Препятствия без решений

      — Ты конченная сука, которая годится лишь для утех! Круцио!       На окровавленном полу девчачье тело, утратившее пышность вплоть до обвисшей кожей костями, закричало.       Боль, досада, разочарование и злость.       — З-заткнись…       Гневный смешок раздался прямо над ухом.       — Что? А ну-ка повтори, сволочь! Что-то не особо слышны твои молитвы о пощаде! — Темноволосая девушка сцепила зубы, ощущая, как внутри все органы смешивались воедино. — Круцио! Попробуй еще раз!       В доме были только мужчины в черных плащах. Никто не реагировал на пытки юной леди.       — Pourquoi mourrais-tu!       Французский он понимал досконально.       — Сначала умрешь ты, затем твоя мамочка, отец и, на худой конец, гнилой братец. Вся ваша семейка уйдет на дно, где вам и место!       Она сглотнула кровь, которая змеей лилась из-под ноздрей.       — Первым сдохнешь ты. Клянусь собственной жизнью.

***

             Джульет резко поднялась с кровати, распахнув испуганные глаза, переполненные непонятным шоком. Пропитаный эмоциональностью, драматизмом и болью сон заскреб душу, будто все показанные картинки происходили с ней в реальности — в далеком прошлом, судя по ее еще тогда коротким волосам и виду. И почему-то вся эта картина напоминала ей суровые дни похищения прошлой зимой. Те же стены, тот же внешний вид и те же знакомые лица создавали скверное впечатление и настоящий испуг где-то в сердце. Быть может, это так сильно разыгралась ее фантазия, однако почему-то в такое убеждение верилось мало.       Она до сих пор не смогла обработать те открытые для нее воспоминания, что сумели перевернуть ее жизнь верх ногами. Они постоянно стояли перед глазами, и Джульет все откладывала и откладывала момент, когда все таки прийдется стать в поединок наедине со своими навязывающимися мыслями. Признаться, ей было не по себе. Даже не то, что бы ее будоражило, просто Джульет ставало страшно за свою жизнь. Этот и без того накаливающий сон вновь напомнил события в Хогсмиде, ее пытки и похищение — то, что она не хотела бы ни видеть, ни слышать больше никогда.       С одной стороны, знать такие важные факторы своей раннее красивой жизни было необходимо, ведь именно после этого у Джульет начались игры с огнем. Но с другой… Эти воспоминания ранили, сжимали и не давали ступить шагу. Сидишь на излюбленных ЗоТи, слушая лекцию о Непростительных, а у тебя возникает лишь одна ассоциация — собственное тело, извивающиеся на полу. Да, и до прошлой зимы ей пришлось познакомиться с Круциатосом с помощью покойной матери, но это другое. Буквально пару месяцев назад, когда Джульет еще даже не думала о своих пробелах в памяти, для нее было действительно колко вспоминать свои тринадцать, где наказания пытками вошли в привычное дело. Но сейчас — нет. Те моменты с матерью больше не отзывались болезненной луной по душе и попросту затмились среди настоящих проблем.       Одно дело, когда ты живешь под страхом матери и пытаешься быть идеальной, а другое — мысленно выстраивать крепкую стену защиты в голове, ибо абсолютно в любой миг кто-то вновь мог вернутся за начатым. Именно это пугало. Смерть следовала по пятам, и никто не мог предугадать, когда она все же догонит. По кирпичикам каждый пройденный день Джульет слаживала всю новую информацию. Ведь, пожалуй, за последние два месяца случилось больше, чем за все шестнадцать лет. Порой за такими же сосредоточенными днями в голове возникал потухший образ брата; хоть он и не был таким родным и близким, как желалось бы, но смотреть ему в глаза и осознавать, что перед тобой человек, боявшийся смерти, было больно. Моментами Джульет задавалась вопросами, где он сейчас, с кем и что делает. От него не было ни весточки, а в редких и довольно сухих письмах отец ни разу не упоминал его имя — Деймон в переписках был как табу.       Отец так же иногда пролетал в мыслях, но Джульет его словно отталкивала руками — он сам во всем виновен. Вопреки зову сердца, Гринграсс не допускала тоски за ним, уже умалчивая о обыденных разговорах. Конечно, раньше такого тоже не было, но сейчас у Эдгара проблем уйму. В отличии от своего сына, он продолжал работать и иногда выходить в свет, не боясь риска. По правде, Джульет никто так и не дал должного объяснения, что вообще произошло, кроме «Ты знаешь что очень секретное и опасное» и факта о своем проклятье. Можно было бы остановиться и на этом, однако все таки два ярких вопроса замертво застыли: каким образом сюда вмешана ее семья и когда это все началось?       