***
Орешек в лице Габриэля Рейеса оказался пиздец каким непробиваемым. Можно было бы даже сказать кремень, а не орешек. Эш не хотелось признавать, что этот булыжник ей не по зубам, хотя об этом стоило догадаться с самого начала — богатый опыт гада даст её недолгим годам жизни десятикратную фору. Наверняка, таких как она Рейес сам щёлкал как орешки. Или семечки. На завтрак. В некоторые моменты Каледонии казалось, что тот вообще ничерта не чувствует, пока она из кожи вон лезла, чтобы извести мудака до бешенства; чтобы рвал и метал, ровно как она глубоко в душе. Довести хоть до какой-нибудь эмоции. Ей бы угодили даже оскорбления. Серьёзно. Обладателем ангельского терпения Рейеса тоже не назвать: Элизабет казалось, что, ублюдки забрали у неё всё, кроме достоинства, привезя её на базу «Овервотч», но даже достоинство мешали с дерьмом — Рейес находил свои рычаги манипулирования, демонстрируя совершенно невообразимые навыки психологического давления. Из раза в раз. Получить такой необоримый отпор Эш, которая на подобных хитростях выживала очень долгое время, не ожидала. Её атаковали её же оружием. Это только подливало масла в огонь. И ведь всё равно бессмысленно, потому что Рейес слишком легко находил методы борьбы против любой уловки, будто читал её как долбанный учебник для дошкольника — Каледония никогда не считала себя настолько простой. Но сукин сын умудрился смешать с дерьмом и её самомнение. Если она отказывалась тренироваться — дохла со скуки взаперти своей комнаты или разбирала и чистила оружие. По десятку приказов перекладывая с одного места на другое, после чего мозг отмирал в желании сдаться и не думать. Грубила — получала в ответ либо игнорирование, либо «малолетняя брюзга», закрепившееся за ней с того злополучного дня их первой баталии умов. Что, разумеется, выносило мозг до тёмных пятен перед глазами. А уж если Эш бесцельно шаталась по коридорам или торчала в одной комнате с Джесси, чтобы потрепаться, по большей части, понося их «дражайшего босса» всеми заковыристыми нецензурными выражениями — Рейес отправлял их на полигон, где они выкладывались до сводящих мышц и отказывающих ног. Радости не приносило тоже. И, вопреки ожиданиям Каледонии, МакКри решил не заниматься подобным потреблятством — не встал на её сторону в этом бешенном и бесполезном протесте за принципы. Из медпункта тот вышел будто совершенно другим человеком. За долгие годы бок о бок Эш внезапно открывает Джесси с новой стороны. И открытие это становится не очень приятным. МакКри много молчит. Компанию его немногословности составляет почти всегда задумчивое, хмурое выражение лица. Даже когда Эш, в подстрекательном жесте, щёлкает Джесси по носу, радушно молвив «с возвращением, придурок» — не получает привычной подколки или ухмылки. Тот лишь отводит взгляд. Будто бойкот, сука, устроил. Это не вызвало бы в Каледонии поводов для беспокойства, если бы она не знала его как облупленного. Он не реагирует на возмущение Эш, игнорирует откровенно провокационное поведение Рейеса и делает практически всё, что ему говорят. Он упускает целую сотню возможностей вставить какую-нибудь тупую шутку в его манере. На сто первый раз Каледония начинает серьёзно волноваться. Все попытки растормошить Джесси или поговорить знаменуются провалом: тот лишь отмахивается. При чём каждый раз с таким незнакомо грузным взглядом, что Эш в определённый момент сдаётся и решает его не трогать. Она тупо не знает, что с этим можно сделать. Вывалить переживания не на кого: по душам Каледония всегда говорила именно с МакКри. Это вошло в привычку. В такую неизменную, что теперь Эш ощущает себя одинокой как никогда. Как до их знакомства. В детстве она всегда была предоставлена самой себе, верным и единственным другом был только Боб. Боб всё ещё с ней — хвала «великодушию» Рейеса. Вот только его молчаливая натура не даст ей никакого ответа. Омник всегда был больше моральной поддержкой и защитником, нежели советчиком. Поговорить с Джесси о том, что с ним творится не представляется возможным на протяжении нескольких дней — они заполнены тренировками, изматывающими до крайнего состояния утомления и полного отказа тела. К вечеру Эш просто отрубается без снов. Рейес загоняет их так, будто отыгрывается за все годы террористической деятельности «Мертвецов». Так, будто теперь пытается взять упрямый нрав «Катастрофы» ещё и измором. Не щадит того же МакКри, который заработал сотрясение совсем недавно виной самого же Рейеса. Ни Эш, ни Джесси никогда не были дохляками, ведя