Разбитое к целому

Первым пробудившимся чувством оказывается боль. Несильная, но прокатывающаяся по телу волнами и не дающая погрузиться обратно в чернильный омут беспамятства. Затем включается слух. Сначала звуки доходят нечетко, как будто сквозь наушники, но постепенно они проясняются, и Бруту удается различить равномерное гудение и ритмичное пиканье каких-то приборов. Потом появляются запахи. Пахнет каким-то дезинфицирующим средством. Так пахнут стерильные бинты. Так пахнут больницы. Брут никогда не любил больницы. В памяти плавают какие-то обрывки воспоминаний, никак не желая собираться в хоть сколько-нибудь ясную картину. Мысли путаются и ускользают, не давая поймать себя и расставить в стройном порядке. Брут открывает глаза, надеясь, что это поможет хоть как-то прояснить ситуацию. Но зрение не желает так просто идти на сотрудничество, дробя изображение то увеличивающимися, то сужающимися темными пятнами. Наконец они расступаются, давая Бруту возможность разглядеть белый потолок со светящимися прямоугольниками ламп. Взгляд скользит ниже, по таким же белым, пустым и стерильным стенам и упирается в спинку кровати и белое одеяло. «Точно больница, — удрученно думает Брут, — но какого черта я делаю в больнице?» Обзор все еще какой-то половинчатый, как будто правый глаз что-то закрывает. Брут хочет поднять правую руку, чтобы проверить, что там, но при малейшей попытке двинуться боль, до этого равномерно размазанная по всей правой половине тела, стекается в плечо и ввинчивается туда раскаленным штопором, заставляя Брута судорожно выдохнуть сквозь стиснутые зубы. В глазах снова темнеет. — Брут? — неуверенно окликают откуда-то сбоку. Брут аккуратно поворачивает голову и, когда поле зрения более-менее проясняется, видит Икара, который с тревогой в него всматривается. Брут пытается улыбнуться, но получается, по всей видимости, так себе, потому что лицо друга становится еще обеспокоеннее. Брут прекращает тщетные попытки изобразить бодрость духа и устало прикрывает глаза. — Что… случилось?.. — собственный голос звучит непривычно глухо и хрипло, и приходится прилагать усилия даже чтобы просто произносить слова. — Ты не помнишь? Брут добросовестно предпринимает еще одну попытку собрать мысли в кучу, но от этого только начинает болеть голова. — Нет. Икар придвигается ближе то ли для того, чтобы лучше слышать, то ли для того, чтобы убедиться, что Брут пока не собирается умирать. Брут в последнем и сам не уверен. — Два дня назад произошла авария. Вышел из строя северный генератор, все браслеты отключились и начался какой-то хаос. Мозг, схватившись за подсказку, все-таки выдает нужное воспоминание. Оно тоже довольно размазанное и обрывочное, но Брут вспоминает, как на улицах начало твориться не пойми что, и стала сниматься защита купола. — Точно, теперь вспоминаю, все как с ума посходили. Я… черт…– Брут запинается, потому что вспоминает, как он тоже начал творить не пойми что. Он открывает глаза и смотрит на Икара, — Икар, прости меня, пожалуйста… Не знаю, что на меня тогда нашло… — Не извиняйся, ты не виноват. Мы успели немного проанализировать то, что случилось, и это все эффект отключения браслетов. Это так или иначе затронуло почти всех. «Почти». Значит, все же не всех. Икар вот, по всей видимости, особых неудобств от отключения браслета не испытал. Брут морщится. Икар воспринимает это неправильно и успокаивающе поднимает ладонь. — Не волнуйся об этом, серьезно, я совсем на тебя не в обиде. Скажи лучше, ты помнишь, что было, когда я ушел? Ты решил пойти к генератору? — Да, я… Я вспомнил, что можно вручную запустить генераторы из центра управления. Я не знал, куда пошел ты, и пошел к ближайшему генератору — восточному. А потом… — Брут на несколько секунд замолкает, пытаясь извлечь из вороха мыслей воспоминания о том, что было потом, но безуспешно. — Нет, дальше вообще ничего не помню… — Я тогда пошел к северному генератору. Когда дошел, увидел, что он вышел из строя