Дорога домой

Далёкие звёзды всегда притягивали взор Люмин. Будучи ребёнком, она подолгу рассматривала небесные узоры, силясь разгадать их значение. Она тянулась к неизведанному, была больна этим. Сколько всего скрывалось за пределами их мира? Сколько загадок, личностей, живописных видов, приключений? Ребёнок считал звёзды на небе, каждый раз находил что-то новое. И желал погрузиться во тьму, покрытую мириадами белых вспышек, открыть для себя границы невозможного. Она ещё не знала, что однажды пожалеет о своём решении. Что есть перемещение между мирами? Это врата, находящиеся в некой точке соприкосновения двух реальностей. Врата в один конец. Они повсюду, нужно лишь обнаружить их, суметь отворить. И тогда все границы исчезнут перед тобой. Но откуда ребёнок мог знать о сокровенных тайнах вселенной? К сожалению, она не была обычным человеком. Как и её брат. Им даровали бессмертие. Нет, не даровали. Прокляли. В каждом мире существует своё Древо познаний — кладезь информации об измерении. И все они связаны с единым центром — древом Иггдрасиль. Где оно находится? Как выглядит? Ни один смертный не даст ответа. Никто, кроме близнецов, что побывали у самых его корней. И вернулись. Но уже не теми, кем уходили. Сто девяносто семь лет. Долгих сто девяносто семь лет Люмин не находила покоя, блуждая в одиночестве из мира в мир. Иногда ей казалось, что поиск вела лишь она сама, что Итэр оставил её позади. Путешественница отметала угнетающие мысли прочь, продолжала свой путь, ценой разрушающейся ранимой души. Не привязываться она так и не научилась. Люмин теряла себя, разум, веру, но шла дальше, не смея останавливаться. Когда она попала в Тейват, то первым, кто ей повстречался на пути, стал Анемо Архонт. Истощëнный как физически, так и морально, он каким-то образом придал ей сил. И Люмин шагнула вперёд, готовая встретиться лицом к лицу с очередным измерением в надежде, что на этом её длинное путешествие подойдёт к концу, хотя разум настойчиво шептал, что Итэр давно покинул этот мир, отправился в следующий. Она обошла весь Тейват, проносилась ветром мимо людей, не задерживаясь, ведь стоит замедлить темп, и она увязнет, как в болоте. Люмин убеждала себя, что ей не больно, сжимала челюсти, глуша рвущиеся крики. Поняв, что на поверхности она никого не нашла, Люмин сжала в руках меч и скользнула под землю навстречу Бездне. И тогда всё изменилось. Итэр стоял перед ней. Живой, целый, в окружении людей. Он сиял благородным золотом, как лучик солнца в этом мрачном, но величественном королевстве — Каэнри’ах. Среди сверкающих драгоценных камней, узорчатых ромбов, красоты глубокой синевы, смешанной с первородной тьмой. Так просто? Всякий раз воображая себе их первую встречу спустя почти две сотни лет, Люмин представляла, что всё пройдёт по-особенному. В пылу сражений, на поле боя — как угодно. Но не так. Она стояла посреди переливающейся глубокими мрачными цветами улицы, смотрела на такого же сбитого с толку человека напротив. Ни одно слово не пришло ей в голову, не сорвалось с уст ничего, кроме прерывистого выдоха. Жизнь не высокопарная история с очевидным сюжетом. Люмин сорвалась с места, кидаясь в раскрытые объятия Итэра. И не было долгожданных благородных речей, только тремор в конечностях да хватающиеся за одежду пальцы. Неверие. Будто сон, до того сладкий, что не хотелось просыпаться. Объятия согревали так, как не справился бы ни один фантомный образ, стук сердца — и её, и Итэра — раздавался оглушительно громко. И Люмин поняла — живой, настоящий. Не сон. Они встретились спустя сто девяносто восемь лет. Что чувствует человек, воссоединившийся с тем, кто ему дорог спустя столь огромный срок? Радость? Восторг? Счастье? Нет, совсем нет. Люмин тоже думала, что будет ощущать только светлые эмоции, но всё оказалось прозаичнее. Леденящий душу страх. Страх потерять вновь, отпустить на шаг, страх, что Итэр просто растворится, если она упустит его из виду. Страх, что он оставит её. Потому что Итэр научился самостоятельно жить. А Люмин не могла дышать без него. Так было всегда, ещё до их разлуки. Люмин зависима от брата, слаба, не способна существовать в отрыве от него. А Итэр другой, у него смелости на них двоих хоть отбавляй, он умел адаптироваться к любым условиям, находил подход к разным людям. Он самодостаточен, а Люмин разваливалась без него. И с ним тоже. Замкнутый круг, омрачëнные родственные связи. Ей плохо без Итэра, но и с ним не лучше. Раньше такого не было: они прекрасно ладили, делились друг с другом