Легенда о Жнеце

— Эти газетчики… — прозвучал вздох Агнес за шорохом выпуска Пророка. При тусклом свете, на неудобном стуле, ногу закинув на ногу, она вчитывалась, что же понаписали о недавних событиях. Наверное, это… восхищало. Немного. Как филигранно они обходили острые углы, подменяя одни понятия другими. О, конечно, Реддл не подался в завоевания, сразу после выставленного барьера уже подогнув под себя одно из иностранных Министерств. Он просто обеспечивает — да, радикально, но такова ситуация — безопасность британскому и французскому народам. Которые защищать бы от него самого. — И Ауттенберг у них хороший… — продолжала она, незаинтересованно скользя глазами по напечатанным строкам. — Австрийские волшебники уж точно сами мечтали присоединиться к Магической Германии. Никакой это, конечно, не захват при поддержке Реддла по заведомой договоренности. Акт доброй воли. Подумаешь, оказался вдруг убит австрийский министр. И совсем ничто это не напоминает, никакие события мировой истории в середине прошлого века, нет-нет. Мерлин, да этот Ауттенберг же буквально шел по уже проторенной дорожке… — Но, если хочешь знать, в чем-то Пророк не врет, — подметила Агнес, не очень тому удивляясь, ведь в этом вопросе ложь была бы лишена смысла: — Чешский министр правда сдался сам. Как только Реддл зашел в зал Совета, в котором Палацкий прятался. Сказать бы «позорище», но поступок этот, справедливости ради, был куда более благоразумным, чем пытаться дать бой. Ситуация рисовалась безвыигрышная. В чем-то всё это действо было даже красивым. Не благодаря трусу-Палацкому, конечно. Благодаря антуражу. Чешское Министерство Магии — одно из редких министерств, что находится не под землей, а в высоком здании, скрытом от магловских глаз. Здании готического стиля, что напоминает старый католический собор, и Агнес было искренне жаль, что штурм попортил часть величественного строения. Подорвало несколько залов. Залило полы и стены кровью. Зато зал Совета оставался неприкосновенен. Когда в Прагу нагрянул Реддл — на следующий же вечер после ритуала — верхушка чешской власти просто закрылась. Может быть, хранили надежду спастись. Может быть, чтобы придумать какой-то план. Если и так, они не успели. Неготовое к вторжению, наполовину пустое из-за невозможности магически добраться до Министерства, чешское общество должный отпор дать не могло. В обычных условиях мобилизовать силы заняло бы максимум час — со всей Чехии собрались бы волшебники, чтобы защитить своё. Но Реддл знал, когда нападать. А расположение Министерства на поверхности — вместо привычной подземки в недрах земли — только облегчило задачу. Основная идея блокады, безусловно, состояла в кардинальном ухудшении жизни волшебников, чтобы у них не осталось варианта лучше, чем принять его режим «добровольно». Но и не воспользоваться моментально всеобщей паникой было бы большим упущением. Ему не помешают ресурсы уже сейчас. Территории. Магия грязнокровок, новые бойцы… Выбор пал на Чехию не только из-за территориального удобства и легкости в завоевании — развитая магическая промышленность и ученые умы были первостепенным фактором. Здание их Министерства выглядело таким хрупким, что, казалось, просто сложится вскоре в руины от бойни, сотрясшей стены. Все эти узкие башенки, стрельчатые арки и тонкие колонны, кружево каменной резьбы… К счастью, Реддлу не понадобилось много времени, чтобы через трупы и жар проклятий добраться до запертых дверей. Которые вышиб очередным взрывом. Потому что махинации и тонкости уже не имели значения: это не Франция, где он выстраивал декорации и волшебников, как в постановке, чтобы прикрыться вынужденным положением. Сейчас это самый что ни на есть обычный захват. Насильственный, кровавый, варварский. Зал был длинный, и в конце — высокие изящные кресла, стоящие овалом: в отличие от Великобритании, где Визенгамот давно уже имеет скорее