Дорога домой

Барбатос любил музыку всей душой. Музыку ветра, листвы, набегающих на берег волн. Она заставляла сердце трепетать, будто крылья бабочки. Барбатос мог часами слушать музыку природы, но он не всегда мог себе это позволить, так как не хотел наткнуться на разъярённого Декарабиана. К счастью, у того далеко не всегда было много свободного времени, чтобы ломать жизнь юному Божеству. Барбатос прогуливался по лесу, слушая перешëптывания листьев, когда впервые услышал это. Музыку людей. Мальчик не мог приближаться к смертным. Декарабиан запретил ему, к тому же, Барбатос боялся их напугать своим обликом. Если белые одежды ещё можно было как-то понять, то массивные крылья выдавали нечеловеческую природу с головой. Барбатос не нарушал запрет, потому как его очень пугал гнев Декарабиана, который обещал сломать ему крылья, всячески угрожал ребёнку. Но сейчас мальчик просто не мог сдержать своего любопытства. Мелодия притягивала, нежно окутывала, согревала. Вот что такое музыка людей, да? У неё имелся свой характер, особый настрой. Музыка природы выражала мир, а то, что исполнялось руками людей, являло слушателям то, что творилось на душе у музыканта, в сердце, отражало внутренний мир. Барбатос резко спрятался за один из домов, что стояли на окраине деревни, когда заметил человека. Это был мужчина в возрасте с густой седой бородой. Он сидел, спрятавшись в тени дерева, и играл на странной штуке, которую Барбатос впервые видел. Изогнутые корпус, странные нити, от прикосновения к которым рождалась эта новая, доселе незнакомая мальчику музыка. Барбатос сложил крылья и опустился на землю. Мелодия цепляла его за душу, вызывала улыбку на лице своей нежностью. Такое чувство спокойствия было ему в новинку. Мальчик решил выглянуть из-за угла дома, чтобы ещё раз осмотреть столь интересный инструмент. Он аккуратно опëрся рукой на землю, медленно вдохнул, огляделся вокруг и высунул голову. Восторг захлестнул волной. Неужели такое чудо может рождаться от простого прикосновения пальцев к каким-то нитям? Барбатос подался ещё немного вперёд, но внезапно ветка под его рукой хрустнула. Мужчина услышал этот звук, поднял взгляд. Он сразу заметил голову ребёнка, что прятался за домом. Барбатос испугался, что его заметили, быстро скрылся за углом. Паника подступила к горлу. Его поймали! Декарабиан точно узнает об этом и сломает ему крылья! Нужно срочно бежать отсюда! — Эй, малец, ты чего так испугался? — подал голос мужчина. Тон звучал вполне обычно. Значит, он не увидел крыльев у Барбатоса за спиной и подумал, что он обычный ребёнок? От сердца отлегло, Барбатос шумно выдохнул. — Ты видно из города, да? Не видел тебя здесь раньше. А деревушка у нас маленькая, здесь все друг друга знают. Мужчина поднялся на ноги, и всё внутри Барбатоса перевернулось, когда он услышал приближающиеся шаги. Он в ужасе закричал: — Нет! Пожалуйста, не подходите! — мужчина замер на месте. То, каким отчаянным был этот возглас, выбило его из колеи. Он обеспокоенно нахмурился. — Ты в порядке? Может, мне всё же лучше… — Не надо! Я… Я… — Барбатос обхватил голову руками и подавил рвущийся наружу всхлип. — Я просто хотел послушать музыку! — повисла тишина. Барбатос тяжело дышал, сердце ходило ходуном, билось о рëбра. Мужчина несколько минут молча стоял, затем шаги стали удаляться. Барбатос с досадой подумал, что ему больше не удастся послушать эту чудесную музыку, как вдруг она раздалась вновь. Мальчик ошеломлëнно застыл. — Я всего лишь старый бард. Не стоит меня бояться. — даже не видя лица мужчины, Барбатос чувствовал, что тот улыбается. Тёплые чувства ощущались эмпатией иначе, не так, как гнев или ненависть Декарабиана — колкие, острые, прожигающие. — Я играю здесь каждый день в это время. Можешь