Любек. 1409 год.
Солнце было в зените. Альбрехт пил разбавленное вино, сидя за столом и ждал обеда. Жена готовила у печи похлебку с мясом, а сын играл на улице с ребятами. Жена, посыпав чуточку соли и накрошив чеснок в кастрюлю, сказала: - И на какое время ты опять подписал договор с этим Гансом? Люди говорят, что это лихой человек и за ним стоит сила нечистая. Супруга Альбрехта, Грета, была дочерью небогатого любекского мещанина Тилля и росла в набожной семье. Она, веря во все эти слухи, пыталась уберечь мужа и отговорить ехать в Ревель. Альбрехт ласково ответил: - Греточка, он очень хороший человек. Я сам не хочу ехать. Но ты же понимаешь, что у нас осталось немного денег, а Господь нам их с небес не посылает, поэтому нужно работать. Я понимаю, что ты переживаешь, ведь эти витальеры, как их называют, сейчас носятся за этими торговцами по морю как орлы за хорьками, но не волнуйся – я о себе позабочусь, - Альбрехт понимал, что Грета в любом случае будет против этой поездки, но муж пытался изо всех сил успокоить беспокоящуюся жену. Альбрехт посмотрел на кипящий котелок, затем на белоснежные как снег руки жены, накладывающую еду в тарелку. Она принесла мужу две тарелки: с мясной похлебкой с бобами и миску с белым хлебом. Он недовольно посмотрел на жену, она наперёд ответила: - Да, милый, я помню, что ты сказал не брать белый хлеб, ведь он дорогой, но я его купила. Обещаю, честное-честное слово, больше не буду тебе перечить, - она поцеловала его в щеку, и улыбнувшись, продолжила, глядя в окно: - позови этого сорванца, небось опять с мальчиками дерётся! Рыцарь съел свою порцию, почавкал и сказал: - Хорошо, дорогая, как раз лошадей надо подготовить - Альбрехт вышел изо стола и направился к выходу из дома. Открыв дверь, он услышал, как зазвонил колокол Мариенкирхе, созывая прихожан на обедню. Морской воздух ударил ему в нос. Он крикнул по имени сына и через минуту он прибежал ко двору дома, весь в синяках. Как всегда. Отец, не удивлено хмыкнул, спросил: - Опять дерешься, сорванец? Весь в своего папку, я такой же по молодости был, теперь беги есть, а потом помоги матери дрова в дом принести. - Па-а-п, - протяжно заскулил он, - а как же обучение фехтованию, ты же обещал! - Это потом, сначала помоги маме, а я как раз лошадей соберу и поедем за город, к ристалищу дяди Клауса, мы с ним тебя учить будем. Фрид забежал в дом, Альбрехт быстренько приготовил лошадей и повозку, и зашёл в дом. Семья уселась за стол. Альбрехт наложил вторую, но небольшую порцию супа. После молитвы они поели. Затем вновь помолились. Фридрих, как только все встали изо стола, пошел собирать вещи в обоз: взял тренировочные мечи, железные и деревянные, для себя и отца, два баклера, два шлема и два гамбезона из небольшой оружейной отца в подвале. Затем ещё сбегал во двор за дровами и занёс к печке. Отец в то время разговаривал с женой в спальне и одевался. - Мы поедем до Клауса, он как раз недавно из Пруссии вернулся, пусть пока меня дома не будет он последит за нашим сыном, научит Фрида всему, что знает, а как я приеду, так мы с ним вдвоём о Фридрихе позаботимся. Тем более, Клаус мой должник после того, как я спас его на пути из Берлина до Любека от разбойников, - процедил Альбрехт, завязывая красно-зелёные шоссы на брэ. - Да, хорошо. Клаус славный муж, он помогал моему отцу в своё время сопровождать караваны из Любека до Бремена. Альбрехт и Грета спустились на первый этаж к двери. - Мы на пару часиков съездим, может еще пиво попьём в трактире, но ближе к вечеру точно приедем, - сказал он и перед уходом поцеловал жену. Выйдя во двор, ещё не закрывая дверей, он окликнул сына: - Уже так быстро приготовился? Тогда в путь, сынок. Они ехали по мощёной дороге к городским воротам. По узким улочкам вдоль реки они выехали через ворота и направились южнее города к предместьям. Там жили небогатые купцы и крестьяне, было несколько таверн и небольшая возвышенность. Они проехали предместья и направились к возвышенности. Дядя Клаус ждал их, выпивая вино из бурдюка. Его зелёные глаза источали доброту, совмещенную с силой, а чёрная борода показывала его возраст. Он был уже немолод, но всё также полон сил, как раньше. Он был одет в гамбезон чуть ниже голени, под которым скрывалась простая льняная рубаха, шоссы с обрезками кожи на пятках вместо сапог, а на поясе красовался полуторный меч с украшенным бронзой навершием и богато выделанной гардой, взятый в трофей с бургундцев, а также одноручный меч, который был без излишеств. Но на тренировку Клаус взял с собой также тренировочные мечи: одноручный и полутораручный. Железные и деревянные. Подъехав к Клаусу, они остановились у дерева. Альбрехт спрыгнул с повозки и обнял старого друга. - Здравствуй, старичок. Живой ещё? – усмехнулся он. - Живой-живой, я ещё вас всех переживу, ха-ха-ха! Они похлопали по спинам друг друга, и Клаус посмотрел на сына Альбрехта. - Взрослый уже, - глянул в голубо-серые глаза Фридриха он, - тебе сколько, парень? - В этом году 17 лет будет, господин, - Фридрих тем временем привязал лошадь к дереву. Альбрехт хмыкнул, затем сказал Фридриху: - Пока разминайся и побегай, а мы с Клаусом поговорим. - Хорошо, пап. Клаус и Фридрих присели на сено в телегу. Фридрих спросил его, поглядев на бурдюк: - Можно? - Конечно, друг мой, держи, - Клаус передал ему вино. Фридрих отхлебнул. - Ну как там в Пруссии? Я как раз в ту сторону плыву, может и в Данциге буду. - Хм, жарковато там. Великий магистр Ульрих фон Юнгинген опять с жемайтами разбирается. Они ведь опять восстали, ещё и замок сожгли у крестоносцев, псы языческие, - Клаус со злостью плюнул на землю, - надеюсь, крестоносцы этих жемайтов, литвинов, поляков и других полу-христиан либо поубивают, потому как вера у них хоть и наша, католическая, но слышал я, что Ягайло и Витовт дьяволу поклоняются, чтобы он им помог в битве с немцем, ну нашими в Пруссии и Ливонии, либо чтоб правильные мысли в голову вбили. - Господи помилуй! Опять эти язычники восстают?! Я думал, они уже обращены в истинную веру. А насчёт поляков и литвинов... я, брат, думаю, что Ягайло и Витовт хорошие люди и дьяволу они не поклоняются. Да и крестоносцы жестокими иногда бывают, уж я, как человек бывалый, знаю. - Да, некоторые из них переходят границы, но они делают правильное дело. Не хотят по-хорошему, будем им по-плохому! – Клаус всем сердцем уважал крестоносцев и считал правильным все их цели и методы по распространению христианства на востоке. Альбрехт же недолюбливал их за слишком жестокое отношение к язычникам и был больше на стороне поляков, чья королева Ядвига около тридцати лет назад крестила Литву, а на родине её почитают чуть-ли не как святую. Да и в Кракове у него есть хорошие друзья. - Ну, надеюсь, войны жестокой не будет, а если и будет, то заработаю хотя-бы, - сказал Альбрехт, похлопывая по плечу Клауса, и посмотрел вдаль на своего сына, - иди сюда, хватит бегать! Щас будем тебя искусству боя обучать! Фридрих прибежал запыхавшимся. Ему дали выпить разбавленного вина из другого бурдюка. Он передохнул. Затем Фрид размялся и ему дали в руки деревянный полутораручный меч. Клаус тоже взял меч, сказал ему: - Мы с папкой твоим тебя уже давненько гоняем с одноручным мечом, не знаю, как ты хорошо им владеешь, но пока его не будет, я буду тебя учить тому, чему обучил меня величайший Фиоре в Италии! Я же и в Пруссии, и в Италии был. Это воистину мужественный и умный воин, таких как он больше не будет. Долгих лет ему, как говориться. Так и началось обучение Фридриха на полутораручном мече. Фридрих, будучи пусть и малых лет, был не робкого десятка и мастерски стрелял из арбалета, пользовался алебардой, копьём и мечом с