всем, чем только можно и нельзя. Однако ныне они отдалились, их приоритеты разнились, как и взгляды. Люмин угасала. И отпустить не могла, как же, это ведь её самый родной человек! А потому, подобно тлеющему угольку, она тихо погибала. Затем их судьбы разошлись, чтобы сомкнуться вновь спустя сто девяносто восемь лет. Итэру полюбилась Каэнри’ах, местный народ, порядки. Люмин подорвалась от счастья, когда брат предложил им остаться. Она так и не поняла — навсегда или же нет — но верила, что наступил конец их бесконечному пути. Когда-то она молилась небу в глупом желании жить дорогой, вечным путешествием, не задерживаться нигде дольше необходимого. А теперь молила фальшивое небо Каэнри’ах о противоположном — остепениться, забыться, раствориться. Она могла быть человеком только тогда, когда взаимодействовала с людьми. Люмин теряла свою суть в долгой дороге, в отличие от Итэра, который продолжал связываться с местными, а затем оставлять их, наверняка раня многих. Поэтому она с радостью приняла желание брата поселиться в Каэнри’ах. Люмин быстро привязалась к Бездне, к её непростому нраву, но простым людям. За редким исключением. Рядом с Итэром всегда стоял бок о бок Дайнслейф — ещё одна загадка. Как и близнецы, он представлял собой таинственную личность, а все втроём они и вовсе превратились в местную легенду. Дайнслейф занимал важный пост при королевском дворе. Он следил за деятельностью учёных, возглавлял этический комитет, чем навлекал на себя гнев исследователей, вставляя им палки в колёса. А ещё была Голд. Выдающийся алхимик, что завораживала своими успехами. Но вот судьба её выдалась незавидная. Воплощение потери — так считала Люмин. С самого детства она была одна, став сиротой в совсем нежном возрасте. Рейндоттир посвятила всю себя науке, отказавшись от простых человеческих радостей. Она стала лучшей, незабываемой, удостоилась титула Голд, что превознëс её над рядовыми учёными. Тогда она решила, что пора слегка изменить курс, вспомнить, что она всё ещё живое существо, а не вычислительная машина. Рейндоттир вышла замуж за того, кого полюбила по-настоящему. Люмин не была так хорошо с ней знакома, но даже ей как стороннему наблюдателю очевидны искренние порывы Голд. У неё появилась долгожданная семья, муж и сын, которых она обожала. И тогда её сразил новый удар. В тот самый момент, когда Рейндоттир ощутила настоящее счастье, почувствовала себя человеком, потому что к ней относились, как к человеку, потому что она жила, как человек. Её супруг погиб, оставив после себя шрам на сердце. Тогда в Голд что-то отмерло вместе с уходом любимого, и зародился присущий всем учёным порок — жадность исследований. Она продолжала растить сына, любила его, как подобает, но её исследования становились всё более рискованными, а внимание Дайнслейфа на ней — пристальнее. Она получала множество предупреждений, однако Голд покрывали не только коллеги, но и сам королевский двор, ведь правящая верхушка тоже жаждала открытий, особенно тех, что принесли бы им больше власти. Они жаждали войны. Спокойные деньки отзывались в груди гноящейся раной. Люмин вспоминала изящные улочки, широкие площади, на которых кипела жизнь. Каэнри’ах сиял не в лучах солнца, что было ему недоступно. Этот свет шёл изнутри. От простого народа, проникнутого чем-то неземным и одновременно таким естественным, от забавляющихся детей, что пробегали мимо, изредка по неосторожности задевая прохожих. Люмин верила, что страна, в которой дети могут быть счастливы, город, в котором они улыбаются открыто и искренне — обречён на процветание. Потому что в детской улыбке зарождается надежда. — Снова в облаках витаешь? — Люмин подпрыгнула на месте от прозвучавшего над ухом голоса. Итэр расхохотался на её бурную реакцию. — Чего пугаешься? — того, что всё это сон. Каждый день она засыпала с такой мыслью и просыпалась с ней же. И Итэр знал о её метаниях, никогда не удавалось скрыть что-то от брата. — Пойдём прогуляемся. — что-то мягкое проступило на дне его зрачков. Итэр взял Люмин за руку и повёл за собой. Они периодически проводили так время будто в попытках восполнить утраченное, утерянное. Забытое. Люмин ценила такие прогулки, хранила их в потаëнных уголках души, чтобы раз за разом прокручивать их перед сном, напоминать себе — всё закончилось. Они нашли дом. Она больше не останется одна. Шум улиц, бурление жизни. Это завораживало. Итэр привёл их к одному из ларьков, где прикупил два местных лакомства. Этот фрукт не рос на поверхности, только на землях