приходить, когда захочешь. Барбатос не привык, чтобы к нему относились по-доброму. Конечно, была Астарот, но на тот момент их отношения ещё не были столь прочными. Слëзы покатились по щекам неудержимым градом. Барбатос закрыл рот обеими руками, чтобы никто не услышал его всхлипы. Он пришёл снова на следующий день, затем ещё раз. И ещё. Мужчина играл различные мелодии, баллады, в перерыве рассказывал о своей семье — любимой жене, подрастающем сыне и ещё совсем крохе дочке. Барбатос говорил не много, но с радостью и рвением, с той самой наивностью, присущей маленькому ребёнку. — Тебя дома обижают, верно? — как-то спросил мужчина. По сути, нет ничего сложного в том, чтобы распознать недолюбленного ребёнка, особенно когда он сам был отцом. Барбатос не знал, как стоит ответить на такой вопрос. К счастью, мужчина не настаивал. — Можешь не говорить. И так всё ясно. Бедный ребёнок. — последняя фраза была сказана шёпотом, но чуткий слух маленького Божества всё уловил. Чужая забота и волнение были слишком приятными, однако воспринимались с трудом. — Хочешь научиться играть? Я могу подарить тебе свою лиру. — Но она же ваша… — мальчик уже выучил, что этот странный инструмент называется «лирой». И хотя ему очень хотелось тоже создавать такую чудесную музыку, он не желал брать чужого. — Как же я посмею её взять? — Хоть моя семья и живёт в охотничьей деревне, наша ремесло совсем иное. Мы любим искусство, особенно музыку. Думаешь, я не смогу себе раздобыть новый инструмент? Не недооценивай этого старика! — хриплый смех был очень приятным. Барбатосу нравилось его слушать. Также, как нравилось ощущать чужую радость. Эти эмоции не давили своим весом на грудную клетку, как злость, а, наоборот, поддерживали, давали сил. — Малец, если дома всё совсем плохо, приходи к нам. Моя жена с радостью примет тебя, старший сын обучит изготавливать инструменты, а моей младшенькой всегда хотелось иметь ещё одного братика. Что скажешь? — ответа не последовало. Мужчина тихо хмыкнул. — Я скульптором когда-то был. Может быть, тебе смогу передать своё ремесло, а то мой мальчишка только музыку и признаёт! А дочка мала ещё. Грудь сдавило от слëз. Как бы он хотел, чтобы всё было так просто. Если бы он только родился человеком. Барбатос жил бы в семье, в любви, в заботе. Играл бы на лире по вечерам, присматривал за младшей сестрой, вместе со старшим братом ходил на речку, отец бы обучал его всем тонкостям своего ремесла, а матушка с улыбкой заплетала длинные волосы в косы, подвязывала их лентой и целовала в макушку. Он бы спокойно рос среди людей, которым был бы дорог. Барбатос чувствовал бы себя нужным. Если бы он только был человеком… Но это невозможно. Мальчик утёр слëзы кулаком. Он собирался что-то сказать, выглянул из-за угла, но внезапно раздался треск. Барбатос с ужасом наблюдал, как огромная ветка старого дерева обломилась. То было сухим, старым, удивительно, что оно вообще до сих пор не осыпалось. Вот только прямо под этой веткой сидел мужчина. Всё произошло слишком быстро. У Барбатоса не было много времени на раздумья, ведь иначе этого человека придавило бы. Жизнь смертных хрупка, они проживают всего один век, а многие и того меньше. Их могут сгубить болезни, войны, голод и прочие несчастья. Страшно наверное осознавать, что жизнь может прерваться по любой неосторожности. Барбатос не мог позволить человеку пострадать. Резкий порыв ветра, Барбатос ударил крыльями, устремился вперёд, схватил мужчину за одежду и оттолкнул. Ветка с громким грохотом упала в нескольких сантиметров от них. Мальчик, тяжело дыша, принял сидячее положение. Его разум был абсолютно пуст, перед глазами застыли жуткие образы. А если бы он не успел? Привкус тошноты осел на губах. Барбатос понимал, что смертные тела хрупки. Всегда