я не знаю, любишь ли ты меня,
но изо дня в день я вижу:
твои глаза и кровавые кисти —
они тянутся ко мне с небес.
Глава II.
Луна освещала тёплым светом комнату. Мягкий свет падал на её бедра. Она целовала его в шею, закинув ногу на его бедро. Он — гора, а она — долина. Они слились друг в друге. Слились в бесконечной любви, которая уносила их куда-то наверх. Он всей силой сжимал её, а она тихонько шептала ему: — Люби меня... Он промолчал и мило улыбался, глядя в её зелёные глаза. В его руке были её рыжие шелковые локоны. Она тихонько стонала и, её руки были на его груди, а затем в районе пресса. Сладкий сон, превратившийся в реальность. Он хотел, чтобы это длилось вечность. Альбрехт очнулся в трюме корабля. Голова ужасно болела, дышать было нечем, кисти отекли, а ноги болели. Рядом был Арнольд, который спокойно сидел и думал о своём. — Вот дьявол, — прошипел рыцарь. Арнольд посмотрел на него и криво улыбнулся: — Проснулся. — Да... И чё, куда мы плывём? Мы на своём же корабле, да? — Да. На своём. — А Ганс где? — прошептал Альбрехт, когда услышал чьи-то шаги. — Ганс не связан. Тот рыжий пират его ненавидит, но доверяет. Некоторых моряков тоже не связали: мы хорошо порубили людей Томаса, поэтому наши моряки управляют кораблем и плывут куда-то по его приказу. Скорее всего, мы также продолжаем плыть в Эстляндию. — С чего взял? — недоверчиво хмыкнул он. — У пирата спросил. Да и неважно, скорее всего, нам никак не выбраться, пока нас из плена не выкупят. Мы в жопе, Альбрехт. — Я уже понял, хотя... — Альбрехт пошевелил ногами и тяжело вздохнул, — ...хотя, ничего. Я нож положил в сундук, а не в сапог. Вот дерьмо! Он так громко проорал, что от звука проснулся Мацей, а в трюм забежал пират. Это был рыжий уродец с косым глазом. — Чё разорались, сукины дети?! Пизды дам, если ещё раз писк услышу! Альбрехт почувствовал, как в его горле стала образовываться пустыня, он вежливо и спокойно сказал пирату: — Добрый господин, дайте нам немного воды, пожалуйста. Пират криво улыбнулся и язвительно процедил: — Добрый господин даст тебе воды и только потому, что ты вежлив. Эй, здоровяк, — косоглазый показал пальцем на Арнольда, — вот так себя вести будешь, тоже дам попить. Усёк, борзый? — Да пошёл ты, — и плюнул в сторону рыжего. Рыжий вскипел от гнева, подскочил к нему и ударил сапогом в живот. Арнольд охнул, а затем посмеялся. Пират сходил за водой, а затем пришёл и напоил Альбрехта. Тот жадно выпил половину бурдюка и остановился. Тут Мацей попросил воды: — Дайте воды, ради Бога! Рыжий пират напоил парня, вновь ударил Арнольда и вышел из трюма. — Вот сукин сын... Как освобожусь, на лоскуты порежу ублюдка, — прокашлялся и прошипел со всем презрением он. — Согласен с тобой, но будь повежливее, а то вряд ли сможешь осуществить свои планы, — сказал Мацей с умным видом. — Не учи папу детей делать, — гавкнул Арнольд в сторону чеха. — Господа, давайте не ругаться. Мы с вами в одной команде, поэтому давайте думать, как выбираться. — Да что тут думать? Приплывём мы на какой-то островок рядом с орденскими владениями, туда-сюда, убьём пару людей этого Томаса, ублюдка этого, да и сбежим куда-нибудь. — Замечательный план, Арнольд, — саркастически сказал Альбрехт. — Не знаю, друг, у меня нет никаких больше планов. — Грустно. Тогда будем ждать, пока приедем. Если нас взяли около Данцига, то нам до Ревеля ещё недели-полторы плыть, — подвёл итоги рыцарь. — Это только при хорошей погоде и ветре, — заметил Мацей. — Да, — согласился Альбрехт, — лучше бы я умер, чем плыл неделю связанным. — Скорее всего, нас отправят чем-то заниматься, потому что работы на корабле достаточно. — Чёрт его знает, — сказал Альбрехт и закатил глаза, — я есть хочу и спать. Голова трещит до невозможности. — Лучше спи, время быстрее пролетит. Альбрехт не заметил, как из мыслей он провалился в сон. Арнольд разговаривал и заваливал вопросами Мацея: — А что за у тебя с семьёй ссора? — Ой, надоел, Арнольд. Ладно, исповедуюсь хотя бы перед тобой, а то вдруг умирать скоро, — нервно посмеялся чех и начал свой рассказ, — дело было года четыре назад. Я тогда стал магистром, а женщина моя забеременела. Ну, а её отец не хотел, чтобы мы были женаты. Он ведь ей нашёл достойную пару — рыцарька слащавого. У неё сам батя был дворянином, работал счетоводом в Кутна-Горе. Ну и приехал он, пара человек его и тот рыцарь. Все до зубов вооружены. Я их в окно увидел и через задний ход – хоп! И побежал к друзьям. Обратно уже домой забежали, я вижу, как отец орёт на неё, мол: «я тебе говорил, что будет, если ты за него выйдешь!» и избивает мою Йованку, ну тут у меня и закипело всё. Я со стены арбалет взял и из него ему голову прострелил, а мои друзья его людей убили. Рыцарь ранил моего друга, так мы его потом зарубили. Жена в истерике, над телом отца на коленях сидит, а тело засранца в конвульсиях. Я говорю: «Йова, так нужно было», а она кричит на меня и плачет. Я и сбежал в итоге — друзья заставили, иначе казнили бы меня за убийство чиновника и рыцаря. Жена так и не проболталась, что дружки мои со мной