища, о котором говорили только с шёпотом и с замиранием сердца. Старшая жрица часто повторяла: Амели, опасайся и остерегайся демона Матери — накличешь погибель на себя и всех, кто с тобой рядом. Это существо никогда не перестанет искать тебя из-за крови Фудзико. — Я опустила взгляд и без спешки спустилась вниз по узкой лестнице. — Интересно, кто же она — эта Мать, которой так страшились жрицы? — И улыбнулась. — Быть может, встреча с ней — не злой рок судьбы, а долгожданная милость? С самого детства мне грела душу мысль, что где-то там, далеко-далеко, жил кто-то, кому я действительно была нужна. Демоническая тварь, человек или кто-либо другой — для меня было не так важно. — Из дома я вышла в одиночестве, никто из родственников и прислуги не вышел сопроводить меня до экипажа».       Улица меня встретила тусклым светом октябрьского вечера, холодным и колючим ветром, протяжно гудящим и раскачивающим верхушки деревьев, и серым, темнеющим небом. Я выдохнула клубы пара и чуть приобняла себя за плечи, разогнав тепло по телу — тонкая ткань кимоно ничуть не грела, поэтому мне пришлось заметно ускориться. У центральных ворот меня встретил мужчина средних лет, с круглым лицом и ловко расчесанной на обе стороны седой бородкой.       — Госпожа. — Он улыбнулся и галантно предложил мне руку, но я, проигнорировав его жест, молча села на пассажирское место. Когда мужчина шумно плюхнулся на водительское место, в воздухе скользнул запах табака и дыма. Я слабо сжала руки в кулаки, положив их на колени. Раздался неприятный гудящий звук, и мы двинулись с места.       Я безучастно посмотрела на быстроменяющийся тусклый пейзаж, вглядываясь уныло вдаль.       «Не нравится мне здесь — слишком много людей и шума. Мне больше по душе тишь отдалённого места. — Водитель неожиданно заговорил со мной о чём-то незначительном, но я отнеслась к его слова равнодушно и холодно, из-за чего тот обиделся и снова замолчал. — Интересно, приснится ли мне снова та незнакомка из мира грёз? — Я улыбнулась своим мыслям, прокрутив в голове эпизоды из недавнего сна».       Спустя какое-то время на меня накатила усталость, я заметно расслабилась, и мой взгляд уже не успевал ловить подробности широко раскинувшейся городской картины: сначала мелькали беспорядочные невысокие дома, перегибающимися широкими улицами и редкой зеленью, после бегущие дороги сменились однотонным пейзажем деревьев, и я окончательно заскучала. Через несколько часов экипаж остановился на середине пути, громко задребезжав и заскрипев. Внезапное беспокойство закралось в сердце, я ничего не успела сказать, как грубая мужская ладонь легла на мою ногу, ощупывая через плотную ткань худощавое бедро. Осознание пришло быстро, и мне вмиг сделалось невыносимо тошно и гадко. В сердце вспыхнул нещадный огонёк ярости, стремительно разрастающийся с каждым тяжёлым вздохом. Усталая, я подняла свой взгляд на красное лицо безымянного мужчины с бесстыдно бегающими глазами.       «Каков глупец…» — метнулась в голове мысль.       — Убей его… — тихо отозвался в голове леденящий шёпот, и я бегло обернулась по сторонам, встретившись с белыми изуродованными лицами обнажённых трупов, болтающихся на голых ветвях деревьев, словно на висельнице. — Убей… убей… — шептали они, едва шевеля разорванными окровавленными ртами, и я сморщилась. — Покарай его, Амели…       Мужчина смотрел на меня, ожидая хоть чего-то.       — Какая хорошенькая, — бормотал он с прищуром глаз, и на его блестящем лице дрогнула нечитаемая улыбка. — Необычная. — Судорожным движением он расстегнул промасленные штаны и чуть спустил их, плюнул в ладонь и запустил её вниз. — Сразу мне понравилась… — Я чуть вытянула шею и вновь оглянулась по сторонам.       «Остановился в такой глуши, — подумала я с нескрываемой иронией. — Я хотела сбежать по приезду, но это даже лучше».       — Убей его… — Мелькнул в окне экипажа обугленный труп человека с расколотым черепом. — Убей, Амели, убей… — Показался второй мертвец с отрубленными по локоть руками и разинул беззубую пасть в странной улыбке. — Заставь его страдать. — Экипаж окружила толпа неугомонных призраков, жаждущих расплаты.       — Упростил мне задачу, — тихо шепнула я, на короткий миг опустив голову.       — Что, моя хорошая? — елейно отозвался мужчина, полностью одурманенный своими желаниями.       — Говорю, — повернулась к нему со светлой улыбкой, — умри, пожалуйста. — И замахнулась шпилькой, с размаху пронзив чужую плоть. Раздался противный визг, и на моё лицо брызнула горячая кровь. Мужчина сдавленно захрипел и зажал кровоточащую рану на шее ладонью, дрожа всем телом и дёргаясь в конвульсиях. Я вытерла шпильку об его гладко выглаженный пиджак и снова спрятала её в кимоно. Потом похлопала мужчину по карманам, достав кошелек и ощупав в нём несколько монет.       — Ты… — Тяжело выдохнул он и трясущейся рукой потянулся ко мне.       — Нет-нет. — Я грубо ударила его по ладони. — Тебе они больше не понадобятся. — Мужчина откинулся на спинку сидения, почти теряя сознание и смотря на меня огромными, переполненными ужасом, глазами. — Не бойся, они позаботятся о тебе, — сказала я мрачным голосом, бросив взгляд на призраков. Потом вышла из экипажа и поспешно ушла прочь в самую глубь леса, не зная, куда девать себя, и желая покинуть это место как можно скорее.       «Сам виноват, что полез ко мне, — единожды подумала я, не испытав ни капли сожаления за содеянное. — Живя среди чудовищ, я сама ненароком взрастила в себе монстра, — скользнула холодная мысль. — Чему только рада. Ведь это лучше, чем быть безвольной жертвой, да, мама? — а потом подумала. — Убей или будешь убит — мой девиз по жизни. — И что-то внутри меня слабо воспротивилось этому. — Другого пути просто нет».       Шла я долго и чуть ли не бежала, обходя деревья и кусты. Всё окончательно стемнело, и я подняла взгляд на чёрное небо, усыпанное бесчисленными звёздами.       «Вот она… свобода. — подумала я, радуясь наступлению прекрасной ночи. Я энергично потёрла ладони, мучительно попытавшись согреться. — Надо отыскать ночлег, а на утро решить, как продать кимоно и украшения. — Я прикрыла глаза, взбудораженная отчаянным счастьем. — Столько лет я ждала этого дня, и наконец-то он наступил. — У меня сладко кружилась голова, дрожали ноги и опускались руки. Я не сдержалась и бесшумно расплакалась. — Я справилась, со всем справилась! Сбежала! — Шаги мои стихли, и я прикрыла глаза, прислушиваясь к мелодии звенящего леса. — Теперь я сама буду распоряжаться своей жизнью. — Внутри меня поселилось оживлённое чувство, словно у птицы во время полёта, я развела руки в стороны и подставила лицо ласковому потоку ветра».       — Амели… — Разрушили моё умиротворение призраки, притаившись во мраке лесной чащи.       — Что? — едва слышно сказала я.       — Ты здесь не одна, — тихо отозвались мертвецы, и вся радость в моём сердце вмиг иссякла.       «Неужели Като нашли меня? — Я в ужасе застыла и напряглась всем телом, задышав чуть чаще. Мои руки осторожно и тихо потянулись к спрятанной шпильке. — Я ни за что не вернусь обратно».       Через несколько секунд раздались неспешные, тяжёлые шаги, и над моей головой прогремел грубый мужской голос:       — Ты ещё кто такая? — я с замиранием сердца обернулась, встретившись с леденящим взглядом тёмно-фиолетовых глаз.       Тогда я ещё не знала, что эта встреча окажется одной из самых важных и судьбоносных в моей жизни.

⋇⋆✦⋆⋇

      Сидя на краю энгавы, Мэй Ренгоку нежно улыбалась, торопливо закручивая стебельки пустырника. На улице было тихо — настолько, что можно было уловить, как дышал впередистоящий спутник. Едва слышно Мэй напевала мотив колыбельной песни, который когда-то в прошлом сладко тянулся из уст её дорогой бабушки Микото. Взгляд женщины наполнился таинственным ностальгическим чувством, и она отложила в сторону корзинку с лекарственными травами, посмотрев на бескрайние просторы звёздного неба.       Тихо выдохнув, она вяло качнула головой и зашептала вместе с дуновением ночного ветра:       — Вы нашли её?       По стене дома игриво скользнули лисьи тени.       — Да, госпожа, — и фыркнули. — Она на юге Ториде.       — Превосходно. — Мэй удоволетворённо кивнула.       Тени помедлили и нерешительно добавили:       — С ней сейчас охотник.       — Имя? — спокойным голосом отозвалась молодая Ренгоку.       — Санеми Шинадзугава. — Пристально и неподвижно смотрели тени, широко открыв, сияющие в ночи, глаза. — Нам следует вмешаться?       Мэй сладко задумалась, а потом махнула рукой.       — Нет, не нужно. — На её лице просияла странная улыбка. — Продолжайте наблюдать. Скоро она сама придёт ко мне, — стоило ей закончить, как раздались торопливые шаги, и на крыльцо выбежал мужчина с обеспокоенным лицом — Кёджуро Ренгоку.       Он бросился прямо на шею Мэй, горячо её обнял и судорожно зашептал:       — Дорогая, почему ты сидишь здесь? — Мужчина отстранился и осыпал порозовевшие щёки супруги нежными поцелуями. — Ты не замёрзла? — Достал небольшое одеяло и закутал им свою возлюбленную. — Пойдём скорее домой, уже холодает. — И улыбнулся с нежностью.       — Всё в порядке, родной. — Улыбнулась она в ответ. — Я уже возвращаюсь.