Дорога домой

— И почему ты хочешь стать членом совета? — повсюду сновали люди, слышались чьи-то переговоры и смех. Девочка шла прямо по перилам моста, соединяющего два парящих острова. Она не боялась свалиться в пропасть, в ней вообще не было страха, только безграничная детская наивность. Белые волосы Асмодей забраны в высокий хвост, одежда расшита звëздочками, полны синих оттенков. Яркие глаза ловили свет маяка. — Всё время учишься, книжки читаешь. Моя сестра такая же зануда, как и ты! — фыркнула Асмодей, сцепив руки за спиной, стрельнула косым взглядом в сторону собеседника, коим был мальчик её возраста с золотистым цветом волос, невообразимыми зрачками-звëздочками, которыми столь восхищалась Асмодей. — Тебе стоило бы прилагать больше усилий к учёбе. — Дайнслейф перелистнул страницу книги. Он давно наловчился делать несколько дел одновременно, особенно если это касалось чтения. Он невозмутимо двигался вперёд по мосту, не отвлекаясь от увлекательного занятия. — Ты отстаëшь по многим предметам, хотя твои способности выше среднего. Тебе ничего не стоит улучшить показатели, всего-то нужно наловчиться сосредотачиваться на поставленной задаче. Чем быстрее ты научишься, тем проще станет жить. Родители наверняка тебя уже наказывали за неуспеваемость и ни раз. — Асмодей порывисто отвернулась, от обиды надуваясь как шарик. Её отец очень строгий, но он всё равно любит свою дочь. Мама к успехам в учёбе относилась спокойнее, сестра вообще не вмешивалась в эту сферу, ей хватало своих забот. — Ты придёшь к нам на ужин? — перевела тему Асмодей. Она остановилась, повернулась лицом к Дайнслейфу. Из-за узких перил её пятки не касались поверхности, что нарушало баланс. — Не думаю, что твой отец обрадуется моему присутствию. — Дайнслейф с хлопком закрыл книгу, подошëл ближе к Асмодей. — Я ему как кость поперёк горла. — Асмодей раскачивалась на перилах взад-вперёд, хмурясь. Дайнслейф поражался её наивности. Девочка предполагала, что причины неприязни отца к её другу крылись в характере Дайнслейфа, хотя на самом деле тот попросту не любил полукровок. Впрочем, безусловно, определённое влияние оказывали и убеждения Дайнслейфа, его холод к малознакомым людям, который они с Асмодей разделили на двоих. Они сошлись в убеждении, что важны те, кто рядом с ними, а не какие-то неизвестные им люди, переживающие несчастья. Возможно, это звучит жестоко, но такова их природа. Вот только любитель чистой энканомийской крови не видел этого в собственной дочери, и доставалось одному Дайнслейфу. — Да и дома дядя обещал приготовить что-то вкусное сегодня. — отец Дайнслейфа был энканомийцем, мать родом из Каэнри’ах. Обоих не стало по разным обстоятельствам. Сначала ушла мать. На неё напал монстр. Во время сбоя маяка женщина оказалась далеко от жилой зоны, её было некому защитить. Отец долго не мог оправиться, он ослаб, и потеря любимой нанесла тяжёлую травму его психике. В итоге он скончался через несколько лет, Дайнслейф остался на попечении дяди — брата отца. — Ты такой упрямый, Дайн! — она покачнулась, начала заваливаться назад навстречу пропасти, но никакого страха не было, потому что в следующий миг её схватили за руку и потянули обратно, вынудив спрыгнуть с перил на мост. У Дайнслейфа дёргался глаз. — Вот, смотри до чего учёба доводит. — она ткнула тонким детским пальчиком в охваченное нервным тиком нижнее веко. — Не щадишь ты себя. — шаловливая усмешка. Что ж, и Асмодей его тоже не щадила. — Та книга, которую ты мне принёс пару лет назад… Я храню её до сих пор. — Асма, это, конечно, очень мило, но… — милое сокращение приелось с давних пор, стало частью их повседневного общения, как и задорное «Дайн». — Это библиотечная книга. Её надо было вернуть. — Хэй, я не отдам мой подарок! Их детство было непростым, но в какой-то степени счастливым, верно? Асмодей выводила символы на листе бумаги, рукой подперев щёку. Клонило в сон, шторы плотно задëрнуты, потому что закончилось время бодрствования. Асмодей тринадцать, и она больше всего на свете жаждала лечь в кровать, но обязательство закончить работу над проектом, который нужно было сдать ещё неделю назад, не позволяло ей поступать, как вздумается. Асмодей тринадцать, и она хотела отдохнуть, чтобы завтра снова пойти мотаться по улице, возможно, даже уйти за пределы города, наплевав на риск, что Дайнити Микоси может вдруг ни с того ни с сего начать барахлить, отчего возрастёт активность монстров. Дайнслейф всегда ругал её