довольно активный образ жизни. Знавали и переломанные рёбра, и пулевые ранения, и затяжные погони за или от; испытывали себя долгими днями без сна и без еды, разбитыми лицами и адской болью везде, где только можно и нельзя. Жизнь в криминальной нише заставила их хлебнуть целый багаж дерьма. Рейес же радушно преподносит им ещё одно неприятное открытие — ни черта они из себя не представляли всё это время. В какой-то из дней лишение свободы начинает казаться спасением, а не наказанием. Если бы Эш заранее знала что именно олицетворяет спецподготовка, чтобы вступить в ряды тайного подразделения «Блэквотч» — предпочла бы тюрьму. Наверное. Во всяком случае, съезжающее с законного места сознание лелеет эту мысль, заклинивая в мозгах на манер мантры. Больше всего на свете «Катастрофа» ненавидит чувствовать себя слабой, поэтому упёрто поднимает своё протестующее тело каждое утро, стиснув зубы от тянущей боли в мышцах. Неделя тянется как бесконечная временная петля, из которой нет никакого выхода. Столовая — полигон — столовая — кровать. Именно в таком порядке. Замкнутое кольцо. Иной раз не хватает сил даже на поход на ужин. Уже потом, когда Эш уверяет себя, что привыкнет к этой бешеной гонке с проверкой на прочность в их ковбойскую шайку бандитов приходит изувеченный ниндзя. Нет, даже не «изувеченный» — на нём не было и живого места. Когда Эш впервые его видит, то откровенно пугается, глядя на жуткие шрамы на всех открытых участках тела со скрываемой долей неприязни. Яркие следы заживших ран опоясывают левый верхний участок туловища: плечо, руку, шею и грудь. Создаётся стойкое впечатление, будто бедного парня пропустили через огромную мясорубку, а потом сшили по кускам. Именно, что сшили по кускам, потому что все остальные части тела были либо заменены на импланты, либо покрыты бронёй. Даже лицо. И видя блеск неестественно красных глаз, Эш не распознаёт ничего, кроме тотальной заёбанности и желания убивать всех вокруг. Пожалуй, это пугает больше всего. Гэндзи завербовали ещё до их с МакКри появления на базе. Увы, на большее объяснение Рейес не снисходит, а Каледонии хотелось бы знать наверняка единственную вещь — это чудовище Франкенштейна не личное «чудо-творение» местных гениев кибернетики. Рейес же решает, что лучшим методом поднятия боевого духа и сближения с новым знакомым будет спарринг, по очереди стравливая их с новоиспечённым коллегой по нелёгкой судьбе. Хотя, глядя на Гэндзи невольно отметаются любые жалобы на жизнь. Эш не в восторге от подобной перспективы. Вот ни разу. Выбора нет, в любом случае. — Не жалей их, Гэндзи. Этого несчастного по голове только не лупи, а то остатки мозгов вытекут. — молвит Рейес с чётко различимым предвкушением в голосе и кивает на Джесси, застывая на краю поля сражения. Но хотя бы в чём-то расщедрился. На этих тренировках МакКри и правда страдал сильнее неё, не до конца вылечившись. Разумеется, Рейес из раза в раз «забывал» о его травмах. Но не сегодня. Сразу становится понятно — мероприятие вполне может закончиться чьими-нибудь похоронами. Шимада оказывается бешенным во всех смыслах. В резких рывках, подсечках и выпадах. Манёвры искусные, движения отточены. Почти что танец: он резво уворачивается от любого удара Каледонии. При чём с такой лёгкостью, будто его плотная на вид броня нихрена не весит. По пропущенным ударам, прилетевшим ей и в под дых, и по лицу, Эш честно может утверждать обратное. Рука у Гэндзи твёрдая, меткая. Напор беспощадный и настолько непредсказуемый, что Эш нечем даже ответить — Гэндзи тупо не достать. Порхает как бабочка и жалит, сука, как пчела. Она вообще больше пропускает и получает, чем даёт отпор, просто петляя по рингу. Нелепо и позорно. Её никто не учил сражаться в рукопашке против долбанного ниндзя, облачённого в хром и железо. Этот-то наверняка гений и владелец чёрного пояса по восточным единоборствам. Всех сразу. Грязные приёмчики с улиц на него не работают — чует за версту любое ухищрение. Последняя подсечка Гэндзи досадно валит Эш спиной на пол. Бой окончен. И слава, блять, всем Богам. Гэндзи молча подаёт ей руку в желании помочь подняться. Вопреки уязвлённой гордости, Эш не хлопает по ней с заносчивой брезгливостью — злость адресована исключительно Рейесу и его извращённому подходу к тренировкам. Терзает их как душе угодно. Когда на ринге её сменяет Джесси, Эш посылает ему мысленные фибры удачи. На слова нет сил. Нет сил даже на беспокойство за его многострадальную тушу. Стиль в драках у них, по понятным