Дорога домой

Когда Барбатос родился, первым что он увидел было безоблачное небо того же цвета, что и его глаза. Его юная душа была не запятнана болью и заботами, мальчик оглядывался вокруг, не понимая где оказался, что происходит. Мальчик вот-вот должен был громко засмеяться, дабы оповестить весь мир о своём рождении, но этого не произошло. Вопреки яркому солнцу, что озарило хрупкий силуэт, грело ребёнка в своих лучах, словно тёплая улыбка матери, вопреки налетевшему ветру, который нежно трепал волосы, шептал ласковые слова на никому непонятном языке, вопреки всей радости момента, мальчик, чья душа, казалось, ещё не познала тягостей мира, плакал. Слëзы катились по его щекам, застилали взор. Мальчик коснулся рукой мокрой щеки и удивлëнно ахнул. Он даже не заметил, как солëная влага выступила на его глазах. Он не знал, почему это происходит. Мальчик абсолютно ничего не помнил, природа чувств была ему чужда. Душа, не видавшая страданий… Тогда почему этот ребёнок плакал? Астарот прикрыла глаза, задумавшись. В день рождения Анемо Архонта небо было безупречно чистым. Сейчас же лазурное полотно было сокрыто за тучами. Барбатос спал под деревом, беспокойно ворочался, на лице выступил холодный пот. Его мучили кошмары, крыло болезненно ныло, а ветер кружился вокруг мальчика, пытаясь вырвать из плена ужасного сна. Астарот ничем не могла помочь Анемо Архонту, когда Декарабиан сломал его крыло. Богиня Времени не способна являться в мир, когда ей вздумается. Астарот чувствовала вину за собственную беспомощность, за то, что не доглядела, позволила Барбатосу пострадать. Она велела пространству исказиться, шагнула в мир Тейвата, который тут же начал отвергать её. Физически Астарот практически не присутствовала в Тейвате, она заточена во Временном разломе, в котором обитала уже очень долгое время, даже по меркам Божественных созданий. Астарот коснулась кончиками пальцев макушки Барбатоса, невесомо, рука её чуть не прошла насквозь. Тяжело вздохнула. Бедное дитя. Это ведь только начало его пути. Насколько же сложная дорога ожидала Анемо Архонта? — Мне нужна сила, госпожа Астарот. — тихий голос вывел её из мрачных мыслей. Барбатос уже проснулся, глядел на неё измученным взглядом — видимо кошмарные образы из его сна всё ещё стояли перед глазами ребёнка. Сила… Этот птенчик даже не понимал, как опасны его слова. И что эта «сила» может с ним сделать. Астарот напугали речи Барбатоса, хотя она не продемонстрировала свои настоящие чувства. — Я хочу отправиться в странствие, обойти мир. Понять саму суть своего элемента, достичь мастерства. — Барбатос схватился за больное крыло, очередной спазм заставил мальчика заскулить от боли. Барбатос сделал глубокий вдох, распрямился и вновь взглянул на Астарот. На этот раз его глаза полыхали уверенностью, решимостью двинуться вперёд. — Я вижу замешательство на вашем лице. Есть что-то, чего я не знаю? Но Астарот молчала. Она тихо опустилась на колени, вытянула руки, заключила ребёнка в объятия. Столько отчаяния было в этом порыве, что Барбатос забыл, как дышать. Он неуверенно положил ладони на спину Астарот, дрожащие пальцы начали выводить никому неведомые узоры на тёмных одеждах Богини. Этим она отличалась от Земных Божеств, что всегда ходили в белых, словно снег, одеяниях. Воплощение самого времени, волосы серого пасмурного неба струились по её плечам нежным шёлком. Её обманчиво утончённая фигура выглядела слишком хрупкой, но на деле обладала огромной мощью. Это древнее Божество было одновременно и невероятно сильным, и чудовищно слабым в тот момент. Ведь она понимала одно. Она не могла удержать это дитя. — Птенец. — ласковое касание здорового крыла. Пальцы зарылись в белоснежные