за неосмотрительность, и это один из немногих моментов, когда Асмодей позволяла ему ворчать и прощала поучения — мать её лучшего и единственного друга погибла таким образом. — Опять прогуляла весь день, и теперь страдаешь над заданиями? — восемнадцатилетняя сестрица любила строить из себя всезнайку, но Асмодей обожала её, несмотря на все острые углы характера девушки. Она была её семьёй и примером для подражания. — Помочь, малявка? — нарочито сильно навалилась на плечо Асмодей, отчего её рука дрогнула, смазав символы. Раздалось недовольное цоканье. Свои экзамены сдала, на службу при маяке поступила, а над младшей сестрой продолжает измываться. На самом деле они хорошо ладили, просто в последнее время старшая сестра всё реже появлялась дома, предпочитая оставаться вблизи маяка, где ей выделили комнату. Как-то Асмодей спросила у сестры, почему все продолжают отчаянно цепляться за маяк, вместо того, чтобы уйти на другие земли, как поступили некоторые энканомийцы. Да, связь с культурой, по-прежнему неугасающая одержимость Кайрос, где любовь граничила с ненавистью, всё это имело смысл, но должно быть и что-то ещё. Тогда сестра сделала предположение, что люди хотели сохранить своё долголетие, ведь уже доказано, что при уходе из Энканомии сокращалась продолжительность жизни до обычной, людской, местные не испытывали тяги прощаться с таким подарком, как долгая судьба. А Видящие — те, кто туманно видели будущее, будучи одарёнными крупицами силы госпожи Токоё — теряли возможность использовать дар в одиночку, им приходилось объединяться в группы для совершения предсказаний. Получается, всеми двигала жажда сохранить силы? — Ты поможешь мне? — сдалась в итоге Асмодей, широко зевнула. Сестра слегка пихнула её в плечо. — Конечно. Что там у тебя не выходит? Асмодей тринадцать, и у неё впереди вся жизнь. Под боком мудрая сестра, лучший друг и любимые родители. У неё было всё, о чём можно было мечтать. Пусть ничего из этого не было идеальным. Таков был её детский, яркий мир. Асмодей пятнадцать, и она лучшая среди сверстников в изучении душ. Ей не пришлось прилагать особых усилий в учёбе, наверное, это было то, что принято обычно называть талантом. Дайнслейф даже чуть-чуть обиделся на то, сколь легко Асмодей добилась успеха, но искренне порадовался за подругу. В конце концов, иного он не ожидал. Асмодей обладала живым, подвижным умом, имела привычку смотреть на вещи под нестандартным углом, быстро адаптировалась к переменчивой среде, умела удивлять. Дайнслейф гордился её успехами, сама же Асмодей не видела в них ничего особенного. Исследования душ были по-своему интересны, но как-то ограничены, неполноценны. Она убеждена, что у этой хрупкой части людской сути огромный потенциал, раскрыть который смертные не смогут ни в жизнь. Дайнслейф с дивным интересом слушал её редкие рассуждения на этот счёт, выражая поддержку, хотя ему не было так уж интересно конкретно это направление. Но он оставался рядом, как положено хорошему другу. Их дуэт не шибко любили за странности характера, однако вскоре всё изменилось. Сначала уважения добился Дайнслейф, продемонстрировав выдающиеся умственные способности и навыки боя, затем пришла очередь Асмодей блистать. Пожалуй, пятнадцать лет — самый счастливый для них возраст. Дома у Асмодей царила дружественная атмосфера, отец не мог нарадоваться её успехам, мать уже выстраивала планы, как Асмодей получит какую-нибудь важную должность или вовсе место в совете. Они жили надеждами и мечтами, старшая сестра вовсю зазывала младшую на работу с Дайнити Микоси, Дайнслейф получал многочисленные предложения от членов совета. И если второй был рад подобному исходу, то Асмодей, честно говоря, при священном маяке работать не хотела, но благоразумно молчала. Ей было неприятно осознавать, что придётся самолично отправлять новых жертв на гибель. Хуже стало, когда она задумалась над тем, что и её сестра этим занималась. Испытывала ли она смятение? Вину? Асмодей попыталась расспросить её издалека, но тщетно. Нет, вернее, кое-что она выяснила. Похоже, сестра воспринимала всё это как должное. — Поздравляю с назначением на должность. — им по шестнадцать, и кровь бурлит тягой к новым высотам. Похвалу друга Асмодей восприняла неоднозначно. Она всё-таки приняла предложение стать одной из работниц маяка. Родители были счастливы, сестра с радостью взяла шефство над Асмодей. — Тебя тоже. — они смотрелись эффектно, стоя рядом друг с другом. В одежде