Сто оттенков одиночества

      Сидя перед камином, Гермиона с нетерпением ждет наступления утра, когда студенты, наконец, начнут выходить из своих комнат и спешить на занятия.       Она тщетно пыталась заснуть после пробуждения посреди ночи, и ей пришлось спуститься вниз, чтобы развеять полуночные кошмары наблюдением за огнем в камине.       Разрушающая и бурная стихия имеет свойство усыплять тревогу. Она может сжигать не только мосты позади людей, но и исцелять души.       Тепло струится по ее ногам и плечам, и совсем немного ласкает шею, путаясь в локонах. В который раз за последние десять минут она поглядывает на массивные часы над камином, чтобы хоть как-то приблизить момент оживления Хогвартса.       Внезапные шаги привлекают ее внимание, и она оборачивается на лестницу, наверху которой стоит Малфой, застегивая свою мантию и проверяя манжеты рубашки.       Пожалуй, он проснулся сегодня даже слишком рано.       Гермиона отворачивается обратно к огню, стараясь заглушить его приближение, и отвечает коротким кивком головы на его «Привет», произнесенное низким и глубоким голосом. Он опускается на диван рядом с ней, попутно добавляя движением палочки тепла в искрящийся огонь.       Внезапно между ними воцаряется тишина, и в ней даже проскальзывает что-то пугающее. Проходит всего секунда, вновь раздается задорный треск в камине, и плечи Гермионы расслабляются.       — Я люблю смотреть на огонь, — говорит он и закидывает ногу на ногу.       Его жесты легки и ленивы. Они вдвоем сидят и греются у камина, будто никого вокруг и не существует. Будто в одночасье весь Хогвартс опустел, оставив им единение в пространстве гостиной.       Гермиона следит за всполохами языков пламени и попутно начинает размышлять о том, а любит ли огонь она? С ним, бесспорно, связаны воспоминания, которые хотелось бы замуровать в лабиринтах памяти навечно, чтобы больше никогда к ним не возвращаться. Адское пламя до сих пор плавит кожу и прожигает сетчатку глаз, стоит ей вернуть события минувшей войны в своей памяти хотя бы на мгновение. Но теперь, глядя на то, как пламя обнимает поленья, а аромат горящего дерева медленно растекается между ней и Малфоем, обволакивая их фигуры, она понимает, что тоже любит смотреть на огонь, словно подглядывая издалека за чьей-то тайной любовью.       Одновременно она чувствует на себе пронизывающий взгляд Малфоя, и не боясь отрывается от наблюдения за огнем.       Он вновь разглядывает ее.       Это длится всего лишь миг, но ей кажется, что проходит бездна времени. Загадочным образом он словно манит ее, и она так же откровенно рассматривает его в ответ.       Гермиона понимает, насколько он красив, особенно подмечая то, как огонь, отражаясь на его лице теплыми подтонами, отбрасывает блики на его скулы, и ложится мягкими тенями, что делает его серьезное лицо более спокойным, умиротворенным, а взгляд — не менее загадочным.       — Я тоже люблю огонь, — признается она почти шепотом, глядя в его внимательно изучающие глаза. Затем откидывается на спинку дивана и прикрывает веки.       — Сколько ты не спала, Грейнджер? — он тормозит ее расслабление внезапным вопросом. Гермиона поворачивает голову набок и следит за его нескрываемым интересом.       — Несколько часов, может, два или три, — она задумчиво проводит линию по воображаемым часам в своей голове, отсчитывая свои бессонные минуты.       — Ты уже брала зелья у Помфри? — с беспокойством спрашивает он, пока она снова прикрывает глаза, складывая руки на груди.       — В этот раз нет, — отвечает она на выдохе, хотя внутри нарастает сопротивление. — Но кому это может быть важно?       Малфой копает слишком глубоко.       Это то, за что она не хочет оправдываться. Ведь бессонница стала ее сестрой с конца войны, и это лучше, чем остаться под руинами замка.       — Ты действительно думаешь, что мне всё равно?       Гермиона закрывает лицо ладонями, проводя пальцами по векам.       — Каждый зациклен только на себе, разве не так? — она вздергивает подбородок, отвечая вопросом на вопрос.       — Обожаю то, как ты всех чешешь под одну гребенку, — хмурится он, и она опускает свой взгляд на его колени — туда, где тонкая натянутая ткань брюк отлично очерчивает его рельефные мышцы. Годы тренировок явно не прошли для него зря. Как и для Тео. Они оба могут похвастаться своими подтянутыми фигурами.       Гермиона вздрагивает от того, что он внезапно подхватывает ее локон и с заботой убирает его со щеки за ухо. Она не отстраняется, опускает взгляд и надеется на то, что Малфой не замечает, куда она пялилась мгновение назад.       — Тебе не нужны мои проблемы. Кажется, у тебя и своих полно. Один только Тео чего стоит, — отмахивается она, глядя на портал камина.       — А ты не думала о том, что у всех они плюс-минус одни и те же? — спрашивает он, и ее взгляд вновь возвращается к нему. Он держит ее кудряшку между пальцами, не думая отпускать. — Разве мы прошли не через одно и то же?       — У всех были разные приоритеты, Малфой.       — Но итог один, не находишь? — подмечает он, и черты его лица ужесточаются. Залом между бровями становится резче, а взгляд — острее.       И ей нечего сказать на это, ведь правда заключается в том, что все их множественные переломы внутри души — результат войны, в которой они боролись за самих себя. За право быть в этом мире.       За право существовать. И дело не в приоритете.       Когда мимо затылка по касательной проносится зеленый луч Авады, а впереди падает замертво тот, с кем ты когда-то сидел за одной партой, приоритеты меняются.       Они обращаются в труху, когда с лица спадает пелена, накинутая умелыми руками темного волшебника. Приоритеты — ничто по сравнению с тем, что они пережили.       Как раз-таки война и выстроила их однотипными безликими рядами, наградив почестями, которыми теперь можно захлебнуться.       — В какой момент ты… — Гермиона теребит рукав своего кардигана, накинутого поверх пижамного костюма. Эти мысли так разрушительны, что они намного опаснее, чем ходить по лезвию ножа.       — Ты хочешь знать, в какой момент я понял, что мои приоритеты не стоят и ломаного сикля? — жестко бросает Малфой, отстраняясь от ее плеча и выпуская упругий локон из пальцев.       Тучи сгущаются над тем островком тепла, в котором они сидели изначально, и Гермиона прислоняет вмиг похолодневшие ладони к шее. Ее это вот-вот задушит.       Неужели ей так необходимо это знать?       — Я сразу понял, когда всё покатилось к чертям, — его лицо искажается в немой боли.       Воспоминания колотят по его сердцу ничуть не меньше, чем ее собственные.       Там уже месиво из гематом.       — Я до последнего пытался сделать хоть что-то, за что меня похвалят, и в глазах лорда я стану чуть ценнее, чем флоббер-червь, — Малфой качает головой в усталом жесте и потирает лицо ладонями. — Пустая трата времени и мнимая награда — стать приспешником Волдеморта. Но это был путь в один конец, Грейнджер. И я рад, что осознал это не слишком поздно. А еще тому, что мы вышли с поля боя с минимальными потерями, ведь могло быть и хуже. И я не только про себя.       От последнего саднит где-то внутри, и Гермиона берет на себя смелость вновь посмотреть на него.       А он в свою очередь дает ей возможность взглянуть на него под другим углом. Не через призму его внешних качеств, прежде напыщенного поведения, или сказанных только что слов. А намного глубже.       Его палец касается виска и Гермиона ощущает плавное нарастающее покалывание.       Она обжигается, когда видит призрачный свет внутри его глаз. Он открывает ей свой разум, чтобы она даже не трудилась выискивать в нем сомнения, и показывает ей то, что другой старался бы похоронить заживо.       Там страх, стыд, боль.       В каком-то из кадров она даже видит себя его обреченными глазами на полу Малфой-мэнора. И именно это дает самую большую трещину, после которой опадает не только фасад, но и рушится фундамент.       Он не лжет.       Ее слезы обнажаются перед ним так откровенно, что ей становится непомерно стыдно от увиденного. Стыдно за собственную недоверчивость и от того, что выпало на его долю.       От его потерь.       Она прикрывается ладонями, но ее тут же укутывают в кокон. Малфой обхватывает ее трясущееся от сдавленных рыданий тело и прижимает к своей груди.       Он не должен. Он не обязан, но Малфой делает это вопреки всему.       — Я здесь, Грейнджер, — шепчет он ей в макушку, полную спутанных волос. Он невесомо задевает ее голову губами, одновременно поглаживая ладонями по спине. — И я всегда буду рядом, когда тебе это понадобится, слышишь? Мне не всё равно.       Она не сразу, но кивает, невольно прижимаясь чуть ближе и, спустя несколько минут, притихает в его руках, будто младенец.       Утро плещется за плотной изумрудной водой озера, пропуская слабые косые лучи сквозь витражи. Гермиона цепляется пальцами за мантию Малфоя, проникаясь его настоящим теплом и запахом. И эта скала быстрее убережет ее от невзгод, чем раздавит.       По крайней мере, ей действительно хочется в это верить.