Бездны, имел приятный сладкий вкус с небольшой кислинкой, что очень подкупало. Люмин терпеть не могла приторность. Она наслаждалась едой, слушая истории Итэра о его приключениях, о тех, кого он повстречал на своём пути. В такие моменты они походили на обычных ребят, которые выбрались отдохнуть в свободный от суеты день. Забравшись на крышу одного из зданий, они скрылись от лишних глаз, при этом оставив за собой возможность наблюдать за людьми со стороны. Как будто и не было разлуки, как будто они вернулись в детство, в юность, когда их обоих привлекали далёкие звёзды и угнетала привязанность к одному месту. Хотелось упорхнуть, взмыть ввысь, вырваться из плена. А теперь Люмин устала, жажда впечатлений вовсе не покинула её, но изменила своё направление. — Тебе нравится здесь? — поинтересовался Итэр, откинувшись на отставленные за спину руки. Он смотрелся органично в окружении блеска драгоценных камней, на фоне изысканной архитектуры Каэнри’ах. Впрочем, Итэр вливался в любую атмосферу, в любой коллектив без особых трудностей. — Детвора от тебя в восторге. — усмехнулся, стрельнув красноречивым взглядом. — Кто-то там пытался сделать тебе предложения, как я слышал. Что ответила? — Ему семь лет, Итэр. — смех одолел и её. Люмин давно уже так искренне не хохотала. Почти беззаботно, почти как когда-то. — Сказала, что ему ещё нужно подрасти. — Люмин пользовалась определённой популярностью среди детей, так как устроилась на работу в местной школе. Она прекрасно находила общий язык с учениками, и вот один из них слишком уж прикипел к Люмин. Темноволосый мальчишка с сияющими зелёными глазами. А отличительная черта каэнрийцев в виде крестовидного зрачка добавляла его образу обаяния. Нет, не крестовидного, сравнение со звездой сильнее ей симпатизировало. Ребёнок был вежлив и умëн, а ещё до умиления заботлив. Повышенное внимание к своей персоне Люмин воспринимала скептически, но мальчик и вправду вызывал в ней исключительно тёплые чувства. Как младший брат. — Сначала ему придётся выдержать разговор со мной. — горделиво нахохлился, отчего Люмин подавилась смешком. — Вдруг он не достоин моей чудесной сестрички! Мой долг, как хорошего брата, устроить ему суровую проверку. — Люмин не выдержала, пихнула Итэра острым локтëм в бок, отчего тот картинно схватился за свежую травму, разыграв целую драму. В довесок за представление Люмин отвесила ему затрещину. — Ай! Да что ты так груба со мной? Я же о твоём благе думаю! — несмотря на притворные возмущения, Итэр хохотал в голос, уворачиваясь от новых тумаков. — Ты же учитель, Люмин! Какой пример ты подаёшь детям? — Я-то хоть учитель, а ты вообще безработный! — она зацепилась за новую тему для разговора. — Сколько можно сидеть на шее у Дайна? Как он тебя, нахлебника, терпит? — Итэр всегда таким был. Его не привлекал обыкновенный заработок, он предпочитал доставать деньги стихийно, например, за какое-то интересное поручение. И также стихийно тратить всё до последней моры. В их совместных путешествиях за бюджет всегда отвечала Люмин, доверять это дело Итэру смертельно опасно. Помнится один раз она поручила брату планирование. Так они через сутки оказались на мели! В общем, Итэр горазд лишь транжирить. — Так и знал, что найду вас здесь. — близнецы едва ли не скатились с той самой крыши, на которой обустроились. Дайнслейф очутился рядом слишком неожиданно. Привычно хмурое выражение лица непосвящённым казалось безразличным, жутким, но Итэр и Люмин хорошо знали, что на самом деле Дайнслейф очень хороший друг, надёжный, верный. Особенно Итэр, ведь с ним Дайнслейф знаком на порядок дольше. Их отношения настолько прочные, что порой путешественница завидовала им. — Люмин, тебя дети искали. — Моя сестра так обожаема. У неё совсем нет времени на меня. Я начинаю ревновать. — Люмин пнула разболтавшегося Итэра в колено. Тот потерял последнюю опору и покатился кубарем, благо Дайнслейф успел схватить его за шкирку, как котёнка. Когда речь шла о надёжности, это тоже подразумевалось — Дайнслейф мастерски спасал Итэра из различных передряг. — Моя смерть будет на твоей совести. — проворчал Итэр, прожигающий взгляд должен был нагнать на Люмин ужас или, как минимум, чувство вины, но она только скептически хмыкнула. Не догадываясь, что слова станут пророческими. А в Каэнри’ах тем временем сгущались краски. Проступок за проступком, ошибка за ошибкой. Не только Голд, все учёныё в принципе двигали страну к неминуемому концу. И родился первородный грех — манипуляция души. Посягнув на хрупкую