причинам, похожий, так что для неутомимого «чудовища Франкенштейна» это больше развлечение, чем испытание. Детский сад: они с Джесси малолетки, а Гэндзи скользкая отвесная горка, залитая гололёдом, на которую не взобраться — сколько не рыдай, сколько не вопи. Противник, очевидно, выше их уровня. МакКри держится едва ли дольше: падает на спину ровно точно так же, как и Каледония, парой минут ранее. Шимада точно так же помогает ему подняться на ноги. Самурайская честь, чтоб её. — Гэндзи, замечаний нет. Остальные — плохо. — должно быть, Рейес упивается с восторгом подобным зрелищем. В Эш осталось слишком мало жизненного ресурса, чтобы понять наверняка. Чтобы съязвить или доебаться — тоже. Гад, тем временем, безучастно подпирает спиной стенку, оценивая со стороны, — Ещё раз. Возразить Элизабет не может, поскольку только подкинет ему идей для новых издёвок. Эту пытку она осилит, хотя уже и так ясно, что битву ей не выиграть. Ни с Гэндзи, ни с Рейесом в частности. Не сегодня. — Ищите слепые зоны. — великодушно советует Рейес в перерыве между очередным позором. Это становится самым настоящим Чистилищем и последним, сука, кругом Ада. Шимада выступает неумолимым, диким палачом — Эш и Джесси грешными душами, обречёнными страдать вечно. По сути своей выходит какое-то одностороннее избиение инвалидов, а не спарринг. И так четыре раза по кругу, пока Эш не валится слишком уж быстро, едва стоя на ногах. Под конец этого акта унижения из рассечённой брови стекает кровь, а под одеждой, по ощущениям, в синяках каждый сантиметр кожи. К сожалению или к счастью, смирение и абсолютное безразличие настигли её уже после второго боя с Шимадой, который даже не запыхался. — Завтра отдыхаете и зализываете раны. Послезавтра и далее тренировки с Гэндзи, пока не отточите реакцию выше уровня слепых котят. — заключает Рейес, равнодушно взглянув на покалеченное лицо Каледонии, — На сегодня хватит. Разошлись. Джесси молча, но верно подпирает вялое тело Эш собой, таща в медицинский блок, чтобы там ей обработали рану. Каледонии же хочется тупо забиться в угол и не двигаться. По крайней мере, у неё есть один законный выходной на подобную прихоть. — Выглядите ужасно. — Циглер своим появлением они, кажется, вводят в непритворный шок. Если честно, уже как-то плевать. Та прямо таки сокрушённо качает головой, сразу взявшись спасать их побитые лица. Эш уже успела убедиться в подлинности умелых рук Ангелы: той хватило всего пару минут, чтобы вывести Джесси из едва живого состояния и снять симптомы сотрясения. Не магия и не шарлатанство — реальная наука. — Как будто пол года тусовались в наркопритоне, а когда выползли наружу, сразу же попали под самосвал, который после происшествия остановился, сдал назад и переехал нас повторно? — комментирует МакКри с иронией в голосе. Он не привык жаловаться, ровно как и Каледония. Сподобился до шутки, значит. Знаменательный день после такой затяжной игры в молчанку. В груди чувствуется лёгкий уязвляющий укол: почему именно в присутствии Циглер? Раз уж Джесси не утратил предрасположенность к плохим шуткам и действительно просто отмалчивался всё это время, то где конкретно проебалась сама Эш, внезапно утратившая привилегию в виде главного неизменного слушателя каждой «гениальной» мысли МакКри? Как бы, порой, не раздражало — сейчас этого остро не хватает. Она издаёт тихий шипящий смешок, поглубже запирая боль, горящую во всем теле от любого вздоха. Ангела только цокает языком и штопает бровь Эш, отпуская с миром после дотошной проверки их самочувствия. Становится едва ли лучше. Разум плавает в какой-то вязкой вате, не желая реагировать на внешние раздражители. Тупая ноющая боль становится новым постоянным спутником на этом празднике жизни, изводя не только тело, но и дух. Эш не сразу различает движение в приглушённом свете коридора и уже второй раз за день пугается Шимады, неконтролируемо вздрогнув, когда тот бесшумно выплывает на них из тени, светясь красными вставками имплантов, аки жуткое творение «Нуль-Сектора». За сегодня Каледония понимает для себя одно — она не хотела бы оказаться с ним по разные стороны баррикад или встретиться в какой-нибудь тёмной подворотне. Стоит начать привыкать к устрашающему виду Гэндзи, раз уж, по стечению судьбы, они теперь в одной лодке. Растянутые изнуряющие дни, проведённые в стенах базы «Овервотч» сделали Элизабет сумасшедшим невротиком — нехорошо. — Хотел принести извинения за причинённую травму. — приглушённый, искажённый лёгким механическим скрежетом голос