***
Это случилось сразу после Лунной ночи, Чимин совсем не ожидал, что течка, которая должна была прийти в положенный срок, не появится. Омегу не скрутило желанием, его не бросало из стороны в сторону, а он не бросал своего альфу в постель. Это показалось ему странным, ненормальным, ведь раньше никаких проблем не было. Он решил посоветоваться с тем, кто был более опытным, чем он сам, и поплёлся к Тэхёну, занятому починкой сетей Юнги. Омега поднимает на Чимина взгляд, не прекращая своего занятия, улыбается солнечно и кивает на место рядом с собой. Пак плюхается и мнётся, не зная, как начать расспрашивать друга о таких важных и интимных вещах. Рядом на траве валяются Чихо и Минхо, они играют в ниточки, переплетая те между пальцами и создавая узоры. Иса и Вион, кажется, дерутся за еловую шишку, что-то лопоча на своём, на детском. Чимин мимолётно любуется племянниками и детьми близких друзей, наслаждаясь тёплым солнечным днём, разбавляемым ласковым ветром. — Тебя что-то беспокоит, — произносит как утверждение, а не вопрос, Тэ. Он переплетает тонкую леску, чинит прореху в узорчатых речных сетях, пока Юнги занят другими делами в стае. — Да, — кивает Чимин, скрещивая ноги и опираясь подбородком на колени. — Что же? — склоняет голову Тэхён, он мельком наблюдает за бушующими и пищащими детьми, катающимися в траве. Маленькие омеги никак не могут поделить шишку, а старшие не спешат влезть в их разборки. — Течка не приходит, — тихо произносит Чимин, скукоживаясь весь от смущения. Тэхён замирает, а потом его лицо удивлённо вытягивается, глаза округляются. Ким начинает бесцеремонно принюхиваться к другу, обводя вздёрнутым носом воздух вокруг Чимина. — И не придёт, — хмыкает он, откладывая сети. Родитель не выдерживает драки трехлеток и подходит ближе, оттаскивая обоих друг от друга за шиворот. Чимин удивлённо хлопает глазами, глядя на Тэхёна, подхватившего сразу двоих малышей на руки. Вион тут же укладывает темноволосую голову на отеческое плечо, а Иса увлекается аметистовой ниткой в волосах. Джин занят сейчас, потому Минхо и Иса на попечении Тэхёна. — К чему ты клонишь? — напрягшись, спрашивает Пак, пока Тэ глядит на него сверху. — К тому, что сходи к Сокджину на днях. Кажется, ты понёс, — ласково произносит омега, присаживаясь устало рядом и принимаясь играть пальцами с волосами младшего сына. Чимин весь подбирается, даже бледнеет немного, разглядывая спокойное лицо старшего друга и мужа его брата. Понёс? Он? Четыре года почти до этого ничего не предвещало беременности, а тут вдруг — на тебе. Пак скептически глядит на Тэ, а тот только посмеивается над его выражением лица.***
Тэхён оказывается прав: Сокджин подтверждает, что Чимин носит под сердцем ребёнка. Джин принимается щебетать над ним, хлопочет, обнимает и поздравляет, а омега пока не понимает, с чем. Для него рождение детей было чем-то далёким и неизведанным, у него есть племянники, дети друзей, даже нянчил щенков Тэина, когда тот приболел, и Сон выхаживал его. Но иметь собственных?.. Это как-то… пугает. Чимин взволнованно смотрит на Сокджина, полностью принявшего обязанности целителя, когда Сон начал чувствовать себя неважно, и часто моргает. — Ну чего ты? — хватает омегу за плечи Ким. — Радоваться надо! Чимин не знает. Радоваться ему или печалиться, он чувствует только шок. А потом прикасается к своему плоскому животу. Проводит по ткани, под которой сокрыта кожа, пальцами, не чувствуя вообще ничего. — Не хмурься, а лучше пойди и обрадуй новостью мужа, — строго упирает руки в бока Сокджин, глядя на Чимина. Омега плетётся домой, всё ещё осознавая случившееся. У них с Чонгуком будет ребёнок. Маленький кричащий комок, который будет требовать внимания к себе, много времени и сил. Тэхён справляется с детьми на профессиональном уровне, словно был рождён для того, чтобы стать родителем, а вот себя папой Чимин почему-то не видит. Словно это… чужеродно. Он размашисто входит в их дом, тут же принюхивается. Его немного коробит от переживаний, омега носится по кухне, занимаясь готовкой ужина, но никак не в состоянии успокоиться. Что скажет Чонгук? Он тоже обрадуется? Тоже будет упрекать Чимина в том, что