номинальную функцию, здесь совет имел почти такую же власть, что и министр. И если тот сейчас прятался за чужими спинами — за спинами работников, авроров и советников, — то Реддл шел первым, и уже за его спиной стекались внутрь его приспешники. Направился через зал так спокойно. Расслабленным шагом, запросто отражая весь шквал проклятий, что полетел в его сторону. Вот это и было красиво, на взгляд Агнес, наблюдающей за этим вместе с прочими бойцами. Через узкие окна в просторное помещение проникал мягкими лучами свет, скользил по темной фигуре Реддла, идущего по гранитному полу так, будто Министерство уже принадлежит ему. Так и было, в каком-то смысле. Потому что, пока министерские советники продолжали тщетную оборону, министр вдруг опустил оружие. Сказал что-то другим по-чешски — заставляя их замереть — и поднял руки. Что вызвало в Агнес ощутимый прилив отчаяния: так легко Реддлу удалось отвоевать целое Министерство. Даже без потерь. Кого-то, может, и ранили, но Агнес даже не поцарапало: это и победой назвать сложно, равноценным сражением, нет, абсолютно. Министры других стран могут оказаться упрямее, сильнее, дать более достойный отпор. Но это будет потом. А сейчас — поверженный министр и его советники, которые, пусть и оказались строптивее, пытаясь продолжить сопротивление и проклиная на обоих языках Реддла, всё равно проиграли. Их обезоружили и вывели из зала. Вычурные кресла на небольшом возвышении опустели. Реддл поднялся по широким ступеням. По которым — от каждого его шага — расползлись черные тени, метнувшиеся к помосту, чтобы охватить каждое из кресел. Каждое уничтожалось магией. Осыпалось пеплом, начиная с верхушки изысканной спинки и заканчивая основанием. Осталось лишь одно. Посередине — возвышающееся, как трон. Впереди еще много дел, много работы над Магической Чехией. Всё то же, что было во Франции — подавлять насилием, угрозами, речами, обещаниями. Даже хуже, ведь здесь Реддл и не пытался играть в освободителя. Но всё это может несколько минут подождать. А пока Реддл смаковал успех — и для того занял это единственное оставшееся среди пепла кресло. Медленно и расслабленно опустился в него, закладывая свободно ногу на ногу. Глядя на него в этом антураже, Агнес вдруг задумалась, что он будто родился не в том времени. Вырезали из другой эпохи и засунули в неподходящую ему. В Магической Британии это ощущалось совсем не так — не считая Атриума, обстановка там в Министерстве больше напоминала офисную. Но в этом зале и в этом кресле… он сидел едва не по-королевски — и выглядел удивительно правильно. Уместно. Ему бы в другой век — с этими его завоеваниями и жаждой к абсолютной власти… Что иронично, при этом он наоборот был именно тем, кто стремился продвинуть магическое общество вперед. Нагнать магловский прогресс. Смотрел в будущее, а не в прошлое, хотя Агнес мимолетно в этот миг предположила, что это место, пропитанное готикой, вполне может стать его любимым среди прочих Министерств. Человек-противоречие. Согнув руку на подлокотнике, он коснулся пальцами губ: то ли в задумчивости, то ли прикрыть легкую, еле заметную улыбку. Определенно, сколько бы трудностей на него ни свалилось теперь по его же воле, своим положением он наслаждался. Мог себе позволить. На ещё один шажок ближе к такому желанному господству над магическим миром. Его глаза очень точно нашли Агнес среди остальных волшебников, и сердце кольнуло невидимой булавкой. От неожиданности, от внимания этих пугающих и пугающе-пленительных рубинов на ней. На весомом расстоянии — запросто отыскал её, даже не шаря взглядом по другим. О чем он задумался? Сама же Агнес воскрешала в памяти то, с чего всё начиналось. Как этот мужчина — захвативший уже не первое Министерство и ныне держащий в блокаде дюжину стран — предстал перед ней когда-то всего лишь полумертвым юношей, которому потребовалась помощь первой попавшейся девочки, чтобы