ставит в ступор: Эш, если честно, успела решить, что Шимада лишён возможности говорить. — Подумал, что он не отстанет, пока не увидит крови. — Вот уж действительно кровопийца. — Джесси хмыкает, потянувшись к губам за сигарой, как обычно делал в разговоре с кем-то. Вот только сигар у него больше нет. МакКри тоже пришлось от многого отказаться: от табака в частности. Если именно это является причиной его угрюмости, то Эш даже поймёт. Обнесёт его кучей оскорблений, конечно, но постарается понять. — В таком случае, с этого стоило начинать сразу, герой. — Не слушай его, у него и правда все мозги вытекли. — Каледония обрывает язвительные потоки МакКри, пускай по обычаю у них всегда было наоборот. Просто она-то прекрасно знает каким невыносимым тот может быть в никотиновом голодании, — Это пустяк. Я не держу на тебя обиды, Гэндзи. И зла тоже. Точно не на него. Шимада только кивает, прежде чем удалиться восвояси. Ни по практически целиком закрытому лицу, ни по сквозящим незнакомыми тональностями голосу невозможно было понять палитру его эмоций. Да уж, история знакомства такая же пизданутая, как и у них с Джесси — с той лишь разницей, что они в тот день не разукрашивали друг другу рожи. До кровати Каледония чуть ли не ползёт, рухнув на неё прямо в потной тренировочной одежде неподъёмным в ближайшие часы грузом. МакКри бесцеремонно падает рядом, по всей видимости, не имея сил на то, чтобы добраться до собственной комнаты. Эш его понимает, позволяя занять половину и без того узкого матраса — по юности для них такие издержки оказались в пределах нормы, поскольку тогда за душой не было ничего, кроме оружия в кобурах и идейности о великой цели. На одной кровати спать приходилось часто, будучи вечно в бегах и прятках по обоссанным подвалам или заброшкам. Это уже сильно позже они смогли себе позволить какую-никакую роскошь в воплощении нормальных человеческих для жизни условий. Довольно иронично, что они практически вернулись к той же точке «ноль» за столь короткий срок. Судьба та ещё сука. — Ненавижу его. — глаза уже слипаются, но «Катастрофа» всё равно вяло делится своим повседневным эмоциональным состоянием, чтобы заполнить тишину. Затем вовсе решает устроиться удобнее, укладывая голову на руку Джесси и закидывая свою поперёк его груди. Насколько вообще может быть удобно, когда, даже несмотря на тонну обезболивающих из запасов Циглер, в горизонтальном положении особенно остро ощущается боль в мышцах и рёбрах. И желание убиться об стену. — Он, кажется, не так уж и плох. — голос у Джесси сонный, приглушённый тотальной усталостью. Из-за отсутствия привычного запаха табака и смолы Эш отчётливо ощущает иррациональный дискомфорт. Похоже, сознание всё же накренилось, поехав не в ту сторону. — Надеюсь, мы не об одном человеке думаем. — на возмущённые интонации у Элизабет не осталось никакого ресурса. Пресностью последних дней жизни пропитываются даже склад ума и манеры. — Гэндзи? — Рейес. МакКри только протяжно хрипло мычит, не давая распознать в этом хоть какую-нибудь эмоцию. Вот и весь ответ. Никакой старой-дорброй экспрессии, никакой саркастичной усмешки. Никакой реакции, поддерживающей в тонусе. Без этих традиционных переменных Каледония будто чувствует себя хуже, чем могло бы быть. Но никогда никому в этом не сознается. Потому что тупо до невозможности — эта тоска. Она едко вплетается к бурлящей кипятком гневной буре. О банде, о вечно задорном и беззаботном Джесси, которого теперь Эш не узнаёт. Он хоть и рядом — на самом деле будто бы отсутствует вовсе, будучи погружённым в какой-то совсем нездоровый мрак большую часть времени. Даже сейчас. Пожалуй, завтра она вытрясет из придурка всю душу за то, что заставляет волноваться.***
У Эш никогда не было выходных в общепринятом понимании, потому что она никогда не работала за всю свою жизнь: детство в богатой семье было лёгким с точки зрения любой прихоти, а в последующие годы статус преступника позволял ей распоряжаться своим временем как вздумается. Хотела отдохнуть — отдыхала, хотела извести себя до изнеможения целым днём на ногах — изволила. Так что «Катастрофа» впервые понимает что такое долгожданный день абсолютного безделья. Без задач и тренировок. С возможностью валяться в кровати хоть до посинения. Это было блаженством. Вот только знать такой жизни она не хотела никогда: по расписанию, когда спать и есть разрешалось только по указке. Условия не райские, вопреки заверению Рейеса — армейские. В тюрьме было бы и того хуже. Несмотря на мучительную