щитом неплохо. Среди друзей он прослыл хорошим борцом. Он не был глупым забиякой, а дрался лишь защищая свою честь и достоинство, и семью. А ростом он почти догнал своего отца, хотя Альбрехт был достаточно высоким. Фридрих однажды защитил отца от пьяных задир, которые чуть не зарезали Альбрехта у собственного дома. Продолжалась тренировка до позднего вечера. Клаус успел оценить способности Фридриха, и оценил он их по достоинству. «Весь в отца», - подытожил он. Альбрехт лишь улыбался и гордился своим сыном. Клаус сделал резкий выпад и попытался сделать укол. Вино уже кончилось, но продолжало действовать на него. Фридрих подумал отбить плоскостью клинка его выходку, но решил удивить учителя и схватил меч подмышкой и потянул изо всех сил меч. Тогда Клаус полушагом подскочил к нему, схватил его меч, сделал подножку и уложил Фридриха на землю. Клаус захохотал, а эмоции Фридриха не описать. Внутри него пылал пожар, но он усвоил урок, что не нужно быть выскочкой. Тогда Клаус дал ему руку и поднял, и процедил с довольной миной, смотря на него играющими пьяными глазами: - Что ж, потенциал есть. Но на меня такие фокусы не действуют. Ты хорош для своего возраста. Ты мал, но не робкого ума, - он цокнул, глянул на Альбрехта. – Ладно, на сегодня достаточно, меня отпускает вино, я хочу сегодня хорошенько выпить. Едем! Они собрались. С пригорка был виден Любек: эти стены, порт, улочки и уютненькие домики. Всё как на ладони. Закат слепил им глаза. Солнце будто собиралось съесть город. Клаус и Фридрих сели в телегу, а Альбрехт повёл её. Компания направлялась в таверну чтобы поесть и выпить. Клаус спросил Фридриха: - Тебе папаша-то разрешает пить? - Ну, пиво иногда можно, - улыбнулся сын и глянул на Альбрехта, своего отца. - Фрид, ты заслужил сегодня кружку пива и хороший ужин, - хмыкнул Альбрехт и вёл телегу с пригорка до предместий. Они ехали недолго. Солнце почти село, когда они добрались до таверны. Альбрехт отогнал от дороги телегу, а лошадь завёл в конюшню. Мечи они взяли с собой, чтобы никто их не украл, предварительно закутав в мешок, а деревянные оставили. Из таверны шёл запах солений, мяса и похлебки. Они втроём зашли в таверну. Сели за стол, а мечи, завёрнутые в мешок, положили под стол, прямо под ноги Клауса. Рядом с Клаусом сидел Фридрих, а Альбрехт напротив них. В таверне был яркий свет свечей и тепло. Был шум, состоящий из разговоров обо всём. Альбрехт встал и подошёл к трактирщику. - Трактирщик, дай нам 3 жбана пивка, добротного, мы сегодня заслужили, а ещё дай нам похлёбки и хлеба каравай, да побыстрее, - и кинул маленькую серебряную гривну. Трактирщик взял гривну и кивнул, засунул под стол. Альбрехт сел обратно. Клаус тем временем забалтывал Фридриха: - Папка твой – мужик хороший. Вот если бы не он, не было бы уже меня на этой земле, но слава Богу, что нас свела судьба. Ох, как же он этого сукина сына уработал булавой по голове... бошка разлетелась как гнилое бревно от удара колуна! - Отец у меня такой, - с гордостью кивнул сын, глядя на голубые глаза Альбрехта. Трактирщик принёс троице всё, что они попросили. Фридрих жадно поедал похлёбку, закусывая хлебом, попутно потихоньку похлебывал пиво. Альбрехт и Клаус тоже принялись есть и говорить. - Ох, как же мне не хочется в Эстляндию плыть. После прошлого раза у меня до сих пор колено побаливает. Злой край. Вот в Лондон я бы съездил. Или в Новгород. Холодно там зимой, аж кипяток замерзает, а народец хоть и суровый, но как подружишься, так сразу открываются. Добрая у них душа, христианская, хоть они и по-византийски молятся, и веруют. - Да-а, а женщины у них ничуть не хуже наших, - хмыкнул Клаус. – Ну, ты поосторожнее главное, а там с Божьей помощью, брат. Всё будет хорошо. Клаус посмотрел на Фридриха, который продолжал кушать и сказал: - А ты за папку не переживай, он у тебя с крутым нравом и вояка тот ещё. Но мы и не таких видали, - он посмеялся и похлопал по плечу Альбрехта. – Но ты меня за мягкого и пушистого тоже не принимай! Когда папаша твой приедет, я тебя так научу науке и жизненной, и военной, что у Альбрехта сердце хватит от гордости! Фридрих лишь кивнул. Он уже представлял избитые руки в кровь от меча и уставшие ноги после бега. Но он понимал, что это делается к лучшему, так как добро должно быть с кулаками. Хоть он и не планировал зарабатывать мечом, как отец, а хотел стать торговцем, ведь уже с детства работает подмастерьем у дедушки Тилля. Он ушёл в мысли так, что не заметил, как доел миску супа. Затем принялся к пиву. Пока он думал, к их столу принесли солёную рыбу и огурцы, которыми закусывали Клаус и Альбрехт, попивая пиво. Так они втроём съели всё и допили пиво. Потом Альбрехт и Фридрих уехали, а Клаус пошёл к себе домой, так как он жил не в городе, а в предместьях Любека, недалеко от городских ворот. Когда сын с отцом приехали к дому, было темно. Они загнали лошадь с телегой, снаряжение занесли в дом. Грета ещё не спала. Ждала их. Когда они вошли в дом, Грета встретила их и обняла. - Долго же вы... - Ну, занимались мы долго, ещё и в таверну ходили, - сказал Альбрехт, пожимая плечами, - я же предупреждал. Грета сказала, неодобрительно глядя на мужа: - Опять в таверну? Я и не заметила, что ты сказал об этом... Дьявольское место, пастор не одобряет ходьбу такие заведения. - Да ладно, разок можно, зато мы поели. А ты что-то готовила? - Готовила. Пожарила сосиски и кашу сварила, - она закрыла свои голубые, как озеро глаза, своей белоснежной улыбкой. Альбрехт поцеловал любимую в щёку. Фридрих тоже обрадовался. - Спасибо, матушка, - и поцеловал в руку. - Фрид, иди-ка убери всё снаряжение и иди спать, а мы уже пойдём с мамой. - Хорошо, папа. Спокойной ночи! Они поднялись наверх в комнату. Грета уже была в ночной рубашке. Она сидела на кровати и ждала, пока разденется Альбрехт. Когда Альбрехт разделся, то она в который раз увидела его шрам на спине. Он получил его от турецкой сабли. Альбрехт и Грета помолились перед сном и легли спать. Альбрехт всё не мог уснуть. Грета тоже. - Чего не спишь? – спросила тихо она. - Да, вот всё думаю. Ганс он человек хоть и нормальный, но в Ливонию мне вообще не хочется. А деньги нужны... - Не езжай, я ведь говорю тебе, ничего тебе там хорошего не светит. Дорогой, я волнуюсь за тебя. Я же предлагала поработать на моего отца. Да и мой папа не против. Я люблю тебя и боюсь потерять тебя. У тебя очень крутой нрав, не дай Бог ещё нарвешься там... - Не бойся. Я справлюсь. Буду тише воды и ниже травы, - он поцеловал её и лёг спать. Ночь. На улице тишина, лишь отблески теней от факелов и немногочисленные люди, ходящие по городу в столь поздний час. Альбрехт долго не мог уснуть из-за мыслей об отплытии послезавтра в Ливонию. Альбрехт проснулся чуть позже жены. За окном уже было светло, солнышко пробивалось через окна и освещало всю комнату. Рыцарь потянулся, зевнул и почуял носом вкусный запах, идущий с кухни. Он оделся в длинную шерстяную робу и направился на кухню. Альбрехт спустился. Жена обратила на него внимание и с улыбкой сказала: - Доброе утро, любимый. Он поцеловал жену в щёку и спросил, усевшись за стол: - Что делаешь, Гретточка? - Да вот, носочки шью, - молодая девица улыбнулась и указала на кастрюлю, сказав, - если хочешь поесть, целая кастрюля каши с сосисками там. - Хорошо. А Фрид куда делся? - Он должен с утренней мессы уже идти, я горжусь им, жаль, я не пошла... Ай! Она уколола свою руку спицей. Супруга прошипела. Муж резко подбежал и подул на руку. - Боже мой! Как ты так умудрилась! - цокнул Альбрехт и недовольно покачал головой. Он улыбнулся и сказал: - Промой рану, а я за повязкой схожу. Рыцарь сходил в спальню за льняной небеленой полоской ткани