перья, такие нежные, словно облака на небосводе. — Давай отбросим ненужный фарс. Рита. Зови меня так. — Барбатос вздрогнул, удивлëнно моргнул. Он впервые слышал, что у Астарот есть такое имя. Токоë, Кайрос и множество других — все их Барбатос уже знал от самой Астарот. Рита… Это имя было ему незнакомо. — Это моё старое имя. Неудивительно, что ты не знал его. О нём никто из ныне живущих Земных Божеств не знает. — Астарот чуть отодвинулась и оставила на лбу Анемо Архонта лёгкий поцелуй, переполненный заботой, желанием защитить. — Я хочу быть твоим другом, но едва ли могу помочь хоть чем-то. Коли ты решил отправиться в путь — мне тебя не остановить. Ты волен идти, куда захочешь. Ты Бог свободы, мой маленький птенец. Барбатос закрыл глаза, сдерживая непрошеные слëзы. А когда открыл, вокруг была темнота. Сколько лет он уже здесь? Барбатос не знал. Да и не хотел знать. Время перестало иметь для него смысл. Он то просыпался, то снова засыпал. Впрочем, эти два состояния не слишком сильно отличались друг от друга, ведь в любом случае перед его глазами царила тьма, а тело не слушалось. Но Барбатос не жаловался. У него не было желания вырваться из этого плена. Потому что в этом не было смысла. Никто не ждал его. Да и куда ему было возвращаться? Этому миру он не был нужен. Бесконечно скитаясь в темноте собственного сознания, Барбатос ощущал, как медленно теряет рассудок, но ничего с этим не делал. Печать, наложенная на него сверкала жëлто-оранжевыми лучами, как земля в скалистой местности Ли Юэ на закате. Моракс был единственным, кто мог оставить такой энергетический след, но всё же даже он не был настоящим Мастером печатей. Барбатосу не нужно было приглядываться, чтобы заметить, что его оковы действуют не в полную силу. Вот только ему было всё равно, он не хотел разбираться с этой печатью, изучать её. Она держала его в состоянии стазиса, из которого выходить Барбатос не намеревался. Апатия сковала сердце уже очень давно. Единственное, по чему Барбатос скучал, так это по ощущению ветра на собственной коже, его тихому щебету и лёгкому нраву. Фурфур… Существует ли он до сих пор? После всего произошедшего было бы неудивительно, если его элемент растворился, покинул этот мир. Но подобные мысли оставляли на душе слишком тяжёлый след. Его вечный друг, спутник, товарищ… Был слишком дорог Барбатосу. Страх, боль, отчаяния. Внезапно, эти давно забытые эмоции обрушились на него тяжёлым грузом. Они раздрабливали грудную клетку, заставляли задыхаться. Нет, эти чувства не принадлежат ему. Это кто-то извне. Барбатос нахмурился, тихо зашипел от раздирающих его душу эмоций. Но кто? Кто мог оказаться в подобном месте? Лёгкие горели, тело пробивала крупная дрожь. Кто бы это ни был, ему очень плохо. Страх окутывал, пронизывал насквозь. Барбатосу казалось, что он даже слышит чужие мысли, но это было не так. Дело в том, что первобытный ужас этого человека был слишком силён, он переплетался со всепоглощающим чувством вины, болью, что пыталась разорвать тело на части, словно желая выбраться в мир и поглотить его. Барбатос не мог этого выносить. Он так давно ничего не чувствовал, и сильный поток негативных эмоций напомнил собственные муки, что сопровождали его всю жизнь. Та же вина, скорбь, тоска, страх. Одиночество. Барбатос устало прикрыл веки, а когда открыл их вновь, зрачок в его левом глазу сжался до размера маленькой точки, а радужка засияла ярко-голубым светом, который оставлял за собой небольшой след, чем-то напоминающий пламя, но это было не оно, а лишь собравшаяся в одной точке хаотичная сила. В кромешной тьме, которую нарушала только светлая энергия сдерживающей его печати, появился золотой круг со множеством