материю, Рейндоттир принесла разрушение народу Анемо Архонта — того самого, что когда-то повстречался на пути Люмин. Чувствовала ли Голд вину за содеянное? Сложно сказать наверняка, она не показывала лишних эмоций, но Люмин была о ней весьма неплохого мнения. А затем в Каэнри’ах пришла Асмодей. Кто она? Как связана с Дайнслейфом? Тот упорно молчал, не раскрывая карт. А Люмин не настаивала. Она полагала, что это не её дело. Асмодей почитали все учёные, и тогда у Люмин зародилось нехорошее предчувствие. Видя к чему способна привести алчность познаний, она начинала опасаться за сохранность мира, королевский двор и вовсе не внушал ей доверия, впрочем, как и исследователи. Становилось понятным беспокойство Дайнслейфа, его старания сдержать бурные амбиции, урегулировать деятельность научных маньяков. Но его не слушали, даже правитель не относился к предупреждениям всерьёз. А сил одного Дайнслейфа было недостаточно, чтобы идти против всех. Люмин опасалась судить о правильности и неправильности поступков. Итэр также занял нейтральную позицию. Он считал, что исследования необходимы, хоть и не одобрял радикальных мер. И пока они втроём метались между собой кто куда, трагедия набирала обороты. Готовая сломать их полностью. — Итэр! Люмин вскочила с постели, очнувшись от кошмара, схватилась за переливающуюся серебром цепочку на шее. Громыхание пульса, загущение воздуха, обратившегося смертельным ядом. Понадобилось время, прежде чем Люмин сообразила, что произошло. Сон. Просто сон. Она поднялась с кровати, босые ноги коснулись ледяного пола, запуская дрожь, но это необходимо, холод заземлял, возвращал ощущение реальности. Она побрела в сторону кухни, чтобы налить себе стакан воды. В горле жутко пересохло. Кошмары не были для неё редкостью. Она свыклась с ними. Не став зажигать свет, Люмин в темноте добралась до графина с водой, методично наполнила стакан, добавляя действию некий оттенок медитации, успокоения, затем осушила его залпом. Люмин сомкнула веки, прислонилась виском к холодной стене, принялась считать удары собственного сердца, что раздавались набатом в ушах. Один, два, три… Глубокий вдох. Четыре, пять, шесть… Длинный выдох, выпускающий переживания. — Снова кошмар? — на плечи опустилось что-то мягкое, то был тёплый плед. Итэр встал рядом с сестрой, постарался уловить её метающийся взор. — Прости, что разбудила. — плед немного съехал. Итэр поспешил исправить ситуацию. — Я в порядке. Можешь идти. — Никто не в порядке, когда его постоянно мучают во сне. — Люмин полубессознательно разглядывала серебряную цепочку на шее Итэра — такую же, как и у неё. У парных украшений был особый смысл. Они — доказательства того, что оба близнеца живы. Если один из них погибнет, цепочка на шее второго разрушится. Люмин часто хваталась за украшение на своей шее в моменты беспокойства и, ощущая его неизменную прохладу, приходила в себя. — Ты же понимаешь, что я никуда не исчезну? — она медленно кивнула. Итэр осторожно направил голову Люмин к своему плечу, та противиться не стала, приняв опору. — Тогда ума не приложу, почему эта напасть от тебя никак не отстанет. Я здесь, я в норме, мы снова вместе. Почему тебе снится наша разлука? Я не брошу тебя. Не бросай. Ведь если ты так поступишь снова, Люмин не переживëт. На фоне личных переживаний Люмин рушилась и привычная мирная рутина. Сначала Рейндоттир потеряла сына. Этот удар она уже не смогла вынести. Рейндоттир ушла в себя, полностью отстранилась от работы, науки. Она потеряла во всём смысл, как и в собственном существовании. Живой мертвец — вот на кого она походила. Болезнь её сына развивалась уже очень долго, в последний год Рейндоттир практически полностью отрезала себя от исследовательской деятельности, посвятив всё время ребёнку. Она та, кто продлила собственную жизнь до невиданных границ, отсрочив наступление старости на долгие столетия, но ей не удалось спасти сына. Продлить молодость она в силах, победить смерть — нет. На похоронах Люмин видела убитую горем жену и мать, что потеряла всех, кого любила. И Каэнри’ах посыпалась, как карточный домик с того дня. Они были слепы. И она сама, и Дайнслейф, и Итэр. Они не ведали, что происходит на самом деле, каковы масштабы. Они не знали, что Каэнри’ах планировала развязать войну со всем миром. А вот Архонты узнали. И пятьсот лет назад Люмин встретилась со своим худшим кошмаром. Обыкновенное утро. Такое же, как и все до этого. Люмин собиралась на работу, прохаживалась по дому, забирала волосы. Синхронно с ней