и вернулся к жене. Он окунул повязку в горшочек с водой и перевязал руку жены. Она вернулась к готовке и Альбрехт сказал, глядя в серые глаза Греты: - Пойду лопуха нарву тебе, распяпуша моя, - и вновь ускользнул наверх. В спальне Альбрехт переоделся в красную рубаху и жёлтые шоссы. Также он взял портупею и небольшой нож. Прихватил небольшую корзинку. Перевязался и вышел на улицу. - Я скоро, любимая! - Не задерживайся, солнце, а то пропустишь обед! – крикнула в закрывающуюся дверь жена рыцаря. На улице было тепло. Вдали были чёрные тучи - будет сильный дождь. На улице было чисто. Брусчатка блестела после ночного дождика. Всюду был гул людей и чириканье птиц. В городе пахло морской солью и сыростью. Альбрехт прошёл пару улиц, сорвал несколько сырых от дождя лопухов, растущих рядом с дворами домов, и прогулялся до набережной. Узкие улочки, Альбрехт любил этот прекрасный народ: нищие просят милостынь, горожанки ходят со своими богатыми и не очень мужьями, а из местных лавок - Альбрехт с семьёй жил рядом с пекарнями, - пахло свежей выпечкой. Где-то жарилось мясо. Альбрехт дошёл до набережной, где текла великая река Траве. «Прекрасное утро, а завтра уезжать. Не хочется. Не хочу покидать жену и сына...», - с блаженной, пусть и немного грустной миной на лице говорил рыцарь и не мог насмотреться на город. Он сел на лавочку с видом речной канал и просидел в раздумьях полчаса. Затем встал и пошёл домой, чтобы успеть на обед. Когда Альбрехт подходил к двору, то увидел бегущего сына. Лицо было в крови, как и его кулаки. Одежда тоже была грязной: кровь вперемешку с пылью и грязью. На тёмно-зелёном плаще сына было много следов пыли. Альбрехт остановился и дождался, пока Фридрих прибежит. Он резко остановился перед отцом, сплюнул кровавую слюну и тихо проматерился, стал отдышиваться. - Та-а-ак... Это вот такие щас службы в церкви? Сын, что случилось? С кем опять дрался, а?! – лицо отца переменилось с нейтрально-умиротворенного на более злое. - Пап, я не дрался, честное слово! – пытался оправдаться Фрид. - А руки почему все избиты и в крови?! Что ты натворил опять, чёрт возьми?! Ради Бога, скажи, что случилось! Я жду! Маме нравится врать, что ходишь в церковь? - Пап, да, я наврал маме, а так я только защищался, клянусь Богом, - успокоился он. Клялся Богом он только тогда, когда говорил правду. Отец знал об этом. Он всегда верил сыну, - я хотел сходить за дрыном... Они... - Кто «они»? - Да алкаши какие-то! Я гулял с Евой, прошли мимо трактира и вылезли они! Папа, они Еву увели куда-то! Я должен её спасти и защитить! Я люблю её! Альбрехт тяжело вздохнул и ударил себя по бедру. Он цокнул и сказал: - Так, иди в подсобку и помойся из бочки. Я быстро схожу за дрынами. Дорогу покажешь к тому трактиру? Сын кивнул и побежал в подсобку. Альбрехт забежал в дом, взял два древка и зашёл к Фридрих. Сын быстренько умыл лицо, но около глаза была сечка, а губа разбита. Руки также были все избиты, но умытыми они выглядели лучше. - Ну, показывай дорогу. Щас мы твою принцессу отобьём, сынок! – уже шутя сказал отец и легонько ударил по плечу сына. Фридрих взял дрын и повёл отца к трактиру. Дошли отец с сыном быстро. Рядом с таверной было много людей, которые хоть и увидев вновь Фрида, не придали особого значения. Лишь пара людей прокричала им: - Эй, твою девку туда увели, если ты её ищешь! – и показали пальцем в узкий и одинокий переулок. Оба двинулись туда. Фридрих лишь успел кликнуть, прежде чем исчезнуть в переулке: - Благодарю, добрые люди! В переулке, на удивление, никого не было. Лишь одинокие фигуры, укутанные в плащи и идущие куда-то, будто в пустоту. Они остановились у развилки: одна вела в порт, а другая в трущобы. Услышав женский крик с третьей дорожки, которая вела к тупику, оба побежали туда. Когда они прибежали к концу, то увидели ужасную картину: Ева лежала на земле и пыталась всячески отбиться от пьяни, которая уже начала разрывать с неё красивое платье. Она ревела и отбивалась. Фридрих свистнул троих пьяниц и крикнул: - Сюда, сукины дети! – прокричал такие грубые слова сын при отце. Альбрехт улыбнулся, услышав смелые слова. В рыцаре проснулся кураж. Он крикнул им: - Посмотрим, как вы справитесь с нами. Уверен, вы больше ни на что неспособны, кроме насилия над девочкой! Троица обернулся и оставила в покое Еву. Они встали, а их главный: рыжий и бородатый с проплешиной посередине головы плюнул и достал из-за спины нож. Остальные встали в стойки и были готовы драться на кулаках. По левую сторону плеча главного их пьяной шайки с картавым высоким голосом произнёс: - Один нас не одолел, так решил папку позвать?! Тогда мы вас двоих убьём, раз ты с первого раза не понимаешь, выблядок! Хи-хи-хи! Пьянь побежала на них. Главный попытался нанести неуклюжий укол в печень Альбрехту. Не получилось. Рыцарь тихонько, но технично ударил тяжёлым древком по виску главному, тот упал и стал биться в конвульсиях. Фридрих ударил древком по яйцам со всей силы картавому. Тот завизжал и упал на колени. Фридрих нанёс ещё два удара в голову и тот потерял сознание. Последнего Альбрехт уже избил кулаками и ногами, но сначала кинул через плечо. Пьяница не мог ничего сделать против стальной хватки и кулаков бывалого вояки. Когда всё закончилось, Ева забилась в углу и просто хлипала, а слёзы с её зелёных глаз шли сами по себе. Она тряслась и спрятала лицо в платье. То есть в том, что от платья осталось. Фридрих подбежал к ней, взял за холодные и грязные руки, сказав: - Всё кончилось, Ев... – он тяжело вздохнул и убрав брошь со своего плаща, окутал им пассию и поднял. - Пойдёмте отсюда, ребятки, а то они скоро встанут и точно кого-то позовут из своих. Было время после обеда, ближе к вечеру. Ветер загудел и чёрные тучи начали поглощать город. Скоро начнётся сильный дождь. Когда они проводили только успокоившуюся девочку до двери, то она вошла и сказала подождать. Спустя мгновение вышел отец Евы, кузнец Кристиан. Он был выше Альбрехта, с ручищами как молоты и разбитым носом. Он крепко пожал руку Альбрехту, а Фридриха обнял, сказав: - Молодец. Ты герой. Зря я в тебе сомневался. Он отпустил мальца из крепких объятий и обратился к отцу Фрида: - Благодарю вас, Альбрехт. Запомните, теперь моя дверь для вашей семьи всегда открыта, а мой хлеб я готов делить с вами. Клянусь Богом! Может, зайдёте? Альбрехт уважительно кивнул и сказал: - Не стоит благодарностей, э-э... – запнулся рыцарь. - Кристиан. Кузнец я. - ...Кристиан, - продолжил отец, - но мы должны спешить домой, мне нужно помочь жене. Да и сорванца этого проучить. Альбрехт сорвал, что проучить его, но грозно посмотрел на сына, который уже был почти с ростом своего старика и продолжил: - Кроме того, скоро будет сильный дождь, поэтому мы заглянем к вам обязательно, но в следующий раз. Ещё раз спасибо за вашу благодарность. - Хорошо, герр Альбрехт, идите, - Кристиан ещё не мог поверить в случившееся, - но кто были эти су... ужасные люди? - Это были какие-то пьяницы. Видимо, алкоголь на них плохо влияет, вот они и пристали к вашей дочери и моему сыну. До свидания, Кристиан! - До свидания, Альбрехт. До встречи, Фрид! – он улыбнулся, провожая их взглядом пока двое не свернули в другой переулок. Путь до дома был в тишине. Альбрехт был впечатлён храбростью сына, хоть и не показывал этого. Когда они подходили к дому, то дождь уже полностью промочил обоих. Фрид перед входом сказал: - Папа, не говори об этом маме, пожалуйста, - он виновато смотрел в пол. - Хорошо, только сам объясняйся, откуда у тебя сечка под глазом и губы разбитые, - и открыл дверь. На кухне их ждала Грета, которая ждала ответов и непонимающе на них смотрела: - Вы где пропадали? Еда вся