21:57

      Вопреки ожиданиям, проснулся легко. Душ, плотный завтрак, вываленные из шкафа вещи, в наушниках обожаемая Гага. Тряска в трамвае и лёгкая дрожь в коленях.       4 апреля 2017 года. 07:48.       В этот раз приехал чуть пораньше, обычно минута в минуту залетал в зал. «В первый день облажаться с опозданием будет верхом долбоёбства», — Юра на всех доступных ему парах закидывал вещи в раздевалку, сразу надевая тренировочную водолазку с коротким рукавом и легинсы. «А чешки раздолбаны как хуй пойми что, ноги в них болтаются уже. Удивительно, что Лиля меня за такое не сбросила в канал», — мысленно он уже поставил себе пунктик к покупке новых. Эту пару взял с собой, чтобы Барановской лишний раз зал не запачкать.       Около получаса назад ему пришла смс с незнакомого номера. Из содержания можно понять, что от нового тренера: «Доброе утро, Юрий. Встретимся в кафетерии. Сохрани, пожалуйста, мой номер для связи».       Теперь над почти пустой перепиской красовалось совсем не скромное «Ледяной дьявол». Ну не мог Плисецкий назвать как-то банально типа «Тренер» или «Кацуки». У него все контакты были записаны так, что только он и разберёт. Кроме, разве что дедушки — он так и был сохранен с красным сердечком в конце. А уж простенько обозвать контакт Юри, который вообще-то и не мечтал никогда заполучить, было бы просто преступлением.       Теребя лямку сумки, Юра мялся перед кафетерием. Пришлось, конечно, парочку раз напомнить себе, что он не кисейная барышня и не девица на выданье, прежде чем входить в просторный зал. Ему тут же замахали с одного из ближних столиков, привлекая внимание. «Пиздец, сказали бы мне в 16, что ради таких встреч с Кацуки мне нужно будет ноги поломать, я бы уже давно свое с гипсом отходил», — надвигая на лицо привычно хмурую гримасу «я-вас-всех-тут-презираю», парень приземлился на противоположный от тренера стул, на ходу бросая:       — Доброе утро.       — И тебе, Юрий, — Кацуки сидел, как и в первую встречу, со стаканом киселя в руках, — как твои дела сегодня?       — Да как обычно вроде, — Плисецкий слегка опешил от таких вопросов, однако отвечал.       — Это замечательно, — японец только улыбнулся на это, обводя взглядом кафетерий, — у вас тут такая вкусная еда.       Ответа не последовало — да и что на такое ответишь — поэтому Юри продолжил вместо него, чуть хмуря брови:       — Еда вкусная, а ты такой худой, скажи, ты хорошо питаешься? — собеседник выглядел вполне искренне обеспокоенным, Плисецкому невольно вспомнился дедушка, в больницу постоянно таскавший домашнюю еду. — Расскажи, что ты обычно ешь.       — Мгм, да ничего особенного: за КБЖУ слежу, как Лилия велела, — отвечать на такие будничные вопросы было даже как-то странно, он ожидал, что его тут же в зал потянут и три шкуры спустят, а тут светские разговоры.       — Хорошо! Но во время реабилитации нужен немного другой рацион, даже для спортсменов, — Кацуки замешкался, шаря в рюкзаке. На столе оказался блокнот и карандаш.       — Вот, я узнал у Якова твои параметры и рассчитал необходимую норму, — из листка был аккуратно вырван исписанный листочек. На нем и правда были расчёты с подробными рекомендациями того, на что нужно сделать упор. Не сильно отличалось от того, что ел Юра сейчас, но в конце был какой-то запретный раздел. Сладости. Их было непозволительно много. А на обороте напутствие: «Не бойся любой еды, какую хочешь. Пицца, фастфуд, десерты будут замечательны, главное не заменять ими другие приёмы пищи». И маленькие мультяшные кексы на ножках вокруг. Это уж совсем не по-тренерски. «А если откровенно, то какой-то ебантизм», — бровь по привычке вытянулась, делая лицо, как говорил Витя, «сучьей мордой».       — Да я вроде не новичок, чтоб мне такое оставлять, — Плисецкий честно пытался проглотить смущение от такого отношения к себе. Получилось излишне раздраженно.       — Ох, я знаю, но спортсменам важно об этом напоминать, вы часто увлекаетесь, — Плисецкий отметил про себя, что это было отстраненное «вы», а не «мы». — К тому же, я помню, что у нас разница всего в четыре года, тебе же в прошлом месяце 19 исполнилось?       Кивок.       — Так что прошу, не стесняйся меня, я только начинающий тренер, если так можно сказать, — Юри при этих словах чуть нервно поправил оправу.       — А когда мы начнём тренировки? — всё же нетерпение взяло верх.       — Ох, вообще-то я не собирался сегодня к ним приступать, Юрий. Для начала нам нужно установить какой-то контакт, — Кацуки выразительно осмотрел парня, отмечая его внешний вид, — но я вижу, что ты ожидал совсем другого. Прости, что не предупредил. Впрочем, о твоём прежнем расписании я уже узнавал. И крайне им недоволен — тебе нужно больше отдыхать. И записаться в бассейн.       «А ты меня точно тренировать собрался, а не оставлять внизу списка? Ну вот уж бредни, я у Фельцмана отстоял право на спорт, у тебя тоже отстою», — Юра резко откинулся на спинку стула, скрещивая руки будто в защиту своих слов.       — А я вообще-то в фигурное катание планировал возвращаться, а не в плаванье переходить. Якову уже сказал, что готов на все возможные условия для того, чтобы снова быть в строю. И вам повторю.       — Юрий, ты не понял, — Кацуки подобрался, наоборот придвигаясь к столу, и положил на него руки, сложенные в замок. Смотрел чуть исподлобья, речь стала более уверенной и проницательной. — Мы сейчас занимаемся восстановлением твоего здоровья. Предыдущий твой план был хорош только для фигуристов, лишь на время вышедших из катания. Но не для тех, кто получил травму. Все ресурсы организма должны сначала уйти на максимальное возвращение твоего здоровья. Не научившись ходить, ребёнок не сможет встать на коньки.       — По-вашему, я и ходить нормально не могу? — от этих слов встрепенулось задетое самолюбие. Хотелось по привычке орать, как было с Фельцманом. Последние капли гордости да и уважения не позволяли так поступить.       — Юрий, ты не замечал, что больше стал отталкиваться от пятки перед следующем шагом, как будто в распрыжке?       Он вообще-то никогда и не акцентировал на этом внимания. Но это заставило чуть остудиться, тряхнув головой и своевольно отворачиваясь, будто ему хоть сколько-то было интересен вид за панорамным окном.       — Вот видишь, ты сам этого не замечал. Это практически и не увидишь, если сам не сталкивался. А на коньках это может привести к травме, — Кацуки продолжать своим официальным тоном, всё ещё смотря ровно на Плисецкого.       Вздохнув на отсутствие ответа, Юри начал собираться, привлекая внимание и заставляя парня вновь на себя посмотреть. Смягчившись, уступчиво предложил:       — Раз уж ты полностью готов, тогда покажи мне, чего вы добились с госпожой Барановской. Она нам разрешила занимать восьмой зал до обеда.       А вот от тренировки Плисецкий никогда не откажется. Сначала все шло в полную раскоряку, но уж у станка он сможет показать на что способен.       Дальше занимались в основном молча: Плисецкий пребывал где-то в своих мыслях, не зная, что испытывать от Кацуки в роли тренера, а японец обращался исключительно по профессиональным вопросам. И если бы не тон, то звучал точно как взволнованная мамочка: «Юрий, больше времени на разогрев и меньше усилий на это — наша цель тебя приучить двигаться, а не искалечить ещё больше», «Юрий, шпагат слишком тянешь — я вижу, что дальше не лезет пока», «Юрий, на мостик со спины встаём только с поддержкой». Перед каждым замечанием неизменно шло неодобрительное покачивание головой.       — Да что я, совсем ясельная группа что ли? — огрызнулся парень, когда тренер подошёл к нему во время мостика, поддерживая за спину. Он вообще касания не очень любил — ну нетактильный, что поделаешь, а тут к тому же как с ребёнком возятся. Давление руки на спину подтолкнуло к тому, чтобы разогнуться. Было, конечно, намного легче, но совсем уж как-то тупо.       — В целом, я сделал вывод, — Кацуки тут же убрал руку, стоило парню разогнуться и уверенно встать на ноги. — Твоё тело работает на износах сейчас, ты не даёшь себе восстановиться, только во вред нагружаясь. Излишнее рвение тут только мешает. Юрий, отдых для тебя может быть очень сложен. Даже сложнее, чем изнуряющие тренировки, однако это необходимо. Если ты и правда хочешь быть на льду вновь.       О, конечно же, он хотел. Но связать нечегонеделанье с каким-либо успехом было крайне сложно. «Да, наёбывай дурачков, что нужно просто мысленно послать запрос в космос и упадут тебе дары с неба, как же», — Плисецкий от такого ощетинился, собираясь ответить что-то колкое по инерции.       — Юрий, тебя не затруднит показать мне город? — Кацуки от строгого тона быстро перешел на благодушные интонации, улыбнувшись ему. — На сегодня у тебя только массажи, они вечером, насколько я знаю.       — А каток?       — На лёд не встанешь, пока не разрешу, — тем же добродушным тоном новый тренер беспрекословно обрубил все пути к возмущению. И к конькам. Даже по лицу Плисецкого можно было прочитать весь мат, который проносился в голове. «Да я, блять, только урвал этот кусочек прежней жизни, хоть чёто до тебя у меня было», — он собирался озвучить промелькнувшие мысли. Но тут же прервал себя, думая, что на прогулке и выменяет себе право быть на катке. Пришлось и это проглотить.       — Ой, не ссы, покажу я тебе бандитский Петербург во всей красе, — злобно пробубнел на русском, специально, чтобы тренер не понимал ругательств. Получив вопросительное «что» в ответ, он только помотал головой. Хоть какой-то плюс пока виделся во всем этом.       4 апреля 2017 года. 11:42.       Добирались в тишине, Юра всё ещё испытывал раздражение, а японец явно не привык болтать в метро. И, как у всех туристов, маршрут начался с центра и несчастного Невского проспекта. На первой «остановке» Юра просто махнул на собор, безразлично обзывая его «Казанским». А вот Кацуки тут же достал телефон, начиная фотографировать с разных углов. Подошел и к каждому кусту, не обделяя внимаем, кажется, ни один листочек.       «Ну точно приезжий китаец, вы все азиаты такие что ль. Тут смотреть-то не на что, стоит и стоит, Господи», — его всегда удивляла такая одержимость фотографировать всё на своем пути, а потом, конечно, выкладывать одно фото и удалять остальное. Ну правда, кто вообще когда-то пересматривал эти фотки? А вот вероятность того, что тут к ним ещё и прицепятся с просьбами об автографах была вполне себе ощутимой. Оставалось молиться на то, что чёрная кепка и убранные волосы хоть немного спасут.       Злосчастный Невский вызвал такой же восторг. «Вот надо было тебя на Думскую тащить, так сказать, культурно ассимилировать», — сардонически похохотав про себя, Юра шёл рядом, держа на лице безразличное выражение. Ему было интересно наблюдать за Кацуки, но чуть обидно, что они сейчас не в зале или на катке. Вне темы фигурного катания его кумир становился совсем каким-то домашним и обычным.       Юри остановился, пристально смотря на один из множества прилавков с плюшевыми игрушками. Не думая слишком долго, он обернулся к Плисецкому:       — Юрий, я бы хотел взять игрушку на память, — Кацуки застенчиво улыбнулся, почесывая щёку. Плисецкий будто смотрел сам на себя в детстве — настолько искренним был тренер. Оставалось только кивнуть, заворачивая к киоску. «Теперь хоть понятно, почему эти ссаные торгаши ещё не разорились».       Японец пару минут разглядывал всё имеющееся добро, сваленное неаккуратной кучей, и тут же вытащил оттуда двух нелепых то ли котов, то ли пум, морда которых уже давно разлетелась по интернету. «Ну да, а в пару возьми мятных пряников. Военные преступления с такой дебильной рожей у тебя точно не получится совершать», — с сомнением взглянув на выбор тренера, Юра залип в телефон, бессмысленно обновляя ленту, просто чтобы занять время.       Но пришлось тут же отвлечься, потому что наглая торгашка, явно заметив неместного покупателя, решила его знатно ограбить.       — А когда у нас китайская хрень стала стоить по четыре косаря, не подскажите? — Плисецкий подошёл поближе к даме за тридцать, уже готовящейся нажиться на туристе.       — А вы с ним что ль? — жуя жвачку и попутно чавкая, женщина стянула очки с носа. — Вы следите побольше за своим китаёзом, а то я-то ценники постоянно меняю, знаете ли. В голове всё не удержишь.       Кацуки обеспокоенно дотронулся до его плеча, явно не понимающий о чем они тут толкуют. «Кошелек твой спасаю, а то разоришься, потом с меня содрать втридорога решишь», — в успокоение только показал всемирно понятный знак «ок». Он только сейчас понял, что ростом с Юри почти одинаков, может даже выше на сантиметр-два. До этого вживую и близко видел один единственный раз — на последнем чемпионате, после которого Кацуки и получил травму. Тогда было не время и не место, хотелось только откатать все, что можно, душу оставить на том стадионе. Теперь же было странно осознавать собственное… взросление?       Плисецкий запоздало кивнул, называя сумму тренеру и ожидая, пока он расплатится.       — Юрий, спасибо, что помог, — тренер выглядел прямо-таки счастливым, держа в руках две плющевые игрушки размером чуть меньше собственной головы. — Не знал, что в России принято торговаться, мне сначала предложили большую цену.       «Так наебать тебя хотели, что, в первый раз что ли», — было решено не озвучивать, дабы не порочить родину в глазах иностранца. Да и расстраивать как-то не хотелось, потому Юра буркнул «не за что», думая, что они наконец продолжат импровизированную экскурсию. Но ему тут же протянули одного из «уродцев», все также улыбаясь.       — Примешь это в знак нашего знакомства? Мне казалось, тебе нравятся кошки.       Юра от этого смутился. Думал, игрушку кому-то в подарок домой отправят, ему-то она зачем. Тем более, он уже привык к подаркам от фанаток или на каких-то встречах, но никак не от тренера. И не плюшевые «уродцы» от тренера тем более. И не от Юри Кацуки. Он несмело принял подарок, немного разглядывая странную морду:       — Да что вы со мной как с мелкотнёй возитесь. Тем более он уродливый, — несмотря на собственные слова, парень убрал подарок в сумку.       — Ох, извини, мне он показался смешным, — тренер не особо расстроился, видя, что подарок всё равно был принят, — не хочешь сделать фото у собора? А как он называется, кстати? Спас на крови?       Кивнув в ответ разом на все, молодой человек пошёл следом. Оставалось только выждать момент и сказать что-то грустное о том, как он скучает по льду, бросить печальный взгляд вдаль — готово, вы великолепны. По крайней мере, с Яковым всегда срабатывало, если не получалось взять криками и руганью.       Кацуки подозвал его, вставая спиной к собору.       — На мой щёлкнуть? — Плисецкий не заметил, чтоб тренер протягивал ему телефон, так что решил уточнить. В ответ ему помахали еще раз, указывая на собственное устройство:       — Нет, но можем на оба, если захочешь выложить. Селфи?       Юра не очень любил фотографироваться, так что собирался отказать. Но желание иметь совместное фото с Юри всё же перевешивало. «Вот ёб твою, мне же теперь тренера об автографе и не попросить, неловко будет».       Он немного растеряно подошёл к японцу, хмурясь, как и перед любыми объективами. Тренер сделал парочку фото, прежде чем заметить выражение лица спутника.       — Юрий, улыбнись, мы же гуляем, — он повернулся к нему, демонстрируя, видимо, собственную искреннюю улыбку. Юра только выгнул бровь, старательно борясь с краснеющим лицом. Вполне успешно, судя по поникшему лицу тренера.       — Ты такой молчаливый, хочешь, достанем наших котов для фото? Они совсем как парные, — для убедительности японец начал рыться в рюкзаке. Получилось не очень — он всё ещё опирался на трость, одновременно пытаясь удержать в ней и селфи-палку, при этом сохраняя равновесие. Чтоб не видеть эту раскоряку, Плисецкий хотел помочь, освободив тренеру хотя бы одну руку.       Дальше произошло сразу несколько вещей: вот Юра тянется к руке тренера; от неожиданного касания к руке тот вздрагивает и разжимает обе руки, тут же отвлекаясь от рюкзака, свисающего с другого плеча, громко охая при попытке перенести вес на другую ногу. Плисецкий тоже сплоховал, неловко пытаясь отодвинуться и задевая чужое плечо. И вот они сидят на грязной и влажной плитке: Кацуки попытался ухватиться за его рукав, чтоб не упасть, совсем не учитывая, что человек рядом с ним тоже плохо держал равновесие.       Они пару секунду глядели друг на друга перепуганными глазами. На вытянувшемся лице напротив Юры начала расползаться улыбка, а глаза ещё больше сузились. Совсем не такой вежливо-тихий, а вполне себе живой и искренний смех. Такой заразительный, что он и сам улыбнулся, чуть хохотнув. В этот момент тренер и щелкнул их обоих — без приблуд для селфи, просто на вытянутой руке и явно не подыскивая ракурс. Плисецкий обратил внимание на телефон и в порыве тупости скорчил дурацкую рожу. От этого они вновь пару раз посмеялись, смотря друг на друга.       — Мы с тобой стоим друг друга, Юрий, двое калек — что тренер, что подопечный, — Кацуки принялся быстро собирать упавшие вещи, пока Юра поднимался и отряхивался — в весенней грязи они посидели знатно. Эти слова даже не вызвали раздражения, не ударили по больному, наоборот, очень даже веселили. Он на автомате предложил руку, чтобы помочь подняться — она тут же была принята.       — Давай в следующий раз всё-таки не будем падать ради хороших фотографий, — тренер уже поднялся, аккуратно отряхиваясь, а потом и убирая ненужное в рюкзак, — мне нужны еще ноги, да и тебе пригодятся.       — Давайте сходим в сад? Вот эти ворота, вам понравится, — теперь идея погулять уже не казалась такой противной.       — Рад, что ты теперь мой полноправный гид, — Юри довольно кивнул.       Они взяли невозможно дорогущий глинтвейн в ларьке, на который Плисецкий долго не хотел соглашаться. Но замечательный запах и согревающий пар с уговорами тренера убедили сдаться. Прошлись по парку, разглядывая проталины, людей вокруг да и просто радуясь редкому в Петербурге весеннему солнышку. Когда они наконец прошли мимо свободной скамейки, тренер предложил остановиться и присесть.       — Юрий, расскажи, о чем была твоя последняя программа?       Плисецкий уже запутался и совершенно не мог предугадать, как японец выбирает момент для той или иной темы. Сам Кацуки, казалось, не видит ничего особенного в выборе вопроса, будто обсуждая что-то повседневное. Но у него редко спрашивали о смысле программ. Разве что журналисты, не особо располагающие парня к откровенности. Возможно, этих вопросов он всегда ждал, потому что закладывал чуть больше, чем можно было рассмотреть сразу.       — О, та, что под «Maneskin»? — получив подтверждение, он тут продолжил с большим энтузиазмом. — Наверное, основная идея в полной отдаче контроля. Я катал под минус, но слова и смысл постарался передать в движениях. Сначала брал агрессивные прыжки, в середине ослабил напор и вновь усилил его в конце, как бы показывая, что главный герой может быть стремительным и выжидать ради собственной цели. Наверное, про стремление и мечту, неудержимость хотелось откатать. В песне она и про любовь в том числе. Но я там разглядел, может, чуть больше эгоизма и желания добиться своего любыми способами, не гнушаясь ничем.       — Я рад, что ты так отдаёшься смыслу своего проката, а не бездумно исполняешь программу — на лице и в манере исполнения тоже заметно, — тренер улыбнулся ему, отводя взгляд и вновь осматривая маленький островок природы вокруг. — Я просмотрел твои прокаты, когда ты впервые вышел во взрослую лигу.       — Правда? И как вам? — стараясь не выдать своей нервозности и волнения, Плисецкий тоже отвернулся. Заискивать похвалу в его понимании было верхом мерзости. Но услышать лестные слова от Кацуки хотелось страшно. Даже сам факт того, что его видели, на него смотрели и даже следили за ростом очень грел душу. Сам-то он грешным делом подумал, что за него взялись только из-за схожей травмы, а оно может и совсем не так. Хотелось в это верить, по крайней мере.       — Конечно, на более масштабных соревнованиях ты сбиваешься и слишком много думаешь о технике. Но прокаты твои нравятся. Если рассматривать каждую программу отдельно. А в совокупности — они все очень похожи: темы перекликаются, твой посыл и энергия, с которой ты рвёшься на стадион. Даже музыка. Ты никогда не задумывался о том, что зрителей всё сложнее удивить с каждым разом? Судьи — тоже зрители в первую очередь.       Плисецкий и правда мало заботился о зрителях и том, что их вообще-то нужно удивлять. Он просто отдавал и показывал, что умел лучше всего. Делал то, что нравится.       — Я думаю, что в тебе есть намного больше того, что ты мог бы показать. Огромный потенциал, надо лишь попробовать его раскрыть, — будто в утешение после собственных слов, японец коснулся его плеча, примирительно улыбаясь.       — Спорт крайне жесток. И каждый рано или поздно с этим столкнется, — Плисецкий обернулся на тренера и ответный взгляд карих глаз из-за прозрачных стекол очков был наполнен той странной нежностью, с которой на него смотрел разве что только дедушка. — Может, раньше ты и выдерживал конкуренцию, может, тебе это даже нравилось. Но теперь ты оказался там, куда мечтает не попасть каждый спортсмен. Это тяжело. Нормально, что ты сейчас чувствуешь себя плохо, ты имеешь на это полное право. Все с этим сталкиваются хотя бы когда подходит их срок: медленно, но уверенно их имя становится отголоском прошлого, про который редко кто вспомнит. Поэтому всем так хочется оставить след, бить рекорды, ставить самые сложные программы, удивлять. Запомниться. Чтоб не стираться из памяти, не быть выброшенным на обочину. Потому что потом остаётся только цепляться изо всех сил за прежние заслуги.       На такое было сложно ответить. Такое было сложно принять и осознать. Плисецкий никогда не говорил об этом ни с кем: ни о злющих слезах от зависти Виктору, ни о страшных гематомах на ногах после упорных тренировок, ни о злости на самого себя, когда ему не давался сраный четвертной. Он готов был к этим жертвам. А ещё не хотел слыть нытиком — ведь все через это проходят и не жалуются. Оттого и задевали сейчас эти слова — потому что были правдой, которую упорно игнорировали. «Яков-то со мной тоже не просто так возится, был бы хоть чуточку менее упёртым, показал бы слабость и поминай как звали».       Вглядываясь сейчас в улыбку, в эти дурацкие очки и наполненный добротой взгляд, Юра аж мурашками покрылся. «Ты ж и сам через это прошёл совсем недавно. И если такие речи заливаешь, то уж не представляю, какой пиздец у тебя происходил. А я, остолоп, раскисаю тут, будто больше всех отхватил». Парень не привык кого-то поддерживать, а от сантиментов скорее сдерживал порывы очистить желудок, поэтому, оказавшись в такой ситуации, был смущён, растерян и похоронен под собственной неловкостью. Всё, что получилось из себя выдавить было кривоватой улыбкой и отведённым взглядом.       — Спасибо, Кацуки.       Японец в ответ кивнул, тут же всполошно убирая руку с чужого плеча и совершенно меняя тон беседы:       — В любом случае, о коньках тебе всё равно думать рано! — он надел рюкзак и ухватился за трость, поднимаясь. — А теперь, раз мы в центре, давай-ка ещё погуляем! Кстати, ты ведь не против, если я отмечу тебя на фото? А ещё—       4 апреля 2017 года. 21:34.       День был невероятно долгим и на удивление насыщенным. На пару они обошли всё, что было можно. Но устали не только ноги — Юра давно столько не говорил, язык по ощущениям отвис. После того разговора окончательно укрепилось уважение к тренеру, изначально напоминавшее американские горки. И разговор сам пошёл, хоть они были не особо болтливы сами по себе. Темы плавали от того, что лучше взять в ресторане русской кухни до того, кто видится Плисецкому главным соперником. Поэтому феноменальные для Юры шесть часов прошли очень быстро. Идея выклянчить разрешение выйти на каток быстро стала казаться неуместной.       Сейчас он устало повалился на кровать в позе звезды. Рядом валялась плюшевая игрушка, подаренная тренером. Взяв её и вытягивая на прямых руках подальше от лица, парень скорчил гримасу. «Пусть ты и в подарок, но всё равно жирный и стрёмный. Будешь у меня Уродцем». После выдачи плюшевому шарику воображаемого паспорта с сегодняшней датой и «Уродец Плисецкий» в графе имени, Юра отложил бедолагу, залезая в телефон.       