понимал, но похоже не осознавал в полной мере. Только увидев своими глазами, представив, что могло произойти, Барбатос в некотором плане вырос. Мужчина тоже поднялся с земли, подтянул ноги к себе и с ужасом оглядел лежащую рядом ветку. Он только что чуть не расстался с жизнью. Медленно повернулся к мальчику, глаза широко распахнулись. Барбатос, наконец, пришёл в себя. Крупно вздрогнул, обнял себя обеими руками. Слёз не было, но лучше от этого не становилось. — Простите меня! — мальчик согнулся пополам, почти касаясь лбом земли. Его трясло, как на морозе, как больного в лихорадке. — За что? — голос мужчины звучал на удивление спокойно, словно он не видел перед собой ничего необычного. — Ты спас мне жизнь. За что ты извиняешься? — Я… Я… — била паника, озноб. Воздуха в лёгких катастрофически не хватало, голос срывался. — Простите. Простите. Простите. — непонятно перед кем он извинялся. Мужчина протянул руку, желая успокоить ребёнка, тот с ужасом отстранился, будто бы его собирались ударить. Рука безвольно упала на траву. — Декарабиан меня уничтожит. Нет, нет… — Так это наш Архонт так тебя запугал. — взгляд мужчины был пропитан сочувствием. Совершенно не заботило, что мальчик оказался не человеком, потому что неважно смертный или Божество — это ребёнок. Ребёнок, который ужасно боялся, которого обижали и мучили. Его хотелось защищать. — Вы… — Барбатос вдруг отчаянно взглянул на мужчину. — Вы… — так о многом тянуло спросить, но слова не желали собираться в предложения. — Вы не боитесь моего вида? — Боюсь?! — этот вопрос неожиданно рассмешил мужчину, но он не хотел пугать своим смехом взвинченное дитя. Поэтому лишь нежно улыбнулся. — Если бы я не отошёл от дел, то непременно сделал бы скульптуру в твою честь. Как я могу бояться такой красоты? — тяжёлая рука легла на хрупкое плечо в самом что ни на есть отеческом жесте. — Ты всё ещё тот мальчик, что несколько дней подряд восхищался моей музыкой. Что изменилось сейчас? Почему ты… Договорить не успел. Барбатос резко скинул чужую руку, ударил крыльями, поднимаясь в воздух. Перед тем как исчезнуть, мальчик успел сказать: — Я бы хотел быть человеком… Больше он не наведывался в деревню. Прошло около месяца с тех пор? Точно он сказать не мог. Сердце Барбатоса обливалось кровью. Он тосковал по тем нескольким светлым дням, когда мог наслаждаться игрой старого барда, слушать его истории, рассказы о семье, жителях поселения, но Барбатос не допускал мысли о возвращении. Ведь тогда он уже точно никогда не сможет покинуть это место. Мечты о земной жизни вместе с семьёй, что подсадил в сознание старый бард, выворачивали душу мальчика наизнанку. Если бы он только родился человеком… Сидя на краю утëса, где ветер трепал его одежду, игрался в волосах непоседливым зверьком, Барбатос почувствовал запах гари. Нехорошее предчувствие сковало его, мальчик взмахнул крыльями, отправился на источник запаха. Он вновь оказался в этой деревне. Один из домов пылал, взволнованные жители пытались потушить пламя, а в центре этого вихря стоял знакомый Барбатосу мужчина. Он рвался к горящему дому, но несколько крепких охотников не пускали его. Женщина, что была рядом с ним, горько рыдала и кричала. Чужие эмоции ударили в Барбатоса, выбили воздух из груди, жестоко раскрошили кости. Это был страх, отчаяние. И желание спасти. — Отпустите меня! — взревел старый бард, вновь попытался вырваться. — Там мои дети! Мои дети! Пустите! Барбатос понял в чëм дело. Он знал, что не должен вмешиваться. Знал, но не мог смотреть на чужие страдания. Он резко устремился вниз, к земле, от которой всегда пытался сбежать, оставляя за собой воздушный коридор. Дом был в два этажа, Барбатос разбил окно наверху, забрался внутрь. Дым выедал глазницы, огонь цеплялся за