были и тоже убивали, только на меня всех собак спустила. Но я за это ей благодарен. Друзья мои не причём. Эх, когда всё кончиться, поеду в Саксонию, там Ян Жижка, говорят, сидит, может, к нему примкну. Он-то меня помнит: я его друзей лечил по молодости. Мацей тяжело вздохнул и пустил слезу. Арнольд, ошарашенно глядя на него, спустя нескольких минут молчания, которые казались такому бывалому мужчине вечностью, холодно сказал: — Ну ты и даёшь, Мацей. А для меня ты был сосунком каким-то, недорослем. Ну и ситуация, не знаю, что сказать... Жаль тебя. Всякое бывает. А потом что? Мацей проглотил слюну в горле и продолжил: — Потом? Потом недолго я жил разбойником в Богемии, потом через Силезию в Польшу приехал, нормально пытался устроиться, но денег особо не заработал там, решил теперь попытать счастье здесь. — И вот мы здесь: саксонец, шваб, и чех, — нервно просмеялся Арнольд. — И вот мы здесь, попытали счастье, — повторил Мацей и тихо проговорил грубое слово. — Из всех тут присутствующий откупиться даст Бог только Ганс и Альбрехт, но даже насчёт саксонца я не уверен, — неутешительно подытожил шваб. — Да... Prdel... – рявкнул Мацей. Альбрехт спал как убитый, пока двое разговаривали на всякие темы. Проснулся уже ночью, когда большинство пиратов легли спать. Его разбудил голос Ганса, который ругался с Томасом и тем косоглазым. — Да заплачу я тебе, Томас, сука! Вот нахера ты мне такую акцию похерил?! Я же знал, где ты обитаешь и отдал бы тебе свой долг. Но нет, у нашего Томаса какое полужопие подумает, так он и делает, — слова торговца поставили весь корабль на шорох. Томас ничего не сделал, а только ухмыльнулся и ответил. — Да пошёл ты, фон Росток. И братца твоего туда же. Тебя я отпущу, когда до Вульфа доплывём. И только за то, что ты часть долга отдал сейчас. Найдёшь деньги – отдам и товар, и корабль. Усёк? – кровожадной миной улыбнулся витальер. Томас позволял грубить Гансу в свою сторону, но торговец его боялся больше всего на свете, хоть и повидал он очень много за свою жизнь. Он проглотил ком в горле и кивнул. Хотя в голове уже был коварный и долгосрочный план... лишь бы брат помог. Альбрехт проснулся. Увидев в трюме такую картину, решил промолчать. Когда всё улеглось, а Томас ушёл в каюту Ганса спать, то попросил рядом стоящего работодателя дать воды. — Воды, господин Ганс, пожалуйста. Ганс, в полутьме, не заметил Альбрехта. Его дёрнуло от испуга, он проворчал: — Тьфу, Альбрехт! Ради Бога, не пугай меня так больше, — он нервно захохотал и преподнёс бурдюк к сухим губам рыцаря. Тот жадно отпивал жидкость и не мог ей насладиться. Это было сладкое-сладкое вино. Лучшее из всех вин. Ганс захохотал и отобрал от губ Альбрехта бурдюк. — Щас опьянеешь уже, Альбрехт. Хватит тебе. — Спасибо большое, Ганс. Куда мы плывем и когда прибудем туда? Ганс отошёл в глубь комнаты и взял свечу. Подошёл обратно к рыцарю и сел на корточки. Пока садился, то чуть не упал – поскользнулся. — Мы плывём в Эстляндию, туда же, но не в Ревель, а на остров Вульф, потому как рыцари не совсем привечают пиратов. А остров совсем недалеко от Ревеля. Оттуда я поплыву на шлюпке в город и поеду в Ригу, чтобы вас выкупать. Но если всё пройдёт гладко, то ты или Арнольд пойдёте со мной. Может и Мацея возьмём, я с Томасом договорюсь. А там... посмотрим, — хитро улыбнулся фон Росток. Альбрехт кивнул: — А плыть ещё сколько? – Альбрехт шёпотом подозвал Ганса и сказал на ухо, — достаньте из сундука мой нож и засуньте в сапог, а ещё возьмите сухарей и солонину и накормите меня. Ганс ничего не сказал и взял из сундука Альбрехта всё, что он просил. В сапог он засунул баселард и начал кормить немца. — Если всё будет нормально, то доплывём мы уже через дней пять. Сейчас хорошая погода и скорость у корабля 6 узлов. На утро вас всех развяжут и заставят драить палубу, кого-то ещё куда-то поставят. Не знаю. А теперь снова спи, Альбрехт. Тяжёлая у нас неделька выдастся, — закончил торговец и вышел из трюма. Альбрехт проснулся от легкого пинка в голень. Саксонец захрипел, пошевелил сухим ртом и зевнул. Открыл глаза, а над ним стоит пират. Альбрехт не увидел черты его лица, так как спросонья плохо соображал. — Подъём! – рявкнул бандит. Альбрехт ответил: — Как я встану со связанными руками к балке?.. — А, точно, — неловко хмыкнул пират и развязал руки рыцаря. Альбрехт встал и прошипел от боли, которая принесла ему верёвка. Кисти рук были будто обожжённые. Они горели пульсирующей болью. — И что теперь? — А теперь иди работай со своими дружками. Ты вот что помимо драки умеешь? Томасу и расскажешь, он сейчас на шканце. Иди вперёд и без фокусов, — указал пират на выход рыцарю и легонько подтолкнул. Ноги сильно отекли, пока он сидел связанным. Он шёл медленно, а когда поднялся на палубу, то его на некоторое мгновение ослепил свет, по которому он уже успел соскучиться. Оно, как и запах моря, окутывало в одеяло Альбрехта. Солнце ласкало рыцаря. Но секунды счастья ушли, когда он пришёл к Томасу. Рядом с ним был Ганс. Он был ему словно советник. Рыцарь не понимал, что связывало пирата