остыла. Фридрих, ты обещал, что придёшь и дрова наносишь! А ты где был, Альбрехт? - Грета, я задержался у Иоанна, который мечник. Он сказал, что меч вечером будет собран и можно будет его забрать, - врал муж, хотя насчёт меча это была абсолютная правда: только он был у Иоанна позавчера и жене об этом не сказал. – Вот лопухи, дорогая. Альбрехт достал из сумки смятые лопухи и положил на стол. - Хорошо. А ты что скажешь в своё оправдание? – Грета пыталась сердито смотреть на сына, хотя её глаза показывали лишь доброту. - Мам, я когда из церкви шёл, то упал сильно и пошёл к Еве, я же рассказывал вам о ней. Обещаю, матушка, больше такого не будет! - Жена, мы ужасно голодны так ещё и промокли. Мы пока переоденемся, а ты наложи нам той каши, - Альбрехт улыбнулся и с Фридрихом подошёл к печи. Они поставили промокшие сапоги на неё и оба поднялись наверх. Альбрехт переоделся в длинную робу и шоссы с полосками кожи на пятке и спустился вниз. Следом за ним из своей комнаты вышел Фридрих. Они помолились перед трапезой, а затем жадно всё съели под звуки дождя, капли которого били по черепице особенно сильно. Жена шила рядом с печкой. Альбрехт сказал: - Давненько такого сильного дождя не было... Но, скоро пройдёт, похоже. В любом случае, надо к Иоанну зайти и ещё в трактир, я хотел с Клаусом встретиться. - Да, давненько. Надеюсь, что сильно грязно завтра не будет, - Грета продолжала вязать и не смотрела на мужа, - но ты сильно не задерживайся, а то заболеешь ещё в такую холодную погоду. Фридриха уже не было на кухне внизу: он быстрее отца съел суп и вышел изо стола, направившись в свою комнату. Там юноша лежал на своей комнате, лежал и думал о Еве. Он думал об её волосах, белоснежной коже, о её безупречных чертах лица. Но любил он её за смех и зелёные глаза. С этими мыслями он и уснул, когда солнце уже ушло за горизонт, а небо догорало красно-розовым пламенем, пробивающееся сквозь уходящие тучи. Альбрехт шёл по пустым улицам с факелом. Ночью ходить было небезопасно, так как сейчас в городе неспокойная обстановка из-за конфликта бюргеров и плебса, поэтому Альбрехт взял с собой тесак и надеялся, что никому не придёт в голову его ограбить. У рыцаря еще с прошлого года были мысли переехать на родину, в Саксонию, но тогда на него ополчатся все тамошние родственники, с которыми у него очень большие проблемы, которые он сам натворил и уже сотни раз раскаивался. Он оглядывался по сторонам. Ещё нырок в переулок и он оказался рядом с домом Иоанна. Рыцарь постучался в дверь. Кузнец открыл дверь и запустил вовнутрь Альбрехта. - Доброй ночи, Иоанн. - И тебе не хворать. Твой меч готов, - мечник указал на стол, на котором в замотанной ткани лежал меч. Он подошёл к столу, убрал ткань и увидел шедевр. Это был одноручный меч с массивным овальным и вытянутым навершием, рукоятью обмотанной кожей, прямой, но слегка закругленной по концам гардой с латунным элементом, который защищает меч от дождя во время носки в ножнах. Сам клинок, который сделал мечник, был широким вначале и сужался к острию с неглубоким и нешироким долом в три четверти. Ножны были кожаными и без каких-то украшений. Альбрехт был рад увидеть очередную великолепную работу Иоанна. Он поклонился перед мечником и сказал: - У тебя дар от Бога, Иоанн! Это великолепно. Спасибо за то, что сделал мне этот меч, при том ещё и со скидкой. Не забуду тебе этого. Иоанн молча кивнул с улыбкой на лице. Он проводил Альбрехта, они пожелали друг другу спокойной ночи, и рыцарь с мечом и тесаком на поясе направился в таверну. В полупустой таверне было холодно. Жар от огня в печи не согревал помещение совсем. За окнами слышался ор котов, вой собак и немногочисленные переклички городской стражи Любека. Альбрехт пил пиво и хвастался мечом Клаусу. - Хорошая игрушка, Альб, - иронично сказал, глядя на меч Клаус, - но, по-моему, булава или добрый топор лучше. - Да никто не спорит, - рыцарь отхлебнул пиво из жбана и рыгнул, закусил солёным огурцом, - но меч – это оружия гордости, демонстрация богатства. Но ни раз не игрушка, нет-нет, друг, не игрушка. - У меня меч от папаши остался. Но он у меня дома как реликвия семейная лежит. Сыну отдам, когда родиться, уже скоро. Так что, Альб, завтра в полдень отплываешь? - Да, старик, отплываю, - грустно вздохнул Альбрехт. - Удачи тебе, дружище. Обязательно привези мне пушнины новгородской, в Ревеле она продаётся. Шкурку лисью себе хочу, - засмеялся Клаус. Альбрехт тоже посмеялся. - Куплю, если не забуду, - и допил пиво, - эй, трактирщик, пива принеси! - Да, пивка нам, добрый человек! – Клаус тоже допил пиво и охнул от вкуса. - Ещё по жбанчику да по домам, так ведь? - Ага, а то не нравится мне здесь, в городе. За городом поспокойнее, а то у вас тут неровен час и опять восстание вспыхнет. Ёбаные бюргеры, только и хотят побольше денег. Налоги, налоги и налоги! Матерь Божья, да сколько можно! – ударил по кулаку Клаус. – фон Ален с Олдесло только и видят во снах, как полностью город продают... Тяжёлые времена у нашего Любека... - Да, тоже мне они не нравятся. Но это хоть какой-то компромисс. Лучше худой мир, чем добрая война, Клаус. - Согласен. Трактирщик принёс друзьям по жбану пива, и они начали лакать его. Это было вкусное тёмное пиво со сладкими нотами на конце и горьковатой серединой. - Вкусное пиво. - Вкусное, - согласился Клаус, смакуя пиво во рту. - Манна небесная, - захохотал Альбрехт и посмотрел на Клауса. – Ты завтра-то приходи в полдень в порт, попрощаемся хоть. - Конечно приду. Эх, вот ты не хочешь уплывать, а я бы щас куда-нибудь рванул... – начал мечтать Клаус. - Например? - Во Францию, например. Или в Кастилию, чтобы бить магометан. Милое дело! - А чего не в Пруссию? Ты же уважаешь крестоносцев, почему бы не побыть там гостем Ордена? - Я – не рыцарь, в отличие от тебя, Альбрехт. Я просто мещанин, куда мне? Мне либо на купцов работать в охране, либо на войну в наёмники. - А чем гости Ордена отличаются от наёмников? Орден уже давно перестал быть для меня как что-то такое, где бравые воины Христа бьют язычников. Великие магистры лишь о деньгах думают, а не об прославлении Бога. - А я вот считаю – нормальные ребята и правильно они всё делают! Не хотят по-хорошему эти язычники, так пусть получают кару Божью! – покушался Клаус, попутно икая от пива. - А я в Евангелие читал, что Христос против смертей людей... – иронически заметил Альбрехт, хотя сам он был благоверным христианином и знал Символ веры наизусть. Клаус сказал: - У нас разные мнения, брат. Не будем же ссориться по пустякам, а? Они чокнулись бокалами и допили оставшееся пиво в своих жбанах. Выходя, они уже переключились со спора смех. Они обнимались друг с другом и шутили. Клаусу и Альбрехту было идти по одной дороге, поэтому друг проводил рыцаря до дома. По пути они пару раз поскальзывались и чуть-чуть запачкались. Попрощавшись, Клаус пошёл домой, а Альбрехт, зайдя к себе, сразу же уснул. Только раздеться успел. Время было за пару часов до рассвета. Несмотря на несильное похмелье, Альбрехт встал раньше жены. Он посмотрел на спящего сына и пошёл вниз на кухню, чтобы пожарить яичницу. «Можно же себя побаловать перед отплытием» - подумал рыцарь. Затем поел. До полудня было ещё часов шесть, поэтому он прогулялся до таверны и выпил немного пива, а затем опять вернулся. Грета уже не спала. Она что-то уже готовила. - Доброе утро. - Доброе, Альбрехт, - она улыбнулась. – Разбуди сына, пожалуйста. Альбрехт поднялся наверх, вошёл в комнату к сыну и сел на кровать. Посидел ещё пару минут и тихо начал говорить: - Вставай, сынок. Баритон отца как молоко распласталось по ушам сына. Фридрих зевнул и громко засопел. Он глянул с улыбкой и полуоткрытыми