тот не испытывает ничего, кроме шока? Пак удручённо садится на стул, сжимая в руках полотенце, и глядит в окно на то, как садится за горизонт солнце. Дверь хлопает совсем неожиданно, Чимин подскакивает и не знает, куда себя деть, потому что альфа вернулся домой, и им теперь нужно о беременности разговаривать. Мечется из угла в угол, хватается за утварь, собираясь накрыть на стол. Чонгук подкрадывается к нему незаметно: обхватывает супруга за пояс и вжимается носом в изгиб шеи. Втягивает всей грудью привычный аромат Чимина и фырчит, крепче сжимая талию. — Целый день тебя не видел. Скучал ужасно, — шепчет альфа, заставляя целое стадо мурашек пробежаться по спине. Омега вздрагивает, выворачивается в руках Чонгука, заглядывая ему в глаза. Тот же обхватывает омегу за бедра, тут же вжимая в стену, и сам вжимаясь в него. Чимин охает, когда Чон принимается покрывать его шею и скулу поцелуями, порыкивать и прикусывать мягкую кожу. — Я думал, мы поужинаем горячим, — выдыхает Пак, зажмуриваясь: муж напирает, соскучившись, обласкивает Чимина, забираясь под рубашку тёплыми пальцами. — Ты прямо очень голоден? — шепчет в ухо омеге Чонгук, прикусывая мочку. На омеге нет брюк, как и всегда, он их снимает, стоит вернуться домой, и Чонгуку не составляет труда задрать широкую рубашку (его собственную, к слову), чтобы провести горячими ладонями по бёдрам и ягодицам. Чимин в родных руках плавится, словно масло, перестаёт сопротивляться и роняет на пол деревянные ложки, которые хотел положить на стол. Альфа подкидывает его, обхватывает под коленками, чтобы заставить обвить себя ногами, а Чимин начинает дрожать, чувствуя, насколько тот возбуждён. Да, при такой активности Чонгука удивительно, что Чимин не понёс в первый же год их брака. Но, значит, на то была воля Луноликой, если щенок появится у них только сейчас. Пак выгибается, стоит Чонгуку провести двумя пальцами между ягодиц, собирая пока скудное количество смазки. Омега хочет супруга не меньше, чем тот его, ждёт, когда Чонгук, впивающийся в его губы поцелуем, перейдёт к более активным действиям. — Ты так сладко сегодня пахнешь, словно взволнован чем-то, — выдыхает в губы Чимину Гук, а тот уже совсем теряется в ощущениях, зажмуривается и тихо стонет, когда альфа проникает в него пальцами. Чонгуку не хочется слишком сильно затягивать, он возбуждён, он соскучился по Чимину, и тот такого же мнения: омега спрыгивает, выпутываясь из крепких руки Чонгука, хватается за его брюки и почти сдёргивает, облизывая внезапно пересохшие губы. Альфа усмехается, помогает Паку расправиться с одеждой, а потом наблюдает, как он, задрав рубашку, приподнимается на цыпочки, развернувшись к мужу спиной. Чимин опирается на прохладную стену ладонями, прогибается в спине и широко расставляет ноги, словно заманивая альфу. Чонгук не сдержан: он жёстко хватает ладонями круглые ягодицы, разводит их в стороны, вызывая во всём теле омеги горячую дрожь, а после опускается на колено и целует мокрый вход, тем самым заставляя Чимина громко простонать. Пак стену готов царапать от возбуждения, он недовольно виляет бёдрами, торопит Чонгука, и тот, посмеиваясь, вторгается в него одним плавным толчком. Чимин звонко стонет, вжимается грудью в стену, пока Чон снова почти полностью выходит из него, следом проникая ещё глубже. Омега хватается за руки, обвившие его пояс, старается стоять на цыпочках, но ноги уже дрожат. Он, охая, принимает альфу, каждое проникновение его возбуждения. А когда Чонгук касается омежьего члена, и вовсе закатывает глаза от удовольствия. Они привыкли друг к другу. Чувства с каждым днём разгораются всё сильнее, добытые кровью, терпением и тем, как оба уступали другому в чём-то важном. Чимин уже три года чувствует себя самым важным человеком в жизни вожака, наслаждается его скромной, но горячей любовью, отдавая всего себя взамен. Чонгук исцеловывает изгиб шеи и плечо омеги, оттянув просторный ворот рубашки, а тот содрогается и громко стонет от каждого толчка, сопровождающегося влажными звуками. Чимин вздрагивает, хватается одной рукой за волосы мужа, а второй упирается в стену. Его бёдра сводит, когда альфа наполняет его семенем, а сам Пак несдержанно кончает, пачкая край рубашки. Ну вот. Снова ужинать холодным.***