символов, узоров, словно никому неизвестный язык, они складывались в слова, что уже через секунду меняли свою форму, постоянно перестраивались, подобно живому организму. Таков истинный облик печати. Зрачок, что был охвачен сиянием, резко изменил свою форму и стал вертикальным. Тогда Барбатос смог увидеть печать изнутри. Энергетические каналы переплетались между собой, словно кровеносные сосуды. Они образовывали друг с другом трëхступенчатую защиту, довольно искусную на первый взгляд. Вот только, как уже было сказано, Моракс хоть и был силён в печатях, но не являлся лучшим в этом ремесле. Потому что во всём Тейвате остался лишь один Мастер. И им был Барбатос. В голове все мысли перемешались, чужие чувства отвлекали, сдавливали органы внутри, доводили до тошноты, но Барбатос упрямо продолжал бороться с печатью, чьи сосуды рвались, меняли своё положение, пока наконец не приняли форму трёх дисков. Тот, что был самым ближним к Барбатосу, с лёгкость поддался, повернулся по часовой стрелке, с громким треском рассыпался в пыль. С падением первой печати его тело вновь смогло двигаться. Чужая боль опять ударила по Барбатосу, выбила весь воздух из лёгких. Он стиснул челюсти до скрипа и принялся за второй диск, что был гораздо сложнее, Барбатос никак не мог найти лазейку, раскрыть тайну этой ступени защиты. Страх ломал ему кости, тело выгнулось дугой. Как же давно с ним такого не было. Лишь в самом далёком детстве чужие чувства так влияли на него. А, ещё в момент, когда печать набросила свои кандалы, пока вокруг творился полнейший хаос. Барбатос сжал дрожащую руку в кулак. Он сможет. Нет такой печати, с которой он не справится. С мелодичным звоном рухнул второй диск. Боль становилась невыносимой, она жадным зверем вгрызалась в кожу, желая оторвать кусок плоти. Внезапно, в тот момент, когда Барбатос думал, что окончательно задохнётся, в его лёгкие вернулся воздух, тело окутало знакомое чувство, лёгкий щебет неземного языка вскружил голову. Со второй печатью к нему вернулся Фурфур. Слëзы покатились по щекам. Он даже не понимал, насколько сильно скучал по этому ощущению родного Анемо на своём теле, по его ласковому шёпоту, по нежной прохладе. Барбатос глубоко вдохнул, глаза наполнились решимостью, третья печать дрогнула. Последняя ступень защиты всегда сильнее предыдущих, она является заключительным рубежом. И, когда Барбатос взглянул на неё, он понял, что печать действительно работала не во всю мощь. Ведь в диске была брешь. Искусство печатей имеет очень древние корни, мало кто мог пользоваться этим утраченным умением, а те, кто каким-то образом познали его, часто совершали ошибки. Барбатос тихо хмыкнул и щёлкнул пальцами. По третьему диску в разные стороны побежали трещины. И по тьме вокруг. Пространство распалось на множество осколков, явив за собой яркие сверкающие звёзды. Сердце Барбатоса на секунду замерло от давно забытого восторга, но тут же вся радость момента рухнула. Свечение ушло из его левого глаза, зрачок принял обычную форму. Горький смешок вырвался из груди. Конечно, не может быть в этом месте никаких звёзд. Это всего лишь сияющие кристаллы, не более. Ведь здесь нет неба. Нет солнца, луны, облаков. Место, что стало его личной тюрьмой, находилось глубоко под землёй. Это была Бездна. Барбатос схватился за сердце, когда новая волна агонии прошибла тело. Он постарался выровнять дыхание, поднялся на непослушные ноги, ветер ласково поддерживал, Барбатос медленно двинулся за чужими эмоциями, постепенно стал ускорять шаг. Он жил с этой чрезмерной эмпатией всю свою жизнь, поэтому, естественно, научился частично её отключать. Ему понадобилось всего пару минут, чтобы вспомнить этот приём. Барбатос хотел раскрыть