Дайнслейфа преобладали тёмные цвета с вставками глубокого синего, Асмодей олицетворяла его зеркальное отражение — тëмно-синий с чёрными звёздами. Форменная одежда, пожалуй, никому так не шла, как этим двоим. — Повезло же мне с моментом. Завтра заточат новую жертву… И я сразу увижу всю отвратительную сторону нашей страны. Эй, Дайн, послушай. — она не смотрела на него, произнося следующие слова, напоминающие клятву. — Я не смогу. И я не стану делать то, что мне не по нраву. — откровенно говоря, она пошла по стопам сестры не по своей воле от слова совсем. Её вынудили родители. Их постоянное давление невыносимо. Как бы Асмодей не сопротивлялась, ей не давали выбора. В один день она сильно поругалась с ними, убежала в свою комнату, заперлась внутри. Кто бы вообразил, что через пару минут замок слетит с её двери? В помещении оказался отец, у которого от злости на лбу выступили вены. Он кричал на неё, поливал грязью. Щека Асмодей горела пощёчиной. Ей пришлось согласиться от страха, от ужаса, от боли. Она не хотела подводить родных. — Асма, тогда они сделают из тебя врага народа. — обеспокоено отозвался Дайнслейф, на что получил кривую ухмылку. — Я не смогу, Дайн. И она правда не смогла. Как правило, жертвы маяка живут не больше года, после чего их организм истощается до предела, и они встречают долгожданную смерть. Жертвами в основном становятся дети и молодые люди в возрасте до тридцати — по меркам Энканомии это своего рода детство. Новую жертву выбирает совет, какими конкретно условиями они руководствуются — неизвестно. Смена жертвы сопровождается целой торжественной церемонией. Весь день прошёл для Асмодей как в тумане, она ни с кем не контактировала, держалась ближе к сестре, надеясь, что та направит её в нужное русло. Толпа людей, среди которых полно знакомых лиц: родители, те, с кем она вместе училась, наставники. Рядом с ней старшая сестра, они обе в окружении служителей маяка. Напротив стоял совет, Дайнслейф по правую руку от главы — это ли не показатель? Друзья переглянулись. Во взгляде Дайнслейфа мольба, кричащая просьба держать себя в руках. В глазах Асмодей пустота. По дороге повели новую жертву, увешанную девственно-белыми одеяниями с чёрными звёздами. Это девочка лет десяти, на голове венок из местных колючих цветов, обладающих голубым сиянием. Девочка не сопротивлялась, но ей страшно. Она искала среди народа родителей, хотела взмолиться о помощи, но молчала, потому что воспитана так, потому что ей вдолбили в голову, что стать жертвой — великая честь. Асмодей наконец очнулась. Она, предпочитающая сохранять нейтралитет, испытывающая безразличие к чужому горю, вдруг взглянула на происходящее под другим углом. Во имя Токоë, что они творят в конце концов?! Стоят ли их жизни того, чтобы отдать ребёнка на растерзание священному маяку? За что ей эти мучения? Эта девочка… У неё впереди ещё целая жизнь! Почему все воспринимают это как что-то само собой разумеешься? Дайн… Дайн, неужели он тоже? Асмодей снова уставилась на друга, и, как оказалось, тот следил за её реакцией довольно давно. У них состоялся немой диалог, не требующий лишних слов. Они понимали друг друга без них. «Не смей.» «Я не могу.» «Не думай об этом, Асма.» «Тебе тоже плевать на её судьбу?» «Как и тебе было всегда.» «У всего есть грань.» «Мне не плевать. Мне жаль, но я признаю необходимость.» «Ты боишься последствий.» «Стой на месте.» Асмодей шагнула вперёд, под шокированный взгляд сестры. «Стой на месте, Асма!» Гомон толпы, перешëптывания членов совета, дрогнувший кадык Дайнслейфа. Старшая сестра потянулась к Асмодей, стараясь схватить её и вернуть на место, но та оказалась проворнее. Взор Дайнслейфа переполнен тревогой. «Остановись, Асмодей!» «Нет.» — Вы считаете это правильным? — обратилась она к людям, сжала плечо ребёнка, заставив остановиться, не идти дальше. Сопровождающая девочку стража тут же насторожилась. — Убивать людей? Сжигать их жизненную энергию, как топливо? — Асмодей не святая. Она никогда не пыталась казаться тем, кем не являлась. Девчонка для неё абсолютно чужая, однако что-то мешало молча наблюдать за её гибелью. Асмодей всегда ловила себя на мысли, что ей не нравится политика Энканомии, паразитическое существование за счёт чужих смертей. Порой она вспоминала предания о госпоже Токоë, которая покинула их страну из-за предательства народа, и, на удивление, Асмодей не осталась равнодушной к её горю. Она представляла себя на месте Кайрос, представляла, как