метался из комнаты в комнату Дайнслейф, будучи отчего-то не в настроении. Люмин предпочитала не лезть к нему в подобные моменты, пусть Итэр разбирается. Кстати о нём. Вот кто уж пребывал в чудесном расположении духа. Вчера вечером он вернулся с одного интересного поручения, за которое ему прилично заплатили, поэтому теперь планировал потратить свой заработок в первый же день. Но цель благая — ужин для них троих. Таким образом Итэр надеялся приподнять упаднический настрой Дайнслейфа, что мрачнел всё сильнее день ото дня. Своими проблемами делиться он не любил, возможно, Итэру известно чуть больше о его делах, чем Люмин, однако рот тот держал на замке. А может, не знал он ничего, Люмин сложно его раскусить. Брат производил впечатление открытого парнишки, но на самом деле был гораздо сложнее, чем показывал. — Ну прям семейные будни. — поддел Итэр сожителей. Их суета забавляла, но скорее приносила некий оттенок домашнего уюта. — Закуплюсь сегодня едой и приготовлю нам невероятный ужин, чтоб мины ваши кислые подправить. — Не смей готовить! — панически отозвались Дайнслейф и Люмин. Итэр на кухне превращался в катастрофу. Вся полученная им мора уйдёт потом на восстановление дома после его кулинарных экспериментов. Нет, Итэр готовил волшебно, он порой брал на себя эту обязанность, когда близнецы путешествовали вместе. Но была у Итэра одна крупная проблема — любовь к сочетанию несочетаемого. Как и однотипная работа, готовка надоедала ему, поэтому Итэр начинал постигать все грани возможного и невозможного, что приводило к печальным последствиям. — Злые вы! — обиделся Итэр, сложил руки на груди, отвернулся. — Нормально всё будет. Без экспериментов. — Хотелось бы верить. — обречëнно изрёк Дайнслейф, уже выходя за дверь. — Скорее всего, буду поздно. До вечера. — и был таков. Итэр напряжëнно жевал щёку, сканировал то место, где секунду назад стоял Дайнслейф. Странная тревога проклëвывалась в сердце. — Так, будь осторожен. — наказала Люмин, поправила небольшую наплечную сумку, в которой лежали необходимые для урока материалы. Она выскочила на улицу, не забыв бросить через плечо. — И только попробуй снова спалить Дайну кухню! Итэр страдальчески вздохнул. Его вообще не ценили в этом доме. Люмин нравилось работать в школе. Это был новый незабываемый опыт, временами слегка травмирующий, честно говоря. Для того, кто долгое время ограничивал себя в общении, абстрагировался от общества, такие перемены оказывали значительное влияние на психологическое состояние. Люмин смотрела правде в её беспощадные глаза — она не в порядке. Совершенно нет. Она опасалась, что её травмы скажутся на общении с детьми, на взаимодействии с ними. Покалеченный человек никогда не сможет стать достойной опорой и примером для подражания. По крайней мере, так она считала. К тому же младшее поколение значительно отличалось от взрослых, их взгляды чисты, мнение открыто. И в том их жестокость, порой неосознанная. К счастью, она вполне неплохо влилась в этот ритм, освоилась в незнакомых условиях. Люмин полюбилась такая жизнь. Просыпаться с утра, спешить на работу, возвращаться домой, где ей рады, где её ждут. И хоть сожительство с Дайнслейфом поначалу казалось сложным занятием, они нашли общий язык. Угнетало, что тот не спешил раскрываться, впрочем, Люмин тоже оставляла всё в себе. Она чувствовала, что Дайнслейф хороший человек, не зря Итэр так привязался к нему, а в личностях её брат разбирался лучше. Беспокоил Люмин кое-кто иной. Асмодей была ещё загадочнее, чем Дайнслейф. То, что между ними существовала связь — практически неоспоримо. Но какая? Люмин не доверяла ей, её милым улыбкам и странным речам, её связью с научным миром, с учёными. В Асмодей читалось безумие, скрытое ото всех. Оно бурлило под кожей буйным зверем, ждало своего часа. Интуиция подсказывала, что Асмодей доставит им проблем. Она не принимала прямого участия в научной деятельности, но всегда была рядом, могла натолкнуть на различные мысли, если ей заблагорассудится. Будто дёргала за ниточки, при этом кукловодом она не являлась. Люди сами шли навстречу своей погибели, Асмодей лишь наблюдала со стороны с предвкушением. Люмин преодолела главную площадь, когда заметила Голд. Будто призрак она плыла по улице, не видя ничего и никого перед собой. Нет горя для матери сильнее, чем потеря сына. А для Рейндоттир, что постоянно теряла родных, этот удар обратился последним гвоздём в крышку гроба. На шее её виднелся тонкий шнурок, уходивший вниз под одежду. Подвеска. Кажется, раньше