крылья, чтобы быстрее долететь до источника неизвестных чувств, но лишь с досадой выругался. Он уже и забыл, что лишился их. Барбатос сорвался на бег, он перепрыгнул очередной валун, чуть не столкнулся с каким-то порождением Бездны. Монстр заметил его, кинулся вперёд, но Барбатос легко увернулся и побежал дальше. У него не было времени разбираться с нечистью. Как кто-то вообще мог оказаться здесь, в Бездне? Её коренной народ — каэнрийцы — выжили? Воспоминания о разрушенном государстве были слишком больными. Барбатос тряхнул головой, запрыгнул на уступ, добрался до длинного пещерного коридора и, ни на секунду не замедляясь, двинулся дальше. Хорошо, оставим вопрос о том, кем является этот человек на потом. В любом случае, как Барбатос вообще смог почувствовать чужие эмоции через печать? Он полностью отрезал свои чувства от внешнего мира. Неужели страдания внезапного гостя были настолько сильны? Барбатос резко остановился. В нескольких метрах от него, на земле лежал юноша. Его тëмно-синее ханьфу пропитано кровью, местами порвано. Длинные волосы в хвосте растрепались, спадали на лицо и плечи хаотичным водопадом. Лицо скрыто за маской с рогами и острыми клыками. Она переливалась чëрно-зелëными лучами и, казалось, намертво вросла в голову юноши. Незнакомец дрожащими руками пытался отодрать её со своего лица, пальцы уже истëрлись в кровь, но он не замечал этого. Барбатос пошатнулся, осел на землю. Даже несмотря на то, что он притупил свою эмпатию, чужая боль всё равно била по рëбрам, ломала изнутри. Барбатос закрыл рот рукой, с трудом сдержав порыв тошноты. Если ему так плохо, то какого же этому юноше? Судя по всему, он ещё совсем молод. Ветер кружил вокруг, обеспокоено подталкивал своего Бога. Юноша тем временем отчаянно закричал, свернулся калачиком. Его душила собственная сила, бурлила внутри ядом, выедала кости. Барбатос крепко зажмурился, заткнул уши, но крики так и отзывались эхом в его голове, тогда он упëрся ослабшими руками в пол. Ноги не желали держать, но он упрямо старался встать с холодной земли. Белые одежды были безнадёжно испачканы, однако едва ли это имело значение. Сил Барбатоса хватило только на то, чтобы дойти до юноши и рухнуть на колени рядом с ним. Кровь, пыль, грязь спутали некогда мягкие волосы, одна нога была неестественно изогнута. Голова Барбатоса ещё сильнее заболела от различных энергий, что были на этом молодом юноше. Нет, вряд ли будет уместно звать его так. Барбатос не почувствовал этого раньше из-за усилившейся эмпатии, да и в таком ворохе энергетических нитей было сложно распознать что-то конкретное, но всё же Барбатос узнал эту тёмную силу, исходящую от юноши. Мальчик был демоном. Точнее, полукровкой. И хоть он и выглядит как «юноша», скорее всего он намного старше. Впрочем, это сейчас неважно. В руках с тихим шелестом появилась флейта. Барбатос уже очень давно не играл на ней и вообще не был уверен, что его идея сработает. Он бы предпочёл призвать лиру, но Бездна не позволяла. Лира принадлежала Тейвату, она вобрала в себя энергию Богов. Бездна ни за что не желала пропускать что-то подобное. Флейтой же Барбатос практически не пользовался, она не впитала в себя такое количество внешнего мира, как лира. К тому же, флейта была изготовлена Астарот во Временном разломе, поэтому не принадлежала Тейвату всецело. Первая нота вышла чуть фальшивой, вторая звучала лучше, с третьей Барбатос закрыл глаза, позволил мелодии отражаться от стен Бездны, разлетаться дальше. Музыка исцеляла не только страдающего в агонии юношу, но и самого Барбатоса, приводила в порядок мысли, помутневший за время заключения рассудок. Тогда-то Барбатос почувствовал и ещё кое-что — в Бездне действительно