Луна высоко в небе. Она светит в большое окно спальни, пока Чимин лежит, прижавшись щекой к груди Чонгука. Альфа уже дремлет, уставший за целый день, ласково держит Чимина за плечо своей широкой, шершавой ладонью. А вот Пак уснуть не может. Он ведь должен всё вожаку рассказать, но почему-то молчал и во время торопливого ужина, и после, когда Чонгук тащил его в спальню, чтобы расслабиться и понежиться в объятиях своего истинного. И теперь, когда Чон уже уснул, у Чимина начинает чесаться язык. Да вот только страшно. А отчего? Чонгук заботливый, он нежный наедине с ним, и даже когда у них случаются частые стычки по поводу бытовых вещей или чего-то, касающегося дел стаи, они не могут ссориться очень долго. Мирятся потом, как следует, во всех частях дома. Почему же Чимин боится рассказать Чонгуку о том, что носит под сердцем его дитя? Или омега боится не реакции мужа, а самого себя? Вдруг он не сможет быть таким же хорошим родителем, каким был его собственный тата? Таким, какие Джин и Тэхён? Ведь Пак совершенно не ощущает себя татой, не знает, что ему нужно будет делать с младенцем, как за ним ухаживать. Да, он нянькал двоих племянников, но то было временно, ведь у Виона и Чихо свои папы. Вдруг у Чимина не хватит смелости и любви, чтобы растить собственного щенка?.. Он засыпает, так и не решившись толкнуть спящего супруга и рассказать новость.***
Так проходит несколько дней: Чимин мнётся и сомневается, Чонгук ничего не знает, а вся честная компания в составе брата, Тэ и четы Ким смотрят на омегу с укором. Даже Минхо цокает нетерпеливо, когда Чимин, сидя на кухне Джина, пьёт витаминный отвар и признаётся, что мужу о беременности так и не рассказал. — Ну ты даёшь, — упирает руки в боки юный омега, совсем становясь похожим на своего тату. — Вожак в тебе души не чает, а ты о чём-то переживаешь! Пак удивлённо смотрит на Минхо, на штанине которого весело повис Иса и дразнит старшего брата. — А подаришь ему наследника, так вообще на руках носить будет, — продолжает наставлять Минхо Чимина, пока тот потерянно держит в руках свою чашку с отваром. — Минхо прав, Чимин, — спокойно говорит Джин, садясь на соседний табурет и дуя на свой чай. — Чонгук уже взрослый альфа. Он мечтает о сыновьях и будет рад услышать такую новость. — Я не за реакцию Чонгука переживаю, — вздыхает Пак и ставит отвар на стол, чтобы немного остыл. — А за то, что не готов. — А кто бывает готов? — смеётся Сокджин, глядя на своих детей. — Вот я тоже не был готов к появлению Жемчужинки. Думал всё: как же так, в таком возрасте я снова стану татой. Ведь позабыл уже, что такое эти пелёнки и ночные приключения. Думал, что буду бегать, как бегал с Минхо, когда тот родился. Но ничего, — хмыкает целитель. — Руки и душа помнят. Ты поймёшь, что делать с щенком, не нужно переживать. И у тебя рядом есть мы, без помощи не останешься. Чимину слова Джина придают немного уверенности. Что же он, хуже друзей? Те воспитывают по двое детей и совершенно счастливы этому. И Чимин будет! Однако, когда омега подходит к дому, его уверенность испаряется, словно и не было. Он глядит в тёмные окна — Чонгук ещё на охоте и прибудет в поселение только завтра вечером. Он снова начинает сомневаться. Кусает губы, неосознанно касается плоского живота и быстро взбегает по ступенькам.***
— Долго он так? — кивает Чонгук на свернувшегося в ворохе одежды супруга. Из-за рубашек и накидок (в такую-то жару!) виднеется только тёмная растрёпанная макушка. Альфа обеспокоенно разглядывает гнездо, сложенное на их постели из одежды Чонгука, едва вздрагивающее, когда сокрытый там омега лениво шевелится. — Уже несколько часов, — со вздохом отвечает Тэхён, пытается снова подойти, но из-под кучи вещей раздаётся рык. — Ничего удивительного, — фыркает Джин, неся с кухни сотейник с перемолотыми в нём чабрецом и горчицей. — Он распереживался, разнервничался и копил в себе это последние дни. Беременные часто вьют гнёзда, если их что-то беспокоит. Тэхён шипит на друга, а целитель виновато замирает и вжимает голову в плечи, видя, как застывает взгляд