просто покинуть окрестности школы. У неё мурашки сновали по коже. Что тогда, в зале, что сейчас — сидя в подвале парижской улочки и просто вспоминая. Агнес часто заморгала, возвращаясь в реальность, и сложила глупую газету. — Ну что, надеюсь, ты отдохнула? — поинтересовалась она и поднялась на ноги. Освещение на миг будто угасло, потемнело, и Агнес едва не покачнулась. Вздохнула, осознавая, что это не освещение, в общем-то. Подводили собственные глаза, подводил изнуренный мозг. Её истощение чрезмерной нагрузкой проверяло все лимиты её выдержки, но пока Агнес относительно справлялась. Изредка отдавало легким головокружением при резких движениях. Бывало, слабели колени или дрожали пальцы. Ничего серьезного. На зельях, без сна и полноценных приемов пищи, вечно же не протянешь. А Агнес еще и экономить стала. Учитывая положение в Европе, ресурсы некоторых заграничных ингредиентов могут вскоре исчерпаться, так что стоит рациональнее относиться к их пользованию и не хлестать животворящий эликсир круглосуточно. Ей просто спать нужно больше, вместо того чтобы развлекаться здесь. Но сердцу, жаждущему чужих мук, не прикажешь. Разминая затекшую шею, Агнес в очередной раз оглядела интерьер, который слегка сменился. Комнату подвала, прежде пустовавшую, теперь разделял деревянный стол — широкий и длинный, к нему хоть несколько человек привязывай. Но была прикована одна Беллатриса: по рукам и ногам. Ни на одну из фраз Агнес не реагировала, оно и неудивительно. У неё сейчас срастались разом полсотни костей, от мелких — в кистях, — до крупных. Вроде ключиц, ребер, плеч, коленей… Очень удобно, что наука о медицине по сути своей целиком писана на латыни, как и магические формулы. Парой часов ранее Агнес не нужно было даже никаких знаний — необязательно было даже смотреть на Беллатрису — чтобы, держа анатомический учебник в руке, добавлять латинские названия костей к формуле заклинания разрушения: — Os triquetrum conteram. — Хруст. — Os hamatum conteram. — Хруст. — Ossa metacarpi conteram. — Хруст. — Patella conteram… Хруст. И опять. Опять. Без конца. Трещали кости. Сотрясалось, изламывалось, выгибалось тело в попытке сбежать от боли. Блаженный звук практически не утихал, перемешиваясь со скучающим голосом недо-палача и глухими воплями жертвы. Прежде Агнес не сильно ценила эту симфонию жестокости. Но одно дело — слушать мучения, принесенные чужой рукой, совсем другое, как оказалось, — быть причиной этого хруста, этого крика, этой боли. Внутренние демоны, о существовании которых Агнес прежде не подозревала, были довольны. Скребли нежно изнанку ребер коготками и просили еще. И можно было продолжать долго, только в какой-то момент болевой шок от количества переломов едва не забрал у Беллы сознание. Пришлось приостановиться. Какой толк в пытках, когда жертва не в состоянии их оценить? Агнес оставила её — на некоторое время. Лежать со сломанными костями в тишине и темноте, пока сама Агнес отправилась по собственным делам: не могла же она тратить на подвал всё своё свободное время. У Жнеца тоже есть планы. Вернулась она через полтора часа с газетой и парой склянок, одна из которых была вместо еды, чтобы поддерживать пленнице жизнь, другая — обыкновенным костеростом. Залечивать переломы необязательно, но ведь их сращение тоже малоприятно. Стоило только залить костерост в глотку обездвиженной Беллатрисе, чтобы та затем ещё час страдала от выворачивающей муки соединения костных тканей. Но вот, кажется, основная часть лечебного процесса уже позади. Агнес подошла к металлическому подносу, на котором лежали инструменты: щипцы, ножницы, крепкие железные спицы. Всё из этого изнывало в бездействии, потому что пока Агнес применяла только магию. В том числе именно магией выжигала недавно Беллатрисе до мяса Черную Метку. От той так легко не избавиться — Реддл всё ещё мог чувствовать, где его приспешница, но