и вроде честного ганзейского купца. Когда его привели, Томас сказал: — Это тот рыцарь? — цокнул лысый и рыжебородый пират Томас. — Да, это он, — положительно кивнул купец. — Ну вот и скажи нам, рыцарь, как твоё имя и что ты умеешь делать помимо убийств людей? Альбрехт не повёлся на такую провокацию. Он уже давно ушёл от этой рыцарской этике и всякой шелухи, которая влияла на какую-то "честь". Томас явно рассчитывал на то, что саксонец оскалится, но Альбрехт спокойно ответил: — Альбрехт фон Танненберг. Саксонский рыцарь. Герб: башня на зелёно-белом щите. Помимо убийств, как вы сказали, я могу делать любую грубую работу, но что касается морского дела, то здесь я профан, — Альбрехт отвечал вежливо, но презрения к бандиту скрыть не сумел. — Хм, — зашагал из стороны в сторону лысый пират. Его голову посетила идея. Томас сказал: — Ты хорошо порубил нескольких моих людей. Может, тебе стоит немного понатаскать этот сброд, который называет себя пиратами? Альбрехт возразил: — А ты не боишься, что когда дашь мне оружие, то я убью твоих людей? – и вопросительно посмотрел на пирата, приподняв одну бровь. Пират засмеялся: — Альбрехт, ты же умный мужик. Всех ты не убьёшь. Но шутка хорошая, рыцарь, я посмеялся. — Я могу отказаться от твоего предложения? — Да, но тогда мы тебя сбросим за борт, — криво и злобно улыбнулся пират. — Резон. Только кормите нормально и койку дайте. — Согласен, — протянул руку пират. Они пожали друг другу руки. Томас крикнул: — Людвиг, скажи, чтобы этому человеку накрыли стол, — и обратился к Альбрехту, — ты поешь и тебе выдадут меч и щит, будешь бойцов учить, пока будешь у нас в плену. Ступай, вот этот человек тебя проводит. Рыжебородый пират указал пальцем на пирата, который и привел рыцаря к нему. Те отправились в трюм. Альбрехт спустился в трюм и за столом стал ждать обеда. Он был ужасно голоден. Еда не стала себя долго ждать — и через некоторое мгновение рыцарю принесли пинту пива, солёную солонину и сухари. Он всё это проглотил за пару минут. Затем он долго попивал пиво и осознавал всю тяжесть ситуацию. Всех он не перебьёт — даже если ему помогут Ганс, Мацей и Арнольд с парой моряков. Около двадцати пиратов плывут на другом судне, параллельно с ними, а у них часть моряков, так как Альбрехт знал, что не все моряки погибли, когда их всех взяли в плен, саксонец насчитал около шестнадцати человек экипажа, не считая себя. В этих раздумьях Альбрехт и не заметил, как допил свою пинту. Потом ему выдали меч с щитом и направили на палубу. Там его ждало три пирата. Это были совсем юные ребята. Оборванцы, сброд. Томас наблюдал за ними, как они неумело пытаются побороть рыцаря: поодиночке и разом. В перерывах рыцарю наливали понемногу пива, и они закончили поединки к позднему вечеру. За это время несколько пиратов подрались с Арнольдом, и Томас решил уже сбросить за борт дерзкого шваба, но Ганс переубедил его. Ганс — единственный человек, который мог договориться со сложным характером Томаса, живущего по своим жестоким бандитским законам. Вечером всех отправили спать, лишь Мацей пришел позже всех, так как помогал вправлять руки и носы пиратам, которых избил шваб. Все уже сидели в отдельности от остальных пиратов. Лишь Ганс спал в своей каюте вместе с Томасом, на соседней кровати, на которой обычно спал помощник Ганса — Арнольд. В своей сымпровизированной тюрьме они разговаривали обо всём. — Мацей, вот тебе, где больше нравилось: у нас, в Германии, или в Богемии? А может в Польше? — спросил Арнольд. Мацей задумался, затем хмыкнул и чётно отрезал: — Конечно, в Богемии. Но мне удобнее название наше, «Чехия». Чехия же дом мой, но тесно там, ваши ребята, германцы, они очень там сильно себя как дома чувствуют и иногда такие скандалы бывают... В Польше мне нравится какая-то свобода, что ли... Все там более-менее равно живут: жиды никого не трогают, поляки нас не трогают, а мы поляков не трогаем. У их короля, Владислава-то, свои там какие-то интриги с Вацлавом, но мне на них плевать. Вацлав хоть и хер моржовый, но Сигизмунд, братец-то его, ещё хуже. Так что, пусть Вацлав правит, — грубо, но правдиво ответил чех. — А что Вацлав и Сигизмунд? — перебил Альбрехт, — я в Праге давно не был, не знаю всего. — Я и сам давно не был, но Вацлава Сигизмунд в плен взял давненько, но его спустя год рыцари какие-то освободили. Вацлав, в отличие от Карла — пьяница и расточитель. Для королевства ничего не сделал, а только распродал всё и пропил, да на девок потратил, — и злобно плюнул в сторону. — Хм. А в Германии тебе как? — в раздумьях сидел и спрашивал рыцарь. — Тут нормально, но вы, германцы, каждый друг от друга отличаетесь и не любите друг друга. Но не всегда так, конечно, — Мацей улыбнулся, — если Германия объединится и каждый забудет свои обиды, то конец всем её врагам. Вы сильны, но пиво делаете ужасное, — и чех засмеялся. — Мы-то делаем ужасное?! — удивился шваб, — может, саксонцы-то и делают ужасное, но пиво из Швабии — лучшее, что есть на этой земле! Арнольд подколол Альбрехта, но тут саксонец, неожиданно согласился и просто