***
В следующий раз, когда она приезжает, она привозит доску го. Он улыбается, заметив игру, — широко и ярко. Марта никогда не замечала раньше у него такой улыбки. — Жги, — заговаривает Рэнсом и выбирает чёрный цвет. — Я задержалась, потому что мне пришлось объяснять, что это такое. Они кладут первые камни. — Удивлён, что тебя вообще с этим пропустили. — Деньги могут многое, — комментирует она, и Рэнсом смеётся. — Хорош хвастаться, я пытаюсь надрать тебе задницу. А затем они сосредотачиваются на игре. Он быстрее Харлана, но её не превосходит. Она влёгкую побеждает его первый раз, затем второй. Третья партия заканчивается ничьёй. — Боже ж ты мой, — произносит он после третьей партии, — да ты мастер. — Я рисую картину, — поясняет она, чувствуя дежавю. А затем выигрывает ещё дважды. Зрелище практически жалкое.***
Другая её картина включает теперь в себя и Джейкоба. Каждый раз он приезжает на выходные вместе с Мэг — раз в три недели или около того — и в основном держится особняком. Периодически он задерживается после еды, слушает их разговоры, изредка вставляет реплики. Он просыпается поздно и ложится спать тоже поздно — когда Марта проверяет замки перед тем, как лечь спать самой, она замечает синее свечение компьютера в его комнате. Чаще всего ей сложно понять, действительно ли он хочет здесь находиться или же просто таскается за Мэг (Мэг — единственная, в чьём присутствии он расслабляется), но откровенно разговаривать с ним у Марты нет ни сил, ни желания. Еженедельно она видится с Рэнсомом, и издательство перетягивает её внимание на себя (предложениями по популяризации, которые, как ей чувствуется, она не может отклонить сходу). Харлану не понравился бы мерч в виде недорогих футболок или рюмок; другой вопрос — фирменные доски го. Потом некоторые книги было решено переиздать, и возникает вопрос об электронных книгах; Харлан никогда этого не позволял, но Марте это видится глупым. Так что не симпатизирующий ей подросток — последнее, на что у неё есть силы. Сезоны сменяют друг друга, весна перетекает в лето. Сейчас, вне тумана печали и перемен, Марта ценит это больше. Весна была слякотной — Марта постоянно могла видеть позади себя собственные следы, — а летом появляется робкая зелень. Собаки предпочитают не носиться, а находиться внутри с мамой или же с Элис на крыльце. Как-то в июне Марта сидит на крыльце, просматривая кое-какие документы о благотворительном фонде, который она собирается основать, и вдруг одна из сидящих у неё в ногах собак — Герк — оживляется. Пёс что-то то ли видит, то ли слышит, и мгновение спустя стрелой пересекает двор, направляясь к боковым воротам. Марта хмурится. Она поднимается и наблюдает с перил; Герк встречает кого-то у леса. Этим кем-то оказывается Джейкоб. На нём нет загара от слова «совсем», в шортах он кажется ещё бледнее — а сегодня он выглядит слегка порозовевшим и опечаленным. На расстоянии она не может определить, обгорел он или же это от эмоций. — Привет, — произносит она, когда Джейкоб подходит достаточно близко. — Как поживаешь? — Нормально. — Как ты сюда добрался? — На такси прямо до главных ворот. — При ближайшем рассмотрении выясняется, что у Джейкоба с собой рюкзак. — Можно мне остановиться здесь? — спрашивает он, глядя на неё. Герк пробегает мимо него, снова забирается на крыльцо и садится там. — Что? Зачем? Надолго? Джейкоб замедляется. — Если бы речь шла о Мэг, ты бы разрешила, — отмечает он. — Мэг никогда не натравливала на меня полицию, — огрызается она. И это она только начала. — Что верно, то верно. — Он продолжает идти навстречу, поднимается по ступенькам крыльца и поднимает на неё взгляд. — У матери