неделю, просыпается она раньше, чем могла бы, привыкнув к графику с подъёмом до рассвета — уставшей, со свинцовой тяжестью и болью во всём теле. Наверное, чтобы прийти в себя Каледонии нужно больше, чем один день. Выходной ощущается скорее как подачка, нежели заслуга за труды. При чём издевательская. Приходит сонное осознание самой себя в пространстве. В совершенном одиночестве: рядом ни МакКри, ни Боба, который нашёл для себя личный дивертисмент и пользу в заточении, изредка пропадая в оружейном отсеке на этаже с местными техниками. Справедливости ради, у омника тоже был выходной, он не был обязан таскаться за ней круглые сутки. Это на самом деле только кстати, чтобы привести себя в порядок. Со всей этой бешеной нагрузкой Эш в какой-то момент лишилась сил на поддержание презентабельного в её понимании внешнего вида. Конечно, это не оправдание — крайняя точка безнравственности. Себя она всегда слишком уважала, чтобы одеваться в чёрт разберёт что и красоваться синяками под глазами. Но даже эти идеалы она предала, теперь предпочитая с утра поспать подольше, нежели привести себя в божеский вид. Да и вся эта обложка оказалась вдруг бесполезной, когда очередной день заканчивался мокрой от пота футболкой и новыми царапинами на бледной коже. Жизнь разделилась на «до» и «после» облавы, которая перевернула привычный уклад вещей с ног на голову, тяжёлым и размашистым ударом отправив собственное самомнение в грязь и с хрустом костей растоптав любые ожидания. Осталась только бессильная ярость, застилающая глаза слепой пеленой. У судьбы были свои планы: тюрьмы избежать удалось чудом, но от наказания это не спасло. Весь этот трижды ненавистный «Блэквотч» ставит на путь своеобразной расплаты за все преступления. Унижающей, ломающей всё естество и лишающей надежды. Хватило всего две недели, чтобы Эш ощутила себя беспомощным ничтожным существом. Горячая вода в душе выжигает старые и новые ссадины печатью вчерашнего позора. В зеркало она не смотрит до последнего, не желая разочаровываться. Рассечённая бровь пульсирует ноющими всполохами боли, но выглядит не так плохо, как чувствуется. В остальном же положение дел оставляет желать лучшего: тёмные пятна недосыпа залегли под глаза, лицо кажется бледнее обычного, наливая краской всех цветов радуги синяки. Никогда она не испытывала неприязни к собственному отражению. «Самосвал переехал» — да, Джесси, порой, можно было разбирать на сборник жизненных цитат. Изнывающий желудок гонит Эш из кровати на правах обессиленного от физической нагрузки организма. Если бы не подобные человеческие потребности, то Каледония и с места бы не сдвинулась. В столовой в это время уже пусто: время завтрака прошло почти два часа назад. МакКри оказывается тут же, сидящим за столом с какой-то незнакомой ранее девчонкой напротив. Каледония беззастенчиво хлопает его ладонью по плечу в приветственном жесте, заставляя обернуться. — Доброе утро. — улыбка у Джесси для разнообразия не натянутая, добрая. Она вообще в последнее время редко появлялась на его лице. Эш даже на секунду опешила от неожиданности, забыв вернуть ему приветствие, — Я забил тебе завтрак. Он двигает ей тарелку с едой: внушительная порция омлета и жареного бекона, покрывшийся жиром, тосты с маслом и кофе, который здесь был самым паршивым, где бы то не было. Всё уже, разумеется, остыло, но голодной Эш на это плевать абсолютно. Она, чёрт возьми, обожает бекон. И Джесси об этом знает. Её герой на это утро. — Поразительно, что после всех приключений на твою непутёвую голову мозги в ней всё ещё работают. — вместо благодарности язвит Эш и плюхается за стол рядом. Взаимообмен «любезностями» у них что-то вроде традиции. Не только утренней. Но за последние дни с мрачным Джесси от этого пришлось отказаться — он ни на что не реагировал должным образом. Стоит попытаться ещё раз из соображений прощупать почву. Делать лишние телодвижения и идти разогревать поздний завтрак нет никакого желания. Эш готова наброситься на еду сиюминутно же, но въевшийся в подкорку аристократический этикет, увы, не позволяет. Впрочем, рядом с поглощающим пищу МакКри кто угодно сойдёт за знатного сноба. — Кажется, кто-то не в духе. — встревает девчонка, всё это время с интересом разглядывающая Каледонию. На вид той лет четырнадцать, плюс-минус, но нахальства не занимать. В отражении дерзкого взгляда Эш как будто на секунду видит саму себя. — Не, она всегда такая. — шутливо отмахивается Джесси и заговорщически наклоняется к той ближе, — На самом деле