кивнул. Затем, зевнув, сказал: — Ребят, вы потише, я просто спать хочу. Спокойной ночи, ребята, — Альбрехт как можно удобнее прилёг на сено. Пытался уснуть и тихонько подслушивал двоих. Арнольд и Мацей продолжили общаться, но шёпотом. Чех спросил шваба: — А тебе где лучше? Ты из Швабии, но из какого города? — Я из Ульма. Но я этот город не любил. Скверный город. Сам я поселился в Ростке, это было шесть лет назад, я как помню: собрал все пожитки, продал отцовский дом и поехал по всей Германии. Побывал в Голландии, Богемии, Саксонии... Но в Ростке мне лучше всего. Как поселился, стал работать на Ганса, больно он хорошо платит, да и море мне всегда нравилось. Воздух у моря хороший, а Росток сам по себе спокойный город. Но войны хочется. Прискучило мне немного море, хотя я его люблю, повторюсь. — Надеюсь, мы ещё попутешествуем. И повоюем. Томас хоть и гад с виду, но наши трупы ему ни к чему. Нас выкупят, — Мацей потянулся и зевнул, — спокойной ночи, друг. Потуши свечу, пожалуйста. — Спокойной ночи, — и Арнольд пальцами затушил свечу. Фридрих проснулся от сопения Евы. Она лежала на его груди. Он тихонько, без звука зевнул и встал с кровати так, чтобы она не проснулась. Он одевался и смотрел на неё горящими глазами. Она была нага, одеяло немного прикрывало спину и бедро. Одевшись, он ещё немного поглядел на неё своими горящими глазами и решил спуститься. Он спустился вниз, прошёл коридор — дом Кристиана Миллера, отца Евы, был длинным и большим для Любека, — и свернул направо, на кухню, где уже работала слуга. Он немного испугался старушки Марии, но она, заметив его, только хмыкнула. Она уже не обращала внимание на то, что Фридрих зачастил походами к Еве, тем более ночью. — Доброе утро, Фридрих. Ева спит? — старушка варила кашу с мясом и не смотрела на юнца. — Евочка спит, — он сладко улыбнулся, — тётя Мария, а можете мне и ей заварить мяту с розмарином, и чуть-чуть сахара добавьте. Пожалуйста. — Хорошо, Фридрих. Сразу говорю, папа и мама Евы приедут через три дня из Гамбурга, так что... — Да я знаю, тетя Мария. Спасибо за напоминание. Сегодня меня у неё не будет. Так что можете остаться у Евы дома, — Фридриха продолжал напрягать звук бьющегося об черепицу дождя. — Лучше бы ты остался тут. Вдруг, случиться что? Я женщина старая, не смогу её защитить... — Всё будет хорошо. Я каждый день к вам захожу, чтобы проведать. Но маме тоже помогать надо, — Фридрих сел за стол и накрылся одеялом, лежащим на лавке. — Ну ладно, Фридди, — старушка забавно похихикала, зная, что ему не нравится, когда его так называют. Фридрих засмеялся. Он знал, что она это делает с добротой. Тётя Мария, служила роду Миллеров почти всю жизнь. Она хоть и была вольной гражданкой, но за хорошие деньги она работает на них, когда отец Кристиана был жив. Самой старушке примерно 50 лет. — Дождь уже долго идёт? — Да всё утро льёт и льёт. Хорошая ведь погода была, эх. От этого дождя все кости ноют. Ты кушать будешь? — Буду. Когда старушка принесла порцию еды, пришла Ева. Она была в шоссах и ночной рубашке до конца голени. Её щеки слегка покрылись краснотой, когда она увидела служанку, но пожав плечами, села рядом с Фридрихом. Она прижалась к нему и закинула одну ногу на него, хотя сделала это со смущением. Старушка, хоть и закоренелая католичка, не обратила на это внимание, хоть её и пристыдило это. Она заварила им по стакану того зелья, которое так любят Фридрих и Ева – мята с розмарином. Ева охватила двумя руками деревянный стакан и потихоньку отпивала волшебное зелье. Благодаря ему, она быстро отошла от полусонного состояния. Когда допила, она отодвинула жбанчик от себя и положила свою голову на плечо парня. Его это немного смутило: сердце застучало как боевой барабан, а грудь дышала так, будто но он ничего не сказал. Он только пил и слышал её сладкое дыхание ему в грудь. Юноша, не торопясь пил напиток и смаковал его. Когда допил, он отодвинул жбан, как Ева. Затем встал и сказал: — Домой мне пора, Ева. Ева пожала плечами и улыбнулась. — Ничего страшного, ещё увидимся. Спасибо, что пришёл, — они слегка покраснела и наклонила голову вниз. Она проводила его до двери, он поцеловал её в руку и ушёл под ослабевающий дождь. Юноша запомнил эту ночь навсегда. Прошло три дня. За это время мало что изменилось. Сон, еда, тренировка, еда и сон. Альбрехт был на хорошем положении, примерно, как Ганс. Только фон Росток поссорился с Томасом, и тот повелел не выпускать купца из каюты до того, пока когги не приплывут до острова. Арнольд и Мацей периодически драли палубу и совершали другую грязную работу, иногда дрались с пиратами. В основном, их избивали. Если этих двоих нет на палубе, то они в трюме, в их общей с саксонским рыцарем импровизированной тюрьме. Черноглазый и черноволосый пират со светло-карими глазами сделал выпад мечом вперёд. Альбрехт плоскостью клинка отбил его нападки. Он большим шагом, почти шпагатом сделал укол в торс, наклонив тело в сторону и удар пришелся как—бы по касательной. Затем он продолжил наступление, но пират пошёл в борьбу: он схватил своей