бы её дорогую сестру замучили, вынудили уйти из этого мира. Боль Токоë ей понятна. Подпитывалось некое сочувствие к Богине ещё и тем, что Асмодей не одобряла выбор энканомийцев, их поведение, жертвоприношения. — Откройте глаза! — Асмодей не святая, но она не смела дальше молчать. Она видела неподдельный ужас на лице Дайнслейфа, его немую просьбу прекратить, одуматься, не строить из себя героя. — Вернись на место! — вмешалась старшая сестра, пылая праведным гневом. — Извинись немедленно! — Да что ты понимаешь, девчонка?! — разразился криком глава совета. — Кем ты себя возомнила? Как посмела поставить под сомнения наши верования? — и вправду, о чём она думала? Что она сможет сделать в одиночку? Нет, она не одна. У неё есть семья и лучший друг, наверняка… — Не слушайте её, глава. — Дайнслейф попытался сгладить ситуацию. — Это её первый день, она не понимает, о чём говорит. — девочка крепче прижалась к Асмодей, будто прячась от мира. Маленькое тельце трясло. — Если ты сейчас же извинишься и признаешь свою ошибку, я сделаю вид, что этого не было. — как великодушно со стороны главы. Жаль, что Асмодей наплевать. Она гордо вздёрнула подбородок, едкая усмешка осела на губах. — Нет. — всего одно слово, а сколько эмоций оно вызвало на лицах окружающих. А это на удивление приятно — сбивать людей с толку. — Ты вынуждаешь нас пойти на крайние меры, Асмодей. — глава знал её имя, потому что девушка известна в Энканомии, как юный талант. К несчастью, её способностям не суждено развиться. По крайней мере, не так, как она ожидала. — Дабы исправить твои неверные убеждения, нам необходимо показать тебе саму суть устройства маяка. Совет милосерден, мы не заключим тебя в тюрьму за мимолетный порыв молодой бурной крови. Мы покажем тебе истину, Асмодей. — сердце глухо рухнуло вниз. Нет, нет, нет. Он же не в самом деле… — Ты станешь следующей жертвой вместо девочки. — всё разбилось на части. Асмодей полагала, что её убьют, заключат под стражу, изгонят с земель Энканомии, но не это. Она панически заозиралась по сторонам. Люди в возмущении. Не потому что это зверство, наоборот, они злы, что девушке с неверными взглядами выпала такая честь. Асмодей читала их мысли, которые отчётливо отражались на лицах. Нет, родители не позволят этому произойти. Так ведь? — Благодарим вас за милость, господин! — отец. Что он несёт? Мужчина вышел вперёд из толпы вместе с женой, уважительно поклонился главе. — Мы воспитали недостойную дочь. — Это всё наша вина! — горько воскликнула мать. — Простите нас! Вы невероятны добры, господин, позволить этой невежде стать жертвой… Ваша щедрость не знает границ. — Что вы, что вы. — снисходительно улыбнулся глава. — Вы воспитали превосходную старшую дочь. — он указал на всё ещё не осознающее происходящее девушку. — Все мы порой оступаемся, долг родителей и наставников — вовремя исправить положение, наставить на путь истинный. — дико. Как же всё это безумно. Асмодей не удержалась от истерического смешка. Вот оно что. Интересно всё обернулось. Родители оказались вовсе не теми, за кого она их принимала. Нет, тут лишь её вина. Она всегда знала, какую сторону те выберут. Зря понадеялась на чудо. — Ты должна быть благодарна, дитя. — ох, она прямо светится от радости, странно, что никто не ослеп до сих пор. — Ты вытянула счастливый билет. — Почему?.. — неожиданно раздался тонкий голосок девочки, которую приобнимала Асмодей. — Ну почему? — малышка вдруг с силой оттолкнула от себя Асмодей, отходя на шаг. Она плакала, по щекам катились слëзы. Асмодей растерялась. — Почему ты забрала моё почётное место?! — звон в ушах, потеря дара речи. Это что, сон? — Я должна была стать жертвой! Я! Я хотела стать полезной обществу! — вот оно как. Девчонка боялась, но убеждения энканомийцев в ней крепки, и теперь, когда глава завёл свои сладкие речи, девочка окончательно приняла свою судьбу. Она стала такой же, как и все. — Грязная лгунья! Зачем ты вмешалась? — паршиво на душе. Вот что она получила за импульсивный порыв спасти чью-то жизнь. Интересно, госпожа Токоë ощущала себя так же? — Тише, дорогуша. — глава положил руки на плечи ребёнка, приобняв со спины. — Ты станешь следующей после Асмодей, обещаю. Не расстраивайся. — девочка перестала плакать, немного воодушевилась. Забавно, её обрадовало известие о собственной кончине. Этот мир точно сошёл с ума. — Старшая смотрительница. — позвал он сестру Асмодей. Та уже успела дослужиться до высшей должности при