вожака. Чонгук медленно и опасно переводит глаза на Сокджина, держащегося за сотейник, как за спасательную соломинку в море назревающего недовольства. — Что ты сказал? — тихо и грозно произносит альфа, буравит Джина взглядом. — Язык твой — враг нам всем! — причитает Тэ, хлопая себя по лбу. — Чимин в положении? — спрашивает Чон, а Джину ничего не остаётся, кроме как виновато кивнуть, опуская в пол взгляд. — Он хотел тебе сказать, Гук, — начинает защищать омегу Тэхён, но вожак выразительно на него смотрит, так что Ким тут же замолкает. — Мы лучше пойдём, — сипит целитель, оставляя сотейник на табуретке рядом с постелью, где приподнимается и опускается громада вещей, составляющих укромное местечко Чимина, когда тот глубоко и не торопясь дышит. — Ты ему отвар дай и позаботься, Чимину это очень нужно сейчас. Чонгук зло зыркает на омег, и те торопятся ретироваться из спальни, пока альфа переваривает новость. Пак носит его дитя, но даже не сказал об этом. Чонгук старается не злиться на мужа, предполагает, что могло побеспокоить его, что способно вызвать у омеги страх. Они любят друг друга, уже четвёртый год наслаждаются семейной жизнью, не обижают никак. Что испугало Пака? Опасливо приближаясь к гнезду, Чон слышит тихий рык. Он напрягается, выпускает побольше феромонов и слышит копошение под вещами. Сначала показывается макушка, потом голова целиком — волосы взлохмачены и торчат во все стороны. Глаза у Чимина сонные, он, сощурившись, глядит на альфу, а радужки заливает голубизной — человеческого сейчас в омеге мало. — Чимин, — ласково зовёт его альфа, но встречается только с тихим, низким рыком и белоснежным оскалом. — Ну, чего ты, родной? Чимин снова зарывается в вещи, прячется от Чонгука, а альфа продолжает напирать. Он сглатывает, осторожно прикасается к краю кучи, но снова слышит рык. — Можно к тебе? — тихо спрашивает Гук, в ответ слышит неразборчивое ворчание. Но теперь, когда прикасается к вещам, рыка не замечает. Альфа осторожно перебирается через уложенные вещи, нащупывает тёплый бугор и обхватывает Пака руками и ногами. Вжимается носом в место, где предположительно должна быть голова омеги, и втягивает чуть горчащий запах носом. Чимин и правда переживал, раз пахнет так. Альфа позволяет своим феромонам окутать гнездо и Чимина, спрятавшегося там, отчего тот начинает возиться, освобождаясь от вещей и ища источник запаха близкого оборотня. Пак выныривает из вороха ткани, обвивает альфу руками, прижимаясь как можно крепче. Они некоторое время просто лежат так, пока синева не пропадает из взгляда омеги, и он немного не успокаивается. Тогда у Чонгука выходит опоить его приготовленным Сокджином снадобьем и укутать вспотевшее тело в одну из своих накидок. — Почему ты не рассказал? — мягко спрашивает вожак, касаясь губами мокрого от испарины лба. Он касается солнечного сплетения Чимина, ведёт ниже, чтобы устроить руку над пупком. — Я буду никчёмным родителем, — устало проговаривает Чимин. — Совсем не знаю, как с младенцами обращаться. Что будет, если я сделаю всё не так? Чонгук замирает, а потом заливается хохотом. Он смеётся, вызывая у омеги взгляд, полный негодования. Из-за этого тот пинает альфу, а Чон только сжимает в объятиях. — Ты так ловко помогал Тэхёну с Вионом, следом нянчил Ису, а теперь боишься, что не сможешь возиться с собственным щенком? — утирая уголок глаз, где от смеха выступила влага, спрашивает Чонгук. — То были племянник и дитя друга. А это будет наш, — Чимин смотрит на свои ладони и недоумевает, почему это альфа снова хохочет. — Ты будешь замечательным татой, Чимин, — с улыбкой проговаривает Гук и целует омегу, зарываясь вместе с ним под целую гору одежды, нагло вытащенную из сундуков и сложенную на постели. — Ты подаришь сыну столько любви, сколько в тебе есть, а я знаю, внутри её — целый океан.***