подмышкой меч и попытался заколоть саксонца. Но рыцарь был не робкого десятка: он прошёл ему в ноги и бросил его. Забрал мечи и слегка ударил ногой по пирату в защищенное туловище. И презрительно процедил: — Ничему вас не научить, сопляки... Пират, оскалив зубы, встал и уже хотел было врезать со всей силы по рыцарю, но понял, что пока он их обучает, он неприкасаемый на этом корабле. Пусть даже он пленник. Альбрехт усмехнулся: — А ты как думал? Это тебе не купцов на Балтике бить, это – интеллект! Наука! Пирату было всё равно на эти слова. Стоящий на квартердеке Томас крикнул: — Всё, хватит! Альбрехт, прекращай свои бальные танцы! – он крикнул злобно, смотря на своих подчинённых с явным недовольством, — Уроды, вы вообще меч держать в руках не умеете, оказывается! Как мы только корабль-то захватили, мне интересно, если вы, сукины дети, такие криворукие?! Господи, зачем ты послал мне таких жалких... – он злобно вздохнул и сжал кулак от переполняющего гнева. Альбрехт ехидно ответил, пожимая плечами: — Какой капитан, такая и команда... От такой выходки часть пиратов, находящаяся рядом с рыцарем, нервно посмеялись, а другая косо глянула на Томаса. Мачтовой крикнул: — Ты чё про нашего капитана говоришь, курва?! Томас не сдержал таких слов в свой адрес и спрыгнув с квартердеки на палубу, протолкнул круг, который образовался вокруг Альбрехта и соперника. Томас вынул из ножен богато украшенный фальшион и взял щит, лежащий на полу. Он плюнул перед Альбрехтом и прорычал: — А ну повтори, пёсья кровь. Альбрехт зажмурил глаза и повторил: — Какой капитан, такая и команда. Томас попытался ударить по челюсти рыцаря торцом щита, но Альбрехт нырнул под щит и мечом ударил по ноге Томаса. Томас прошипел от боли. Пираты, поняв, что пьяный и разгневанный капитан не победит хладнокровного и бывалого рыцаря, напрыгнули на Альбрехта, повалили его и начали забивать ногами. Томас посмотрел недолго на это и проорал, а затем засмеялся: — Ну всё, мужики. Хватит с него. Уведите его в трюм и накормите. Вы дали ему достойный урок и не посрамили моё уважение. В честь этого – пьём! Всё равно до Ревеля осталось два дня! Избитого Альбрехта донесли до трюма и заперли вместе со своими товарищами. Как итог: боль в рёбрах, тяжелое дыхание и над глазом сечка, кровь которой заливала глаз. Оба товарища были пьяны, но Мацей вмиг протрезвел и спохватился, а Арнольд только грубо что—то прошептал и плюнул. — Эти уроды, — прошептал парень, — тебя побили? За что? — Поцарапали, — не мог отдышаться Альбрехт, — ни койки, ни попойки. Ха-ха! — Тьфу. Шрам останется. Давай я тебе водой и водкой промою, нам тут немного дали распить. Дай водку и воды полстакана, Арни, — глаза Мацея посмотрели на Арнольд отрезал: — Да, убью уродов... Говнюки... — Арнольд пошатываясь встал, а затем неуклюже налил воды и дал всё нужное чеху. Мацей взял какой-то шмат ткани на полу, промыл водой сечку и ткань, затем промыл рану водкой. Альбрехт прошипел. Затем Мацей обмотал тканью голову рыцаря и на место раны налил ещё немного водки. — Жить будешь. Ха-ха! — ударил по плечу Мацей и протянул бутыль водки. Альбрехт выпил горилки и тяжело втянул воздух, при этом охнув. — Хороша пошла. Откуда это? — Ганс принес. Томас ему разрешил шататься по кораблю и нас подкармливать. Сказал, что нас выпустят уже после прибытия. У нас ещё одна бутылка и 2 палки колбасы. Тоже Ганс принёс из своих запасов. Сказал, что в качестве компенсации, — с умным видом поёрничал Мацей. Пьяным у него это получалось забавно. Троица пила очень долго. Но Альбрехту хватило лишь того, сколько он выпил, когда Мацей дал ему бутылку. Он дал себе обещание — много не пить, а если пить, то только пиво или вино, — поэтому сидел и потихоньку ел нарезанную колбасу и болтал с пьяными друзьями. Когда пьянка достигла своей кульминации, Арнольд отрезал, рыгнув так, что весь корабль затрясло: — Ну, мы опьянели, поэтому давайте рассказывать о самых интересных моментов с работ... Ик! Мацей икнул и весёлым тенором начал: — Ну... Работал я у одного купца в охране... Мацей со звоном и болью в голове очнулся после удара дубиной по голове. Он слышал, как купец с дрожащим голосом лежал на земле и отползал к длинной и толстой ели: — Н-не на-надо... Я вам всё отдам, только не убивайте, люди добрые! — Ага, добрые! Добряши! — засмеялся разбойник и уже занёс меч, чтобы совершить coup de grâce. Но другой, низкий и жилистый, остановил сие действо. — Погодь, — и свистнул другого, который насиловал девушку, — Герман! Кончай уже! Грабить пора! За работу! Плач и крик девушки шёл протяжным эхом по ночному тракту и распространялся по лесу. Все птицы разлетелись и больше не было ни единого звука. Только мучительные и разбивающие сердце звуки девушки. — Ща! — он закончил и перерезал горло молодой девушке. Девушка захлёбывалась в крови и хрипела в агонии. Затем встал и кинул жадный взгляд на караван, забитый дорогими вещами. Не успел он подойти, как пришедший в себя Мацей со всей силы ударил по паху насильнику своим фальшионом. Тот завопил и упал, корчась от боли. Затем