маяке. Настоящая гордость семьи, в отличие от Асмодей, верно? — Проводи сестру домой и подготовь к завтрашнему дню в соответствии со всеми традициями. — ну же, сестрица, скажи хоть слово против. — Поняла вас. — ни единой эмоции, кроме холода. Ясно. Очевидно, сестра тоже отвернулась от неё. Но ведь остался ещё Дайнслейф! А тот молчал. Асмодей окружило двое стражников, которые должны были проследить за ней. А Дайнслейф смотрел на неё, не говоря ни слова. — Эй! — позвала она друга. Руки скрутили за спиной, потянули прочь, но Асмодей сопротивлялась. Она не уйдёт отсюда, пока не выяснит то, что её волнует. — Скажи хоть что-нибудь. — Дайнслейф скрипнул зубами от досады. Ни слова не сорвалось с уст. — Дайн! — броситься к нему не позволили, плечевые суставы и кисти жутко болели. — Тебе всё равно? Дайнслейф! — её поволокли к дому, позади плелись родители. Асмодей беспрерывно оглядывалась назад на лучшего друга, грозясь свернуть себе шею. — Почему ты?.. — ему всё равно? Так же, как на всех остальных? Асмодей вообще… Была ему другом? ОНИ ВЫБРАЛИ МЕНЯ, А ТЫ МОЛЧАЛ! Буквально нацарапанные на листе буквы. Асмодей захлопнула дневник и спрятала его среди остальных книг — их немного, но это и неважно. Уже нет смысла. Всё померкло. В доме царил траур. На лице синяки — отец был в гневе и избил её, как только они прибыли домой. Мать кричала на Асмодей, обвиняла во всех грехах. Сестра молчала. Казалось, она совсем отстранилась от Асмодей, разочаровалась в ней. Вокруг дома выставлена стража. Бежать некуда. Асмодей устало прикрыла глаза. Она обречена. Ей шестнадцать, и первый день на рабочем месте стал для неё последним. Тело ломило от ударов отца, в ушах звенело от визгов матери. В комнате тихо, за дверьми постоянный шум. Слышно, как её называли позором семьи. И этот грех им великодушно позволил отмыть глава, сделав Асмодей жертвой. Да уж, как мило с его стороны. Бессонница. Затем сборы. Сестра привела в их дом несколько служителей маяка, которые готовили жертву к церемонии. Белые одежды с чёрными звёздами. Синий цвет ей нравился больше. Сестра не контактировала с ней, безучастно заплетала светлые волосы в косу. Мерзкая тишина. — Ты разочарована во мне? — блëкло хмыкнула Асмодей. — Уж прости, видимо, в нашей семье всё самое лучшее досталось тебе. — молчание. Просто отвратительно. — Каково это — отправлять родную сестру на смерть? Здорово, да? — причёска закончена, венок очутился на макушке. Шипы разодрали кожу. — Знаешь, я, наверное, ненавижу тебя. — злобная ухмылка пропитана горечью. — Я не святоша, сестрица. Я ненавижу тебя. И родителей. Всех вас. Всех, кроме Дайна. Я верю, что в нём ещё осталась человечность. Скажешь что-нибудь? — Ты мне противна. — впервые за сутки заговорила девушка. Асмодей рассмеялась. — Ты мне тоже, старшая смотрительница. — на том обмен любезностями закончился. Все с жадностью рассматривали синяки на её лице и руках, одеяния, к сожалению, полностью открывали конечности. Толпа агрессивна, зла, однако восторжена. Церемония для них имела особое значение. Вон та девочка, которую Асмодей решила спасти, а в итоге ввязалась в конкретную передрягу. Вон родители. О них нечего сказать, такие же, как и все, кто их окружал. Фанатики. Психи. Твари. Сестра говорила какую-то речь вместе с главой. Асмодей не слушала их. Её волновал лишь Дайнслейф, который наблюдал за всем. И ничего не предпринимал. Она не ждала спасения, чуда, просто хотя бы одно слово. Просто путь покажет, что ему есть дело до того, кто был его другом. Однако ничего не происходило. Он просто смотрел. Сторонний наблюдатель. Дайнслейф был одним из двух стражников, которым выпала честь отвести новую жертву к Дайнити Микоси. Друг был так близко, и так далеко одновременно. Недосягаемый. Он оставил её. Правда бросил. Почему, Дайнслейф? За что? Сестра запустила механизм, который открыл врата маяка. Внутрь вошло четверо: жертва, старшая смотрительница и два стражника, один из которых тут же проследовал вглубь тёмного помещения, где лежало… Тело. Предыдущая жертва. Асмодей не дали её рассмотреть, смотрительница вместе с Дайнслейфом подвели её к центру. Дальше всё было, как в тумане, похоже её подсоединяли к маяку, отчего сознание меркло. Это не была какая-нибудь прямая связь, нет, она энергетическая. Одно Асмодей поняла — после того, как предыдущую жертву отсоединили от маяка, та рассталась с жизнью. Ясно. Отсюда и вправду не было выхода. — Пойдём. — окликнула смотрительница