обожает меня. Девчонка смеётся неожиданно застенчиво и мило. Так-так, а вот это уже интересно. — Эш. — представляется «Катастрофа», отпив холодного отвратительного кофе с таким видом, будто это самый изысканный напиток. — Я Фария. — она приветственно и задорно кивает, всполохнув косички у лица, с заплетёнными в них бусинами. Что ребёнок вообще делает в штабе военной организации? Наверняка, дочурка какой-нибудь местной шишки. Эш знает как это бывает, неоднократно побывав на месте «дочери шишки». Война родной город Каледонии не затронула, так что даже тогда кампания родителей работала в обычном режиме. С восстанием машин, Боб покинул их семейство на несколько лет — в затяжные рабочие будни, да что там, и выходные тоже оставить её стало не с кем. Эш приходилось торчать в отцовском офисе часами, умирая со скуки. Вот только конкретный индивид, кажется, умудряется найти себе развлечение даже среди военных и преступников. — Так играем или нет? — Фария вновь нацеливает своё внимание на МакКри, положив перед ним колоду карт. — Ты же понял правила? — Конечно. Ох, и знала бы мелкая с каким шулером только что связалась. Обыграть Джесси в тот же «БлэкДжэк» или «Техасский холдем» Эш не удавалось никогда за всё время их знакомства. Да хоть во что-нибудь. В какой-то момент Элизабет тупо зареклась садиться с ним за один покерный стол. Зато в бедную юность, когда банда только-только начинала основываться из маленькой группки людей, эта его аферистская особенность отлично спасала в качестве подпольного заработка. Без разбитых лиц дело тоже не обходилось, к сожалению. — Карты? — Эш с иронией ведёт бровью, глядя на Джесси. — Серьёзно? — «Верю — не верю» на пачку хлопьев. Желаешь присоединиться? — МакКри направляет Каледонии фирменную обезоруживающую ухмылку. Засранец прекрасно знает, что хорош в этом. Простая истина. Это его поле боя. — Я с тобой в карточные игры не играю. Любые. И ты об этом осведомлён. — Почему? — Фария, неуёмный ребёнок, интересуется с искренним любопытством, заставив Эш прикусить язык. — Не умеет проигрывать. — Джесси подмигивает ей, не глядя замешивая колоду. — Увидишь. — многообещающе кивает Каледония, не обращая внимания на провокацию придурка. — Жуй свой бекон, пока я его не утащил, зануда. У меня рука лёгкая, ловкая — даже не заметишь. Фария откровенно над ними забавляется, тихо смеясь в ладонь. Пожалуй, в таком детском конфликте они никак не могли сойти за террористов. А девчушка, должно быть, вообще не в курсе с кем села за один стол. Каледония обрывает самодовольство МакКри, пихнув того локтем в бок. Угрожать расправой над беконом было низко с его стороны, но это мелочи. Кому расскажи — не поверят, но Эш действительно успела соскучиться по такому беззаботному дурашливому Джесси. Сегодня он как будто подменился обратно, вернув маску непринуждённости. Теперь это амплуа в самом деле кажется именно маской, потому что, волей обстоятельств, ей довелось увидеть его иного, совершенно чужого. «Катастрофа» впервые пытается посмотреть на ситуацию с другой стороны: возможно, угрюмость МакКри оказалась образом какого-то шока от произошедшего; как метод адаптации к резко сменившейся обстановке, глобально перевернувшей жизненный уклад и всё знакомое по велению колеса Фортуны. Вопреки соображениям, этот вывод кажется ей ложным. Такая перемена, резкая и чрезвычайная, вселила в Каледонию колючую панику, обосновавшуюся где-то под грудью. Там она и сидит. Почти любая негативная эмоция — будь то страх или же злость — заставляет Джесси искромётно плеваться иронией и сарказмом на всё окружающее; беситься и травить всех всепоглощающим хмурым взглядом. И вот хмурый взгляд-то был, но остальное перерубилось на корню. МакКри будто избегал необходимости реагировать на что-либо, заперев негативные чувства под замок, в то время когда Каледония пыталась отыграться за всё пережитое дерьмо на Рейесе, что с её стороны было по-детски неразумно, но ожидаемо. Собственная призма восприятия не должна приравниваться к другим людям, но она слишком хорошо знает Джесси. Нет, тут было что-то другое.***