Лето пролетает незаметно. Чимин, занятый хлопотами (уже ставшими привычными) по сбору урожая и подготовке к осени, а следом — и к зиме, не замечает, как начинают желтеть листья на деревьях. Он, полоская бельё в становящейся прохладной речке, выпрямляется и часто дышит носом. Рядом с ним Джин — он помогает отжимать простыни, пока Тэхён занят в поселении и следит за детьми. Джин бросает на омегу взгляд и улыбается, когда Чимин неловко ковыляет, стараясь не поскользнуться на камнях. Большой живот уже натягивает рубашку, позволяя разглядеть очертания. Он гораздо больше, чем был у Тэ или Джина, а целитель и вовсе в прошлую лунную фазу обрадовал омегу тем, что тот ждёт, кажется, двоих. Чимин был шокирован настолько, что ещё неделю не вылезал из гнезда. С беременностью он становится крайне впечатлительным и обидчивым, хотя старается держать себя в руках и не реагировать слишком остро на любые изменения в жизни. Чонгук светится, как бляшка Луны в полнолуние, когда видит своего мужа таким округлившимся. Он, словно мальчишка, выпячивает грудь, глядя, как ковыляет омега под тяжестью собственного живота, лежит вечерами рядом и прислушивается к шевелению внутри супруга. Волки вынашивают детей меньше обычных людей, а Чимин уже на сносях — близнецы могут родиться раньше предполагаемого срока, но пока никаких предпосылок к этому нет. Чимин уже не так сильно переживает. Он готов к появлению сыновей, его поддерживает Чонгук, друзья и Юнги. Тот вообще словно считает Чимина хрустальным. Ругается, что даже в таком положении Пак продолжает работать во всю силу, веселиться на праздниках и таскать корзинки с бельём на стирку. Тэхён быстро осаждает альфу, высказывая Юнги по самое не хочу за претензии. — Он совершенно здоров, ему нужно гулять и быть активным! — наседает Ким на супруга обычно, а тот обиженно прижимает к себе младшего сына и дует губы из-за нотаций. Чимин на всё это только посмеивается. Чем ближе к сроку появления детей, тем он, кажется, становится всё более спокойным. Словно два бьющихся внутри него сердца придают уверенности и оберегают тату, уверяя: «Всё будет хорошо». Собрав выстиранное бельё в корзину, Пак подхватывает самую лёгкую и медленно идёт в сторону деревни. Наслаждается последними тёплыми деньками сентября, потому что с севера уже веет холодом и приближающимися дождями. Он чувствует запах костров и ощущает себя ужасно голодным. Мыться в общей бане Чимин не хочет — ему дурно от пара и жары, потому Тэхён идёт с ним и детьми уже после всех, когда камни остывают и в очаге лишь теплятся угли. Да, так уже не попляшешь, как раньше, потому что Пак к вечеру едва переставляет ноги. Беременность не оказалась чем-то ужасающим, но есть в ней свои моменты, причиняющие дискомфорт. Тэхён, держа Виона на руках, медленно шагает с Чимином после купания в сторону костров, когда живот сводит болью. Пак останавливается, не в силах вдохнуть или выдохнуть. Омега через силу втягивает воздух в лёгкие и сквозь зубы шипит, заставляя друга очнуться от ленивой неги и броситься к нему. — Чимин? — заглядывает в глаза ему Тэ, крепко сжимая испугавшегося Виона. — Больно, — цедит омега, обхватывая живот руками. Взгляд Тэхёна становится понимающим в то же мгновение. Он вздыхает, обхватывает сына удобнее и выпрямляется. Глаза Тэ светятся синевой, когда раздаётся звонкий, нечеловеческий вой — Ким зовёт кого-нибудь, кто сейчас есть поблизости. Из-за соседнего домика выбегает на зов молоденький, едва представившийся альфа, он приближается к омегам. Тэхён быстро даёт инструкцию парнишке, и тот бросается в сторону, где гуляет остальная часть стаи. Удерживая одной рукой Виона, другой Тэхён подхватывает дрожащего от неожиданных ощущений Чимина, чтобы направить в сторону дома Сокджина. — Давай, Чимин, не здесь же! — пыхтит Тэ, утягивая паникующего друга.***
Чонгук, услышав такой пронзительный крик из-за двери целительской комнаты, обустроенной теперь в доме Джина и Джуна, начинает рваться туда. Он хочет вбежать, защитить омегу от того, что причиняет боль, и разум ему совсем заволакивает паникой и страхом. Чимин кричит, порыкивает, и альфа уже было хватается за дверную ручку, как его перехватывает Юнги. Он стискивает запястье вожака и отрицательно вертит головой, мол, туда тебе не нужно. Чон хочет вырваться, грозно рычит на Юнги, но тот терпеливо стоит на своём, будучи чуть более опытным (примерно в два раза) в таком тонком деле, чем Чонгук. — Эй, Гук-и, — обхватывает поперёк живота альфу Намджун. Он