***

      Совиная почта точна как часы, и вместе с тарелками полных горячей овсянки к ним на столы начинают приземляться конверты и посылки. Все галдят в порыве скорее схватить свое послание.       О размеренном завтраке не идет и речи. Почта — значимое событие для всех. Так они поддерживают связь с внешним миром. Это их якорь в настоящем.       За их столом письма удосуживаются лишь немногие. На гору панкейков перед Малфоем падает тяжелый серый конверт с черной печатью Азкабана, и он сразу же убирает его в карман, не желая даже взглянуть на содержимое. На пустующее место Дафны опускается конверт из плотной бархатной бумаги, украшенный извилистым курсивом.       Дафна непременно захочет его прочесть. Может, именно это придаст ей сил как можно скорее выбраться из постели и прийти в себя.       Гермиона забирает его себе, попутно прихватывая те, что приземляются на ее тарелку и пачкаются в каше. Крупный почерк Молли расплывается от масляных пятен. Еще одно, оставшееся невредимым — из Министерства. На его обороте красуется скупая подпись министра, сделанная черными чернилами для личной почты. Но ведь Гарри обещал написать сам.       От конверта исходит тепло магии. Скорее всего, оно написано совсем недавно. Возможно даже накануне ночью.       Гермиона с нетерпением убирает всё в карман сумки и ловит на себе взгляд Малфоя, который лишь ведет пальцем по кругу, даже не шевеля запястьем чтобы привести в движение чайную ложку в своей чашке с помощью волшебства. А после она переводит свой взгляд на заспанного и разбитого Тео, который сидит за тарелкой со своим завтраком.       Перед ним нет ни одного письма.       — Не смотри на меня так, девочка, — тянет он по изученным нотам и делает большой глоток холодного сока. — Подожди, еще не время. Скоро совы не будут выдерживать всего вороха писем для меня.       — В твоем арсенале не так уж и много поклонниц, — Малфой прерывает помешивание чая и отбрасывает волосы назад взмахом ладони.       — И это говорит мне тот, у которого у самого не было секса вот уже как почти год.       На щеках Малфоя не к месту проступает едва заметный румянец, который неприлично красит его. Он отводит взгляд в сторону, не глядя на кого-то конкретно. Гермиона поджимает губы, перекладывая полужидкую кашу из одного угла тарелки в другой. Министерское письмо продолжает пульсировать рядом с ее бедром, обжигая.       — Кто тебе это сказал? — отрешенно спрашивает Малфой и касается перстня на пальце левой руки.       — Да у тебя же на лице написано, что у тебя не было ни с кем после Паркинсон, — фыркает Нотт, кривя губы в ухмылке. — Но эта сучка такая скучная, что с ней не то что поговорить, с ней даже потрахаться не о чем, правда, Драко?       — Ни слова о Пэнси, — предупредительно рычит Драко и сверкает глазами на студентов по соседству.       — Вы с Блейзом как цепные псы, ей-богу! Тот тоже готов порвать за эту шлюху.       — Заткнись пока цел, Тео. Видит Салазар, я не хочу вновь разукрасить твое лицо, — шипит он сквозь зубы.       — Не то слово, — смеется Тео, отодвигая тарелку подальше от себя и разворачивается к Малфою вполоборота. — Ты уже профессионал по макияжу из крови, — он выгибает бровь и бросает взгляд на Гермиону. — Грейнджер, зря ты его не боишься. Он ведь гладит по голове до тех пор, пока у него в мозгах не перемкнет. Поэтому, я, пожалуй, пойду слушать брехню Макгонагалл. Надо учиться, все дела. — Он уходит и напоследок, проходя мимо, треплет Драко по голове, спутывая его волосы.       Малфой хмурится и дергает плечом.       После того как Тео исчезает за дверями Большого зала, между ними повисает тишина. Гермиона перестает разгонять кашу на тарелке и теперь пытается найти что-то в сумке.       