Сто оттенков одиночества

      — Сколько зелий ты уже принял за сутки?       — Три, — хрипит Тео и пытается отцепить руки Малфоя от своей шеи, на которой уже вздуты вены. — Два вчера, и одно с утра, пока ты выходил.       — Ты решил сварить себе мозги, Тео? — выкрикивает он и жестко вжимает его в каменную стену. — Их нельзя глотать так, как тебе вздумается! У всего есть обратный эффект. Мадам Помфри уже доложила на тебя, а ты продолжаешь творить дичь.       — Кто бы, блять, говорил, Драко! — язвительно захлебываясь от нехватки воздуха шипит Нотт. — Вспоминай, что творил ты и будем квиты, окей?       Тео вырывается ему навстречу, собрав все силы, и отталкивает друга к шкафу. Драко, потеряв концентрацию от гнева, с силой ударяется лопатками. Дверцы шкафа щелкают позади него.       Гермиона вздрагивает в проеме своей двери, в оцепенении замирая от увиденного. Малфой замечает стороннего наблюдателя и, взглянув ей прямо в глаза и отрицательно мотнув головой, поднимает ладонь и хлопком невербально закрывает дверь их комнаты. После чего там раздается сдавленное хрипение и несколько ударов о дерево.       Она отдаляется от проема и дрожащими руками прикрывает двери. Дафна продолжает мирно спать. Свернувшись клубком, она по-детски прижимает к себе колени.       Если бы и было физическое олицетворение невинности, то она, несомненно, была бы с ее лицом.       Гермиона невесомо задевает ее волосы и присаживается на самый краешек кровати. Она не сможет защищать ее вечно, и это гложет ее сердце. То, что произошло, не должно повториться.       Тихий стук в дверь вырывает Гермиону из задумчивости, и она открывает двери. В них стоит Малфой с небольшой ссадиной на белоснежной скуле. Гермиона быстро опускает глаза, глядя на его руки, которые он мгновенно убирает в карман мантии. Костяшки слегка сбиты. Они с Тео снова дрались. Неисправимые мальчишки, которые задирают друг друга для достижения сиюминутного превосходства.       Какая нелепость.       — Как Дафна? — спрашивает он приглушенным голосом, полным тревоги за сокурсницу.       — Я не совсем уверена, что она готова сегодня к занятиям, — рассуждает Гермиона, смещаясь немного вбок и прислонясь к дверному косяку. — Думаю, ей понадобится пару дней, не меньше, чтобы прийти в себя.       — Она сильно напугана, — растерянно подтверждает Малфой и шумно выдыхает. Его нервозность передается и Гермионе. Она заламывает пальцы, не понимая, как себя вести в такой ситуации.       — Я бы зашел к ней после обеда, если это возможно, — предлагает он и устремляет взгляд на постель, в которой мирно спит Гринграсс.       — Не лучшая идея, — заключает Гермиона и выпрямляется, загораживая собой проход.       Она поднимает глаза вверх и наблюдает, как он сглатывает и трет переносицу, позабыв о ранах на костяшках.       — Я присмотрю за ней. Как только она будет готова сама, я сообщу.       — Да, Грейнджер, — соглашается Малфой, делая шаг назад и покидая пространство комнаты. — Ты знаешь, что делаешь. Передам Тео, чтобы не крутился под ногами.       — Что между вами произошло? — внезапный вопрос о ссоре делает его напряженным.       Он хмурит брови и сжимает губы в тонкую линию.       — Ничего нового, — выдыхает он и растерянным взглядом осматривает коридор. — Он как обычно считает себя самым крутым в этом мире. Будто вокруг него вертится абсолютно всё.       — Он вообще помнит о том, на что подбивал вчера всех остальных?       — Тео всегда всё помнит, Грейнджер.       Малфой, решив, что это всё, что ей нужно знать, разворачивается и исчезает за поворотом на лестницу. Гермиона прикасается пальцами к губам, и знакомый жар затапливает ее грудь.       Едва она решает закрыть дверь, как из комнаты вылетает Тео с надменной улыбкой и взъерошенной одеждой.       — Привет, Грейнджер, — он широко и нахально улыбается ей и подходит ближе.       Дверное полотно совсем не спасает ее от его приближения, и Гермиона охает, когда Тео проталкивает колено между косяком и стеной, не дав ей закрыть дверь. Гермиона впопыхах оборачивается на Дафну и подмечает, что та отвернулась к стене, скрытая наполовину задвинутым балдахином.       Вокруг ее постели стоит Оглохни, ее не разбудит даже пушечный выстрел.       — Ты же не думаешь, что я забыл, как ласкал тебя, девочка? — его коварная ухмылка расползается по губам. Гермиона опускает ресницы, упершись взглядом в его грудь, скрытую рубашкой. — Такая сладкая малышка, что просто сдохнуть можно. — Он опускается к ее уху и выдыхает на покрывшуюся мурашками кожу. — Может, повторим?       — Сейчас не время это обсуждать, — Гермиона останавливает его ладонью, касаясь мантии. Его запах тут же предательски проникает под кожу.       Он снова слишком близко.       — Тебе не понравилось? — он выгибает бровь и внимательно разглядывает ее. — Или ты печешься о Гринграсс?       — У Дафны сильнейший стресс, разве ты не понимаешь? — она сильнее толкает его в грудь, но он будто не замечает.       — Она оклемается и снова будет преследовать того, кого можно уложить под себя, — выплевывает он с ноткой пренебрежения.       — Что за зелья ты пьешь? — спрашивает она, затыкая его. Нотт серьезнеет и фыркает со злой усмешкой.       — Антиозверин, — отвечает он и сдвигается с места, но лишь для того, чтобы удобнее склониться к ней. — Чтобы не затрахать всех до смерти. Во всех смыслах.       — Ты не справляешься без них?       — Со своей собственной сущностью слишком сложно совладать, Грейнджер. Агрессия вытесняет всё.       — Может стоило обратиться в Мунго? Там есть специа…       — Если мне будет нужен совет, я дам тебе знать, — перебивает он ее, стирая ухмылку. — Твоя задача — прилежно учиться, девочка.       Ее задача — просто не поддаваться его ухмылке и не оставаться с ним наедине. Она возвращалась сюда для того, чтобы всё исправить, залечиться, замедлиться. Но всё идет наперекосяк. Душа скрипит, как старые половицы, а из глубин подсознания доносится хрип, как мольба о помощи, который она затыкает сиюминутным наслаждением.       Это не лекарство. Это не выход.       Если он вообще существует.       Гермиона запирает за ним дверь и устало опускается на свою постель. Она прижимает колени к груди и раскачивается, глядя в мутные воды Черного озера.       Она изучает их, как Малфой.       Ищет смыслы и образы. Ищет подсказки, из которых можно составить жизненный путь и пройти его без единой запинки.       Но всё разнится и не выстраивается. И они — словно потерянные пазлы из разных наборов.       Ни один не подходит другому.       Каждый их день — война, не снаружи так внутри. Выживание и приспособление к нынешним реалиям — порой их единственная задача. Никто и не подозревает, что ждет их за углом. Тьма коварна — она обнимает за плечи, с обожанием забирается внутрь и наслаждается их слабостями, обгладывая до косточек.       Никто и не догадывается, что будет завтра и какую новую игру подкинет им жизнь. Сплотит или раскидает по разные стороны. Окунет в грязь лицом и заставит смотреть правде в глаза или позволит хотя бы ненадолго вдохнуть полной грудью.       Они просыпаются и вытягивают билет из ее зажатой веером пачки. Среди них непременно есть и один счастливый. Но пальцы все время проскальзывают мимо и вытягивают соседний.       Гермиона выдыхает тягучий воздух подземелий и зарывается руками в волосы. По ее щекам катятся слезы. Горячие и соленые. Они растекаются по щекам и, скатываясь, разбиваются о колени. Чуть подавшись вперед, она закрывает балдахин Дафны полностью.       Пусть после пробуждения ее обязательно будет ждать счастливый билет.