тихий, но сильный, словно медведь, потому с пыхтением переносит брыкающегося вожака чуть дальше от заветной двери. Чонгук слышит ещё один слабый вскрик и совсем начинает сходить с ума, пока Юнги не встаёт перед ним, извивающимся в руках Джуна. — Успокойся, тебе туда нельзя, — скрещивает руки на груди Мин. — Ему больно, — выдыхает Чонгук, глядя на старшего брата Чимина круглыми от ужаса глазами. — И чем ты ему поможешь? — изгибает бровь тот. — Там с ним Джин, Тэ и ещё куча омег. А ты будешь мешаться под ногами, нервничать и тревожить Чимина, которому сейчас совсем нелегко. Твоя обязанность — оставаться спокойным и ждать. — Юнги прав, Гук, — пыхтит Джун, крепко стискивая вожака руками. — Я тоже сходил с ума, когда на свет рождался Минхо, но нам, альфам, в такой момент лучше не соваться под руку омегам. Они лучше знают, что им делать, как и почему. Сон хорошо обучил Джин-ни, не переживай. И Луноликая подскажет. Чонгука это совсем не успокаивает, альфа, словно натянутая до звона струна, вьётся по всей комнате, подходит ближе к двери. По его лбу скатывается капля пота — в доме невероятно душно, но Джин сказал, что так надо. Ходит из угла в угол, нервируя всех, кто в доме присутствует. Из помещения вдруг выскакивает Тэхён с тазом в руках. Чонгук было хочет кинуться к нему, спросить, что там и как, но омега с ужасно напряжённым лицом лишь проносится мимо троих альф в сторону кухни, хватается прихваткой за ручку котелка и наполняет таз горячей водой. Не обращая внимания на обжигающие капли, то и дело из-за спешки попадающие на кожу, Тэ подхватывает миску с водой и бросается обратно к комнате. Чонгук всё же тормозит Тэхёна и обеспокоенным шёпотом спрашивает: — Как они там? — Ким выразительно обводит взглядом присутствующих, особо ни на ком не останавливаясь. — Роды тяжёлые. Таз слишком узкий, а щенки крупные. Джин делает, что может, — выдыхает одним предложением Тэхён и скрывается, громко хлопнув дверью. Чонгук так и застывает возле входа в другую комнату с протянутой рукой. Он не понимает, как может помочь Чимину, как облегчить его боль и позволить их детям благополучно появиться на свет. Альфа, сглотнув маленькое количество слюны в пересохшей глотке, пошатывается и идёт прочь из комнаты. На улице давно ночь — прошло не меньше четырёх часов с тех пор, как всё началось. Чонгук опирается на ограду крыльца, глядит на полумесяц затуманенными глазами. Он давно не молился Луноликой. С тех пор, как Чимин оказался в опасности и едва не погиб. Тогда с ужасным отчаянием Чонгук обратился к Матери с единственной возможной просьбой: чтобы омега был жив. Чтобы он дышал, ходил, ругался на Чона — что угодно, только бы его не потерять. Едва не сойдя с ума, когда понял, насколько Чимин ему важен и нужен, даже если альфа упирался руками и ногами в протесте и лелеял старую любовь, в момент, когда он едва не потерял мужа и следом был готов уйти сам. Разум трезвеет, оттого Чонгук яснее понимает, что если Чимину не хватит удачи и любви Матери, то он может не пережить эту ночь. И тогда вожак ещё раз решается попросить. Пусть ему будет больно, а омеге полегче. Пусть Луноликая окажется к Чимину благосклонна, пусть позволит их детям родиться и впервые закричать. Чонгук, едва размыкая губы, опускается у перил на колени, всё время повторяя слова молитвы, в которой просит Матерь о снисхождении. Об удаче и силах для омеги, вскрикивающего особенно громко и устало в доме. Чон жмурится, впивается пальцами в собственные бёдра, а после принимается снова и снова приговаривать одни и те же строчки мольбы. И так до момента, пока звуки в доме не стихают. Только тогда вожак поднимается на дрожащие от долгого скованного положения ноги, толкает дверь и с ужасом входит внутрь, ожидая новостей. В помещениях тихо, а потом Чонгук слышит.***