юноша налетел на ничего не понявших бандитов и уколол одного в позвоночник. Остался один. Видимо, главный. С мерзким лицом и шрамах от оспы. Тот отскочил, как кот от собаки, и направил свой полуторный меч на Мацея. Тот в доли секунды отбил клинок и стремительно контратаковал сволочь. Чех ударил по касательной и не задел разбойника. В глазах разбойника был виден страх, он был измотан. Он попытался замахнуться, но не попал по Мацею от слова совсем. Удар. Визг распугал птиц и прошёлся эхом по тракту и лесу. Мацей отдышался и помог оставшимся в живых из каравана. Арнольд и Альбрехт убедительно кивнули. Мацей парень добрый и интеллигентный, но он дал понять, что сил у него есть столько, сколько и ума. — Ну ты даёшь, молодой, — икнул Арнольд и хлопнул по плечу чеха, — девушку жалко. — Да, мрази, — отрезал Альбрехт. Арнольд осадил Альбрехта вопросом: — А почему ты, до речи, не пьёшь много, а порой вообще не выпиваешь? Альбрехт криво улыбнулся: — Да ситуация была, не хочу об этом говорить. Потом расскажу, наверное… Арнольд не стал доставать Альбрехта, лишь понимающее кивнул. Минутная тишина. Двое ещё хряпнули немножко и Арнольд зачал рассказ: — А у меня весёлый рассказ. Когда в Бургундии был на охоте у одного феодала. Я сам был помощником у рыцарька одного... Рыцарь свистнул молодому Арнольду, который в то время ещё был оруженосцем. — Ещё вина! Парень подбежал и налил вина своему господину. За длинным столом сидело много богато одетых людей. Вид был красивый. Солнце заходило за бесчисленные холмы солнечной Бургундии. Они были изрядно пьяны и уже никуда не собирались. Время шло к ночи, а охота ночью, как выветрившиеся вино — максимально неприятное времяпровождения. оспода пили песни, пока Арнольд разговаривал с одним из слугой: — Надо бы арбалеты и луки со стрелами убрать. А то господа и начудить могут. — Надо бы. Так они оба и спрятали всё стреляющее в большой охотничий дом за печь. Господа сидели и пили до поздней ночи. Веселье было... Один из сеньоров напился так, что уснул под столом. Но многие смогли дойти до охотничьего дома, но до кроватей — нет. На утро сеньоры, не отойдя от похмелья, быстро собрались и отправились на охоту. Кто-то как проснулся попили ещё вина, чтоб голова не болела, кто—то пиво. Все были снаряжены до зубов: топоры, мечи, рогатины и другие виды колющего древкового оружия. Когда они устремились на лошадях на другой холм, в сторону угодий, то Арнольд смотрел на них так, будто у них чего—то нет. Лишь когда замыкающий строя скрылся вдали, то его осенило, пока другой слуга, Яков, смеялся до слёз. — Вот дьявол, мы же им луки и арбалеты не отдали... — выругался Арнольд. — Ха-ха-ха, а до тебя только допёрло! — Яков чуть не валялся на полу от смеха. — Да, получим мы знатно... — процедил с улыбкой он. Охота продолжалась до обеда. Только и слышно было эхо из ругательств обычных и выдуманных. Вернулись господа с хорошим уловом: медведь, кабан... Но ни кроликов, ни ещё какой-либо мелкой дичи они не поймали. Арнольд и Яков уже положили всё стреляющее оружие на стол, где ночью пировали. Тогда один ударил себя по лбу и отрезал с непонимающей миной: — Тьфу, чёрт возьми! Как мы забыли их?! Трое смеялись до слёз. — Ну ты даёшь, — не переставая смеяться, проговорил саксонец, — чтоб так надурить дворян… Такого я ещё не слышал! Мацея кивнул, продолжая смеяться. Затем они ещё пили. Альбрехт не застал это, так как лёг спать. Фридрих и Ева шли по набережной Любека. Было ветрено и холодно. В доках слышался мат докеров и споры купцов. В центре города бурлила торговля, кто-то ковал клинки, кто-то ковал броню. Деревья шумели, говорили о своём и возносили свои ветви в небеса. Чёрная в этот день река и облачность хоть и пытались испортить свидание влюбленных, но у них этого не получилось. Фридрих был богато одет в красивые шоссы, которые ему отдал отец, так как они на него не лезли, самые лучшие и новые кожаные сапоги, и приталенный жёлтый пурпуэн, который ему подарил дедушка Тилль, к которому они и направлялись. Жизнь кипела. Был прекрасный день. Когда Фридрих подошёл к большому дому своего дедушки с Евой, они почувствовали запах вафель. Юноша улыбнулся и спросил: — Знаешь, почему мы здесь? — Почему? — Ева стреляла своими горящими зелёными глазами. — Запах вафель привёл меня сюда... — Нюх, как у собачки, — Ева захихикала и сильнее сжала руку Фридриха. Мину Фридриха нужно было видеть. Его искренняя улыбка и растерянность рассмешила бы каждого. Он ничего другого не придумал, как ответить: — Я тоже люблю тебя, Ева. Ева хохотала, зеркально ответила и Фридрих завёл её во двор, открыв толстую дверь внутри деревянной высокой и толстой стены. Внутри было чисто. В центре прорастал большой дуб, рядом с ним стол, которое бабуля с дедушкой использовали для завтрака. Пол был вымощен, у заднего входа убирался старый слуга Вальдемар, старичок, ему было около восьмидесяти, седой с залысинами и уложенной бородой. Он хоть и был слугой, но жил получше некоторых в Любеке. Тилль Шёнау и его супруга любили и уважали его, потому как Вольдемар