перья, чужие эмоции сбивали с толку, путали, мешали ориентироваться. Однако, Барбатос был очень упрям. Он ни за что не отступится, раз уж решил помочь. Крики на улице резко стихли, когда из окна второго этажа выскочила фигура и приземлилась на землю. Люди в панике отскочили в разные стороны, только старый бард узнал мальчика, который на руках держал двоих детей. Те в слезах кинулись к родителям, матушка крепко прижала их к себе, задыхаясь от рыданий. Взор Барбатоса прятал светлую зависть. Так ощущалась семья? Бард на ослабевших ногах подошёл к Барбатосу. — Ты пришёл… — почему этот мужчина смотрел на него, словно Барбатос его сын, что уехал из дома несколько лет назад и вот, наконец, вернулся? Откуда столько доброты? Барбатос ничем её не заслужил. — Спасибо тебе. Ты спас моих детей. — Спасибо вам! — громко крикнула женщина, что всё ещё сжимала малышей в своих чутких руках. Её не волновал облик спасителя, ей было важно лишь то, что этот человек — или не человек — спас её сына и дочь. Барбатос хотел бы себе таких же родителей. — Давай завтра снова встретимся, я поиграю тебе на лире, моя жëнушка приготовит ужин, и мы все вместе поедим. А потом… — Я больше не вернусь. — все радостные речи мужчины были безжалостно прерваны. Но бард и сам понимал, что мальчик просто не может остаться вместе с ними. Барбатос уже развернулся, собирался улететь, но мужчина поймал юного Архонта за тонкое детское запястье. Мальчик зло дëрнул рукой, желая вырваться, но тщетно. Он сцепил зубы от досады. Барбатос ведь знал, что если придёт, то уйти будет сложно. А теперь ещё этот человек не даёт ему спокойно исчезнуть! Тихо уйти, пока его чувства не взяли верх. Уйти, пока он ещё может разорвать эту связь. Мужчина коснулся другой рукой своего бедра и отцепил от ремня какой-то предмет, затем вручил его Барбатосу. Это была лира. Он задыхался от чувств — и своих, и чужих. Барбатос зло скрипнул зубами. — Возьми её пожалуста. И помни, что… Последние слова поглотил ветер. Мощные крылья ударили по земле, Барбатос поднялся в небо, вскоре скрылся из виду. Мужчина с тоской смотрел ему вслед, но всё же нашёл в себе силы улыбнуться. Он понял чувства маленького Божества. И от этого ему стало горько. Но мальчик лиру всё же забрал. — Кажется, я снова возьмусь за скульптуру. — рука, покрытая мозолями, зарылась в седые волосы. — Я бы хотел быть человеком… — вспомнил он отчаянные слова ребёнка, повторил их, пробуя тоску на вкус. — Так ведь, малец? А Барбатос мчался вдаль, не разбирая дороги. Он проклинал свой нечеловеческий слух, ведь даже ветер не смог препятствовать словам старого барда: И помни, что ты не один. Глаза застелила пелена слëз. Барбатос несколько раз моргнул, прогоняя наваждение. Почему он вдруг вспомнил об этом? Барбатос нежно поглаживал спящего юношу по голове. Неважно, что он так враждебно настроен. Этот маленький демон — неважно, что ему не одна сотня, а может и тысяча лет — был напуган, потерян, его тёмная энергия привлекала монстров, выедала своего владельца изнутри. За спиной послышался шум. Барбатос бросил взгляд через плечо, где увидел очередное порождение Бездны, что стремительно приближалось к ним. Анемо Архонт — он даже в мыслях не смел носить это звание — сейчас был как никогда слаб. Лишённый Сердца Бога, а вместе с ним крыльев, что так любил, Барбатос чувствовал себя закованным в кандалы. Он помнил, как много лет назад ему сломали крыло. Помнил, какой трагедией это было для него в то время. Вот только сломанное крыло смогло восстановиться спустя какое-то время. Сейчас же шансов практически не было. Барбатос увернулся от атаки, ребром ладони ударил монстра по мохнатой мощной шее. Едва ли это оказало хоть какой-то эффект. Барбатос недовольно поджал губы. Ощущение собственной