глазами на отца и сказал: - Доброе утро, отец. - Доброе. Иди перекуси чем-нибудь, накорми лошадь и наноси дров, а я пойду собираться. И подготовь повозку. Альбрехт зашёл в спальню и приготовил небольшой мешок. Положил туда сухари, бурдюк с вином, солонину, двузубую вилку и ложку. Взял ещё пару брэ и шосс, рубашку. Завязал мешок. Также осмотрел доспехи: бригантину, латную защиту ног в виде набедренников, наколенников и понож; бацинет с наносником и рыцарский пояс. «Всё в порядке» - процедил Альбрехт. В одежде, в которую был одет рыцарь, он и собирался ехать: белёная рубаха, котарди в красно-голубом цвете, синие шоссы и кожаные сапоги. Оружие было заточено и готово к бою: новый меч, топорик и баселард. Доспехи и мешочек он положил в сундук, который он повезёт на повозке в порт. Спустя некоторое время семья решила пообедать раньше полудня. - Очи всех уповают на Тебя, Господи, и Ты даешь им пищу их в свое время; открываешь руку Твою и насыщаешь все живущее по благоволению, - произнёс с сомкнутыми руками Альбрехт. Семья поела каши с хлебом и затем приготовилась отправлять отца в путь. Грета со слезами на глазах провожала в путь мужа. Она держала его в крепких объятиях, а затем поцеловала на прощанье и сказала: - Береги себя, любимый. С Богом... – и расплакалась. Альбрехт с грустной улыбкой вышел из дома. На улице сын уже сидел на повозке и ждал отца. Рыцарь сел на повозку, и они поехали в сторону порта. Альбрехт осматривал все те же улочки и вспоминал о чём-то своём. Он переехал сюда примерно 14 лет назад, до этого прожив 5 лет в Кракове. Да, родился он в Саксонии, но считает уже долгое время свою родину здесь. Ему по нраву тот стиль жизни, то городское мышление, которое он считает прогрессивным, а не феодальные войны без конца. Альбрехт считает, что каждый должен быть независимым. Быть свободным. В том числе от короля, князька или барона. Правда, мало кто ещё понимает это. Каждый должен быть финансово свободным и работать так, как сам человек желает, а не по приказу господина, который выпорет его розгами, если он к концу сезона мало урожая соберёт. С такими мыслями рыцарь со своим сыном приехали к порту. Он увидел два двухмачтовых когга, на парусах которых расположился зелёный дракон на красном фоне. - Вот и наши кораблики, подъезжай к пристани, сынок, - сказал Альбрехт. Приехали к пристани. Его встретила команда из 40 человек: пару человек охраны, моряки и сам Ганс фон Росток. Его хитрую рожу, пузо и морщинистую кожу было видно за сотни метров. Они подъехали к нему. Рядом с ним стоял Клаус. - Здравствуй, Ганс! - Опа, здорово, Альбрехт! Не опоздал. Давненько не виделись, саксонец! Альбрехт спрыгнул с тележки и пожал руку Гансу. Глянул на Арнольда и сказал: - Доброго дня, Арнольд. - Здравствуй, дружище, - и пожал ему руку. Он посмотрел на Клауса, поздоровался с ним и спросил Альбрехта: - А это что за мальчуган с тобой, у которого ещё молоко на губах не отсохло? – насмешливо указал Альбрехт на парня рядом с Арнольдом. - Это? – Арнольд с лыбой на лице приобнял парнишу. – Это Мацей. - Здорово, Мацей. Поляк? - Здравствуйте, Альбрехт. Нет, я из Праги. - Ну и ну, - и пожали друг другу руки. Альбрехта удивило, как такой молодой паренёк имеет хватку, словно это не рука, а стальные щипцы, - крепкая хватка, Мацей. Воевал уже? Мацей усмехнулся. - Нет, Альбрехт, я медик. Воевать не люблю, но топор всегда с собой ношу, - и потряс поясом, на котором был баклер и с вытянутым и узким лезвием топор. - Ну, в наше тяжёлое время надо быть при оружии, - сказал Альбрехт и посмотрел на Ганса. – Господин Ганс, скажите своим морякам, чтобы перенесли мой скарб на корабль. Ганс свистнул. - Людвиг и Феодор, а ну-ка взяли сундук этого уважаемого господина и отнесли на корабль в трюм! Два рослых и жилистых мужика подбежали к повозке и быстренько унесли сундук на корабль. Альбрехт подошёл к поникшему сыну, чтобы попрощаться: - Ну, сынок, до встречи. Занимайся усердно с дядей Клаусом и маме по дому помогай. Девочку свою защищай и следи за ней, - и обнял его. - Конечно, пап. Не опозорю свою честь! Они пообнимались и Альбрехт попрощался с Клаусом: - Ну, друг, пока. Учи Фридриха и держи его в клещах, чтобы не расслаблялся без меня, - и оба усмехнулись, глядя на сына. - Давай, Альбрехт. Всё мирно будет, думаю. Берегись пиратов, а то эти витальеры как заноза в жопе... - Знаю, дружище, знаю. До свидания, - они обнялись и Альбрехт пошёл к кораблю. Ганс и Альбрехт ещё переговорили о чём-то и наконец взошли на борт когга вместе с охраной и медиком. Первый когг вышел из порта раньше, чем основной корабль, на котором был Ганс. Они держали путь в Ревель, но по пути они ещё должны приплыть в Росток для загрузки второго когга товарами со складов ганзейцев и лично со склада Ганса. Корабль вышел из порта и проплыл по реке Траве, затем вошёл и вышел из Любекского залива и вошёл в воды Балтийского моря. Корабль плыл где-то час. Скорость была около нормальной. Ганс следил за всем, Мацей сидел в трюме и играл с моряками в кости, а Альбрехт говорил с Арнольдом. - Сколько миль до Ростка? 80? – Альбрехт смотрел в бескрайние дали Балтики, облокотившись на поручни когга. Арнольд хмыкнул и процедил: - Да миль где-то 60-70. Если щас скорость 5-7 узлов, то к ночи доберёмся, думаю. Щас пока мы плавали с Гансом, штормов не было и надеюсь не будет. - Ну хорошо. Пивка давненько тамошнего не пил. Как высадимся, отпрошусь на минутку за пивом. - Лучше не надо, Альбрехт, - вздохнул Арнольд и посмотрел грустно вдаль. - Почему? – удивился он. - Потому что... ужасное стали делать, да и мы в порт заходить не будем, - Арни засмеялся. - Ну, щас расплачусь от такой новости, - иронично заметил рыцарь. Вечер. Альбрехт ходил по палубе и смотрел на запад. Солнце пробивало море своими лучами. Оно приятно жгло его глаза. Лучи приятно покусывали теплом его руки, пропитавшиеся морской солью. Он увидел, как Ганс ходит и командует. - Эй, нормально палубу потирай, чё ты как девка там трёшь! – и посмотрел на рулевого и указал пальцем. – А ты не спи! Я тебе не за сон плачу! Ганс, помимо того, что был профессиональным торгашом, он немало провёл времени в морях: Балтийском, Северном, Средиземном. Он был хоть и жадным до денег и строгим, что доходило иногда до избиений, но в глубине души он любил свою команду, которая была проверена временем. Руки торговца были грубы и шершавы как камень, хватка крепка. Его тело было закалено в боях с пиратами: начиная от берберов, заканчивая славянами, германцами, англичанами и скандинавами. У Ганса не было безымянного пальца на левой руке. Он потерял его во время сражения с берберами, когда он работал с генуэзцами. Арнольд спал в трюме, вместо него был Мацей, который по совместительству был охранником. Альбрехт подошёл к парню и спросил: - А ты чего вообще решил из Праги сюда приехать, в Любек? Небось, в Университете учился на врача? - Учился, Альбрехт, - как обычно вежливо говорил парень, - но семейные обстоятельства вынудили бежать. Немецкий я хорошо знаю, да и врачевать тоже, а на корабле хороший врач всегда понадобиться. - Логично. Такой молодой и умный. За такими ребятами, как ты, будущее, - Альбрехт искренне улыбнулся и по-дружески похлопал чеха. - А вы, как мне Арнольд сказал, рыцарь? Да и пояс у вас рыцарский, - сделал замечание Мацей. - Да, рыцарь. Только уже без сюзерена. Хотя, я вассал своей жены, - посмеялся Альбрехт. – А если серьёзно, то я из Саксонии, мы с тобой соседи, можно сказать. - А почему вы так далеко от своего дома, можно спросить? - По такой же причине, что и ты, чех, - процедил и глубоко вздохнул мужчина. - Печальные судьбы у нас, Альбрехт. Но на всё воля Божья, - Мацей