Дайнслейфа, который никак не мог заставить себя сдвинуться с места. — Наша работа окончена, пора завершить церемонию. — Асмодей умоляюще взглянула на друга. И поняла, что никакого друга у неё больше нет. Тьма и тишина. Они сопровождали Асмодей постоянно. Она перестала быть человеком в некоторой степени, потому как лишилась базовых биологических потребностей. Ни голода, ни жажды. Ничего. Она пыталась спать, но сознание отключалось лишь на пару часов. От тишины собственные мысли становились чересчур громкими. Нет сил пошевелиться. Онемение. Единственный источник света в углу помещения. Мутный, тусклый. Мерзкий. Две запертые двери. Входная и та, что вела к лифту. Первые несколько недель Асмодей билась в них, как раненый зверь о железные прутья клетки, разбивая кости в хлам, подобно стеклу. Безуспешно. Она кричала, молила о помощи. Ничего. Никого. Ничто. Год. Через год она умрёт, жертвы обычно дольше не живут. Сколько уже прошло? Сколько ей осталось? Скорее бы уже. — Асма. — тихий голос Дайнслейфа из-за дверей. Невозможно. Он пришёл к ней? Он не бросил её? Ноги отказали, она не пользовалась ими слишком долго. Асмодей ползком перебралась поближе к двери, стараясь уловить каждый звук по ту сторону. — Прошло уже полтора года. Ты первая, кто продержался так долго. — обрадовала ли её эта новость? Нет. Ведь теперь непонятно, сколько ей ещё предстоит страдать. Асмодей задушено всхлипнула, Дайнслейф услышал её. — Ты… — она так давно не слышала ничего, кроме тишины, ужасно соскучилась по Дайнслейфу. Если он сейчас попросит прощения, она забудет всё. — Береги себя. — звук разбившегося сердца, удаляющиеся шаги. Нет, нет, нет, стой! Не уходи! Не бросай её! Только не снова! Не оставляй её наедине с тишиной. Год, два, больше. Апатия обрастала ненавистью. Раз в полгода её навещал Дайнслейф, всего на тридцать секунд, после чего снова наступало молчание, одиночество, отчаяние. Они живут там, по ту сторону двери. Живут и радуются. Сестра — уважаемая в обществе личность, которой невероятно гордятся родители, пока позор семьи заперт в маяке. Дайнслейф добился успехов по службе. Все они… Все энканомийцы жили её страданиями. Асмодей лишалась разума. Периодически её мучили приступы удушья, иногда в состоянии бреда ей мерещилось прошлое, где она была на свободе, гуляла по перилам моста, не опасаясь сорваться в пропасть. Дайнслейф шёл рядом с ней, готовый в любую секунду подхватить её. Дома ждала семья. И всё было прекрасно, кроме необходимости учиться. Везло ей страшно. Первая жертва, прожившая больше года. Асмодей лезла на стену от бессилия, разрывала собственную глотку ногтями, но не могла убить себя — маяк позволит ей уйти исключительно от истощения, либо в тот момент, когда её сознание отсоединят. Сознание… Да, благодаря их связи она частично ощущала, что происходило снаружи. От того противнее. Всеобщее счастье ранило в самое уязвимое место. Как они смеют улыбаться? Кто дал им право на радость? Почему она сходит с ума, пока они беззаботно ходят по этой проклятой земле? — Минуло четыре года. — на этот раз Асмодей уже не подошла к двери, не поползла навстречу знакомому голосу. Помимо того, что у неё совершенно не осталось сил, Асмодей не хотела слышать Дайнслейфа. Порой ей казалось, что лучше сходить с ума от тишины, чем ждать прихода того, кто бросил её сюда. — Невероятный срок, Асма. — значит, им сейчас по двадцать лет? Под влиянием Дайнити Микоси тело жертвы не подвергалось биологическим изменениям, она совершенно не выросла. — Мне не хватает тебя. — лживые речи. Было бы дело, он бы что-то предпринял. Хотя бы извинился. — Ты никогда не отвечаешь. Сил нет? — и желания. Лицемерный предатель. — Маяк начал мерцать. Значит, ты достигла предела. Скоро всё закончится. — она будет являться Дайнслейфу в кошмарах, чтобы тот никогда не забывал груз лежащей на нём ответственности. Асмодей вновь осталась одна. Ненависть охватила её до предела. От неё избавятся, как от ненужного мусора. И все продолжат жить дальше свою невероятно длинную жизнь. Омерзительно. Она должна найти способ прекратить это. Любой ценой. Все должны поплатиться. Все и каждый. Она искоренит этот греховный род. Главная ошибка госпожи Токоё состояла в том, что она не убила их всех тогда, а позволила жить. Хотя, возможно, в том и была суть её наказания. Кайрос посчитала смерть слишком быстрым избавлением. А вот Асмодей… Она жаждет уничтожить их всех. До единого. Каждого. И не только она. Частички душ предыдущих