очень-очень размыто, ареал возможного местонахождения чересчур широк. Это помогало только сузить поиски, когда ищешь беглеца в других странах. А во Франции Пожирателей Смерти достаточно, чтобы сбивать с толку. Так что выжгла Агнес татуировку исключительно чтобы Беллатриса сама не смогла его призвать. На случай, если любым образом освободит одну руку и попытается коснуться обожженного предплечья, дать знать о своем точном расположении, — ничего не произойдет. — Я тут пока гуляла… меня посетила мысль, — продолжала Агнес одностороннюю беседу. — А что, если перелить ведьме магловскую кровь? Силенцио, наложенное на время лечения костей и чтения газеты, не позволяло Белле ответить, зато её черный взгляд полыхнул красноречивее всяких слов. Агнес улыбнулась. — Ну, слушай, это же интересно… — вальяжно уперлась она одной рукой в стол, рассуждая: — Волшебство все же черпается из крови? И тогда твоя магия исчезла бы? Или дело все же в другом? Как скверно не разбираться во всех науках. Агнес недовольно цокнула языком. — Увы, я не колдомедик. Вряд ли могу такое провернуть, чтобы ты выжила. Тебе вообще повезло, что я не колдомедик… мне очень хотелось бы покопаться вот здесь. — Палочкой она ткнула ей в грудную клетку, имея в виду туловище, и Белла дернулась: возмущались недавно излеченные ребра. — Но рисковать не буду. Поэтому продолжаем играться с конечностями. Пять спиц с подноса взлетело в воздух, зависая ровно над обездвиженной кистью Беллатрисы. Агнес продолжала тренироваться в тонкой работе при использовании чужой палочки. И делала успехи. Относительно. Сняв предусмотрительно чары немоты, чтобы не лишать Беллатрису возможности покричать вдоволь, если ей захочется, Агнес направила палочку на спицы. Резким движением метнула их вниз. Те с тихим свистом разрезали воздух и вогнались в плоть: ломая тонкие кости и проходя насквозь — припечатывая таким образом пальцы к столу. Беллатриса взревела сквозь зубы, а Агнес наклонила голову вбок, рассматривая свой труд. Четыре спицы попали в цель. Одна — в кисть, намного ближе к запястью. Промахнулась. Агнес вздохнула, набираясь терпения, и потянулась к ещё одной спице. — Ты знаешь… малышка Агнес… — тщетно пытаясь передышать боль, прерывисто-сипло заговорила Белла, — что для меня… как обезболивающее? Её рот криво растянулся, оголяя красные зубы: силясь ещё на первых переломах не закричать и не являть так слабость, Беллатриса изодрала себе зубами всю полость рта. Щеки изнутри, губы. Агнес не стала ей никак залечивать. — Удиви меня, — отозвалась она равнодушно, устанавливая ещё одну спицу в воздухе — сосредоточенно, почти как колдомедик; ровно над пустующим безымянным пальцем. — Мысль, что всё это… детское баловство… и в сравнение не идет… с фантазией… — …Темного Лорда, да. Не удивила. Спица резким движением опустилась к остальным, в этот раз метко протыкая оставшуюся фалангу. Беллатриса содрогнулась всем телом. Сквозь стон боли процедила, еле разборчиво: — Больная… дрянь… Так, выходит, не такое уж и баловство, если все равно больно. Необязательно потрошить её туловище или скручивать всё тело Круциатусом, чтобы заставить помучиться. Все-таки чересчур сильная боль отняла бы у неё ясность ума. Всё бы свелось к этой агонии, за гранью которой уже всё остальное показалось бы незначительным. А так Беллатриса могла прочувствовать каждую секунду. Слушать и отвечать, а не просто корчиться где-нибудь на полу, теряя связь с реальностью. Но раз уж это она назвала детским, Агнес совсем не прочь сделать их времяпровождение интереснее. Отходя от стола, она махнула палочкой — и спицы в проткнутых пальцах стали понемногу нагреваться. Металл раскалялся. Больше, больше — пока кожа не стала шипеть, а кровь, уже вытекшая из фаланг на стол, запекаться. Не желая на этом останавливаться, Агнес плавно закрутила кончиком палочки в воздухе — так небрежно, как помешивают обычно сахар в