перекрестился и посмотрел на небо. - Верно замечено. Я тебя начинаю уважать, парень. По глазам и мудрым речам твоим понимаю, что хороший ты. Мацей и Альбрехт разговаривали вплоть до ночи, пока не приехали в Росток. Когг, где был рыцарь, стоял в бухте, а основной когг загружался. Ганс всех отправил спать, кроме Арнольда и пары моряков, которые охраняли корабль этой ночью. Утром корабль был снова в море. Теперь когги шли в Данциг, чтобы пополнить запасы. Море было по-особенному спокойным. Ничего не предвещало беды. Один раз корабли Ганса встречались с другими кораблями ганзейских купцов. Так проходили дни. До Данцига уже оставалось 200 миль, как к кораблям стал подплывать корабль без опознавательных знаков. Альбрехт кликнул: - Корабль на северо-северо-западе без опознавательных знаков! От нас где-то в четверти мили! Господин Ганс! Арнольд! Ганс увидел корабли и кликнул рядом стоящего с ним моряка: - Протрубить в рог, да так, чтобы вся Балтика слышала! Оружие готовь! Второй корабль плыл в 30 метрах от основного когга. Моряк протрубил в рог три раза – это значило «опасность». Альбрехт спустился в бухту, спешно надел на рубаху и колет бригантину и шлем, и взял меч, чтобы испробовать в бою. Арнольд надел шлем и латный нагрудник на свой акетон, а Мацей надел акетон, на голове у него был цевельер. Когда корабль пиратов подплывал к основному кораблю, было видно, как второй когг уже спешно уплывал на полном ходу. Обогнав когг, на котором был Ганс, он повернул на юг и плыл в сторону Слупского княжества. - Куда поплыли, курвины сыны?! - заорал Ганс, видя как корабль уплывает. Тем временем вся команда Ганса была готова к бою и одета в доспехи. Некоторые моряки обстреливали из арбалетов пиратов. По ним открыли ответный огонь. Из вражеского когга слышались песни и забористый мат. Пираты слегка подрезали когг и стали брать его на абордаж. - За каждого убитого ублюдка премия! Убить их всех! С нами Бог, мужики! – заорал Ганс, отпил из бурдюка водки и отобрал арбалет у моряка. Выстрел в голову. Пират упал за борт. Пираты стремительно ворвались на палубу. Началась драка. Альбрехт уложил троих, Мацей отличался ловкость и прытью, круша черепа врагов своим топором. Арнольд и Ганс танцевали и своей грацией доводили до смерти противников. Бой продолжался долго. Пираты тоже изрядно побили и убили с десяток моряков. Резко Ганс обомлел, когда увидел рыжебородого и лысого пирата без зуба. - Сука, да это же ебучий Томас! Пиздец нам! – заорал Ганс, вынув меч из тела пирата. А ряды моряков редели. Когда их окружили в узкий круг, Альбрехт и Мацей были на квартердеке. Ганс крикнул: - Сдаёмся! Бросайте оружие, мужики! Пираты, как голодные волки, ждали команды вожака. Томас, капитан пиратского судна подошёл к Гансу. - Ну чё, сукин сын? Думал, я забуду про тебя? Я же тебе говорил, что найду тебя! Ох, не надо было меня наёбывать, ох не надо было... – и врезал Гансу по щеке. Он упал и охнул: - Вот сука! - Ну, - посмотрел на лежащего Ганса Томас, - с вам мёртвых толку, как от козла молока, так что мы вас пленим. Всех! Надеюсь, ваши жизни хоть чего-то стоят! Арнольд попытался наброситься на рыжего, но его скрутили пираты. Мацей выстрелил из арбалета, но промахнулся. Пираты тоже набросились на него и связали, а Альбрехт сбежал и от них, но тщетно. Из-за спины кто-то рубанул ему булавой по голове, и он потерял сознание.Интерлюдия.
Косово. 15 июня, 1389 год.
Христе Боже распети и свети,
Српска земља кроз облаке лети.
Лети преко небеских висина,
Крила су јој Морава и Дрина.
У Альбрехта был мандраж. Он был настроен решительно, но его терзал страх. Он впервые участвует в крупном сражении. Он ещё этого не понимал. Не понимал того, какое кровавое оно будет. Его отец, Дитрих, пил вино в своем шатре, ожидая пока слуга принесёт ему еды. Альбрехту было 17 лет. Он натирал крепкие доспехи отца: приталенную бригантину с красной суконной шиной, бацинет с наносником, бригантные набедренники с наколенниками и стальные наголенники, а также красивый рыцарский пояс. Свои доспехи: бригантину чёрного цвета, стальные наголенники и открытый бацинет, и наколенники он зачистил и проверил давно. Остальное у Альбрехта было стёганное: защита ног, подшлемник и пурпуэн жёлтого цвета, который он получил в качестве трофея в Далматии, когда отцу бросили вызов какой-то рыцарёнок с его слугой. Также, у Альбрехта были стёганные перчатки синего цвета. Дитрих лежал на переносной кровати на подушках и пил. Он смотрел на лицо встревоженного сына и задорно спросил: - Боишься? - Боюсь, - тяжело вздохнул Альбрехт, смотря на доспехи и продолжал их натирать. - Я тоже боюсь. За тебя, сынок, - кивнул Дитрих, глядя ему в глаза. - Боюсь, что начудишь ты. Будь рядом со мной, Альбрехт. Если ты умрёшь - то меня мама убьёт самого! И они оба залились смехом. Нервным смехом. - Я не собираюсь сегодня умирать. И ты не умирай, иначе побью, понял? - саркастически он показал кулак своему отцу и криво улыбнулся. Он продолжал хохотать. Но в душе Дитрих молился Богу, чтобы с сыном ничего не стало. Потому как он сам знал, что не сможет жить без него и он не сможет найти себя. - Я схожу за... ну, щас приду, пап, - Альбрехт хихикнул и встал со стула, взял меч. - К маркитанткам небось, а? - улыбнулся отец и допивал вино. - Да не... – с хитрой миной отмахнул Альбрехт и выскользнул из палатки как змей из травы. Перед ним раскинулся военный лагерь. Посмотришь налево – конца не увидишь. Посмотришь направо - тоже. А посередине Косово! Запах гор. Этот аромат Альбрехт запомнил на всю жизнь. Запах хвойного леса перебивал лютую вонь лагеря. На горизонте, за лагерем османов, виднелся тихий лес. Кроны, каждая веточка – природа тянулась к небу, чтобы отхватить кусочек облака себе. Идиллия. Это был лихой край сербского рыцарства. Здешние люди выросли в горах, посреди диких животных и жили ровно также как дикие животные. Сербы были зажаты с незнакомцами, но если с ними разговориться, то уже к вечеру вы будете пить ракию и петь песни. Альбрехт с довольной миной, но с потихоньку нагнетающим страхом шёл к девочкам спустить жар. Отовсюду слышались разные языки, здесь были все: итальянские наёмники, которые сражались с такой грацией, будто меч это женщина, а каждый удар напоминал ритм барабана, каждый укол – музыку флейты; немецкие рыцари, которые пили пиво и пели народные песни; французы – которые снаряжались на битву, как на бал, а также сербы и боснийцы, которые просто готовились к битве. По другую сторону от них были османы - опасные враги, которые почти поработили некогда великую Византию. Альбрехт не столько боялся турков, сколько самого сражения. Боялся за отца и за себя. Боялся проиграть. Он прошёлся по лагерю и увидел слугу своего отца, он окликнул его: - Быстрее, отец тебя уже давно ждёт! Слуга ответил: - Простите меня, господин, бегу изо всех ног! – и побежал далее. Дитрих шёл еще пять минут, поздоровался со знакомыми отца и наконец дошел до маркитанток. Точнее, не к ним, а к девочкам. Поговорил с маман и заплатил небольшой серебряной монетой. Побыл с девочкой минут пятнадцать, а затем вернулся обратно к отцу в шатёр. Слуги одевали Дитриха. Он протянул руку к бокалу и опустошил его, сказал: «С Богом!». Альбрехт понял и стал спешно надевать доспехи. Слуга подбежал к нему и помог их одеть. Когда Альбрехт привязал меч и мизерикорд на пояс, протрубил военный рог и было видно, как многие начинают двигаться к полю. Со стороны гор Альбрехт, когда садился на коня, он рассчитывал увидеть захваченную турками Приштину, но увидел неисчислимую тьму. Чёрное пятно со знамёнами двигалось к ним навстречу. Альбрехт с отцом и девятью слугами двигались на конях к полю. Он взял с собой