Драбблы-сотники

В закатном мареве тихо покачивались камыши. Меж листвой, стволами деревьев скользили лёгкие тени, иллюзорные, нечеловеческие — лесной морок уходящего дня. Итачи тихо коснулся коры, ступая вперёд беззвучно, но не скрываясь, всё ближе и ближе к Шисуи. Он стоял неподвижно, словно всматривался в заросли на другой стороне болота. Закатное солнце лениво касалось его лица — Итачи видел, как бежал по щеке свет, охристый с краснотой. Оказавшись рядом, мальчик привычно встал на цыпочки — Шисуи был гораздо выше — и хотел дотронуться чёрными пальцами до опалёной закатом кожи, но старший оказался быстрее. Шиноби повернулся стремительно, перехватив руку. Его губы расплылись в улыбке, а в глазах сверкнул Шаринган. Гладкий солнечный краешек ещё не совсем упал за горизонт, но стрелял последними тонкими иглами. Камыши монотонно качались в невидимых движениях ветра. Шисуи примостился головой у Итачи на коленях, мальчик обхватывал ладонями его лицо, пристально глядя в глаза. Со стороны они казались влюблёнными, у которых не было сил друг от друга оторваться. Сидевший лишь на мгновение отнял руку для того, чтобы поднять исписанную бумажку, выпавшую из ослабевшего кулака, и спрятать за пазуху. — Болото, — еле слышно пробормотал Шисуи. Его блёклые глаза двинулись из стороны в сторону и снова застыли в гендзюцу, — знаешь, сколько людей погубило это болото… Темнота и отрава на его дне… И нет спасения… По вечерам несёт с него… отравой… Он с трудом боролся, чтобы сказать слова, но уже не мог освободиться. Будучи сильнее и мудрее, он уже не мог освободиться. — Прости… — ответил невпопад Итачи, — но Коноху я люблю больше. Кунай скользнул из его рукава.