стал служить семье Шёнау и жить вместе с ними с пятнадцати лет, когда его взял на попечение дед Тилля, Август Шёнау. У Вальдемара была уже умершая жена и много детей, почти все из них уехали из Любека и живут кто-где, лишь один сын остался жить здесь и навещает отца вместе со своим сыном. Фридрих, увидев Вальдемар, обрадовался и побежал с Евой к нему. Старичок захохотал, когда увидел его и обнял первым. Они обнялись, а затем слуга спросил: — Фрид, это что за ангел позади тебя? Неужели Михаил послал этого ангела, чтобы сообщить о моей скорой кончине? Фридрих засмеялся, а Ева покраснела и не знала, что сказать. Юноша по— дружески пожал руку старому слуге, ответив: — Я пригласил Еву, чтобы познакомить её с бабушкой и дедушкой, — он вновь почуял запах сладких вафель, — божественный аромат. — Госпожа Агнесса готовила. — А Мария что? — Мария пока не будет работать. Она вышла замуж за какого— то докера и уже скоро будет рожать. — Спаси Бог, спаси Бог! — воскликнул Фридрих. — Давно не могла забеременеть, слава Богу! — Слава навеки Богу! — перекрестился старичок и улыбнулся. — Что ж, работай Вальди, а мы в дом! — уважительно похлопал по плечу Фридрих. — До свидания, — скромно донеслись слова Евы за спиной возлюбленного. Когда они вошли через задних вход, их нос заполнил аромат специй и горячей еды. С кабинета дедушки Тилля шёл запах старых трактатов. Фридрих попросил Еву подождать и посидеть на табурете. Помещение напоминало прихожую, которое закрывало толстая дверь из качественного дуба. Фридрих как змей проникнул на кухню и увидел спину бабули. Он подкрался к ней и со всей любовью приобнял бабушку. Она удивилась, но почувствовала и узнала руки внука и воскликнула. — Ах ты сорванец, Фрид! — заругалась она. — Наконец к нам зашёл! — Я тебя тоже рад видеть, бабуль. Он отпустил из объятий бабушку. Бабушка Агнесса не могла убрать радость со своего лица. Она рада видеть Фридриха. — Садись, садись, любимый! Ох, мы даже не подготовились, и я ничего не приготовила. Тебя не понять! Сначала месяц не появляешься, а затем как из пустоты! Фридрих сел. Скрестил руки на столе и хитро ухмыльнулся. Он многозначительно процедил: — А я не один, бабуль... — А с кем? Папка твой, вроде, в море вышел с Гансом... с мамой что ли? — Сюрприз. Закрой глаза и отвернись, только честно! Бабушка в непонимании закрыла глаза и отвернулась. Фридрих позвал Еву, и они подкрались к ней. Фридрих, счастливо улыбаясь, вырвал из себя, сдерживая радостный смех: — Смотри. Она повернулась. Она давно ждала, что такой день рано или поздно настанет, но не сейчас! Она охнула: — Да ты что! — и протёрла глаза, — что за божье дитя рядом с тобой, Фридди?! Предела счастья юноши не было. Он засмеялся: — Это Ева. Скромная девушка поклонилась Агнессе и поздоровалась: — Слава Иисусу Христу, госпожа Агнесса. — Слава навеки Богу, Ева! Рада знакомству, девочка. Нет, не девочка, ангел! Красота Евы воистину была изумительна. Её зелёные глаза сверкали любовным огнём, а руки запотели от стеснения. Фридрих говорил о доброте и чистом сердце его бабушки, но она ввиду своего характера вела себя с незнакомыми людьми, хоть и которые должны стать её родственники, застенчиво. Бабушка предложила обоим присесть, и она вмиг накрыла стол всяким: вином, сыром, колбасой и вафлями, которые недавно приготовила. Она также окликнула мужа: — Тилль, спустись, мой дорогой! Тишина. Фридрих и Ева сидели и молчали. Агнесса вновь прокричала: — Тил-л-ль! Послышались тяжёлые шаги. Он пробурчал: — Что случилось? Чего кричишь-то? Старик Фридриха спустился, прошёл по залу и затем по коридору. Когда он зашёл на кухню, то даже не заметил сидящую за столом парочку. Не заметил любимого внука! Черты лица старика показывали его опыт, который он пережил. Его голубые глаза и седая ухоженная борода показывала богатство и изящество его лица. Добавляла мудрости ему. Несмотря на морщины, его лицо было по прежнему красивым. — Совсем уже ослеп! — ругнулась по-доброму бабушка. — Посмотри на стол, Тилль. Дедушка посмотрел и заулыбался. — Фридрих, здравствуй! Что за госпожа рядом с тобой, можно ли узнать её имя? Ева склонила голову, спрятав лицо рыжими волосами и покорно проговорила: — Ева Миллер. Дочь Кристиана Миллера, он бронник. Тилль захохотал и почесал своё пузо сквозь красивую белую рубашку. — Знаем такого. Не знал, что у него есть дочь. Тем более такая вежливая и такая прекрасная, — и посмотрел на своего внука, который сиял от радости — Еву приняли и так быстро, — ты по важному поводу, правильно? А то ты у нас всегда такой — как гром среди ясного неба. Тилль ухмыльнулся, видя смущённую мину Фридриха. Секундное молчание и дедушка сел за стол напротив двоих. Он цокнул и процедил: — А бабушка уже всё накрыла. Быстро же ты, дорогая, — взгляд остановился на бутылке вина, — принеси нам бокалы из моего кабинета. — Богемские? — вопросительно хмыкнула Агнесса. — А как же. Повод-то появился, — довольно улыбался и показывал богатство Еве Тилль. Бабушка пошла за бокалами в кабинет, и трое остались. Фридрих начал разговор, взяв кусочек