беспомощности он никогда не мог терпеть. Барбатос пригнулся, огромный топор пролетел прямо над головой. Затем он резко оказался за спиной митачурла, подпрыгнул на несколько метров вверх, позволив ветру подтолкнуть себя, как делал довольно часто, схватился рукой за один из рогов монстра, размахнулся и пнул его ногой по голове, вложив оставшиеся силы элемента в этот удар. Послышался хруст сломанной шеи и митачурл упал замертво. У Барбатоса не вышло аккуратно приземлиться, он подвернул ногу и рухнул на колени. Надо же. Даже с такой мелкой сошкой с трудом справляется. Ему нужно что-то придумать, иначе такими темпами он долго не проживëт. — Так вот что происходит, когда Архонт теряет Сердце. — раздался внезапный голос юноши. Барбатос поднялся на ноги, отряхнулся от пыли, затем обернулся к собеседнику. Довольно едкое замечание. Барбатос не стал уточнять, что в его случае не одно только Сердце Бога виновато, вернее, его отсутствие. — Ты должен был спать ещё несколько часов. — нахмурился, приблизился к юноше. Он потянулся к парню, на пальцах возникла новая печать. Юноша протестующе дëрнулся, но тут же зашипел от боли в ноге. — Не смей опять усыплять меня этой штукой. — прошипел не хуже змеи, отчётливо демонстрируя своё недоверие. Барбатос от удивления потерял дар речи. Он медленно опустился на холодную землю. — Ты видишь печати? — ошеломлëнно моргнул. Печати по своей природе не доступны глазам простых обывателей. Лишь те, кто изучают искусство создания печатей, могут их видеть. Хотя на памяти Венти бывали и исключения. — Или энергетические следы? — Второе. — это был первый раз, когда юноша ответил на его вопрос. Уже хоть что-то. Теперь понятно почему он проснулся так рано. Печать, которую наложил Барбатос не была направлена на сдерживание, она лишь позволяла выспаться, поэтому разрушить её легко, если человек видел даже не саму печать, а хотя бы энергетические лучи, испускаемые ею. — Может уже скажешь мне своё имя, юноша? Мне о стольком нужно с тобой поговорить. — внезапно на Барбатоса обрушился поток ветра. Косы разметались в разные стороны, одежды затрепетали, но Барбатос лишь улыбнулся. Это вернулся Фурфур. Он зашептал на только им двоим известном языке, рассказывая, что ему удалось узнать. Лицо Барбатоса становилось всё мрачнее. — Сяо. — вдруг небрежно бросил юноша, встречаясь с растерянным Божеством глазами. — Так меня зовут. — Барбатос некоторое время сидел неподвижно, но вскоре чуть улыбнулся. Ему не нужно было представляться в ответ, ведь Сяо сам знал, кто перед ним. Поэтому он просто пересел ближе, прислонившись спиной к стене практически плечом к плечу с Сяо, но не прикасаясь. Тому не понравилось подобное своеволие, Сяо осторожно приподнялся на руках отодвинулся на несколько сантиметров — большее не позволила раненая нога. Барбатос сделал вид, что его это ничуть не зацепило, спрятавшись за обычной улыбкой. — Скоро мимо будут проходить люди. Мой элемент заметил их движение. Они направляются в деревушку и смогут нам помочь. Тебе ведь нужна помощь, Сяо-эр. — Барбатос подтянул ноги к груди и уткнулся в них лицом. Весь его облик источал собой печаль, одиночество и усталость. Обращение зацепило слух. Понадобилось же ему использовать уменьшительно-ласкательный суффикс. Натянутые нервы Сяо трещали по швам. — Никогда не думал, что Бездна превратится в поселение для заключённых. Да ещё и каких… Я проспал очень много лет и не понимаю, что произошло. От всех людей здесь исходит энергия элементов. Что это значит, Сяо-эр? — парень молчал. Барбатос горько усмехнулся. Ожидаемо. — Это люди Тейвата, не верится мне, что все они отъявленные негодяи. — видимо светил ему сегодня только монолог, придётся разбираться самому. — Тогда почему их заперли здесь? И ты… — Барбатос