были другие люди. Не каэнрийцы. Барбатос бросил взгляд на фальшивое небо его тюрьмы. Он чувствовал. Чувствовал, но не верил. Левый глаз засветился, зрачок сузился. Он увидел огромную печать, что закрывала собой весь потолок Бездны. Та переливалась золотыми и фиолетовыми цветами, испускала тонкие лучи в разные стороны. Барбатос опустил голову в пол, руки дрогнули, но он не прерывал мелодию. На душе стало противно. Он даже не предполагал, что его личная тюрьма станет местом заточения неугодных. Юноша издал болезненный стон, тем самым привёл Барбатоса в себя. Мелодия должна быть лёгкой и успокаивающей, чтобы от неё был толк, а с подобными дурными мыслями в голове трель флейты делала только хуже. Барбатос очистил голову от ненужных сейчас переживаний, полностью сосредоточился на музыке, ветре, что кружил вокруг него, и изломанном демоне перед ним. Юноша перестал трястись, маска медленно исчезала с лица, тихий треск сопровождал её отступление. Барбатос наконец смог разглядеть лицо юноши. И что-то внутри у него ëкнуло. Глаза, словно тысячи фейерверков в закатном небе, словно растекающееся золото, были покрыты пеленой ещё не отступившей до конца боли. Лицо юноши было худым и изнемождëнным. Барбатос перестал играть, так как больше не чувствовал агонии, что до этого исходила от парня. Страх также прекратил сдавливать лëгкие, но другие негативные чувства продолжали терзать юношу, Барбатос чувствовал это. Вина, сожаление, скорбь, тоска. Весь этот взрывоопасный коктейль пожирал изнутри, медленно, но уверенно. Эмпатия Барбатоса всегда была его проклятием. Будучи ребёнком, он совершенно не мог её контролировать, оттого постоянно страдал под давлением чужой ненависти. Со временем Барбатос научился ослаблять её действие, но после стольких лет сна ему всё равно пришлось помучиться, да ещё и с такими сильными эмоциями. Сейчас Барбатос ощущал их лишь фоном, однако уже знал, насколько разрушительны эти чувства. Флейта оказалась отложена в сторону, а аккуратная ладонь коснулась щеки юноши. Тот вздрогнул и, кажется, наконец осознал происходящее. Золотые глаза уставились на Барбатоса, брови нахмурились. — Юноша, как тебя зовут? — Барбатос и сам понимал, что человек перед ним, вероятно, не молодой парень, а вполне уже взрослый полукровка, но ничего не мог поделать со своим порывом. В конце концов, он навряд ли старше его, Барбатоса. Так что, такое обращение подойдёт, верно? Порой на Барбатоса набегало странное настроение обращаться к окружающим подобным образом. Свою роль играли прожитые года. — Как ты попал сюда? Растерянный взгляд метался по лицу Барбатоса, затем спустился ниже к белоснежным одеяниям. Что-то переменилось в юноше, он будто бы резко осознал какую-то истину. Некоторое время он разглядывал опоясывающий ногу Барбатоса узор небесного цвета, затем снова встретился с ним глазами. Юноша открыл рот, но из него вырвался лишь надрывной кашель, пришлось закрыть рукой. Плечи продолжали сотрясаться от нового приступа, сквозь пальцы проступила кровь. Барбатос подскочил на месте, схватил флейту вновь заиграл. Видимо, одной мелодии было недостаточно. Музыка успокаивала душу, лечила израненное сердце. Юноша застыл, устало уронил голову на землю, шумно задышал. В уголке губ засохла кровь, грудная клетка ходила ходуном, холодный пот стекал по лицу, шее, застилал взор. Барбатос не осмелился остановить игру, он боялся, что юноше тут же снова станет плохо. Его состояние крайне нестабильное, он был похож на пламя свечи, что могло погаснуть от чужого случайного дыхания. После третьей мелодии, юноша поднял руку в знак того, чтобы Барбатос остановился. Тот всё понял, флейта исчезла, обеспокоенный мягкий взгляд пробежался