Ее руки от чего-то трясутся. Она скидывает это на редкий тремор после Круциатуса, который одолевает ее достаточно редко, но сейчас это вызвано иным воздействием.       Она не была готова слышать такое.       Только не о ком-то в его прошлом. Хотя это и вполне естественно.       — Грейнджер, — он обращается к ней приглушенным голосом, так что его может слышать только она.       — Я забыла заправить чернильницу и взять чистые пергаменты, — суетится она, не зная, куда себя деть от накатившего волнения. Непрочитанное письмо добавляет масла в огонь.       Неужели, она думала что Малфой непорочен как Нимфа?       Это такая чушь.       — Мерлин, я такая растерянная, когда не высыпаюсь.       — Грейнджер, — уже чуть громче и увереннее произносит он, и она застывает с намертво зажатым между пальцев ремешком сумки. — Они в порядке?       Она мечется взглядом по его невозмутимому лицу, которое уже потеряло любой намек на прежнее смущение.       — Поттер и Уизли, — уточняет он и она рвано выдыхает, опускаясь обратно на скамью. — Они написали тебе?       — Я еще не знаю, — сбивчиво отвечает Гермиона и достает письмо из сумки.       Она держит его перед собой, будто реликвию, боясь вздохнуть. И именно сейчас понимает, что она просто-напросто боится его вскрыть.       Ведь миссии даже на экзаменах в аврорат — не просто тренировки, а более чем реальные.       Ей страшно, что кто-то из них… Что кто-то мог…       — Грейнджер? — в третий раз ее это отрезвляет лучше ушата холодной воды, и она передает конверт ему.       Да, вот так просто доверяя Малфою личное послание, которое может оказаться тем, к чему она не готова. И то, как он начинает вскрывать пергаментный конверт, превращает ее уверенность в шелуху.       Он бегает глазами по строчкам, внимательно прочитывая несколько листов. Гермиона даже не пытается прервать его. Минуты превращаются в часы. Кожа на ладонях начинает потеть от волнения.       — Они прошли распределение. Поттера оставили в Лондонском отеле, а Уизли отправили в Шотландию. Там недобор новых кадров, — заключает он, сворачивая листы и убирая их обратно в конверт.       Малфой передает его обратно в несмело протянутую руку. Она принимает письмо и прижимает его к своей груди.       Гермиона судорожно сглатывает слюну, которая еле пролезает в горло.       — Значит, они… — спутанно начинает она, и Малфой кивает ей в ответ, мягко улыбаясь. Непривычная ему эмоция задевает попутно и холодные серые глаза.       Радужка будто искрится.       — Они живы. Оба, — уверяет он. — От экзаменов еще никто не умирал, Грейнджер, тебе ли не знать. Наконец-то они хоть с чем-то справились без твоей помощи.       — Но почему он не написал сам? Гарри же обещал.       — Забудь о письмах от них минимум до Рождества, — рассуждает Малфой, словно знает как свои пять пальцев устройство системы. — Аврорат — не летний лагерь. Они будут впахивать двадцать четыре на семь и вряд ли вернутся домой раньше весны.       Она закрывается в себе и выдыхает.       — Знаю, — понимающе откликается он и сдвигает от себя чашку остывшего чая. — Ты наверняка думала о Рождестве, но это невозможно. Даже учитывая то, что Поттер в Британии.       — Молли сойдет с ума, когда узнает.       — Думаю, прямо сейчас она уже знает, Грейнджер, — Малфой задевает браслет наручных часов и сдвигается, чтобы вышагнуть из-за скамьи. — И ей придется это вынести. Она сильная женщина.       Гермиона качает головой и провожает Малфоя из зала, едва сдерживаясь.       Внутри нее еще слишком хрупкий стержень. Такая разлука выжимает ее сердце досуха и швыряет его на голую землю. Она мечтает стать столь же сильной, но не такими радикальными мерами.