Чимин, если бы умел, уже бы начал рвать дерево зубами от боли. Он так устал, так хочет отдохнуть, но мучений всё больше, голоса друзей и родных смешиваются в единую какофонию из звуков, запахов и света. Глаза Чимина болят от напряжения, всё тело ломит от спазмов и усталости. Омега уже не в состоянии различить ни Тэхёна, ни Сокджина, никого. Только боль и страх от ощущения, будто нечто идёт не так. Ему плохо и больно так сильно, что он больше не ощущает себя человеком и чувствует, что вот-вот перекинется от ужаса. Но Кое-что не позволяет этого сделать. Звук. Он слышал его несколько месяцев, когда напрягал слух, ощущал ладонями, если сильно концентрировался. Сердцебиение. Частое, гораздо быстрее, чем у взрослых оборотней. Если не прислушиваться, то можно подумать, что бьётся только одно сердце, но Чимин со временем научился различать, что это два колотящихся в унисон органа, таких быстрых и смелых, дарящих последние недели чувство покоя и защищённости. Чимин слышит сердечный ритм своих сыновей обострившимся слухом, и это придаёт ему сил. Он вдруг понимает, что разум становится очень чистым, звуки перестают смешиваться, они попросту исчезают, и остаётся только тихое, но быстрое постукивание. Омега концентрируется на нём, начинает глубже дышать, постепенно успокаиваясь. Он должен постараться ради них, быть сильным, даже если больно так, что хочется выть, сдирая глотку. Он справится, а потом, наконец-то, встретится с теми, кому это сердцебиение принадлежит. Ухватившись одной рукой за скамью, а второй вцепившись проступившими острыми когтями в чьё-то плечо, вызвав испуганный вскрик, Чимин напрягается из последних сил. Тёмные волосы липнут ко лбу, тело всё трясётся от напряжения, но омега ощущает, что страх покидает его. Он, словно услышав чьи-то тихие, совсем неразборчивые слова, вдыхает полной грудью и выдыхает. Становится более чётким голос Сокджина, громко командующего, как ему делать, как дышать и тужиться. Чимин старается. Он старался всю жизнь и будет дальше это делать. Он справится.***
Чонгук крадётся по затихшему дому, думая, что ему послышалось. Возле комнаты никого нет — даже Джуна и Юнги, словно альфа остался наедине со своим ужасом и предположениями худшего. А потом снова раздаётся звук. Будь Гук в волчьей ипостаси, он бы дёрнул ухом, а так просто прислушивается, замечая, как сливаются в единый перезвон голоса. Альфа толкает незапертую дверь. В комнате невыносимо жарко, пахнет благовониями и бьёт по обонянию феромонами Чимина. Чонгук осторожно подходит к середине комнаты, к скамье, на которой лежит его омега, и сперва кажется, что тот даже не движется. Но потом к Чимину подлетает взмокший Тэхён, тут же приподнимая голову уставшего и бледного Пака. Он подносит к пересохшим губам чашу с водой, где плавают лепестки, поит его, почти не раскрывающего глаз. — Чего застыл? — раздаётся голос рядом с ухом, когда Джин, проходя мимо вожака с тазом чистой воды, толкает того бедром. Целитель отдаёт воду двум другим помощникам, а сам склоняется над Чимином, осматривая его и прощупывая на повреждения. Чимин лежит и едва дышит, его грудная клетка слабо приподнимается, под глазами залегли тени, а волосы слиплись на лбу. Чонгук опасливо подходит ближе, пока Тэхён вытирает бледное лицо омеги. — Всё будет хорошо, — радостно хлопает в ладоши Сокджин, принимаясь обмывать омегу и причитать себе под нос: — Я уж боялся, что худо будет, но ты справился, Чимин. Ты умница, это настоящее чудо, что роды прошли без травм почти. Чимин вяло на целителя смотрит, а потом замечает приближающегося Чонгука и обессиленно поворачивает к альфе голову. — Ты молодец, — слабо произносит вожак, опускаясь на колени рядом со скамьёй и поглаживая Пака по мокрым волосам. Чимин едва улыбается почти белыми губами и прикрывает глаза, наслаждаясь прикосновениями, когда они оба снова слышат. Это плач. Детский, звонкий, в двойном объёме, разносящийся по всей комнате вперемешку с кряхтением. Пак растягивает губы сильнее и ищет взглядом источник, когда Тэхён и Мио подносят им, удерживая крепко в руках, младенцев. Чонгук чувствует, как омега хочет приподняться, и движением руки заставляет мужа лежать — тот совсем обессилел и должен отдыхать сейчас. А сам не может оторвать глаз от волчат. Маленькие со вздёрнутыми носами и подслеповатыми глазами, они почти дремлют на руках у помощников Сокджина. Красные и щекастые, но такие красивые, что Чон не может прекратить смотреть на них. — Старший, — протягивает ребёнка Тэхён, позволяя неуверенно