по лицу юноши. Тот неуверенно принял сидячее положение, нога мгновенно напомнила о себе, отозвалась ужасной болью, отчего парень зашипел сквозь стиснутые зубы. Он обессилено привалился спиной к стене пещеры, что одарила горящее тело облегчающей прохладой. Юноша на секунду прикрыл глаза, а когда распахнул их, то смело уставился на Барбатоса. — На каком языке ты говоришь? — его голос звучал хрипло, измученно, однако почему-то Барбатос заслушался, впав в прострацию. Он тряхнул подбородком, по-птичьи наклонил голову набок, не понимая о чём речь. Барбатос проспал так долго, что язык Тейвата изменился? А, нет. Он понял в чём дело. — Оу, я и не заметил. Прошу прощения. — Барбатос неловко почесал затылок, отчего капюшон слетел с головы, давая возможность изучить утончённые черты лица. В тёмных волосах белым пятном выделялся цветок. Он был в слишком хорошем состоянии, явно не обошлось без помощи элемента. — Я забылся и заговорил на языке древних. — этому языку его научила Астарот. Сам Моракс не знал его. Барбатос зачастую бессознательно переходил на него, когда волновался, ему было плохо или грустно. — Я спрашивал, как твоё имя, юноша? И как ты попал сюда? — Ты ведь Анемо Архонт Барбатос, верно? — вместо ответа припечатал он. Глаз Барбатоса незаметно нервно дрогнул, взгляд потяжелел. Он почувствовал, как по телу пробежал холодок. Вот почему юноша разглядывал его одежду и узоры на теле. Этот маленький демон знал, как распознать Божество. — Преступник, сосланный в Бездну. Тебя лишили Сердца Бога, отобрали Мондштадт и заперли за нарушение Небесного порядка. Барбатос отвернулся. Вот как о нём теперь говорят. Что ж, этого следовало ожидать. Всё же каждое слово этого юноши было правдой. Он действительно был преступником. Барбатос обнял себя руками в подсознательном жесте защиты. Правда жгла уголки глаз. — Ну, в таком случае я больше не Архонт, да? — нервный смешок и неуклюжая улыбка. Барбатос всё ещё не смотрел на своего собеседника. Эти слова выбили у него воздух из лëгких, вернули в реальность, напомнили почему он не желал просыпаться. — Я не знаю, что произошло в мире за столько времени, но судя по всему Бездна превратилась не только в мою тюрьму. Я чувствую других людей. — это была правда. В Тейвате Фурфур работал иначе, ведь в каждом из семи регионов был отголосок Анемо элемента, поэтому иногда казалось, что Барбатос может почувствовать весь мир. Особенно это касалось Мондштадта. Сейчас же Барбатос отрезан от привычного чувства, он словно был изолирован, его элемент, что раньше ощущал целый мир, сейчас не мог охватить Бездну. Поэтому он не сразу понял, что Бездна давно перестала быть его личным местом заключения. Но также Барбатос понимал, что это не каэнрийцы. Это были люди с поверхности, но что-то их отличало от обычных смертных. Юноша не стал отвечать. Он попытался сменить позу, но больная нога не позволила ему это. Парень вскрикнул от неожиданности, потом резко закрыл рот. От напряжения он прокусил губу до крови. Барбатос видел, что парень очень утомился и желал провалиться в сон, но юноша не мог себе позволить подобную роскошь. И виной тому была не только нога, но и наличие Барбатоса поблизости, а также множества порождений Бездны. — Я осмотрю твою ногу, хорошо? — протестующе дëрнулся, однако лишь в очередной раз потревожил свою рану. Слëзы скопились в глазах от резкого приступа боли. Парень враждебно уставился на Барбатоса, тот не обратил на данный факт никакого внимания. Он давно привык к подобному отношению в свой адрес. Практически все, кто его окружали, вели себя также. Всегда. Нет, хватит о грустном. Были те, кто дорожил Барбатосом, только их неизбежно ждала печальная судьба. Барбатос смело