Первый совсем был без ответа. Ни проблеска догадки, ни каких-либо подсказок у нее не было. Джульет ломалась. Если так подумать, по всем критериям этим «охотникам» нужна только она и отчасти Деймон (он не выполнил задания, предостерег ее, да и вроде как на этом все). Он был предателем и в кругу Грин-де-вальда и родственников. По словам брата, лишь она из Гринграссов узнала то, чего нельзя было. Отец, еще тогда живая мама и брат в курсе лишь о причине, но не о том, что скрывалось внутри. Да она тоже ничегошеньки не помнила, и вернуть Джульет стертый эпизод из памяти почти невозможно, ведь, как сказал отец, случилось какой-то выброс магии, очень темный и сложный. Зачем им та, которая ни слова промолвить на эту секретную тему не может? Видимо, Грин-де-вальд решил обезопасить себя, забрать ненужного свидетеля и убить (или поставить какие-то эксперименты над ней). Чего там стоит человеческая жизнь!.. А так и в личных целях можно себя обезопасить и в научных возвыситься.       Джульет насолила этой гвардии конкретно: сбежала, узнала кое-что тайное и прервала их исследования на тему неизвестного кровного проклятья — и за это все ей страстно хотели то ли голову отрубить, то ли пытками заморить.       По поводу второго интересующего вопроса: сказать, когда именно она и ее семья пересекли ту тонкую грань, разделяющую размеренную жизнь на «до» и «после», было затруднительно. Возможно, отец уже наделал темных дел еще до рождения своего первенца, и теперь внезапный переезд во Францию не казался таким уж безобидным. Раньше сказку о том, что Эдгар решил после женитьбы жить в Бресте вместе с Алисией из-за некоторых перспектив, Джульет могла понять, однако неужели он не думал тогда о испорченной репутации? Для таких аристократов чистое лицо было важнее всего, а когда отец напросто бросил все свои дела и карьеру в Англии, она явно пошла наискосок. Со стороны это напоминало какой-то побег, но точно не любовную историю. Да и какая любовь могла быть между ними, если брак между братом и сестрой был вынужденной мерой?       Конечно, во Франции со временем супруги затвердили свое положение: мама вечно занималась приемами, налаживанием связей в светском обществе и все время сама путешествовала на праздники по всем городам Франции, периодически посещая даже гостей из других стран Европы, а отец пока укоренялся в Министерстве. Когда появился первый наследник — Деймон, — их репутация вновь взросла. Все таки было кому передать все дела и наследство. Весьма престижно иметь сына в эти годы, ибо в последнее столетию у чистокровных аристократов и вышек Магического общества рождались лишь дочки и то с какими-то болезнями из-за смешивания без того родных кровей. Уже тогда в головах многих семей зародился план связать судьбы наследника Гринграсс и какой-то юной леди. После рождения Джульет на нее так же был великий спрос через ее благородную кровь, роскошный достаток и неимоверную красоту, в сравнении с теми же Мраксами и Селвинами. Однако отец с матерью чётко для себя решили, что мужем для нее станет англичанин. Во первых — там и достойных побольше, и связи между странами укрепятся.       Планы рухнули, мечты разорвались, а уважение слегка пало, когда прогремела новость на всю Европу о смерти Алисии Гринграсс — одной из самых обсуждаемых мадам в светском мире аристократии. И отец вновь вернулся в Британию, где скелеты в шкафу начали потихоньку вылазить.       Вот это все вызывало сомнения и некоторые вопросы. Но никто не хотел открывать карты. Она, так сказать, только занимала роль пешки, случайной и удобной. Ни больше, ни меньше. Ее казалось, что папа основывается в этой игре насмерть на задних рядах в шахматной идиллии – то есть находился на уровне с королем или сам был им. Подобное утверждение уже больше было схоже на правду.       — Ты почему не спишь, Джульет? — неожиданно прозвучал тихий голос Друэллы, и Джульет вздрогнула. Посмотрев на часы, светловолосая слизеринка откинулась на подушки, прикрыла глаза и буркнула себе под нос: — Ложись спать дальше. Два часа ночи.       Находясь все еще в легком ступоре, Джульет кивнула вновь уснувшей Розье и поспешила лечь в кровать, прикрыв глаза. Но сон не шел. Мысли об увиденном и воспоминаниях не покидали ее. Дело было туго, и Джульет спустя пару минут затишья резко встала, накинула первый попавшийся свитер и вынырнула из комнаты, дабы не разбудить соседок.       Ее сердце желало побыть наедине, укутавшись в теплый плед и наблюдая за пожирающим огнем за чашечкой теплого какао. В Хогвартсе, полном студентов, профессоров и разговаривающих портретов, данная возможность проявлялась крайне редко. Порой девушка тосковала за пустым домом, где были лишь книги и она. Джульет обожала варить зелья, развивать свои знания и увлекаться в чтение с головой, однако такая роскошь для школы была неподвластна — здесь отовсюду звучали голоса счастливых студентов и хмурых преподавателей. Нельзя было сконцентрироваться на строках в книге даже в библиотеке. Джульет привыкла быть одна, а в этих местах на каждом углу шаталась какая-то душа.       Одна надежда была на ночную гостиную, ведь все уже положились спать и контролёры порядка разошлите. Но перед глазами на последней ступеньке из женского крыла показался Антонин, сидящий на диване. Он не спал, глаза были открыты и вглядывались в камин. Похоже, Долохов имел привычку часто утопать в своих думах перед пламенем. Что б она так научилась старательно и долго разлаживать в своей голове все по местам в одиночестве.       Нужно было возвращаться. Быть наедине с парнем еще хуже, чем в толпе танцующих студентов, ибо его внимание уделено только на тебя. Она развернулась с не особым желанием уходить.       — Не спится? — остановил ее голос слизеринца, который наверняка услышал скреп досок.       Джульет собралась силами и направилась к дивану. Делать было нечего. Ей правда не спалось.       — Вижу, тебе тоже, — тихо парировала она, садясь рядом с парнем. Краем глаза Джульет оценила его внешний вид: свободные спортивные штаны, белая футболка, растрёпанные волосы и расширенные зрачки с затуманенным взглядом. Такой… весьма магловский образ слизеринца Гринграсс заметила впервые. Видимо, Антонин уже успел выпить кое-что. Об этом свидетельствовал пустой стакан на столе перед ним. Удивительно, ведь он никогда не употреблял алкоголь на совместных вечерах в компании сокурсников.       — Сны плохие снятся.       И с чем связаны эти кошмары?       — Та же история.       Он пристально посмотрел на нее, и Джульет слегка вжалась в диван. Его черные глаза блистали, прокалывая каждый участок ее кожи.       — У тебя не осталось шрамов после огня. Это странно, — вынес Антонин, сдвинув брови. Он, продолжая изучать ее, потянулся к стакану. Тоскливо обнаружив, что в нем нет содержания, Долохов цокнул и достал из-под ног на половину пустую бутылку огневиски, которую Джульет даже не заметила.       — Они… есть, только на животе и бедрах. Вокруг шеи внутренние повреждения.       Он хмыкнул, и этот звук напомнил ей котенка, который прижался к ее ноге в Лютном.       — У меня наоборот: шрамы возле лица, а снизу ничего нет, кроме боли. — Антонин сделал еще два глубоких глотка. — Когда я прикрывал тебя, основная часть моего тела оберегла лицо от огня, но почти все остальное было спрятано лишь одеждой.       Он говорил об этом спокойно и без горькости, легко и просто, словно все произошедшие было кошмаром. Джульет не видела причин для того, чтобы с такой легкостью с языка слетали такие устрашающие слова. Возможно, алкоголь так повлиял на его разум.       — Спасибо, — выдержав паузу, тихо сказала Джульет.        — За что?        — Что спас меня. Если бы не ты…       — Все хорошо. Тебе не нужно благодарить меня, я сделал все по своей воли, — перебил ее Долохов, одарив долгим взглядом, что заставило девушку умолкнуть и повернуть голову в сторону камина.       Джульет решила не упоминать то, что слышала, как Антонин отказывался прятать ее тело и очень даже неохотно повинился словам Реддла. Однако, как бы там не было, он спас ее, и она этого не забыла.        