истерика, — сообщает он — жёстко, как и всегда. — Какого рода истерика? — Ну, папа умер, — невыразительно отвечает Джейкоб, оглядывая двор. — Вот такого рода. Марта ошарашенно смотрит на него. — О… ты серьёзно? — Да. Можно мне остаться здесь? — Притормози-ка. Как он умер? — Автокатастрофа. Врезался в дуб. — Джейкоб снова встречается с ней взглядом, и слёзы в его глазах контрастируют с тоном. — Мама… когда я уезжал, она швыряла в стену тарелки. Типа — все до одной. Так что я… я не смог. На этом он замолкает. — Да, ты можешь остаться, — отвечает она. — Но нам нужно… Донна общалась с похоронными агентствами? Семья в курсе? — Тебе плевать, — роняет он. — Ты его ненавидела. Марта задумывается на секунду, прежде чем ответить: — Я не ненавижу никого. — И это правда. — Но ты прав: наверное, это не моё дело. Просто я… я стала медсестрой не потому, что мне нравится наблюдать за чужими страданиями. — Это звучит чересчур оборонительно, но Джейкоб, кажется, не возражает. — Я спрошу у неё, — проговаривает он, — если ты сориентируешь, что именно спрашивать. — Ладно. — А затем Марта спрашивает впервые, быть может, серьёзно: — Ты в порядке? — А тебе разве не плевать? Сначала Марта проговаривает то, что хочет, у себя в голове: «Ты злишься на меня за то, что сам же совершил? Разве это справедливо?» — но вслух вместо этого произносит: — Почему ты приехал сюда? В смысле — если думаешь, что мне плевать. — Резонно. — Джейкоб вытирает нос и поправляет волосы. — Наверное… Ну, Мэг занята. Она в Лондоне на какой-то конференции. И, наверное, я надеялся, что ты… вытерпишь меня. Потому что я не знал, куда ещё пойти, — сообщает он так, словно сама мысль об этом ему претит. Марта нерешительно кивает и снова окидывает взглядом двор. — Если это что-то меняет, — небрежно заговаривает Джейкоб, — то я прошу прощения за своё поведение два года назад. Это было глупо и действительно могло причинить тебе боль. Он поднимает на неё взгляд, и этот взгляд буквально ощущается физически. — Спасибо, — произносит Марта. — Я больше не позволю себе подобного. — Ладно. Твоя комната должна быть в том же состоянии, как и при твоём прошлом визите. — А затем Марта добавляет: — Вечером мы хотим попробовать сделать гриль. — Это элементарно, — откликается Джейкоб. Но тут же пытается сгладить вероятную грубость: — Я могу помочь. — Прекрасно. Вечером Джейкоб берёт на себя практически всё приготовление еды на гриле. Он явно умеет лучше остальных обращаться с нужными приспособлениями, пусть от их жара лицо у него краснеет. И он безукоризненно следует указаниям мамы, послушно переворачивая кукурузу и мясо, — не пытаясь огрызаться, хотя замечания мамы по большей части — мелкие придирки. Что шокирует больше всего — кажется, ему весело. Ни разу до этого Марта ещё не видела, чтобы он так часто улыбался. Её это немного беспокоит: парень потерял отца, а ему будто бы всё равно. Но это ведь просто ужин, так что она решает подождать с умозаключениями о его предположительной социопатии. Хотя надо признать, что белые пятна тут определённо имеются.***
— Ты могла выставить его, — напоминает ей Рэнсом несколько дней спустя, когда она делится историей с ним. — Не то чтобы ему было негде жить. У него есть дом. Даже два. — Ты хотел бы, чтобы я его выставила? — спрашивает с сомнением Марта. — Нет, правда. Рэнсом пожимает плечами: — Не знаю. Но ты могла бы. У Донны богатая семья, а у пацана — бабушка с дедушкой по её линии, которые сквозь пальцы смотрят на все его косяки. Почему он не поехал к ним? Марта уточняет после долгой паузы: — Думаешь, у меня есть ответ? — Нет, но этим вопросом тебе стоило бы задаться. — Мне неинтересно его