копьё, алебарду, которую привязал на правый бок жеребца, меч, который был на левом боку, а также арбалет с болтами, который был в привязи у коня сзади. Они двигались на центральный фланг, которым командовал князь Лазарь. Когда они ехали, то услышали ужасную весть – один из доверенных Лазарю людей, Милош Обилич со своими слугами вероломно предали князя и сбежали в лагерь султана Мурада. «Ну и урод», - подумал Альбрехт. Полки вышли из лагеря и перешли через брод реки Лаб. Всё войско переходило брод недолго. Их окружали леса и холмы, но впереди было небольшое, относительно ровное поле. Туда и двигались Альбрехт и Дитрих со слугами. Когда вся армия под командованием князя Лазаря подошло к центральному флангу, Альбрехт и Дитрих оказались во втором ряду. Им было приказано атаковать осман клином и обратить их в бегство. Напротив их была Смерть. Она насылала своих слуг с неба, которые затмили его. Первая кровь насытила Косовскую землю. Но это была только проба. Когда лучники сбежали, рыцарей стали ожидать бесы с копьями, которые свои ногами впились в землю. Их ряды напоминали каменные стены. Они казались непобедимыми, словно спартанская кровь текла в них, а не татарская. Альбрехт ожидал команды атаковать и читал «Отче наш». Сначала про себя, затем тихо, а перед самой атакой так громко, что его слышала вся Сербия. Он перекрестился. Сердце стучало в такт боевых барабанов. Вдохи воздуха напоминали меха в кузне. Справа от Дитриха был госпитальер-хорунжий с их знаменем. Военный рог протрубил один раз. Князь Лазаря стоял перед войском и говорил. Его слова, как пика, пронзало сердце любого, кто слышал его: «Кто есть сербин и сербского рода, но на Косово, на бой не пришёл он, не имел он от сердца порода! Не мужского, и не девичьего! От руки его ничего не родилося: ни румяно вино, не пшеница бела! Проклято его всяко колено!» Все молчали. Военный рог протрубил во второй раз. Князь Лазарь кликнул: - В бой, братцы! Защитим христианство от магометан! Защитим Сербию! – и опустил забрало шлема, направил всех в атаку. «Ave Maria! Ad arma!» - крикнул на латыни Дитрих, прижав в бок копьё и направил вперёд. - Пошёл! – дёрнул за вожжи Альбрехт и стремительно поскакал вперёд на врага. Топот копыт напоминал удары барабанов. Земля содрогалась под копытами жеребцов. Первые крики. Древко копья юного немца осталось в груди второго человека, конь стоптал ещё пятерых. Альбрехт бросил сломанное древко и вынул из ножен полуторный меч, и стал им рубить врага наотмашь, рефлексируя и иногда прикрываясь щитом. Османы не могли подойти, потому как это был не Альбрехт. Османы смотрели, как солнце падает на него и видели в нём не человека, а Архангела Михаила, который спустился с небес и бьётся против них. На соседних флангах было жарко. Конные лучники хоть и подкосили ряды османской рати, но и они пострадали от захватчиков. Войско султана Мурада было закалено в сражениях и знает прыть и ловкость сербов. Все ловушки, в которые сербские полки загоняли Мурадово войско, не действовали на неприятеля. На центральном фланге оттеснили османов. Враг понизил напор и стал тихонько отходить. Удар меча – звуки грома. Крики. Кровь. Меч напился крови. Земля ещё нет. Альбрехт продолжал бить. Конь рефлекторно укусил османа за руку и поднял бедолагу, откинул в сторону. Но кара настигла коня быстро - неожиданно жеребец завопил, встал на задние копыта и упал замертво. Альбрехт резко схватился за поводья, но не понял, что животное было убито турком. Его придавило конём, меч куда-то упал. Ничего не разобрать. Смелость резко пропала, когда на него стали бежать, словно стервятники на труп, османы. Один из них занёс саблю над ним. Другой пытался заколоть Альбрехта в грудь, но бригантина выдерживала все удары. Он зажмурил глаза от страха. Он боялся лица. Это не был человек и не враг. Это был зверь. Альбрехт приоткрыл глаза, когда услышал крики вперемешку со знакомым басовитым голосом. - Вытаскивайте его из-под коня, козоёбы! Или высеку! «Отец!» - обрадовался Альбрехт. Его взяли за подмышки и резко вытянули ноги из-под коня. Всё произошло настолько быстро, что он не успел опомниться. Мгновение ушло на то, чтобы найти глазами меч, но безуспешно. Тем временем, Дитрих со слугами вмиг ускользнули на левый фланг, чтобы помочь боснийскому воеводе Вуковичу, на которого напирали и докучали акинджи - легкие кавалеристы. Своими стремительными атаками и резкими уходами от столкновения с пехотой Вуковича они знатно подкосили и истощили сербские полки. Сражение с акинджами было задачей непростой, но сербы смогли немного оттеснить конных лучников, в том числе и благодаря Дитриху фон Танненберг.***
Дитрих со слугами летел на кавалерию и был безжалостен к врагу. Двое слуг погибло вначале сражения, но остальные были бодрыми и ни разу не уставшими. Четверо слуг Дитриха составляли наёмные сержанты: двое были хорватами из Дубровника, ещё двое служили Дитриху в его феоде в нижней Саксонии, Юрген и Отто, другие, трое из живых, были крестьянами-ополченцами, которых взял с собой Дитрих на войну. Их звали Яков, Питер и Тилль. Сержанты были экипированы сравнительно хорошо, а крестьяне... плохо. Но все были на конях. Немолодой рыцарь бил лёгкую конницу, пока не наткнулся на какого-то важного кавалериста, который играл с ним и нежданно завёл в засаду на самом краю сражения. Когда Дитрих со своей свитой догнали его, то из леса вылетело еще восемь человек и окружили их. - А ну, немец, слезай с коня! – крикнул турок на латыни с акцентом. – Я тебя убью, свинья хресьянская! Этот турок тоже слез с коня. Дитрих приказал слугам слезть с коня. - Ты трус, турок! Я вас убивал и буду убивать, сыны шлюх! Вашего пророка я в аду видел! Нападай, сучий потрох! - ответил на латыни Дитрих. И тут началась резня. Слуги Дитриха сражались с окружившими их турками. А Дитрих сражался с тем турком, даже не зная, как его зовут. Его волосы были грубыми и длинными, борода была аккуратной, хоть и грязной от битвы. А глаза у этого турка горели злостью. Видимо, он командовал теми акинджами, которых порубил Дитрих. Рыцарь молниеносно вытащил меч из ножен и схватился за баклер, который висел у него на поясе. Он встал в защиту и маленькими шагами подходил к турку, который был с саблей и тарчем. Дитрих финтами изнемогал турка и лишь затем почти прыжком налетел на османа и попытался уколоть его в шею мечом, прикрыв баклером рукоять меча и руки. Турок ушёл от атаки и наомашь махнул саблей по плечу Дитриха. Висевший там наплечник был уставшим и после мощного удара слетел с тела старого рыцаря. Дитрих хотел поймать турка на ошибке и сделал очередной финт: резко направив в голову чернобородого клинок меча, он в последний момент ударил ему в ногу. Турок не заметил этого и получил ранение. Радостный Дитрих продолжил напор, но не увидел удара копьём, который пришелся сбоку. Удар был настолько сильный, что пробил бедро и порезал артерию. Дитрих ничего не понял, но спустя пару секунд упал без сознания. Юрген увидел лишь удар. Он мгновенно порубил убийцу господина и налетел на оставшихся в живых слуг турка и на него самого. Турок не смог сопротивляться, так как был ранен в ногу и пытался допрыгнуть к коню, пока его слуг убивает немчура. Почти дойдя до коня, татарина резко дёргает за хвост Яков и кричит: - Поймал ублюдка! – и начал его избивать тяжёлым сапогом. Юрген пытался перевязать Дитриха. Сержант ударил по щеке рыцаря. Он пришёл в сознание и улыбался. Затем сказал помощнику, глядя на него потухающими глазами: - Найдите Альбрехта и тело моё отвезите на родину... – и испустил последний вдох. - Блядь, блядь, блядь! Господин, не умирайте! – Юрген пытался сделать что смог, - Отто! Где