Ещё с того момента, как он выложил в истории совместные с Юри фото, так и не заходил в соцсети. Было не до того: до шести он был не дома, ещё час ехал, а потом и массаж, и ванна, и небольшая гимнастика, ужин. В общем, затянулось. Поэтому с экрана блокировки бросилась в глаза прорва уведомлений из абсолютно всех существующих соцсетей. Плисецкому, конечно, льстило такое внимание, но перспектива отвечать сейчас всем его крайне не радовала. Поэтому начал он с главных виновников ажиотажа — себя с Юри.       Заглядывая в собственный кружок, он тут же уловил ту самую искорку дебильности обстоятельств, которые и поспособствовали съёмке. На переднем плане сияло лицо тренера с более обычного растрепанными волосами, а рядом сидел он сам, также ярко и искренне улыбаясь. Собор-то и не было особенно видно за всем мракобесием, но это не было столь важно. Они смотрели такие радостные друг на друга, будто не грохнулись по собственной неуклюжести, а как минимум выиграли по золоту на национальных. И довершалось всё надписью от владельца телефона «Welcome to Russia». Фотография хоть и была без фильтров, хорошего освещения и ракурса, все равно очень радовала глаз.       А дальше следовала не самая весёлая часть — директ завалила куча ответов и реакций. Пролистав фанатские аккаунты, Юра вернулся к важным. Иметь повод опустить Виктора и не использовать его было бы огромным упущением. Так что в переписку улетела пара колкостей, явно пышущих нескрываемым чувством превосходства, и фотка с жестом среднего пальца. Отабеку же Плисецкий ответил в их принятой манере — парой строк и смайликом большого пальца вверх, почти моментально получая в ответ такой же.       Ответив еще парочке аккаунтов, он наконец дошёл до переписки с Юри, в которой первыми и единственными сообщениями были упоминания в историях друг друга. Чуть подумав, он лайкнул фото в чужом аккаунте. Отложил телефон, попялился в потолок с минуту, вновь взял телефон и отписал в открытую переписку короткое: «Спасибо, было круто». Тут же убрал телефон, не дожидаясь ответа, снова уставившись в потолок.       Спустя какое-то время Плисецкий встал, так и не притрагиваясь к телефону, взволнованно прошёлся по комнате, подвинул статуэтку на столе, закинул оставленную с утра одежду обратно в шкаф. Думал уж было поразбирать безделушки под кроватью, но остановил сам себя, убеждая, что на это снова уйдет тысяча лет, бардак после этого останется примерно на столько же. В конце концов, не найдя чем ещё заняться, шлёпнулся обратно на кровать, разблокируя телефон. В переписке на его сообщении стояло сердечко и ответ «И тебе спасибо». А вот смс от того же тренера пришло совершенно другого характера, начинающееся с заголовка «расписание на эту неделю».       «Очень уж расхлябанно, даже просыпаться буду в девять», — Юра не мог в целом поверить, что это может хоть как-то соотноситься с распорядком дня спортсмена. Поздний подъём, встреча с Кацуки, обеды и прогулки, массаж, ранний отход ко сну и загадочный «ивент», стоящий вечером с неопределенными временными рамками и без дополнительных объяснений. Подумав, что расспросит у тренера обо всём завтра, Юра ответил, что сообщение принято. «В конце концов, он хоть написал, что это только на неделю, видимо, устраивает мне каникулы», — парня немного забавляли разительные изменения в поведении Кацуки, когда он исполнял обязанности тренера и когда нет.       «Так, расхлябанно или нет, мне бы уже спать скоро. Хотя бы такого расписания придерживаться надо — а то совсем разболтаюсь».       5 апреля 2017 года. 08:41.       «Да мать твою, даже до будильника не доспал. И хуй ляжешь сейчас — 20 минут погоды не сделают. Блядство», — с привычным утренним раздражением откинув одеяло, босыми ногами встал на холодный пол. Нашарил тапочки и нестройной походкой отправился в ванну. Тело отчего-то ощущалось таким тяжёлым и расслабленным, ноги с ещё большим сопротивлением подчинялись приказам мозга.       Прийти в себя получилось только по пути в уединённый парк, где была условлена встреча — утром не помогла ни зарядка, ни прохладная вода в душе.       — Доброе утро! — а вот Юри выглядел очень даже бодрым, махая ему из самого центра парка. «Меня эта дружелюбность уже подбешивает — ты какие энергетики пьёшь или успокоительные, чтобы вечно всем улыбаться», — сил хватило только на то, чтобы помахать и кивнуть в ответ.       — Вижу, ты наконец почувствовал.       — Пока что чувствую, что каждая часть тела готова развалиться, — он честно ответил, плюхаясь на скамейку и взглянув на тренера. Тот закутал шею в шарф, а руки прятал в карманах пальто — видать, местная погода ему ещё непривычна.       — Так и должно быть. Ты не замечал этого, потому что заставлял себя работать в тысячу раз упорнее во вред организму, не давая передышек. Так что должен больше понимать, почему мы на этой неделе отдыхаем — отсыпайся и побольше кушай. Правда зарядку и массажи никто не отменял, — японец коротко рассмеялся, наблюдая за «откисавшим» подопечным, совершенно мёртво уложившим голову на ребро скамьи.       — Да уж, если бы я так умирал каждый день, то вас бы и не дождался, — захотелось закурить, но уж при тренере это было бы верхом неприличия. «Точно как школьник шкерюсь от матери».       — О, я же вчера так и не сказал, — Юри неловко почесал щёку. — Давай договоримся обращаться друг к другу на «ты», когда общаемся неформально. Оставим это для тренерства и зала, если ты не против.       — Хорошо, если хочешь, — с одной стороны, Плисецкий мог наконец выдохнуть — общался на «вы» он крайне редко, «тыкая» даже некоторым учителям. А с другой, с Кацуки было бы странно общаться так просто. Ему была непонятна логика в тёмной японской голове: тут я взрослый собранный тренер, а тут мы идём с тобой, Юрочка, гулять и веселиться, называй меня на «ты», давай ещё за руки подержимся. Сомнений в том, что он уважает тренера и бывшего чемпиона не осталось, конечно. Даже если тот казался тюфячком, то в себе скрывал какую-то стоическую невозмутимость, благодаря которой и оставался на плаву.       — Замечательно. У нас в Японии принято соблюдать этикет и иерархию по возрасту, но для тебя такое наверное не очень привычно и комфортно.       «А? Это ты меня так культурно быдлом обозвал что ль?», — Плисецкий приподнял бровь, недовольно глянув на японца.       — Ладно, так что у нас сегодня в планах? — решив не акцентировать внимание, Юра вернулся к более важным вещам, ради которых они тут и собрались.       — Я собирался просто погулять с тобой, расспросить о твоих увлечениях, может. О, ты обязан сводить меня в своё любимое кафе! — Кацуки оживился, загибая палец на каждом «пунктике», — можем сходить в кино или театр, на концерт — куда захочешь.       — Стесняюсь спросить, а это какое имеет отношение к моей реабилитации? Сомневаюсь, что после театра мои организм и душа очистятся, — Юра и сам хмыкнул на собственные слова, а Кацуки тактично прокашлялся, делая нарочито серьёзный вид.       — Юрий, духовное обогащение помогает исцелению тела, уверяю тебя, — продолжил тренер уже обычным тоном, не лишённым улыбки. — На самом деле отчасти это правда. Для борьбы нужны силы, хороший настрой. Сомневаюсь, что в эту пару месяцев ты находил на это время. Мне будет сложнее составить хореографию, если я не буду знать тебя достаточно хорошо. А тебе будет сложно её откатать, если не прочувствуешь, не найдёшь стимул.       — Да как-то и без этого раньше катал, — Юра скептически отнёсся к такой поэтичной причине для обыкновенного отлынивания. «Решил уж, что неделю отдыхаю, че теперь брыкаться».       — Кстати о хореографии. Ты начнёшь их ставить после этой недели?       — Да, всё так, — Кацуки кивнул в дополнительное подтверждение слов. — Напишу тоже примерно за неделю. К тому времени ещё неделя и ты пойдёшь на лёд их откатывать. До этого будем отрабатывать в зале. Последнее, что касается наших официальных отношений. Юрий, ты собираешься в этом сезоне участвовать?       — Конечно, — Плисецкий не раз прокручивал в голове все вероятности того, что будет, если он пропустит хоть один единственный год. Пришёл только к одному выводу — потом вернуться получится с трудом.       — Как тренер, я скажу, что в таком случае нам придётся вернуться к жёстким тренировкам достаточно скоро — через месяц твоё расписание будет очень похоже на прежнее. И я обещаю сделать всё, чтобы ты был к этому готов, — решительно взглянув на подопечного, тренер склонил голову в лёгком поклоне, более благосклонно продолжая. — А как твой друг, хочу сказать, что тебе будет крайне трудно. И я также постараюсь сделать это не таким травмирующим. Было бы тяжко проходить через это одному, поэтому ты можешь обращаться ко мне в любое время.       — Да уж без тебя справлялся, дальше тоже не помру, — вразрез своим словам, Плисецкий натянул кривоватую ухмылку. — Ну так что, будешь слушать, чем я помимо катка занимаюсь?       Японец на это удовлетворённо кивнул. Всё это время они сидели на лавочке в парке. Плисецкий тихонько рассказывал про то, что ему нравилось: про любимые группы, концерты, на которые он всегда выбивал билеты, иногда убегая сразу после тренировок или в стране, где был на юниорских, а потом и на взрослых; про любимые ресторанчики и кафе с котами; про свои пока что единичные походы в клуб; Отабека и катание на байке. Это было удивительно просто, возможно, он привык рассказывать подробности своей жизни плакатам на стенах комнаты, потому и сейчас представить вместо живого человека листочек на стене не составило труда.       Подмёрзнув на поднявшемся ветре, молодые люди зашли в ближайшее кафе, выбранное Юрой. Наелись оба до полных животов под одобрительное бурчание тренера. Тот ещё и десертов набрал, заставляя сомневаться в отсутствии у него второго желудка.       — А ты и на родине так наедался? Слушай, я ведь могу и соблазниться — тоже кататься брошу, если смогу от пуза наедаться каждый день. Понятно, почему у тебя щеки как блинчики, — Плисецкий увлёкся их болтовнёй за столом и перешёл на совсем уж расслабленный тон. Даже волосы из хвоста расправил, что делал, вероятно, только на льду и дома.       — Ааа, ты что, разве так заметно? — захлопав себя по щекам и крайне взволнованно краснея, Юри лишь посмеялся. — Я всё ещё твой тренер, не говори таких вещей!       — Если будем столько есть — точно лёд проломим. Оба.       — Тогда у меня будет стимул заниматься вместе с тобой, — выдержав паузу, чтоб отсмеяться, Юри продолжил поднятую тему. — Мне было тяжело отказаться от домашней и не всегда позволенной еды. Всегда был склонен к лишнему весу. Ты ещё не видел меня полгода назад — больше походил на свинку, так мой тренер иногда говорил.              — Да ну? Ты? — парень подался ближе к столу с удивлением, — Я тебя полным не видел даже в жёлтой прессе.       — Это всё заслуга моего тренера. Ты, вероятно, помнишь Щенкова. Он ведь был таким же легендарным в фигурном катании, и все в своё время долго удивлялись, почему он покинул Россию, — с гордым видом поправив очки и прямо-таки светясь, он продолжил. — Но всё со временем забывается. И тогда он меня заметил. Тренировал с двенадцати лет. И дразнил меня хрюшкой, если я набирал вес — тоже на лёд не пускал, пока не похудею. Вот я и занимался дома до посинения, пока не приду в форму. Он очень многому меня научил. Не знаю, кем бы я стал без него и многих других людей, помогавших мне.       Да, Юра припоминал, что Щенков был такой же звездой когда-то. Но укатил из России, как только закончил карьеру и даже учеников с родины не брал. А когда стал тренировать Кацуки, все перестали за ним как-либо следить. Лишь в начале карьеры Юри бросались заявлениями про «гения-ученика у не менее гениального тренера». К сегодняшним дням ему уже за сорок. «Вот оно как бывает — сам от нас укатил, а ученик всё равно вернулся. Ради меня», — мысль очень даже польстила.       — Знаешь, если бы не он, может, я бы тут и не сидел с тобой, — Кацуки поблагодарил подоспевшую официантку с кусочками торта на изящных тарелках, возвращаясь к рассказу. — Он долго меня уговаривал не запираться в себе. Всегда боролся с моей неуверенностью. Научил меня, как бы это сказать, защищать себя? Строить маску, когда дело касается спорта. Есть в этом что-то такое русское — здесь, в Санкт-Петербурге, все такие хмурые, но как только к ним подойдешь и узнаешь поближе, то очень добры. Тоже строят стену между собой и миром, а на самом деле хорошие.       — О нас часто такое говорят, — гордо кивая головой, Плисецкий, вопреки собственным словам о наборе веса, уминал свой десерт — очень уж шли сладости под хороший разговор.       — Всё равно с трудом верится, что ты мог быть полным или неуверенным. Это совсем не вяжется с твоими ответами на интервью, с твоими выступлениями тем более, — после собственных слов закинул в рот ещё кусочек, не очень культурно мусоля вилку.       — Значит, я хорошо старался над своим имиджем. Но ты не думай, что я совсем слабохарактерен — на тренировках ещё проклинать будешь, — хитрый наклон головы явно не обещал ничего хорошего. Именно к этому Юра и готовился с самого начала, так что не удивился, что уж говорить об опасениях.       — Ну, вот потом и посмотрим. А куда дальше пойдем?       — О, для начала расскажи, какие фильмы ты любишь, посмотрим афишу ближайших мероприятий и —       Так и прошёл весь день. Прогулка, ещё одно кафе, прогулка, поход в кино, прогулка. Зашли на какой-то совершенно дебильный фильм. В сюжете было что-то о рок-звезде и его мечте, которую главный герой так бездарно, выражаясь по-русски, проебал. Это стало преткновением для споров тренера с учеником: Юра считал, что фильм ужасный, потому что главный герой какой-то мямля и не похож ни на одного дельного исполнителя тяжёлой музыки. А вот Кацуки придерживался мнения о том, что история трагичная и показывает всю слабость человеческой души и «бла-бла-бла». Спорили они, конечно, не без задора, но не до конфликта. Так что Плисецкий вывел для себя ещё одну черту, присущую экс-чемпиону — крайняя одухотворённость, если говорить цензурно. «Хер вас, японцев, разберешь — везде смысл ищете, даже в такой бессмыслице».       А ещё они крайне много болтали. Говорили, вероятно, столько же, сколько условный Никифоров может наболтать за час, но у него с непривычки даже язык начал заплетаться. Для Плисецкого такая открытость и доверие были чем-то сродни редкого исключения. А может, не было раньше человека, к которому он бы отнесся с таким уважением. Да и его собственные колкости воспринимались с улыбкой, что отбивало какое-либо желание острить или задевать, повода уж тем более не было. Кажется, тренер был достаточно самокритичен, чтобы игнорировать язвительность в свою сторону. А возможно, просто звёзды так сложились. Юра вот точно не знал, что из этого было более весомой причиной.       Под конец дня остались силы только на душ, разминку и массаж. Телефон пару раз пиликнул уведомлениями об отметке на фотографии, которая тут же была лайкнута со счастливым лицом.