Хлопья Джесси не выигрывает, потому что совершенно по-джентельменски и заметно для намётанного глаза Эш поддаётся. Впрочем, умение распознать блеф МакКри ещё ни разу не помогло ей его обыграть. Везучий засранец. Как выясняется чуть позже, Фария действительно дочурка местной шишки. Эмоцию на лице Аны Амари, обнаружившей драгоценное чадо в компании отпетых бандитов, прочитать сложно. Их никто не ограничивал в коммуникации с местными, но что-то подсказывает, что влетит и им и ей. Разумно было смыться с места происшествия, будто их здесь и не было. — О чём ты только думал, предлагая малолетке карточные игры? — бесцеремонно раскинувшись на кровати Джесси, решает поинтересоваться Эш. О чём он вообще в последнее время думает? — Она сама предложила. — Джесси, расположившись в компьютерном кресле — компьютера тут, к слову нет — за столом, пожимает плечами, зависая взглядом на какой-то незримой точке прямо над головой Каледонии. — Великолепное оправдание. Нам, должно быть, рядом с героями войны и их отпрысками даже дышать запрещено. Джесси только хмыкает, вызывая в Эш волну чётко опознанного раздражения. Не похоже, чтобы он её избегал, но, когда они остаются наедине, тот из раза в раз погружается в своё немногословное и задумчивое настроение бренности, сука, бытия. Она не сразу обратила внимание на данную статистическую тенденцию, но как только осознала — любое волнение как рукой сняло, заменив злотью до отказа логики. Потому что нет, блять, в поведении МакКри никакой логики. У Каледонии, увы, нет чёткого плана как вывести его на серьёзный разговор по душам. Любой другой на её месте закрыл бы на это глаза. Но Эш не привыкла отступаться. Она привыкла рубить наотмашь, напрямую. С присущей ей резкостью. — Мне это надоело. — спустя две минуты молчания, сжирающего душу гневом, заявляет «Катастрофа», поднимаясь на ноги. Пресс жалобно ноет на такую махинацию с настрадавшимся за две недели непослушным телом. — Что с тобой происходит? Потому что действительно надоело. Потому что она не понимает в чём дело уже слишком долго. И она ни в коем разе не претендует на знатока в психологической сфере, но искренне хочет помочь; выслушать, чёрт возьми, потому что Джесси всегда спасал её от сомнений. И когда от неё сто раз просто отмахиваются как от назойливой мошки — Эш начинает деструктивно злиться. Деструктивно для всех. Она не любит чувствовать себя ненужной. — Что со мной происходит? — вместо ожидаемой насмешливой ухмылки, она наблюдает поддельное непонимание и явное намерение включить тупого. Если в случае с Рейесом битва умов была заведомо неравна, то с Джесси они могут посоревноваться в упрямстве на равных. Тут всё честно. — Я, блять, не тупая. Ты избегаешь необходимости нормально говорить и даже смотреть на меня, как только мы остаёмся вдвоём. — Каледония нависает над МакКри непоколебимой стеной, уперев ладони в ручки кресла. МакКри сдаётся, отводя взгляд, но стоически не раскалывается. Снова молчит. Долго. Испытывает терпение, хотя прекрасно знает чем это грозит. Каледония может развернуться и уйти, устроив ему ответный бойкот вселенского масштаба. Да, по-детски; да, категорично — зато сработает. — Это нелегко. Ну наконец-то хоть что-то, пускай и победой это не назвать, пока ей чётко и ясно не скажут, в чём вообще дело. Мысли она, увы, читать не умеет. — У тебя было время, чтобы разложить свои закостенелые извилины по полочкам и, наконец, обсудить проблему. Но вместо этого ты строишь из себя несчастного мирского, блять, страдальца в экзистенциальном ужасе. Либо ты сейчас отвечаешь мне на вопрос, либо я устрою тебе такую игру в молчанку, что сам же приползёшь ко мне побитым щенком. На этот раз Джесси посылает читаемый озлобленный взгляд, упрямо задрав голову, чтобы глаза в глаза. Та самая насыщенная реакция без слов, которой Эш так не хватало, с лихвой окатывает рассудок остужающим отзвуком трезвости ума — она конкретно перегибает палку, потакая исключительно собственным желаниям. Она хотела и хочет его поддержать. Хочет, чтобы всё стало как раньше. Но это совершенно не даёт ей права давить на МакКри. Уж тем более упрекать его в чём-то. Он ведь нихрена плохого не сделал. — Ничего я тебе не должен. — рычит Джесси, ощутимо пихая Эш в плечо и побуждая отстраниться. — Опять занесло чувством собственной важности? Каледония без возражений отходит на пару шагов назад, резко вдохнув носом воздух, чтобы успокоиться. Этой проклятой привычке требовать от всех быть удобными для неё же самой сложно противостоять. Это из детства. Родительские замашки. И по сути, если так подумать, на этой волне ей совсем недолго превратиться в собственную мать. Хорошо, что МакКри может выдать пинка на эту тему. Плохо, что она сама не может отследить подобные порывы. Сука. Пожалуй, только Джесси из раза в раз умудрялся заставить Эш почувствовать себя куском дерьма. И, конечно же, Боб. — Ты прав. — соглашается Элизабет, сменяя тон на более