её у Рейндоттир не было. Путешественнице было неизвестно, что в этой вещи заключена душа погибшего ребёнка Голд, которую она чудом удержала в этом мире, чтобы однажды найти способ вернуть сына к жизни. Как пережить утрату семьи? Люмин пугала одна только мысль о подобном, её изнуряли кошмары о том, как она раз за разом остаётся одна в мире, где она чужая для всех, где ей не нашлось места. В мире, где нет Итэра. До тех пор, пока металлическая цепочка холодила её кожу, Люмин дышала. А что до Рейндоттир? У неё не было ничего. Всё превратилось в бессмыслицу. Она брела к главным вратам, намереваясь покинуть стены города. Куда она собралась? Люмин хотела окликнуть её, но слова застряли в горле. Поэтому она молча наблюдала за удаляющейся фигурой. День проходил обычно. Люмин занималась своим делом, общалась с детьми, устало вздыхала на предложение руки и сердца от одного из настойчивых мальчишек. Чем она так их цепляла? Ей невдомёк. Но эти честные зелёные глаза, горящие обожанием, грели душу. — А вы ведь никуда не уйдёте? — интересовалось чадо с неподдельной искренностью. — Я слышал, что вы с братом путешественники. Вы же не оставите нас? — и столько надежды, что возразить невозможно. Итэра местные любили ничуть не меньше Люмин. — Не уйдём. — она проглотила горькое «надеюсь». Мальчишку не убедил её ответ, как и других детей. Люмин хмыкнула, ласково растрепала вьющиеся волосы ребёнка. Она видела себя в отражении зелёных очей, себя иную, далёкую, почти забытую за древностью лет. Ту, что глядя на небо, мечтала сбежать. — Как же мы вас оставим? Мне ещё столькому нужно вас обучить. — Правда-правда? — Люмин осторожно улыбнулась. Такие простые, без злобы и ненависти. Создания света. — Правда. — дети расцвели, принялись бурно радоваться, закидывали Люмин вопросами на самые разные темы. А она почувствовала долгожданный покой. Всё хорошо. Итэр здесь, с ней, они вместе наконец нашли место, которое могло бы стать их домом. Вечером Люмин ожидал тёплый ужин, душевные разговоры. Умиротворение. А завтра начнётся новый день, что будет ещё лучше чем прежний. Ей не надо многого для счастья. И видя полных энергии детей, Люмин сама заряжалась. Похоже, ей запрещено быть счастливой. Раздался пронзительный звон в ушах. Тонкий писк, как если бы её ударили чем-то тяжёлым по затылку. Головокружение, расплывающаяся картинка. Тошнота. Люмин ошалело наблюдала, как дети похватались за головы. Они зажимали уши в попытках избавиться от звона, на глазах выступили слëзы. Кто-то закричал, пара человек упала на пол. Зелёные глаза в ужасе распахнулись, они искали поддержки в Люмин, ждали, что та поможет, объяснит, что произошло. Но ей это неведомо. Люмин рухнула на колени, задыхаясь. Она пыталась успокоиться, сконцентрироваться, но шум проникал глубоко в сознание, отравлял рассудок, рождая панику. В памяти на вечность застыл образ корчащихся от боли на полу детей. И Люмин ничем не могла им помочь. Сколько прошло времени? Никто не знал. По ощущениям целая вечность. Шум подавлял настолько, что никто не мог пошевелиться, подняться. Люмин едва не сошла с ума от постоянного пронзительного писка. Он воздействовал не только физически, но и на психику. Желание просто лишить себя слуха росло с каждым мгновением. Лишь бы этот кошмар закончился. Только не факт, что потеряв слух, она избавится от страданий. В одно мгновение всё стихло. На несколько секунд Люмин полностью оглохла, затем понемногу пришла в себя. Она слышала детские рыдания, по её лицу катились безмолвные слëзы. Что случилось? Что это? Что это?! Она вскочила на ноги о чём быстро пожалела. Её повело в сторону, Люмин впечаталась боком в стену, болезненно простонав. Плохо. Как же плохо. Она тряхнула головой в надежде отогнать тёмные пятна перед глазами. Произошло что-то ужасное. Надо уходить. Немедленно. Люмин чувствовала, что здесь небезопасно. Она принялась помогать детям подняться, успокаивала их, утирала слëзы. Их душил страх, они отчаянно звали на помощь родителей, которых здесь попросту не было. Зеленоглазое чудо цеплялось за талию Люмин, как за последнюю соломинку. Она не знала, что делать, куда идти. Но детей необходимо увести, предчувствие не отпускало. Быстрее, скорее, без промедления. Это ещё не всё. Одним оглушающим звоном не ограничится. Интуиция вопила — убегай, хватай детей и беги. Люмин понадобилось время, чтобы вывести их из помещения. На улицах царила паника, люди метались кто куда, некоторые до сих пор не поднялись с земли, раздавались взволнованные крики. Она