подался вперёд, коснулся чужой ноги. Пальцы прощупали плоть, затем вынесли неутешительный, но всё же не наихудший вердикт. В ноге была трещина, а лодыжку нужно было срочно вправить. Юноша продолжал внимательно наблюдать за каждым его действием. Не вырывался, впрочем, было видно, что не доверял ему. Поэтому Барбатос решил говорить прямо и начистоту, дабы не усложнять ситуацию. — Трещина и вывих. Нужно вправить. Зажми в зубах одежду. — юноша если и хотел выразить недовольство, но стоило только понять, что Барбатос от своего не отступится, ведь тот уже обхватил руками стопу и осторожно стянул с неё обувь, как юноша тяжко выдохнул, молчаливо подчинившись. Барбатос ещё раз прощупал лодыжку, поставил руки в нужное положение и, убедившись что его указаниям последовали, резко повернул стопу. Послышался отчаянный крик, который был безжалостно заглушëн одеждой в зубах. Барбатос осмотрел ногу, когда понял, что всё сделал правильно, вернул своё внимание юноше. Тот уже выпустил ханьфу изо рта и отчаянно пытался отдышаться. Сколько же несчастья выпало на его долю. Барбатос коснулся рукой взмокшего лба, бережно убрал ярко-зелëнные пряди. Надо же, этот маленький демон тоже имеет цветные локоны, как и сам Барбатос. — Тебе нужно поспать. — ласково, словно перед ним действительно был ребёнок. Юноша упрямо покачал головой. Барбатос чуть улыбнулся на его упрямство. — Я не наврежу тебе и защищу от монстров в случае чего. — запоздало пришла мысль, не переоценивал ли Барбатос свои возможности, однако отступать было поздно. — Подумай сам, смысл мне тебя сначала спасать, чтобы потом убить? Малыш, тебе нужно восстановить силы. — Мой возраст можно отсчитывать столетиями. — серьёзное выражение лица чуть насмешило Барбатоса. Он снисходительно улыбнулся. — А мой тысячелетиями. — и каждое из них приносило свою боль. Юноша собирался снова возразить, но Барбатос молча накрыл его рот рукой, не желая слушать препирательства по поводу возраста. Он устало вздохнул, коснулся двумя пальцами другой руки чужого лба. Перед очами золотого оттенка резко вспыхнул небесного цвета круг со множеством символов — это была печать. Глаза юноши устало закатились, тело ослабло. Он бы точно ударился головой об пол, если бы Барбатос не подхватил его. Бывший Анемо Архонт осторожно положил юношу на землю, вытянул его ноги так, чтобы те не затекли. Барбатос был Мастером печатей. Конечно, он мог провернуть подобный трюк. Вот только эта печать отличалась от той, что наложил на него Моракс — она изначально была создана Барбатосом для борьбы с бессонницей и погружала в крепкий сон без кошмаров. К сожалению, эту печать нельзя было наложить на самого себя. А ведь именно с такой целью Барбатос её и придумал. К тому же, у неё был свой недостаток. Тот, на кого печать была наложена, действительно мог беззаботно спать, вот только тот, кто эту самую печать наложил, не мог уснуть совершенно — он забирал кошмары на себя, отчего сон становился невозможным. Ну, хоть теперь его задумка пригодилась. — Фурфур. — тихо позвал Барбатос, что было абсолютно лишней мерой предосторожности — маленького демона сейчас даже взрыв не разбудит. — Отправляйся и найди людей. Разведай обстановку. Я смутно ощущаю неподалёку скопление народа. Возможно, здесь есть поселения. Этому мальцу нужна помощь. Ветер тут же помчался выполнять поручение. Барбатос устало потëр переносицу, взглянул на фальшивое небо. Без применения способности он не видел печать полностью, но вот испускаемые цветные лучи легко угадывались на тёмном потолке подземного царства. Тоска сковала его сердце. Зачем он поддался эмоциям, выбрался из заточения печати? У Барбатоса не было права на свободу. Лучше бы он не просыпался.