допрашивать. — Но после Марта меняет свою позицию: — Ну, может, через несколько недель. Рэнсом улыбается: — Умно. — Стараюсь. Они всегда сидят друг к другу ближе, чем кто-либо другой в комнате для свиданий. Марте сложно не замечать, что Рэнсом сокращает дистанцию всё больше и больше. Она думает, не сделать ли это окончательно, коснувшись его руки или плеча, — но она не может, не решается. Она думает о кистях его рук, и в груди тяжелеет, дыхание сбивается. Так что она просто продолжает думать и навстречу не движется — а Рэнсом движется. Приближается осень. Небо за окном ясное, в комнате холодеет. — Когда ты освободишься, — заговаривает Марта, — куда ты направишься? Рэнсом смотрит на неё. Он, очевидно, пытается угадать ход её мыслей, но она не позволяет ему и выжидающе молчит, глядя в ответ. — Не знаю, — отвечает он наконец. — К маме, если она меня примет. Может, к Ричарду. Не то чтобы у меня были ещё варианты, так что это упрощает выбор. — Я не продавала твой дом. — Сердце у Марты сжимается. — Не продавала, — повторяет он. — Да, — подтверждает она. — И я ничего не трогала там, всё как было. — В желудке начинает пульсировать. — Так что… — Она едва не сообщает, что дом будет его ждать. — Я могу подготовить там всё, когда ты освободишься. Рэнсом просто смотрит на неё. — Почему… — начинает он и замолкает. — Марта. — Что? — Почему ты сохранила мой дом? Она колеблется с ответом. — Просто… — Знаешь что? Забудь этот вопрос. Ответь-ка лучше на другой. — Рэнсом склоняется к столу, приближаясь к ней. Марта чувствует, как расслабляется. — Почему тебя выворачивает? Нет, правда. В чём дело? Марте хотелось бы разозлиться на него за то, что он снова поднимает эту тему, но, по правде говоря, с самого первого раза она ожидала, что это снова всплывёт. — Не люблю говорить об этом, — отмахивается она. — Однако ты всё равно спрашивала меня обо всём, о чём хотела сама. — На его губах появляется лёгкая улыбка. — Как насчёт небольшой взаимности? — Я думала, я здесь босс, — сообщает Марта в качестве последнего аргумента. — Сам же сказал. Глаза Рэнсома сужаются. — Ты и вправду не хочешь отвечать на этот вопрос. Да, не хочет. Но спрашивает не кто иной, как он. Да и — как бы он использовал эту информацию? Он не сможет с её помощью ей навредить. — Когда я была во втором классе, — медленно произносит она, — у нас было задание — проект по семейному древу. Я заполнила его с материнской стороны, но учительница сказала, что если не заполню с отцовской, то это будет незачёт. — Да уж, с образованием в наше время творится чёрт-те что, — сочувственно комментирует Рэнсом. Марта впивается в него взглядом; шутить на эту тему ей совершенно не хочется. Рэнсом приподнимает руку: — Извини. Сейчас время для твоей печальной истории. — Отца никогда не было в моей жизни, — продолжает Марта. — Но учительница не сочла это аргументом. Наверное, у неё были определённые предубеждения о латинских семьях, и это сыграло свою роль. Так что… — Так что — вспоминает Марта — она пошла с вопросами к маме, но затем посмотрела на выражение её лица и переспрашивать не стала. — Так что я нафантазировала. Обо всём, что касалось отцовской линии. Я очень сильно нервничала, потому что боялась попасться. Я не могла позволить себе незачёт. И во время своего выступления я зашла так далеко, что сказала, что моего отца зовут Рики Мартин, и… и меня вырвало. — Рики Мартин, — вторит Рэнсом. — Это куда более популярное имя, чем ты думаешь! — Марта заранее защищается. Рэнсом улыбается краем губ. — Выходит, хватило одного раза? — Нет, — признаётся она. — Нет, просто… Ну, из-за того, что я солгала, маму вызвали в школу. Учителя организовали