вожаку взять сына на руки. Чонгук видит нахмуренные брови и пухлые губы. — Хисан, — хрипло произносит Чонгук, помня, как звали отца Чимина. Он глядит на мужа, у которого наворачиваются слёзы на глазах оттого, какое именно имя выбрал для старшего сына Чонгук. — Уверен? — сипло спрашивает омега, на что Чонгук только твёрдо кивает. — Держи, вожак, — смешливо произносит Мио, протягивая второго волчонка и осторожно помещая его на свободном локте Чонгука головой. — А младшего как? — устало интересуется Чимин, уже почти засыпая. — Выбери и ты имя, — просит Чонгук, а Пак едва открывает скептично взгляд. Он замолкает на несколько мгновений, словно всё же проваливается в дрёму, причмокивает, а потом тянет Чонгука за рубашку, прося показать малышей поближе. — Мирэй, — устало произносит Чимин и засыпает, прикоснувшись к выскользнувшей из пелёнки детской ножке.***
Это оказывается ужасающе трудно: быть родителем. Чимин понимает в тот момент, когда у щенков происходит первая истерика, и они в двойном объёме наполняют криками их большой дом, заставляя тот отскакивать от стен. Чимин думает, что сойдёт с ума, когда оба маленьких альфы начинают вопить во всю силу своих лёгких, а его собственный глаз — отчаянно дёргаться. Чонгук не отходит от них без особой нужды, Паку со скрипом зубов приходится выгонять вожака, чтобы тот выполнял свои обязанности. И даже ночью альфа сам встаёт к сыновьям, укачивая и низким голосом напевая тихие колыбельные. Чимин в такие минуты чувствует, насколько сильно у него щемит в грудной клетке от количества чувств. Первые месяцы после рождения близнецов, Чимин словно пропускает: не успевает омега моргнуть, как за окном уже первоснежье, а Тэ и Джин в шумной компании детей и мужей вваливаются к ним в дом, таща за собой мешок подарков. Румяные после мороза Чихо и Минхо — неразлучная парочка, не отлипающая друг от друга даже под страхом остаться без сладкого, сразу же отбирают у Чимина Хисана и Мира, дав молодому родителю несколько часов тишины и отдыха. — И как тебе? Настолько страшно? — усмехается Тэхён, потирая плечи уставшего и немного похудевшего Чимина. — Не страшно. Совсем, — загадочно улыбается омега другу. — Было жутко в самом начале, но вы оказались правы: всё получается. Тэхён ласково треплет Пака по голове и смеётся, а смех его звонко разносится по всему дому. Словно перезвон колокольчиков и знак, что скоро придёт весна. Весна же и румянится в душе Чимина, несмотря на то, что за окном только одевает в белоснежные шубы лес зимняя стужа. Чонгук забегает в дом и поспешно отряхивает обувь от снега в сенях, привлекая внимание тех, кто затаился с чашками чая на кухне. Намджун усиленно запихивает за щёки пирог, испечённый его мужем, Джин, перебирая пальцами бусинки на шее, о чём-то увлечённо спорит с Юнги, уже от упрямства стучащим указательным пальцем по столу. Тэхён отвлекается на то, что Вион хочет к нему на колени, и с кряхтением поднимает уже тяжёлого сына, позволяя обвить себя тонкими ручонками. Вожак проходит в кухню, растирая между собой окоченевшие ладони. Чимин поднимается с места, а альфа сразу же захватывает его в объятия. Луноликая слышит молитвы своих детей. Она знает, что они чувствуют, и никогда не отворачивается. Даже если дети молятся и вспоминают о ней редко. Если не думают особенно часто, значит, у них всё хорошо. Чимин не узнает, чьи слова он слышал в горячке, кто придал ему сил и смелости — Матерь, его альфа или сыновья. Может, кто-то из них, может, они все вместе. Или же это в нём самом достаточно сил, чтобы со всем справиться. Получая привычный поцелуй в мягкие губы, который со временем не станет вызывать меньше искр в душе, и улыбку от Чонгука, Чимин весело жмурится. Он слышит за спиной, как Сокджин отчитывает Джуна, как Тэхён смеётся над Юнги, которому Иса без остановки дёргает штанину, напевая гнусаво неразборчивую песенку. Из комнаты раздаётся хихиканье Минхо и писк племянника, которые возятся с близнецами. А если сконцентрироваться, можно услышать тихий стук. Сначала покажется, что звук один, но Чимин-то уж точно знает, что у его сыновей сердца бьются в одном ритме друг с другом. И с его собственным.