чашке. Спицы горячими вертелами прокручивались в фалангах под стать. Пальцы еле заметно дымились. Белла вновь старалась держаться, идиотски цепляясь за свои ошметки гордости. Сжимала челюсть настолько сильно, что грани скул напоминали голый череп, да и кожа уже давно стала соответствующего пепельного оттенка. Вопль все же прорвался сквозь преграду сцепленных зубов, когда ощутимее запахло горелым. Грудной, сдавленный, но все равно долбящий по ушам — чем меньше Агнес спала, тем больше начинали корежить громкие звуки, даже если именно их она и добивалась, желая выскрести из легких Беллатрисы весь смех. Обратная сторона досуга палачей. Агнес могла бы снова просто заглушить её Силенцио. Но ей захотелось вдруг ещё немного поболтать с дорогой кузиной, а для этого раскаленные спицы в руке были фактором слишком отвлекающим. — Я вот думаю, — начала она, убрав жар из металла и усевшись на край стола. — Ты была бы так же твердо убеждена в моей неминуемой судьбе, если бы узнала, что за девять с половиной лет Лорд ни разу меня не пытал? Уж Белле, любящей увлечься и уйти в самодеятельность, явно доставалось намного больше. Одна только «профилактическая беседа» после того, как она бросила Агнес умирать в лесу, говорила о многом. Но никогда та же кара не настегала саму Агнес. Были подозрения, что Беллатриса, в общем-то, все равно не особо её слушала, приходя в себя после поджаренных изнутри пальцев. Но в конечном счете что-то добралось до её воспаленного ума, потому что она повернула голову, вглядываясь с какой-то ободранной эмоцией в мутном взгляде. — Да, сама удивляюсь… Ещё всё впереди, когда — если — Реддл узнает правду, но фантазировать на эту тему совершенно точно не хотелось. Места на столе было предостаточно, и Агнес разместилась на нём с ногами, подложила их под себя по-турецки. Накинув на Беллатрису парализующее, она высвободила одну её руку — не проколотую спицами — и вытянула над её головой, к себе ближе. Чтобы надрезать рукав, оголить бледную кожу — полотно для бесконечных художеств. — Никакого даже коротенького Круциатуса, — продолжала Агнес, склонившись над запястьем Беллатрисы. — Странный человек, скажи? Сказать Белла ничего не могла, как и одернуть руку, когда палочка невербальным Режущим пронзила её кожу. Тонкая полоса стала началом слова. Агнес давненько ничего не вырезала на теле жертв — уже отвыкла. Сейчас могла попрактиковаться без всякой спешки. Кожа у её холста обжигающе горячая и влажная: кажется, Беллатрису лихорадило. Не выключилась бы… А болтовня тем временем напоминала какой-то исковерканный девичник, на котором девочки сплетничают, обсуждая парней. Но, собственно, раз у неё не было никогда возможности так свободно разглагольствовать со своими двоюродными сестричками… — Полагаю, он все-таки очень трепетно относится к сохранности «пустой вещицы в его собственности», — сосредоточенно выводя глубокими порезами буквы, проговаривала она недавнее чужое заявление. Хотя это и вводило в ступор, на самом деле. Так много толков о её неприкосновенности, и при этом Реддл запросто отправлял Агнес на задания, далеко не безобидные, да порой в самое пекло, где очень уж велик риск бесславно почить. Неужели так сильно в неё верил? Или ему правда всего-навсего плевать? Лучше не думать. Чем больше в это копаешь, тем запутаннее дебри. Агнес выпрямилась, только когда закончила, и оценивающе взглянула на уже знакомое «by the reaper», сочащееся кровью. Хмыкнула и парой изогнутых, кривоватых линий вырезала рядом с этим рисунок сердечка. Не чужие же друг другу люди. Положение на столе не очень удобное для рисования, и Агнес опять помяла пальцами позвонки в шее. Могла быть сейчас в постели, а вместо этого… Но и жертву свою оставлять не хотелось. Агнес аккуратно смахнула палочкой с лица Беллатрисы черные кудри, чтобы удостовериться — ещё не отключилась. Несмотря на переломанные и залеченные кости, несмотря