тихий, пускай сказанного уже не воротить. Она отводит взгляд в сторону, испытывая стыд за излишнюю пылкость в словах. Редкое явление. Да, у них был этот шутливый ритуал поддеть друг друга позаковыристее, но у всего есть предел. — Я просто волнуюсь, Джесси. За тебя. МакКри снова молчит, грузно давя ожиданием на и без того истерзанные мозги Каледонии. Одно ясно точно — они слишком близки, чтобы необратимо рассориться из-за данного инцидента. Правда, из-за смены в настроении Джесси, Эш не уверена, что тот не выставит её нахрен прямо сейчас. Он ведь действительно ничего ей не должен. И, если в банде «Мертвецов» находились те, кто ходил по струнке из-за прихотей «Катастрофы», то с МакКри они во всём были на равных, располагая уважением по отношению друг к другу. В данном же случае «уважение» будто бы лишь слово, потому что Эш занесло. И ей жаль. Искренне. Тишина тяготит воздух, вспарывая лёгкие. Джесси думает не так что бы и долго, — для Эш будто бы целую вечность — прежде чем подойти всё таки ближе и положить руку ей на плечо, чуть сжимая. — Прости. Примерно вот в таких обстоятельствах Элизабет от случая к случаю думает что МакКри намного лучше неё самой. В различных аспектах. Потому что Эш слишком гордая, слишком упрямая, слишком холодная. И ещё много чего «слишком» в отрицательных характеристиках. — Ты меня тоже. — Эш кладёт ладонь поверх пальцев Джесси. Она не всегда умела признавать собственные ошибки, чаще всего на примирение шёл именно МакКри. Тот только нетерпеливо дёргает головой. И Каледония затыкается, не намереваясь больше перебивать. Они и так редко говорили в последние дни. — Из-за меня мы застряли здесь. — слова он подбирает колеблясь, с нетипичной тяжестью, — Я знаю, что это звучит неправильно, но если бы у меня тогда хватило духу убить Киллиана прямо на месте... — Джесси. — всё же перебивает его Эш строго, предупреждающе рыкнув. Ещё, блять, этого не хватало. Второй рукой Каледония цепко хватается за его шею легонько встряхивая тупую голову, — Кем ты себя вообще возомнил, беря ответственность за двоих? Мы вместе приняли это решение. Отпустить Киллиана было не трусостью, а принципом, которым мы всегда руководствовались — кровью верность не заслужить. О чём вообще может идти речь? — Может, если бы я догадался решить проблему как-то по-другому в тот день, то ничего этого не было бы. — упрямо объясняет Джесси, нахмурившись воспоминаниям. Вот почему он всё это время был таким потерянным — прокручивал один роковой момент снова и снова в своей голове, травя душу. Но какая уже к чёрту разница? Эш тоже несколько раз пожалела об этом акте милосердия по отношению к Киллиану, но, тем не менее, поняла для себя, что никакой серой морали тупо нет. Уёбок просто предатель; трусливый и не достойный ни банды «Мертвецов», ни жизни. И тех денег, что получил за их головы в частности. Эш смогла отрефлексировать и отпустить это, заклинившись на желании поквитаться — Джесси же замкнулся на самобичевании, взяв всю вину на себя. Нет, ну ведь правда придурок! Она еле сдерживается оттого, чтобы не поддеть его повторно. Подобные переживания только лишний раз демонстрируют, что эмпатия у него на сотню уровней выше, чем у Элизабет. И это будучи бандитом, убийцей и террористом. Человек противоречие. — Мы вместе не догадались. Вероятно, Киллиан просто выкинул бы что-то похуже чуть позже. Он предал нас и наши интересы — уёбок и грязи из под моих ногтей не стоит. Джесси измотано проводит свободной ладонью по нижней части лица, должно быть, испытывая убийственную жажду в дозе табака прямо сейчас — он всегда много курил, когда нервничал. Хотя понятие «много курить» напрямую связано с естественным состоянием МакКри. Он просто всегда много курил. И Эш обещает себе, что достанет ему эти долбанные сигареты или сигары — да что угодно, чем можно затянуться — любой ценой. Найдёт способ. Хочется то ли наорать, то ли пожалеть и поддержать. Эш без раздумий выбирает второй вариант, настойчиво притягивая этого невозможного придурка к себе ближе, чтобы крепко обнять. — Блять, МакКри, не забивай себе голову этой хернёй, иначе самолично вскрою твою черепушку и проведу лоботомию. Ты понял меня? — А если после этого я стану похожим на Боба? — Я скончаюсь от счастья. — нагло врёт «Катастрофа», уже успев неоднократно осознать и признать, что без тупых шуток и комментариев МакКри жизнь становится тусклее на несколько тонов. Джесси впервые за долгое время смеётся куда-то ей в шею. Эш мгновенно ощущает, что дышать становится легче.