Жидкость в его стакане быстро вновь куда-то исчезла. Интересно, сколько Антонин уже влил в себя? Судя по его расслабленному лицо, достаточно, чтобы просто ощутить легкость. Наверное, именно по этой причине он так беззаботно разговаривал с ней — в ином случае слизеринец выгнал бы ее при мимолетном попадании на глаза.        На территории подвала почти весь факультет исподлобья смотрел на нее, и в этом жесте не было ничего хорошого. Вполне вероятно, много кто боялся говорить ей что-либо в лицо с откровенностью из-за уважаемой фамилии. На Слизерине такие правила были установлены давно. И не удивительно, ведь это в прямом смысле сборище скользких, корыстных и властолюбивых юных волшебников, которые не посмели бы нарушить гармоничные отношения в светском мире.        Долохов, долго не думая, тяжело вздохнул и поднес горлышко бутылки с надписью «Огневиски» к губам. Сделал пару глотков и пристально посмотрел на нее:       — Будешь?        Она покачала головой. Пить Джульет и так не умела, да еще пьянеть в компании дружка Реддла не хотелось совсем.       — Воздержусь.       Парень пожал плечами и продолжил поглощать алкоголь. Нравилось ли ему убивать свой организм?        — Ну как хочешь. Я тоже раньше не пил. Думал, что достаточно сильный, чтобы противостоять этой фигне, — признался Антонин.        Его слова не удивили ее: многие из окружающих начали злоупотреблять алкоголем после каких-то переломных моментов. Но что случилось именно с ним?        Антонин был загадочной личностью не меньше Реддла, ибо они оба всегда ходили вдвоём и все контролировали. Точнее, как думает Джульет, Том все держит в своем кулаке, а Долохов просто выполняет поручения. Но из-за этого роль Антонина не приобретала серый оттенок. У него, поди, скелетов в шкафу предостаточно.       Впрочем, как и у всех в ее окружении.       Молчание затягивалось, и это начало напрягать ее, но идти в комнату не хотелось. В голове каждого закручивались всякие мысли, заставляющие утопать в них и не замечать наличие кого-либо за спиной. Пугающе звучит.       — Почему ты так мало общаешься с девушками, да и в принципе со всем факультетом? Я редко видел тебя на каких-то вечеринках или сборищах, — спросил Антонин. В его стеклянных глазах не было ничего, кроме пустоты. Все, что он говорил, было сказано лишь для поддержания разговора.       Джульет медленно пожала плечами. Она знала ответ на этот вопрос, но озвучивать его вслух означало убить репутацию чистой наследницы.       — У меня нет времени. Я вся в учебе, а в свободные часы предпочитаю отдохнуть в кровати, нежели веселиться… таким образом, — сказала Джульет беззаботно. Фактически, ее слова были правдой — но не всей.       Она просто всегда считала, что ее знакомые слишком помешаны на веселье, уже не говоря о том, какими омерзительными они были. Иногда после общения со сверстниками, которые только и делали что унижали маглорожденных, пили и развлекались по полной, Джульет без стеснений считала себя достаточно умной (может, даже через чур).       — Неужели ты настолько занятая, чтобы выделить пару часов для веселья?       — Ну, нет. Не совсем… Меня попросту не интересуют такого рода вечеринки.       Она заметила, как губы Долохова сжались в белую полоску, слившись с тоном лица. Даже этот дивный жест не сделал его лицо менее мужественным и симпатичным. Трёхдневная щетина так и вовсе кричала в лицо: «Посмотри, он не подросток, а настоящий мужчина!».       — Я заметила, что в круге друзей ты не пьешь. Почему? — без злого помысла спросила Джульет.       — Друзей? Они мне не друзья. — Ее слова его рассмешили, но Джульет поняла, что в его улыбке не было веселья. — Не пью, потому что кто-то же должен следить за порядком. Эти идиоты — долбанные психи и пустые игрушки. Их не волнует учеба, репутация и деньги, ведь у них и так этого добра предостаточно.       Идиоты.       Господи, теперь она осознала, почему на факультете всех объединяют лишь алкоголь и общая ненависть к маглам. На самом деле они друг друга терпеть не могут.       И Джульет их полностью понимала. Таким людям улыбаются только в лицо, а за спиной распускают всякие гадости и даже гнусную клевету.       — А у тебя? Есть это все? — Слова вылетели неожиданно, и она не успела их поймать.       Антонин медленно перевел взгляд на нее. Было видно, что в его голове творился хаос. Джульет сглотнула.       — Нет. Я простой и ничем непримечательный студент, — признался парень резко, запив слова огневиски.       Значит, поэтому на факультете он старался ни с кем не сближаться. Старшекурсники, мягко говоря, не любили волшебников, которые не имели отношения к аристократии и высшему свету Магического мира. Однако Джульет ни разу не замечала каких-либо негативных эмоций по отношению к слизеринцу. Неужто это так Реддл постарался? Вот Тома много кто уважал и, быть может, даже боялся, поэтому, вполне возможно, что именно из-за него Долохова никто не трогал.       Эти двое были близки, и их явно связывали темные секреты.       — А ты… чистокровный? — с неуверенностью шепнула она, стараясь убежать от пронзающих глаз Антонина.       — Да. Но не из богатого и влиятельного рода, — подтвердил Долохов. — Я из востока.       — Советский союз?       Он кивнул. Странно, что она раньше не замечала русского акцента.       — А Реддл? Он тоже чистокровный? — беззаботно перевела тему на его друга Джульет.       Наверное, стоило закрыть свой рот.       Долохову явно не понравилось то, что к этому разговору она прописала Реддла. Но почему? Разве его имя запрещено?       В карих глазах парня заискрились непонятные эмоции. В одно мгновение его лицо приобрело резкости и уверенности. Сравнив слизеринца десять минут назад — расслабленного и ветреного с легким опьянением, — его просто не узнать.       — Причем тут Реддл, Гринграсс?       Бархатный голос сменился на томный и опасный. Ее слова его разозлили.       Было что скрывать? Или ему просто не нравилось, когда упоминали Реддла разговорах? Впрочем, неважно. Пора уматывать обратно в комнату.       — Ни при чем, — отмахнулась Джульет, словно даже не заметила, как резко поменялся Антонин. — Просто спросила.       Он отвернулся, и она решила, что сейчас самый удобный момент уходить. Краем глаза Джульет посмотрела на деревянные часы. Поздно. Они просидели вместе полчаса. Просто шок! Долохов один из немногих слизеринцев, чье присутствие она потерпела больше, чем пять жалких минут.       Она поймала себя на мысли, что даже не чувствовала себя плохо рядом с ним. Это удивило, ибо даже с Друэллой Джульет утомлялась болтать.       — Я пойду. Спокойной ночи.       Он ничего не ответил и даже не взглянул на нее. Продолжил задумчиво глядеть на огонь, пока Джульет покидала гостиную. Видимо, она и впрямь коснулась чего-то запрещенного.       Она попросту не понимала, что заставило его так поменяться. Реддл и Долохов — практически не разлей вода: они всегда ходили вместе, в библиотеке сидели за одним столом, а на вечерах с факультетом следили за порядком, когда у одного из них внезапно не появлялись дела. Порой это заводило в смятение, ибо Том не казался дружелюбным и тем, кто был способен водить дружбу, а не вражду.       Когда Джульет на ватных ногах поднималась по ступенькам, послышался скрип картины, отъехавшей в сторону, дабы пропустить ночного гостя. Она резко остановилась и затихла. Послышались мужские голоса. Если Долохов общался лишь с Реддлом, то…       — Я все решил с этой погибшей грязнокровкой. Теперь нечего боятся. — Его голос Джульет узнала сразу же.       Том вернулся из неизвестного места в три часа ночи. Где он был? И что за «погибшая грязнокровка»?       Кровь похолодела. Элизабет Миртл.       — Очень хорошо. Что ты сделал? — спросил Антонин загадочно.       — Все завтра, Долохов. Отныне убийство на плечах третьекурсника — какого-то Хагрида, — томно произнес Том, заставляя сердце Джульет биться быстрее.       Реддл с Долоховым определённо знали, кто стоял за жестоким убийством девочки. Такого хода от них стоило ожидать — они всегда оставались на шаг впереди.       — Дамблдор будет в шоке, — хмыкнул Антонин, будто слова Реддла его только позабавили.       Нет, на этот раз алкоголь ни при чем.       — Старик подозревает меня, — уже тише раскрыл Том. — Досадно, что снова ему нечего предьявить.       — Хочу увидеть его выражение лица больше, чем смерть.       — Я все устрою. Не переживай.