жертв осели в Дайнити Микоси, срослись с ненавистью Асмодей. Да, практически каждый заходил сюда по своей воле, однако уже спустя несколько дней люди понимали, на что подписались, какие мучения выпали на их долю, и наполнялись праведным гневом. Их воля, стремления — всё это засело в груди Асмодей. Если бы только найти способ выпустить всё это наружу. Если бы только найти способ стереть этот падший мир. Искажение. Это слово чётко очертилось в памяти. Что это? Ей неведомо. В маяке скрывалось нечто ещё, да? Что-то, о чём умалчивал совет? Что-то, оставленное Кайрос. Асмодей вытянула руку к далёкому потолку, спина словно приросла к полу. Дайте ей силу. Совсем немного. Она обязана стереть Энканомию в пыль, обратить прахом, тленом. Искажение? Что бы то ни было, пусть! Главное результат. Скорее! Она на грани истощения. Дайте ей хоть что-то. Искажение. Искажение. Искажение. Искажение. Ладонь схватила воздух. Искажение. Через мгновение плоть кольнул осколок. Безумная усмешка растянулась на губах. Ничего вразумительного, полное отторжение рассудка. Вот кем она стала. И Асмодей это устраивало. — То что надо. Никто не понял, что произошло. В один миг маяк вспыхнул в десять раз ярче обычного, ослепив людей. А потом всех охватила невыносимая боль. Грудную клетку саднило, между лопатками словно вбивали гвоздь. На Ватацуми феномен прозвали Штормом поглощения. Души. Асмодей вытягивала их души с помощью маяка, поглощала всех и каждого, пожирала, как голодающий, наконец дорвавшийся до еды. Мама. Она громко кричала. Совсем как в тот день, когда нарекла её позором семьи. Ох, отца Асмодей особенно мучила, буквально ломала каждую косточку. Пусть помнит, как он избил её. Сестрёнка. Дорогая сестрица, она не забыла и про неё. Её душу Асмодей вытягивала особенно медленно. Глава, стража, совет, местные жители, дети, взрослые — все. Асмодей не пощадила никого. Души на удивление вкусные. Она была бы не прочь питаться ими почаще. Невероятный пир. Лишь одного человека Асмодей оставила на последок. Она заставила его душу страдать, но не поглощала. О, нет, на него планы другие. Ты ведь скучал по ней, Дайн? Асмодей хохотала. Сколько сил было в её теле. Осколок Искажения, оставленный сёстрами время и пространство, помог ей освободиться. И сейчас в её теле собирался ещё один осколок — Обречение. Тот, что Третья пыталась разрушить, но не смогла, и в итоге осадок остался на энканомийцах, даровав им долголетие. Поглотив их души, она восстановила Обречение до прежнего состояния. Дверь, отделяющая Асмодей от внешнего мира, слетела с петель ещё несколько минут назад, когда маяк только-только озарился сиянием. Асмодей шагнула на свободу. Она шла за своей последней жертвой. Осколки — то, чем теней наделил Фанет. Изначально они не предназначены для людей. В теле Асмодей их теперь целых два. Половина Истинного — и теперь она понимала, что это значит, основные знания передались ей, но пока что она не могла в них разобраться, разум в беспорядке. Повсюду мёртвые тела. Асмодей не жаль. Она увидела сестру, что упала с лестницы, её кости изломаны, конечности неестественно изогнуты. Жалкое зрелище. Её душа была кислой на вкус. Асмодей подцепила босой ногой подбородок смотрительницы, приподняла. — Привет, сестри-ица! — нараспев протянула она. Затем с невиданной жестокостью пнула её в лицо. — Отвратно выглядишь. Теперь у тебя ещё один повод ненавидеть меня. Ах, да. — она хихикнула. — Ты же уже мертва. — сколько силы было в этом слабом теле, раз Асмодей умудрилась с лёгкостью продавить пяткой чужой череп? Жуткий звук разрезал пространство. — Хм, я думала тут пусто. — пожала плечами, перешагнула через труп. — Так-так, где же мой дорогой приятель? На душе приятное тепло от вида бесчисленных мертвецов. Маяк продолжал тускло светить, едва позволяя различать местность. Монстры сновали повсюду, но никто не нападал на Асмодей. Не смел. И Дайнслейфа тоже обходили стороной. Он лежал на земле, по виску стекала кровь, видимо, расшиб при падении. Асмодей радостно махнула ему рукой в знак приветствия. Дайнслейф сразу понял, что за всем случившимся стояла она. — Здравствуй, предатель. — ласково протянула она, пнула Дайнслейфа в плечо, заставляя перевернуться на спину. Тот жалобно застонал. — Я всё думала, как же лучше с тобой поступить. Какой способ убийства будет наиболее жестоким? — надавила ногой на чужое горло, перекрыв доступ кислорода. — Что думаешь? Есть идеи? — В кого ты превратилась, Асма? — зашипел