ты, сукин сын! Помоги мне! Мгновения ушли на то, чтобы понять, что Дитриха не спасти и он умер. Тогда остальные живые слуги подошли к турку, которого избивал Яков, каждый из них достал кинжал и закололи виновного. Турок кричал протяжно и мучительно. Молил о пощаде. Но ему это не помогло. Альбрехт подбежал к коню, чтобы взять свою алебарду, но раненый и лежачий пехотинец схватил его за голень и дёрнул наземь. Он вцепился в его шею кровавыми пальцами и стал душить. Раненый враг был похож на бешеного зверя: он оскалил свои зубы, с его разбитых губ стекала слюна вперемешку с кровью прямо на лицо молодого немца. Альбрехт вытянул мизерикорд и заколол его. Его хватка ослабла, и враг испустил последний хрип, захлёбываясь в своей крови. Юноша откинул его, встал и взял алебарду, которая была на привязи у мёртвого жеребца. Всюду трупы, крики. Насилие. Недалеко - строй кнехтов, он побежал к ним. Другого выхода не было. Отступать некуда. Юноша вдруг увидел краем глаза, как на него бежит взрослый мужчина. Это был желтозубый и бородатый пехотинец, вероятно крестьянин – уж больно странно он держал саблю в руках, непрофессионально. Враг бежал на немца замахнувшись и крича какие-то проклятия на неизвестном юноше языке. Когда он подбежал и попытался замахнуться, то Альбрехт даже не отбил удар, а сделал три резких полушага, похожие на прыжки и кольнул в лёгкое бородатому. Он успел лишь кинуть взгляд, повернув свою голову на ухмыляющегося юношу. Как только Альбрехт вытащил алебарду из ребра, он плюнул кровью, пару секунд машинально держался за рану, затем посмотрел на окровавленную руку и пал замертво. А юнца и след простыл. Альбрехт бежал изо всех сил, задыхался в тяжёлом доспехе, но бежал. Когда до своих, которые построились в некий «квадрат», оставалось метров восемь, он крикнул на сербском и немецком: - Свой! Свой! Всем было всё равно. Никто его не услышал. Юнец, крича на сербском с ужасным акцентом: «свой, немец!», пристроился к этому квадрату во второй ряд, прямо за воином с павезой и мечом, по которому без остановки били османские пики и топоры. И тогда началось. В Альбрехте открылось второе дыхание. Это не был человек, а нечто. Он резко перестал чувствовать холодное, смердящее чувство смерти. Оно, что поселилось в Альбрехте, било и кололо янычаров не щадя. Варежки пропитались кровью настолько, что стало тяжело держать алебарду. Кровь пропитала лицо Альбрехта, что пот не мог пройти через этот слой. Сначала они оттеснили пехотные полки осман. Было видно, как часть вражеского войска бежит. Они побежали за ним и началась охота на турков. В кураже он не замечал, как к ним приближается новая опасность. А когда Альбрехт увидел эту опасность, его вновь сковал страх. Позади бегущих янычар на них летела тяжёлая кавалерия. Альбрехт стал бежать, как и все. Он не смотрел назад, он бросил алебарду. "Не смотри назад, не смотри назад!" - говорил себе он. Сзади лишь крик и боль. Он упал, когда почувствовал удар сабли по спине. Он мгновенно спрятался за несколькими трупами. Он не понимал, почему его ещё не затоптали кони. Сам Бог оберегал его. Через пару минут всё утихло. В стороне от него слышались крики. Альбрехт стал убегать вбок с мечом, который он взял у трупа, стянул с себя шлем и бросил. Он видел, как сербы отступают, а османы на них напирают. Сейчас лишний вес, который влияет на выносливость, неважен. Юноша также снял варежки набегу. Его взгляд устремился на лес, который был на холме, рядом с той возвышенностью ещё протекала река Ситница. «Отец, ради Бога, надеюсь ты жив!» - повторял про себя юноша. На удивление, никто из осман не обратил внимание на одиночную цель в виде юнца. Каких-то пару метров добежать. Ноги делали последние броски до леса. Сделав последний шаг и зайдя в лес, он пал замертво. Ноги его не держали. Очнулся он спустя пару часов, не заметив, как битва кончилась. Очнувшись, он спросил себя: «Кто победил?» - Альбрехт встал и смотрел на поле, усеянное трупами. Но нет ни турецкого войска, ни сербского. Лишь маленькие отряды ходили и собирали с трупов вещи. «Вероятно, это сербы», - подумал Альбрехт и засунув меч через пояс так, чтобы оружие висело на гарде, пошёл к ним. Дойдя, он заметил, как слуги его отца ищут что-то или кого-то среди трупов. Он подбежал к ним. Они, только кинув на него взгляд, обрадовались, сказали: - Мы вас искали! Вы живы, господин! Слава Богу! - Слава Иисусу Христу, ребята. Все живы? Где мой отец? – похлопал по плечам двоих слуг он, улыбаясь. Слуги резко побледнели и замолчали. Один из них, пропершим горлом и проглотив слюну, ответил: - Г-г-господин... Ваш отец, господин Дитрих, он... Он погиб от полученных ран. Он сейчас в лагере, его тело охраняют наши двое: Отто и Яков. Кроме нас двоих и их никто не выжил, — сказал Юрген, сержант на службе отца Альбрехта. Альбрехт не верил их словам. Он оскалился и стал кричать на него. - Чё ты несешь, Юрген?! Шутить со мной вздумал?! Веди меня к отцу, а там мы с ним ой как посмеемся, но потом так розгами побьём, так мало не покажется! Ведите меня к отцу, сучье племя, - злобы юнца не было предела. Юрген посадил Альбрехта на своего коня и повёл в лагерь. Он хромал, его голень была перевязана свежей повязкой, сам он опирался на палку. Был уже поздний вечер, но всё еще очень светло. Второй слуга нервно шагал к лагерю, а на его лице не было ничего, кроме страха. Альбрехт заметил, что осман и след простыл, лишь некоторые трупы напоминали о них. - Шутник, и что, победили мы в итоге или нет? – окликнул Юргена юноша. - Мы победили... вроде, а вроде и проиграли, - ответил Юрген, - султана ихнего, Мурада, убили. - Так хорошо ведь, - перебил Альбрехт слугу, - кто убил-то? - Это не всё, господин... Лазаря, князя-то сербского тоже убили. Когда мы все отходили, его видимо турки поймали и казнили. А Мурада убил Милош. А все думали, что он предатель... Вот так и бывает. М-да. Секундное молчание. Юрген прокашлялся и продолжил: - Мы недалеко сами-то ушли, а турки после баталии забрали своих и след их простыл. Ваш отец погиб во время битвы, но его убийце мы отомстили. Мы пытались его спасти. Я соболезную вам, - пытался оправдаться сержант. И тут Альбрехт окончательно как сквозь землю провалился. Его голову будто проткнули тысячами пик, а сердце нашпиговали сотнями стрел. - Ну, Юрген, ты меня достал! – заорал юноша на сержанта, дернул поводья лошади, - Пошла! И так карьером поскакал до лагеря. Сзади слуги сначала кричали, просили остановиться и подождать их, но Альбрехт их не слышал. «Как это возможно? Я не верю! Не верю, что он погиб!» - пытался он убедить себя в том, что его отец жив. Через несколько минут он на полном ходу скакал к своему шатру, где были слуги. Он остановился перед шатром, одним движением спрыгнул с коня и толкнув слугу в сторону, весь грязный, весь в крови, зашёл в шатёр. На кровати лежал в одной постельной рубашке и брэ отец. Он был со скрещенными руками и закрытыми глазами. Он умер. Глаза заслезились. Он всхлипнул. Он снял с себя все доспехи рефлекторно, он стирал с глаз слёзы, но они продолжали идти. Юноша пал на колени перед отцом и тихо говорил рядом с ним. «Почему забрали тебя? Почему ты поддался, отец? Почему?!» - Альбрехт шептал дрожащим голосом, взял Дитриха за руку и держал. Его смеси злости и разочарования не было предела. Он избил в кровь кисти об землю. Затем опять взялся за руку отца. Он пролежал рядом с ним? Час? Два? Неизвестно. Он лишь молился Богу и вёл монолог с бездыханным телом отца... Никто не входил в палатку. Юноша уснул с лежащей головой рядом с рукой отца и телом на земле. Спал так тихо, что лишь еле-еле слышное дыхание было признаком того, что он не умер от горя.