перевёл взгляд на Сяо. В его улыбке не было ни грамма тепла. Лишь разочарование, досада и полная растерянность. — Сяо-эр, от тебя не исходит энергия элементов, но ты тоже оказался здесь. — снова не было ответа. Барбатос терпеливо выжидал, но тишину нарушил в итоге он сам. — Люди, которых сослали сюда, создали целые поселения. Небольшие, но всё же. Это место полно опасностей, монстры на каждом углу готовы разорвать их в клочья, но у смертных нет выбора. Маленький демон, хватит молчать. Я так потерян. Что произошло в мире с момента моего заточения? Но разговору, похоже, было не суждено состояться. Сяо упрямо молчал, не реагировал ни на что. Барбатос устало ткнулся затылком в стену, запрокинув голову к фальшивому небу. Угнетало в этом месте абсолютно всё. Холод, тьма, эти кристаллы, что так пытались имитировать звёзды, однако им никогда таковыми не стать. Барбатосу чрезвычайно не хватало безграничных просторов Мондштадта, вольного ветра, вздымающего тысячи одуванчиков ввысь. Барбатос призвал флейту, покрутил ту в руках и заиграл. Он чувствовал, что Сяо снова становилось хуже, что тёмная энергия пробивала его кости, заставляла сцеплять зубы, кусать губы до крови. Конечно, он ни словом не собирался обмолвиться о своём состоянии, поэтому Барбатос сам перенял инициативу. Сяо прикрыл глаза, после шумно выдохнул. Тьма отступила, кровь перестала бурлить внутри кипящей отравой, мысли чуть прояснились. Он бросил на Барбатоса косой взгляд. Почему он помогал ему? Сидел и играл, вместо того, чтобы попытаться получить ответы на свои вопросы. Он терпеливо спрашивал, раз за разом натыкался на стену молчания, но совсем не злился, а, напротив, отступал, брался за флейту, убегая от собственных размышлений. Сяо не знал, что думать. Он не ожидал такого от запертого на пятьсот лет под землёй преступника. Трель флейты стихла, Барбатос положил ту на пол рядом с собой. Он слабо приулыбнулся, вытянул руку прямо перед собой, даже полностью не разгибая в локте, что придавало его действиям какую-то небрежность, и описал кистью руки круг. Сяо сразу заметил бирюзовые волны, что исходили от тонкого запястья, а потому распознал смысл этих действий — Барбатос создавал какую-то печать. Мир перед глазами резко изменился, в лицо ударил порыв тёплого ветра. Сяо ошеломлëнно моргнул, он не мог поверить собственным глазам. Секунду назад он сидел на сыром полу, но уже через мгновение под его ногами была зелёная трава. Безоблачное небо сияло своей непорочной чистотой, солнце близилось к закату, отражалось в ярких глазах Сяо, создавая неописуемую в своей красоте картину. — Это иллюзия. — Сяо зажмурился, закрыл лицо руками. Он действительно на какое-то время поверил, что вновь оказался на поверхности. Как наивно. — Слишком жестоко. — Тоскливо. — поправил его Барбатос, качнув подбородком. Он подтянул ноги ещё ближе к себе, будто бы это могло его уберечь. В таком положении Барбатос будто бы прятался от всех невзгод, от всего, что могло причинить ему боль. — Таким я помню Мондштадт. Свободный ветер, срывающий с деревьев листву, нежное солнце, прохлада вечера, шелест травы. Это место было моим домом. — Почему «было»? — Сяо пропустил сквозь пальцы несколько травинок. На ощупь они были совсем нереальными, практически невесомыми, но всё же имели физическое обличие. — Потому что «дом» — это место, где тебя кто-то ждёт. — скорбь. Единственное слово, которое приходило на ум Сяо сейчас при виде такого сломленного вида некогда величественного Божества. Барбатос снова поднёс флейту к губам, заиграл. Сначала это была бодрая энергичная песенка, олицетворяющая детские годы, позже мелодия стала более размеренной, словно ребёнок вырос и вошёл во взрослую жизнь. Музыка стала замедляться ещё сильнее, будто наступила