не успела ничего осознать. Что-то взорвалось прямо за их спинами, ударная волна разбросала их, как тряпичные куклы в разные стороны. Люмин приземлилась на руку, раздался хруст плечевого сустава. Или же это было запястье? Всё вместе? Новые взрывы, Люмин придавило к стене какого-то здания. Пронзительный звон, но уже не тот, что раньше — то был звон от удара головой. Люмин закашлялась кровью, туманный взгляд пробежался по разрухе вокруг, по в ужасе убегающим людям, по телам на земле. Раздался треск, что-то посыпалось сверху. Верхний этаж дома рушился, на земле возникла огромная тень. Перед тем, как потерять связь с реальностью, Люмин видела пронзительные зелёные глаза, наполненные слезами. Приходить в себя не было никакого желания. Забыться во тьме — вот её удел. Здесь спокойно, нет ни боли, ни страха. Ничего. Но и жизни здесь нет. — Люмин! — громогласный крик вырвал из забытья. Веки с трудом приоткрылись. — Очнулась. — облегчённый выдох, трепетные объятия. Лишь по голосу Люмин узнала Итэра, зрение подводило её. Брат явно намеревался прижать её покрепче, однако боялся потревожить раны. Итэра трясло, впервые он выглядел настолько убито. — Мы такие идиоты, сестричка. — горький смех сквозь слëзы, крепко стиснутые челюсти. Досада и желчь. — Такие слепые идиоты. Мы не видели очевидного. — чудом сфокусировав зрение, Люмин огляделась. Каэнри’ах пылала. Разрушенные постройки, уничтоженная на корню великая архитектура. Город опустел, а где-то вдали Люмин видела фигуры в белом. Архонты… Люмин задушено всхлипнула. Почему? За что? — Каэнри’ах зашла слишком далеко. Она собиралась развязать войну с Тейватом. Ты даже не представляешь сколько устройств они создали. Алчные кретины. — Люмин дрожащими руками обняла Итэра в ответ. Правая рука протестующе заныла, отозвавшись острой болью в плечевом суставе и кисти. Пришлось задействовать одну руку, вторая же упала на землю безвольной плетью. — Архонты прознали об этом и пришли уничтожить их. Но я не понимаю, почему должны страдать мирные люди?! — вспылил Итэр, его объятия сделались жëстче, отчего Люмин всю передëрнуло. Тело походило на оголённый нерв. Итэр тут же сбавил напор. — Чем они провинились? За что им такая участь? — вопрошал он в пространство, что всё равно не даст ему ответа. Люмин скосила глаза вбок. Крик вырвался из груди. Зелёные глаза покрылись пеленой, изломанное маленькое тельце лежало под рухнувшими обломками здания. Глаза, что пылали решимостью, что так непринуждённо и со всей искренностью восхищались Люмин, потухли. Ребёнок. Всего-навсего дитя, которому ещё и десяти лет не исполнилось. У него впереди была целая жизнь. И её отобрали. — Надо уходить. — Люмин замотала головой. Она отказывалась двигаться. Не видела смысла. Она никого не уберегла. Каэнри’ах горела, утопала в крови, мертвецы устилали бренную землю. И зеленоглазый ребёнок, что недавно просил Люмин никогда не оставлять их, погиб. — Послушай меня! — Итэр обхватил её лицо руками, заставил смотреть на себя, а не на тот кошмар, что творился у него за спиной. — Твоё чувство вины никуда не приведёт! Есть люди, что выжили. Дайн помогает им выбраться. Но одному ему не справиться. — никакой реакции. Итэр побагровел от непонятной злости, блики огня гуляли на его лице жуткими вестниками конца. Пожар. Повсюду. Снаружи и в душе. Хлёсткая пощёчина прозвучала оглушительно. Итэр больше не держал лицо Люмин, его рука так и застыла в воздухе после удара, зубы крепко сжаты. Это заставило путешественницу проморгаться, частично приходя в себя. Она не хотела уходить, но при этом внутренне давно сбежала, скрылась, сдалась. Лицо Итэра выражало одновременно холод и боль, расчётливость и скорбь. Любовь и что-то сломанное, неправильное. То, что порой Люмин видела в собственном отражении. То, что близнецы пытались скрыть друг от друга. — Люмин, вместо того, чтобы ненавидеть себя, иди и спаси тех, кого ещё можно! — не дожидаясь ответа, Итэр закинул здоровую руку Люмин себе на плечо, придержал. Он свернул в запутанные улочки, умело петлял между ещё не до конца рухнувших домов. Люмин не следила за дорогой. Мысленно она осталась там, в руинах здания, где сломанной куклой лежало тело ребёнка. А ещё не давало покоя выражение лица Итэра. В какой же момент они оба стали такими? Она не успела опомниться, как Итэр вывел их за пределы города через один из тайных ходов. За стенами оказалась группа выживших во главе с Дайнслейфом. У Люмин защемило сердце. Так мало. Сколько людей пало жертвой этого кошмара? — Я не