собрание. А мама пыталась подбодрить меня, до этого она отвела меня на завтрак в кафе. Блинчики… А потом, в школе, она разговаривала с учителями, и… — Марта смотрит Рэнсому в глаза. — Не знаю точно, что маме там наговорили, но я поняла, что она расстроена. И… это случилось снова. Это просто случалось и дальше. Марте сложно вспомнить, как именно в те первые два раза всё дошло до лжи: она ведь изначально к этому не предрасположена. Но всякий раз, как она пыталась солгать, желудок устраивал бунт. Рэнсом касается тыльной стороны её ладони. — Слушай. — Она вздрагивает, отстраняет руку и тут же об этом жалеет. — Забудь, что я спрашивал. — Да не, всё нормально. — Язык заплетается. — Серьёзно, я не предполагал, что… Однако он предполагал — она знает. Он смотрит на неё, ждёт, что его окликнут, но Марта просто не может заставить себя это сделать. Ей хочется прикоснуться к его груди, к его щеке — и убедить его, что её откровения сейчас были осознанным выбором. — Я аннулирую защитное предписание, — признаётся она. У Рэнсома отвисает челюсть. — Я уже говорила с Аланом на эту тему. — Они… — начинает Рэнсом, но запинается. — Они позволят аннулировать предписание? В отношении того, кто пытался пырнуть тебя в грудь? Марта кивает. — Судья просто… отнёсся со скепсисом. Но это можно понять. В большинстве случаев ведь предписание снимают жертвы абьюза или вроде того. — О, а у нас не тот случай? — И Рэнсом, похоже, даже не шутит. — Ты же сказал, что больше так не будешь, — напоминает она. — Ну да, сказал, но это не значит, что ты должна верить мне на слово. — Если я не должна верить тебе, — убийственно серьёзно спрашивает Марта, — то зачем я тогда здесь? Какой смысл? Рэнсом скрещивает руки на груди. Она поднимает на него взгляд спустя секунду — и видит, как он сжимает переносицу. — Ты не можешь столько для меня делать, — произносит он наконец. — Я могу делать всё, что захочу. Я же здесь босс. Приходит охрана и настойчиво сообщает, что время посещения вышло, хотя, если верить часам, у них есть ещё сорок пять минут. — Иди, — говорит Рэнсом прежде, чем Марта начинает протестовать. — Всё нормально. — Он подаётся назад (и только после этого Марта замечает, как же близко они друг к другу стояли) и добавляет: — Увидимся через неделю. Обычно он так не говорит. И Марта достаточно осведомлена о стандартном сценарии, чтобы понять: на следующих выходных она приедет, только чтобы узнать, что увидеться они не смогут. Так в итоге и случается. — Почему? — спрашивает она. — Что происходит? — К нему не допускаются посетители, — сообщает охранник. А чуть позже, получив триста долларов, добавляет: — Он в карцере. По дороге назад Марта звонит Мэг — та просила держать её в курсе. — А, да, — говорит Мэг. — Он упоминал охранника, который зуб на него точит. Они ходили в школу вместе или типа того. Этот парень в восторге, что босс тут он, а Рэнсом, естественно, провоцирует как боженька. Марта вспоминает, как её приятно лихорадит, когда Рэнсом называет боссом её. — Да уж, — откликается она. — Так что, полагаю, дело в этом. Ты не в курсе, его выпустят к следующей неделе? — Не-а. Скорее всего, я просто приеду по факту и буду надеяться на лучшее. — Чёрт. Ладно. Я вернусь через пару недель и освобожу тебя от необходимости нянчиться с Джейкобом. Прости ещё раз — я дико-дико извиняюсь. Я вообще не была в курсе его планов. — Всё нормально, правда. Он ведёт себя приемлемо, — отвечает Марта. — Ну, он… не слишком дружелюбен, — добавляет она, и Мэг заливается смехом, — но в пределах нормы. — Супер. Прекрасно. Дай знать, если что-то изменится. Я люблю тебя. Мне пора. — Я люблю тебя, — вторит Марта — и говорит чистую правду.***