старость. Эта мелодия описывала человеческую жизнь, её быстротечность, а также внезапный конец — музыка оборвалась резко, будто на пол пути. Флейта исчезла из нежных рук. Почему Божество играет что-то настолько человеческое? — Сяо-эр, люди вот-вот будут здесь. Поэтому давай кое о чём договоримся. — Сяо не мог сопротивляться этому изнурëнному взгляду. Он чувствовал что-то родное в неземном создании перед собой, и то ощущение ему не нравилось. Доверять какому-то подозрительному Божеству, с которым они абсолютно незнакомы, вовсе не в духе Сяо. — Ответь на мои вопросы, когда мы доберёмся до поселения. Пожалуйста. — иллюзорный мир пошёл трещинами, а через мгновение рассыпался искрами, напоминающими маленькие голубоватые снежинки. Они вернулись обратно к холоду Бездны, впрочем, никто отсюда и не уходил. Сяо напряжëнно сверлил Барбатоса взглядом, но в итоге кивнул, обречëнно вздохнув. Барбатос улыбнулся в ответ, поднялся на ноги. — Я пойду привлеку внимание каравана. Я буду рядом, так что не волнуйся. Можешь ещё немного поспать. — но не успел он сделать шаг, как его остановил голос Сяо. — В таком виде? Кто-нибудь точно догадается о твоей сущности. — ох, здравая мысль. Должно быть Барбатос ещё не до конца пришёл в себя, раз сам не подумал. — Ты можешь наложить иллюзию? — Это не простая одежда, Сяо-эр. Мне ни к чему использовать иллюзию. — он щëлкнул пальцами, белые одеяния вдруг зашевелились, словно живые, и начали менять свою форму. Сяо напряжëнно наблюдал за этим процессом, пока наконец Божественная одежда Барбатоса не приобрела вид свободной белой рубашки с широкими рукавами и лёгких тёмных штанов. Даже грязь и пыль, что пропитали белые одеяния, исчезли. Очень удобная способность. — А обувь в перечень твоих возможностей не входит? — Сяо скептически осмотрел босые ступни Барбатоса. — Я привык ходить босиком… — ему правда это нравилось. Конечно, бывали случаи, что он травмировал ноги, однако Барбатосу слишком претило ощущение обуви. Оно словно сковывало, мешало коже дышать. — Люди так не делают. — коротко пояснил Сяо. — В любом случае, я не могу создать обувь из ничего. — отмахнулся Барбатос. Он покрутился на месте, оглядел себя со всех сторон и удовлетворëнно хмыкнул. — Найду что-нибудь, когда прибудем в поселение. — вдруг замолчал, задумчиво почесал подбородок. — Вот только каким именем мне представиться? Не могу же я назваться своим. — Назови своё земное имя. — Сяо пожал плечами. Это же было очевидно, разве нет? — То, которое носил, будучи человеком. — Если бы я его знал… — снова этот тоскливый тон голоса. С лица Барбатоса не сошла улыбка, но она выглядела столь натянутой, что Сяо становилось тошно. Возможно ли, что за столько лет Барбатос забыл своё имя? Сяо не припоминал, чтобы у Архонтов были подобного рода проблемы, но наверняка он не знал. — Венти. Барбатос подскочил на месте. Он ошарашено уставился на Сяо, рот то открывался, то снова закрывался, но он так и не смог сказать ни слова. Сяо отвёл взгляд в сторону, словно жалея о сказанном, но вопреки сложному выражению лица, он пробормотал: — Возьми это имя раз не помнишь своё. — Барбатос схватился за одежду на груди, словно хотел добраться до сердца в грудной клетке, сжать его, чтобы оно прекратило свой бешеный бег. Больше не стал задавать вопросов. Очень поразило, что кто-то дал ему имя, ведь для него это значило очень многое, пускай не каждый понимал данные чувства. Барбатос забыл как дышать, похожего восторга, сладкой и щемящей боли он не испытывал давно. — Мне… Мне нравится это имя. — нежная, словно лепестки цветка в тёмных волосах, улыбка. — Спасибо. И он двинулся вперёд навстречу людям. Барбатос с трудом сдерживал себя, чтобы не подпрыгивать при каждом шаге. В тот момент Венти был рад, что очнулся.