могу просто уйти. — вдруг сказал Дайнслейф, обращаясь к Итэру. — Машину элементов нужно отключить до того, как до неë доберутся Архонты. Они не станут разбираться и просто уничтожат её, как и всё остальное, однако выброс энергии может привести к опасным последствиям. — Люмин не понимала, о чём шла речь. А вот Итэр точно был в курсе. Он недовольно нахмурился, медленно отпустил Люмин, предварительно убедившись, что та способна стоять сама. — Уходите вдвоём. Я догоню вас позже. — Не мели чушь. Как ты один доберёшься до неё? — возмутился Итэр. Он задумался на мгновение, оглядел испуганных людей, потом посмотрел на Люмин. Ей вовсе не понравился этот взгляд. — Я пойду с тобой. Не думай возражать. — Дайнслейф явно собирался именно так поступить, но всё же прикусил язык, осознавая, что спорить с Итэром бесполезно. — Куда вы собрались? — а вот Люмин расклад не устраивал. — Какая машина? О чём речь? — где-то в городе раздался новый взрыв. Все взоры тут же устремились туда, люди жались ближе друг к другу в первобытном страхе. Понятно. Времени на разъяснения нет. — Неважно. Я пойду с вами. — Ты ранена. — коротко отрезал Дайнслейф. Крыть нечем, Люмин фактически осталась без одной руки. — К тому же нам необходимо увести выживших немедленно. Кто-то должен о них позаботиться, ты знаешь, что этот ход наверх запутанный. — его правда. Тоннель, около которого они собрались, славился своими коридорами. Благо Люмин пару раз пробиралась через него на поверхность, поэтому путь знала, чего нельзя утверждать о других. Есть пути в Тейват и попроще, но они располагались дальше, что делало их потенциально опасными в нынешних условиях. — Я присмотрю за Итэром. — Люмин хотелось верить его словам. Правда хотелось. Она зажмурилась, силясь сдержать слëзы. — Ну что ты расклеилась? Мы скоро увидимся. — Итэр вновь аккуратно обнял сестру. Столько трепета было в его действиях, заботы. Люмин боялась разрыдаться. Почему это походило на прощание? От одной мысли всё внутри переворачивалось. — Мы быстро расправимся со всем и придём. Не беспокойся. Новый взрыв вынудил их оборвать контакт. Итэр обеспокоено обернулся к городу, красноречиво переглянулся с Дайнслейфом. Каждая минута на счету. И Люмин осознавала это. Поэтому отступила, прикусила губу, чтобы не сорваться. Если от неё требуется вывести людей, она так и поступит. Решительно вскинув подбородок, она сказала: — Вернитесь живыми. Оба. Итэр сверкнул лучезарной улыбкой, Дайнслейф сдержанно кивнул. И они разошлись в разные стороны. Запутанные пути тоннеля напоминали Люмин ситуацию из прошлого. Огромный лабиринт со сложными ходами, то, как они с Итэром потеряли друг друга из виду. Как их мимолëтная разлука достигла почти двух сотен лет. А ведь всё было также. Они разминулись, но обещали, что скоро сойдутся вновь. Чтобы не произошло. И потерялись в пространстве, в бесконечных мирах. Люмин гнала прочь такие сравнения, заставила себя сконцентрироваться на дороге, на состоянии идущих за ней людей, следила, чтобы никто не отстал. А холод цепочки на шее возвращал кислород в лёгкие, когда тревога достигала своего пика. Всё не будет, как в прошлый раз. Не теперь. Они ведь только начали спокойно жить, только обрели друг друга. Дневной свет на мгновение ослепил, но глаза быстро привыкли к лучам солнца. Люди неуверенно озирались по сторонам, слышались робкие всхлипы, тихие переговоры. Люмин слушала шелест зелёной травы, обратила свой взор к небу. Облака безмятежно проплывали мимо, яркий свет озарял всё вокруг. Мысленно Люмин молилась. И сама не знала кому. Пусть они оба будут живы. Пожалуйста. Они не могут погибнуть, да? Они ведь обещали вернуться. Так и будет. Непременно. А потом они устроят долгожданный ужин, как полагается. И разговоры, да, будет много разговоров. Важных и пустых, глупых и серьёзных. Всё вернётся на круги своя. Обязательно. Цепочка перестала охлаждать кожу. Металл нагрелся от солнца, как и всё тело Люмин в принципе? Ясный светлый день был призван унести печали. Тепло обратилось жаром. И Люмин вспомнила, что цепочка никогда не меняла своей температуры. Никогда. Звон металла. Серебро, словно стекло, разбилось на мелкие осколки, что опали на землю, подобно снегу. Люмин пустым взглядом смотрела на светлое небо, ноги ослабли, колени встретились с землёй с глухим стуком. Боль пронзила сердце настолько сильно, что даже способность кричать была недоступна. Зияющая дыра посреди души. Одинокие слëзы блестели на щеках. Веки медленно закрылись. Итэр снова не сдержал своё обещание.