***

      — Мисс Грейнджер, пройдемте в мой кабинет, — Макгонагалл сворачивает за массивные двери Большого зала, и ей ничего не остается, как послушно подчиниться.       Они перебрасываются неоднозначными взглядами с Малфоем и он поднимается из-за стола.       — Не надо, Малфой. Всё будет хорошо, — останавливает она его и выбирается из-за скамьи на ходу накидывая лямку сумки на плечо.       В его взгляде мелькает несдержанность и недовольство, но он не двигается, позволяя ей последовать за директором.       Спустя пару минут Гермиона нагоняет Минерву перед входом на лестницу с горгульей. Директор стучит по крылу статуи несколько раз. Линии неизвестной ей руны оплетают ковку и приводят в движение древний механизм.       Больше никаких дурацких фразочек о сладостях.       Всё по-другому и никогда не будет так, как при Дамблдоре. Тео в чем-то определенно прав.       Они молча поднимаются под звуки скрежета ступенек и попадают в такой знакомый и просторный кабинет. Портреты затевают перешептывания, все их любопытные взгляды устремлены лишь на Гермиону, будто они видят ее впервые.       Обстановка внутри та же, что и пару лет назад: массивный стол, шкафчики и витрины с сотнями колб и книг. Клетка с Фоукс, который перебирает свои перья и не обращает внимания на вошедших, занимает прежнее место. Сквозь витражные окна просачивается скудный свет. За ними пасмурное небо, полностью затертое серыми мазками пухлых туч.       Минерва проходит к столу и вполоборота начинает перебирать пергаменты, перекладывая их с места на место. Она делает это чисто механически, даже не читая заголовки.       Остановившись возле приготовленного для нее стула, Гермиона ждет, когда Минерва выскажет всё, о чем думает. Отсчитает их за отвратительное поведение и распущенность. Но директор молчит, и время в кабинете словно застывает.       Фоукс затихает, портреты перестают перебивать друг друга и теряют интерес к их персонам. Слышится только шуршание сухого пергамента и постукивание антикварных часов, которые отмерили не один век.       Минерва замирает с поднятой рукой и полностью разворачивается к студентке.       — Присаживайтесь, мисс Грейнджер, — она указывает ей на стул и обходит стол, чтобы тоже занять свое место. Ее кожу покрывают морщины, испещряя поникшее лицо. Полупрозрачные глаза обращаются на Гермиону, и девушку пробивает мелкая дрожь.       — Вчера ночью произошло вопиющее событие, — произносит Макгонагалл спустя несколько минут полного молчания. — Устраивать вечеринку с алкоголем и полностью безнравственным содержанием — выше моего понимания. В мои годы такого не было.       — Не я устраивала эту вечеринку, — огрызается Гермиона, и взгляд Минервы становится весьма жестче.       — Вы сделали еще хуже. Вы пришли на нее.       — Меня пригласили.       — Вы могли и отказаться, — хмурится она, глядя на нее. — Еще и участвовать в таком безобразии… Я была о вас лучшего мнения, мисс Грейнджер, — озлобленно кидает Макгонагалл и ее губы вытягиваются в линию. — Мисс Гринграсс придется отправить домой. После обеда я сообщу ее матери о том, что дочь останется на домашнем обучении до конца года.       — Но, директор! — возмущенно восклицает Гермиона. — Нельзя вот так просто…       — Вы еще будете мне перечить, как мистер Нотт? С меня достаточно! — Макгонагалл хлопает ладонью по столешнице и пергаменты перед ней подпрыгивают. — Завтра вечером дополнительный рейс Хогвартс-Экспресса отправляется в Лондон. Я позабочусь о том, чтобы мисс Гринграсс успешно села на этот поезд и отправилась к матери и сестре.       — Вы же даже…       — Прекратите! — ее голос надламывается в хрипотцу и Минерва закашливается. Она тяжело горбится над столом, прижимая платок к губам. — Неужели… — задыхается она, но продолжает. — Неужели вы думаете, что она сможет теперь спокойно учиться и ходить по коридорам?       — Я смогу быть рядом, — обрывает ее Гермиона твердым голосом и наблюдает за утомленной кашлем женщиной.       — Не стоит так беспокоиться, мисс Грейнджер. Дафне Гринграсс поистине выгоднее выйти замуж и как можно скорее, чем заканчивать учебу, которая ей ни к чему. Она уже обеспечена на несколько жизней вперед.       — Она хочет учиться жить и чувствовать, но вам этого не понять! Вы настолько зачерствели, что вам сложно представить, что есть что-то важнее насильного замужества и горы галлеонов.       — Только вы так думаете. А таким, как она, всегда важнее комфорт и обеспеченность. Вы слишком плохо знаете волшебников из Священных семей. Они никогда не променяют свою праздную жизнь на мимолетную влюбленность в кого попало. В ней говорит юность и неопытность, — заключает Минерва. — По итогу они всегда выбирают семью. Они всегда выбирают себя и свою преданность вековым традициям. Это в их крови. Поэтому, я не желаю ей обжигаться, и отправляю туда, где ей и место.       Гермиона почти что вскакивает со стула, когда Горгулья издает скрежет, и Макгонагалл выводит уже знакомую руну, открывая проход.       — Простите, мисс Грейнджер, но, кажется, вам пора на занятия, а у меня еще слишком много дел.       Гермиона ждет, когда горгулья развернется, чтобы показать вошедшего.       Среди крыльев показывается белая рубашка, а затем и острый профиль Малфоя. Он без интереса окидывает интерьер и останавливается рядом с плечом Гермионы. По ее рукам пробегают колкие мурашки.       — Если вам так хочется перекроить чью-то судьбу, с чего-то решив, что так будет лучше, — произносит он холодным, как лед, тоном, глядя на Макгонагалл. — То наберитесь смелости, директор. Сделайте это со всеми нами.       Гермиона встревоженно поднимает на него глаза с высоты своего роста. Его фигура нависает той самой скалой, желая придавить чье-то не к месту брошенное мнение. Гермиона и подумать не могла, что он вот так открыто пойдет на это.       Заступаясь за всех них.       — Давайте, — подначивает он, словно в него вселилась частичка Тео. — Отправьте домой меня, Нотта или Грейнджер. Ведь только вы решаете, как нам будет лучше жить. Именно вы делаете так, что окружающие боятся нас как средневековой чумы. Мы прошли сквозь войну не для этого, директор. Не для того, чтобы сейчас рушить чьи-то и без того покалеченные судьбы.       Макгонагалл давится кашлем и морщится от нехватки кислорода в пузыре правды, который Малфой не стесняясь обнажил.       Он бросает быстрый взгляд на Гермиону, кивнув ей подбородком. Невербальное «всё под контролем» поселяется в голове, и она кивает ему в ответ.       — Дафна Гринграсс остается в Хогвартсе и вы не посмеете докладывать что-либо ее матери, — заканчивает Малфой свою недвусмысленную речь. — Лучше приглядитесь повнимательнее к тем, кто учится в школе помимо нас, чтобы в дальнейшем на вашем личном деле не появился министерский штамп о смещении с должности в связи с некомпетентностью в образовательной деятельности или ссылка на статью за скрытое давление на учеников, заслуживших как минимум уважение.       Взгляд Гермионы мечется по Макгонагалл, и она, наконец, подмечает, что Минерва устало опускает глаза.       — Я услышала вас, мистер Малфой, — со скрежетом в голосе произносит директор. — Но не думайте, что вы останетесь без контроля с моей стороны. Прежде всего, вы — ученики школы, в которой я являюсь директором. И я не позволю вам творить то, что вам вздумается в пределах этих стен.       — Передам это Тео, обязательно, — в его голосе слышится язвительная насмешка. Гермиона упирается взглядом в пол, испытывая легкий мандраж.       Злость отпускает ее, попутно расслабляются и плечи. В груди больше не пылает прежний огонь возмущения.       Дафна останется с ними.

***

      Минерва отпускает их из кабинета и, застыв с Малфоем на лестнице, Гермиона, наконец, поднимает к нему голову, чтобы еще раз осознанно заглянуть в серые глаза.       — Я знал, что она сделает это, Грейнджер, — устало бросает он, подводя итог ее немому вопросу. — Макгонагалл легко расколоть и для этого не требуется мастерская легилименция.       — Ты уверен, что она сдержит слово? — спрашивает Гермиона, всё больше акцентируя свое внимание на соприкосновении их одежды, стоя рядом с ним на узкой ступеньке.       — Иначе она вылетит с поста, — расслабленно кидает Малфой, и его взгляд смягчается, став более теплым, если, конечно, эта характеристика хоть как-то применима к серому оттенку. — Хочешь?       Гермиона не сразу, но понимает о чем речь, и, лишь завидев в его руках портсигар, согласно кивает.       Их ждет очередная сигарета. Одна на двоих. Как и одинокая луна, висящая в небе сколотым блюдцем.