он с трудом. — Ты убила их всех, даже невинных. — Здесь нет невинных. — всё-таки убрала ногу, присела на землю рядом с Дайнслейфом. — Даже дети. Они впитали идеологию взрослых. Помнишь ту девчонку, которой я возжелала помочь? Вот и не неси чушь. — теперь она сжала его горло ладонью, ногтëм прочертила полосу, будто лезвием. — Я хочу причинить тебе невероятные страдания. Хочу, чтобы ты изнывал от боли и не имел возможности умереть. Ты бросил меня, Дайнслейф, остался в стороне. Решил наблюдать. — Прости меня, Асма. — она заливисто расхохоталась. — Уже поздно. И не смей звать меня так. Всё кончено. Нет между нами дружбы. С того дня, когда ты промолчал. — Я ничего не смог сделать… — Ты не хотел. — Я просил тебя не вмешиваться. — Ты оставил меня одну. — она разжала хватку, приложила ладонь к собственной груди, где бешено колотилось очерствевшее сердце. — Хах, я придумала тебе наказание. Пытку. Тебе понравится. — пальцы прошли меж рёбер, Асмодей вырвала сияющий осколок Обречения из груди. — Хочешь быть сторонним наблюдателем? Хочешь увидеть настоящее шоу? Я дам тебе такую возможность. — Дайнслейф не на шутку перепугался. Что она задумала? Асмодей сверкала истинным безумием. — Наблюдай, Дайнслейф. Прими мой дар с благодарностью. — и осколок вонзился в его грудь. Отныне он не умрёт, сколько бы не пытался. Асмодей громко смеялась, пока Дайнслейф корчился в конвульсиях, смертное тело тяжело переживало слияние с осколком, его сознание меркло. Дайнслейф потянулся к Асмодей в неясном порыве, но та безжалостно оттолкнула его руку. Он отключился, тело обмякло. Вероятно, Асмодей справилась лучше из-за долгого влияния маяка, который сам по себе превратил её в нечто странное. Неважно. Это сейчас не имело значения. Маяк окончательно погас, одарив павшую страну последней крупицей света, прежде чем наступила вечная ночь. Пора уходить. Она не оставит Дайнслейфа здесь. Оу, нет, это неинтересно. Асмодей ослабела после потери одного из осколков, но продолжала идти, волоча за собой бессознательное тело. Монстры обезумели, кидались к ней, однако Асмодей овладела навыком манипуляции душой, поэтому ни один ящер не достиг поставленной цели. Полученная сила была не продуктом осколка, а совокупностью факторов, среди которых и присутствие двух из четырёх осколков в её теле, и огромное количество поглощённых душ, что явно не могло не оставить эффекта. Печать. Надо же, вишапы заперли их? Похоже, её акт пожирания душ вырвался за пределы. Но эта печать… Сейчас она для неё не преграда. Водяные драконы настороженно наблюдали за появившимся нечто. Асмодей смерила их тяжёлым и всё таким же безумным взором. — С дороги, и тогда я просто тихо уйду. И её пропустили, не став испытывать судьбу, затем наложили новую печать, крепче. Асмодей не волновали их действия, она брела вперёд, тело Дайнслейфа безжалостно встречалось с каждым камнем, сучком. Плевать, всё равно не сдохнет. Асмодей смеялась, сама не понимая над чем именно. Она пришла к обрыву, где бушевало синее море, уставилась на затянутое тучами небо. — Жестоко, даже звёзд не дали мне увидеть. — новый смешок, давно ставший частью истерики. — Знания путаются. Я ведь тоже не могу умереть, да? Но по-другому. Жаль, но, с другой стороны, теперь я могу посмотреть незабываемое шоу. Мы оба его увидим, Дайнслейф. Конец этого грешного мира. — ветер ударил в лицо. Вот он какой, отличался от того, что гулял под землёй. Приятная свежесть. — Я сошла с ума. Ну и пусть. — собирался шторм. Море ревело в такт чужой боли. Шторм… Да, красивое слово, ставшее одному из Изначальных именем. Четвёртому. — Повеселимся, Дайнслейф? — она снова захохотала и вдруг сбросила Дайнслейфа с обрыва навстречу голодным водам. Он не умрёт. Не сможет. Интересно, куда донесёт его море? Сколько раз его пожрут хищные рыбы? Асмодей утёрла выступившие от смеха слëзы, раскинула руки в стороны. Вспыхнула молния. — Мне даровано перерождение в женской утробе с временной потерей памяти, которая вернётся через несколько лет. Интересно, в какой семье я окажусь? Думаю, я убью их. — буря нарастала. Асмодей закрыла глаза. — Ветер… Это важно. Как и Мироздание, Материя, Сокровенное. Она устала. Шаг в пустоту навстречу скалам. Отвратительная боль. Звон в ушах, как в моменты зловещей тишины. В Асмодей нет ничего святого. И не будет. Она убила их всех. И не жалела. Она обрекла Дайнслейфа на мучения. И рада этому. Она сошла с ума. Так пусть теперь с ума сойдёт весь мир.