из-за взрыва. — Взрыва? — Брут недоуменно хмурится. Систему генераторов проверяли регулярно, и то, что случился такой серьезный сбой, что произошел взрыв, было очень странно. Так вот, оказывается, какой шум его тогда разбудил. — Пока мы пытались понять, что произошло и что делать дальше, случился второй взрыв. Восточный генератор тоже взорвался. — Что? — Брут так удивляется, что связывает взрыв с собственным пребыванием в больнице как-то отстраненно и мимоходом. Сам факт того, что взрыв мог случиться, волнует его сейчас куда больше. — Ладно один генератор, хотя тоже странно. Но сразу два… Вероятность двух случайных взрывов ничтожно мала… — Взрывы были не случайными, — Икар качает головой и с нажимом проводит рукой по лицу. Брут только сейчас замечает, что он тоже выглядит усталым. — Мы не знаем, кто, но кто-то заминировал оба генератора. На какое-то время в палате повисает молчание. «Взрыв… Ну, теперь хоть понятно, почему мне так хреново», — невесело усмехается про себя Брут. — Мы не знали, что ты там, — наконец продолжает Икар, глядя на Брута сочувственно и виновато. — Я думал, ты остался дома, как ты и сказал. Сначала все силы направили на то, чтобы убедиться в стабильности оставшихся генераторов, потом на установление хоть какого-то порядка. Поэтому вызванные взрывом завалы стали разбирать не сразу. Когда тебя нашли, прошло уже несколько часов, поэтому врачам пришлось… — Взгляд Икара соскальзывает с лица Брута куда-то правее и ниже. Брут смотрит туда же, и у него внутри холодеет от того, что он видит. Точнее, от того, чего он не видит. Там, где по всем законам логики и анатомии должна быть его правая рука, ничего нет. Брут поворачивает голову влево — слишком резко, перед глазами снова начинают скакать темные пятна — ожидая и боясь увидеть там то же самое, но левая рука все же на месте. И даже вроде относительно целая, если не считать художественно расплывшихся по ней синяков и ссадин. Брут, помня о последствиях первой попытки двинуться, очень медленно приподнимает левую руку. Тело все еще не в восторге от любого движения, но в этот раз терпимо. Убедившись, что рука худо-бедно слушается, Брут очень аккуратно касается ею правого плеча около шеи, а потом медленно, едва дотрагиваясь, проводит кнаружи. Пальцы ощущают шершавость бинтов, которыми перемотано все плечо и плечевой сустав, а вот дальше… Дальше действительно ничего нет. Брут поджимает губы, но ничего не говорит. Потом вспоминает, как хотел узнать, что мешает смотреть правым глазом, и дотрагивается рукой до лица. Всю правую половину лица — ожидаемо — тоже закрывают бинты. — Тут все так же плохо? — спрашивает Брут, все еще держа руку у перекрывающих лицо бинтов. Икар мешкает с ответом, но по выражению его лица все понятно и так. — Ясно… — Брут вздыхает и кладет руку обратно на кровать. — В любом случае, спасибо, что не дали помереть с концами. Икар неловко молчит, явно не зная, что на это ответить. Потом несколько раз прикасается к планшету, который он держит в руках, прокручивая что-то на экране. — Врачи сказали, что тебе уже установили основу под протезы. Когда все заживет, можно будет подсоединить остальные части. Современные протезы нейросовместимы, поэтому не сильно уступают натуральным органам. Я посмотрел последние разработки в этой области, они действительно хороши, но, думаю, кое-что можно еще улучшить. Мы можем поработать над этим вместе… — Икар бросает взгляд на Брута, устало опустившего голову, — но позже, конечно. А сейчас тебе надо отдыхать. Икар встает и подходит к двери. — Рад, что ты очнулся. Я еще зайду вечером. Выздоравливай! — с этими словами он выходит из палаты и аккуратно прикрывает за собой дверь. — Угу, — невнятно отвечает Брут на все сразу. Сил нет ни на что. Он чувствует себя совершенно разбитым и физически, и морально. Что делать со всем этим дальше, непонятно, но сейчас думать нет ни сил, ни желания. Брут вздыхает и позволяет сознанию соскользнуть в туманную дымку сна.