сыра и проглотив вмиг: — Что ж, вы уже познакомились, поэтому скажу без прелюдий: хочу жениться на ней, но родителям пока ничего не сказал. Они подозревают, но пока и я, и Ева ничего не сказали. Решил посоветоваться с вами, дедушка. И с бабушкой. Помолвку хотим. Надеюсь на ваше благословение, — и склонил голову, подобно раб перед царем. Тилль почесал бороду и задумался. «Тяжёлое дело», — подумал старичок. Но внук ждёт ответа. Старый торговец видит, как они любят друг друга, хоть и сидят перед ним, все зажатые и скромные. Тем временем, вернулась бабушка Агнесса с бокалами. Она разлила всем вино. Она села и начала расспрашивать: — С чем пришёл, внучок? — Помолвки хочет и благословления просит. Хитёр лис, — Тилль в своей манере улыбался. — Спасибо Бог! Давно пора, очень рады за вас! — бабушка похлопала обоих по плечам. — Пейте вино, кушайте, нам с дедушкой не жалко! Тилль обвёл контуры Евы, которая немного ожила, но всё же продолжала быть зажатой, и спросил: — Дитя, расскажи о себе, будь добра. Ева проглотила ком, отпила немного вина и начала: — Обо мне? Я даже не знаю, господин... Моя мать родилась в Висмаре, в семье пекарей, а отец родился здесь и пошёл по стопам отца, мой дедушка — его отец, — был бронником. Мама учила меня вышивке, готовке, а отец научил грамоте, — Ева держала руку Фридриха под столом и не отводя глаз, смотрела то на Тилля, то на Агнессу. — Ого, так вы грамотная? Вы очень умна, в наше время всё меньше и меньше молодёжь хочет учиться, — невозмутимо и слегка высокомерно пошевелил сухими губами Тилль, и чтобы увлажнить их, отпил из бокала белое сладкое вино, — м-м-м, дорогая, это Озей? Как раз хотел сегодня его выпить. — Да, белое из Эльзаса, — просмаковала Агнесса и воскликнула, — божественный вкус, обожаю. — Да, букет довольно интересный, что скажешь, Фрид? — дедушка обратил внимание на внука, который неуверенно пил вино. — Ну... неплохо? Я привык пить пиво, поэтому для меня вкус вина необычен. Что ж, пожалуй, хорошее. Тилль захохотал. — Весь в папку. Оба вино не пьют. А вам как на вкус, Ева? — Тилль перевёл глаза на дочь бронника. Ева немного отпила и прокашлялась. Ей понравилось, но доселе она никогда не пила алкоголь. Старое и новое поколение разговаривало и бабушка с дедушкой с добротой, но задумчиво смотрели в сторону Евы. Во время разговора о городе и политике в дом зашёл Вальдемар, весь в поту и уставший. Он протёр своё морщинистое лицо и тяжело дышал. — Фух, всё сделал господин: дрова я наносил, во дворе я всё прибрал, фу-ух. Тилль кивнул и рукой указал на стол: — Присаживайтесь, Вальдемар, попейте с нами вина. — Господин, как-то неудобно… — Садитесь, садитесь. Вино вкусное, да и событие хорошее, сами уж всё понимаете, — Тилль обвёл взглядом молодых, — в баню с нами не хотите? — Не-е, дедуль, уже вечереет, Еву я должен привести уже к вечеру. У неё как раз вчера родители приехали. Так они и просидели в разговорах, пока не настал вечер. Фридрих попрощался с родственниками и проводил Еву через весь город под музыку деревьев, чаек и тёплого ветра, который заполнял их лёгкие и образовывал космос. Дни на корабле прошли как день сурка. Когда захваченный и пиратский когги подплывали к убежищу, то издалека можно было увидеть Ревель и его крепость. Оттуда мелькали маленькие огоньки. Море в этот августовский вечер было тихое. Затишье. Штиль. Ветерок тихонько подгонял когги по играющим волнам Сарматского моря. В этот день пираты были пьяными, Альбрехт подумывал предложить всех перерезать пьяными, но затем пришёл в себя и не стал делать глупостей, когда свобода близка. С палубы когга виделись чёрные скалы неприветливого края. Солёная вода вела бесконечную войну с камнем, а пляжи горели жёлтым песком. Несмотря на свою красоту, это была суровая земля, которая не любила чужаков. Ганс перед заходом к берегам Эстляндии переговорил с Альбрехтом, Арнольдом и Мацеем. Он сказал, что они такой компанией поедут в Ригу, чтобы Ганс взял свою казну, чтобы заплатить долг Томасу и выкупил корабль, и дал ему три недели. Также сказал, что все вещи, которые они захотят взять с собой, они могут это сделать. Ростокский торгаш пообещал заплатить столько же только за эту авантюру: прогуляться до Риги и обратно. Все согласились — выбора особо-то и не было. Вот и Эстляндия. Свобода близка. Четверо подплывали на шлюпках к берегам недалеко от Ревельской крепости. Все были закованы в свои доспехи. Альбретх был снаряжён в бригантину, на ногах были латная защита, он был опоясан в рыцарский пояс, на котором свисал меч, топор и баселард. Лишь бацинет валялся на полу лодочки. Арнольд был в гамбезоне, на котором был латный нагрудник, и кольчужные чулки, на поясе свисал меч и баклер. Мацей красовался в акетоне с топором и баклером на поясе. Ганс был закован в миланские латы, которыми он сильно гордился. Томас, на удивление, не конфисковал у торгаша такую роскошь, о которой мечтали и не могли позволить, порой, герцоги и даже короли. Так они, вчетвером, подплывали к Ревелю. Туман как молоко окутывал берега, а небо нагоняли чёрные тучи.