Она не может увидеться с Рэнсомом месяц — а когда ей наконец удаётся выбить свидание, то обнаруживается, что от его обыкновенной любезности не осталось ни следа. Кажется, он похудел — а в глазах поначалу отражается пустота. — Что произошло? — Не хочу об этом, — обрубает Рэнсом. Раньше он никогда так с ней не разговаривал. Марта хмурится. — Даже самую каплю? — нерешительно пытается она. — Да. Не хочу. Марта кивает, старательно сохраняя на лице нейтральное выражение. — Ладно. То есть… Рэнсом перебивает её со словами: — Не в том смысле. — Не в каком? — Не в… — Он вздыхает и подаётся ближе, кладя предплечья на стол. Их руки почти соприкасаются. — Не то чтобы я не мог. Но просто не хочу. Это мой срок. Не твой. — Ты в безопасности? — тихо спрашивает она. — Не получаю льгот впервые в жизни. Тяжёлое времечко. — Он шутит, но Марта не думает, что это повод для шуток. — Я могу чем-то помочь? — Конечно, — саркастически отвечает он. — Сделай что-нибудь. Облегчи мою участь. — Я серьёзно. Я могла бы. — Знаю, что серьёзно. Именно поэтому и не можешь. Расскажи о себе, — Рэнсом переводит тему. — Джейкоб всё ещё ошивается с тобой? Она немного рассказывает об этом — о Джейкобе. С ним всё по-прежнему идёт хорошо. Он понемногу раскрывается. Мама обнаружила его как-то вечером спящим на диване — в первый раз. Он даже подарил Элис на день рождения открытку. Но разговоры об этом кажутся бессмысленными, так что, когда она заканчивает рассказ, повисают пауза и необходимость её нарушить. — Рэнсом. — М-м? — Ранее нас прервали. — Ага. Я размышлял об этом. — Он понимает, о чём она, до того, как она произносит что-либо вслух. Они умудрились узнать друг друга настолько хорошо, что временами её это пугает. Совсем немного — настолько, чтобы заинтересовать. — По моим размышлениям — я уверен на все сто, что ты в любой ситуации поступишь правильно. Но в вопросах лжи я тебе не доверяю. Так что я уверен, что, когда ты сказала, что доверяешь мне, ты имела в виду что-то более конкретное. В такую формулировку она слова не облекала, но говорила именно об этом. — Я верю, что ты не причинишь мне вреда. И я верю, что в ином случае ты будешь действовать в своих интересах. — Знаешь, — интонация Рэнсома не меняется, а смотрит он мимо неё, куда-то в никуда, — иногда мне кажется, что ты единственный человек, который вообще понимает меня. По-настоящему понимает. Не знаю, может, меня это бесит. — Бесит, — повторяет она. — Да, потому что мне бы хотелось, чтобы ты думала обо мне лучше. — Он произносит это так, словно речь идёт о чём-то незначительном. — Впечатлить тебя. Но ты знаешь, что я за человек. Просто знаешь. Не думая, она тянется к нему — вот так это и случается. Она кладёт свою ладонь на его, сжимает, и он позволяет ей разъединить его сцепленные руки, чтобы она держала одну из них сама. А затем она берёт его кисть обеими ладонями. По ощущениям — словно так и надо. И это поражает. — Да, — смиренно произносит он и сжимает её ладонь крепче. — Я чувствую то же самое, — признаётся она. — Просто в моём исполнении это звучало веселее. Он улыбается, позволяя веселью пробиться, — но ничто, даже столь редкий момент эмоциональной откровенности, не может изменить его мрачного настроения. А затем Марте снова говорят, что пора уходить, — хотя едва ли прошла половина от положенного на свидание времени. — Я позвоню, — обещает Рэнсом, — если будет возможность. — Договорились. Я вернусь. Оба выжидают секунду, прежде чем отстраниться друг от друга. Она в итоге отпускает его ладонь первой, но опережает едва-едва. Ощущение почему-то такое, словно они не увидятся ещё долго. Разумеется, так и происходит.