***

      Грейнджер жмется к колонне, прячась от порывистого ветра, и пытается унять свои растрепавшиеся волосы. Драко взмахивает палочкой, чтобы для начала оградить их от ветра, а затем создает купол такого знакомого тепла. Оно задевает ее щеки, затем пальцы, и пробирается под мантию мягким шепотом.       — Ты уже летал на метле после того раза? — Гермиона несмело начинает диалог с нелепого вопроса.       Что угодно, лишь бы разрядить скопившееся напряжение.       — Опробую на днях, — он выдыхает сигаретный дым рядом с ее кудряшками и разглядывает чернеющую кромку Запретного леса. — Успеть бы до холодов. Поговаривают, что зима в этом году будет с лютыми морозами. — Малфой небрежно поправляет волосы, откидывая пряди со лба назад, и стряхивает скопившийся пепел, прежде чем передать сигарету Грейнджер.       Гермиона втягивает дым полной грудью и размышляет о том, что это, скорее всего, последняя их зима вместе.       Вот так, бок о бок.       После нее не будет никаких гостиных, вечеринок, копания в теплицах Стебль, смеха первокурсников во дворе, ликования от победы в квиддич. Не будет и этих башен, высоко задранных над головой, что растворяются в пасмурном небе. Всё это для них перестанет существовать, превратившись в пепел, сгорев, как феникс. Не останется и этих взглядов, сигарет, поцелуев — ничего из того, что можно было бы взять с собой.       Дух Хогвартса сохранится лишь в их сердцах. Только обрывки воспоминаний, которые они успеют в них спрятать.       Ветер усиливается. Обед и большая перемена подходят к концу. Им пора спешить в замок, пока Филч или кто-то из преподавателей не застанет их за курением. Но взгляд сам тянется к Малфою. К его высеченным ровным скулам с аристократично бледной кожей, к движениям его светлых ресниц, к тому, как он прищуривается от ползущего по приоткрытым губам дыма.       Рассматривая его в полной изоляции от стихий снаружи, она подмечает, что в нем нет ничего наносного. Как будто бы всё в нем — одежда, жесты, то, как он стоит — принадлежит ему. Если он молчит, то и его молчание также принадлежит ему.       Но это молчание комфортное. Будто в нем он более присутствующий, чем те люди, которые болтают без умолку.       С одной стороны Малфой — самый необычный человек, с которым ее когда либо сталкивала жизнь, но с другой он точно такой же, как и все они, и даже она сама.       Он будто парадокс.       — Стоит мне отвернуться, как вы уже вдвоем, — Тео врывается в их обоюдное молчание своим дерзким голосом.       Малфой медленно оборачивается на Тео, который приближается к ним, будто утренней ссоры не было и в помине. Он выхватывает из пальцев Гермионы практически скуренный в ноль бычок и прижимает его к своим губам.       Взгляд Малфоя режет бритвой по его блаженному выражению лица с прикрытыми от наслаждения веками. Тео совершает пару затягов и с шумом выдыхает полной грудью. Но стоит ему приоткрыть глаза, кашель пробирает его легкие, и он бьет себя по груди.       Малфой кривит губы и отворачивается к виду озера вдалеке.       — Какой же ты бестолочь, Тео, — говорит он и сильнее закутывается в мантию, накинутую поверх школьной формы. — Ты знаешь, что это убивает тебя, но продолжаешь курить.       Гермиона косится на Нотта, который давит лыбу и упивается полученным кайфом. Все они знают, что их убивает, но всё равно идут этому навстречу.       Мысли об этих парнях в ее голове действительно разрушительны, но сейчас, в их компании, Гермиона и не мечтает о большем. Ей достаточно их присутствия, и только от этого знания отпускает.       Ей и правда легче, когда она не одна. Не важно, что потом дождь смоет их следы, а зима заметет дороги.       Сердце будет болеть.       Зато не зря.