на спицы в кисти. Безжизненно смотрела в потолок. Агнес осторожно попробовала в нужном русле развить всё ту же тему: — Поэтому, может… чтобы уравнять нашу с тобой исключительность, ты просто взамен похвастаешься, в чем таком ценном он доверял тебе? И мы мирно разойдемся. Агнес — домой. Беллатриса — на тот свет. Заклинание паралича Агнес сняла, но молчание так и не прервалось никаким ответом. Белла ни звука не издала. Сталась странно тихой и как будто даже… опустошенной. Ярость закончилась? Агнес казалось, что у этого колодца нет дна. Даже самой стало неуютно. Ещё немного помедлив, она на секунду прикусила губу, а затем уже, избавляя голос от прежней веселости и небрежности, заговорила: — Он ведь предал тебя в каком-то смысле? — продолжать она не спешила, внимательно следила за эмоциями на изможденном лице. — Использовал твою безграничную верность. Удобно иметь настолько преданную соратницу в лице блестящего бойца. Не сомневаюсь, ему это ещё и сильно льстило. А затем… наигрался. Нашел новую игрушку. Агнес говорила без издевательства — даже с долей окрашенного в тоску сочувствия. Услышала бы себя со стороны, сама бы себе не поверила. Масштабы её наплевательства, конечно, были на самом деле неизмеримы, но в ней затеплилась легкая, может быть, наивная надежда. Почему бы не обратить злость Беллатрисы, поверженной и разбитой, против её же идола? От любви до ненависти один шаг, или как там? Сухие, перепачканные кровью и изрядно потрескавшиеся губы зашевелились, но Агнес расслышала только невнятный хрип. Как будто у Беллы уже даже не осталось сил говорить, и сил отнюдь не физических. Пришлось немного приблизиться, чтобы разобрать, что изрекает пересушенная глотка. Но даже немного склонившись над её головой — не выходило. Что она там… Агнес не успела среагировать. Свободная рука Беллы схватила её за волосы. Дернула, привлекая к себе ближе, чтобы пальцами вцепиться в её лицо — своим когтем едва не угодила в глаз. Одного движения палочкой хватило, чтобы её угомонить — обратно парализовать, — и вновь одни только темные глаза остались подвижны, испепеляя злостью, что вспыхнула новой мощью. Как будто, лишенная альтернатив, лишь глазами Беллатриса мечтала кузину истерзать, разрубить, выжечь дотла. — Белла-Белла… — протянула Агнес с усталым вздохом, чувствуя, как щиплет царапиной кожа на щеке. Хотя стоило бы сказать «Агнес-Агнес», потому что как можно было хоть на секунду поверить в толику благоразумия у Беллатрисы? Спустившись со стола, изрезанное надписью запястье Агнес обратно загнала в оковы. А затем протянула руку к металлическому подносу, подмечая: — Если тебе очень мешают твои длинные ногти, так бы сразу и сказала. И взялась за щипцы. *** Кровь смывать с кожи всегда трудно. Забивает поры, даже если сотню раз уже растереть ладони с мылом — красноватый оттенок так и остается. Не удавалось оттереть от рук и ощущение лежащего в них инструмента, подцепляющего полусгнившую ногтевую пластину и срывающую с пальца под утробный крик. Раз за разом. Агнес наблюдала за своими же руками под струей горячей воды с каким-то налетом меланхолии. Отсутствие сна сказывалось на восприятии реальности. Притупляло всё. Как будто безвылазно находишься — как иронично — во сне. Туманном и плотном, через который пробираешься, как через загустевший воздух. Наверное, ей стоило бы всё же поспать. Не как последнее время, выкрадывая себе самые крупицы отдыха и подскакивая строго по будильнику не позднее чем спустя полтора-два часа после того, как голова коснулась подушки или рабочего стола. А залечь на всю ночь в постель и позволить восстановиться телу, мозгу, нервной системе — хоть немного. Стоило бы. В таком состоянии был куда выше риск наделать ошибок. Любая потраченная на отдых минута казалась непозволительной роскошью. Чересчур много на ней ролей: Жнец, сотрудник отдела международных дел, Пожиратель Смерти, искатель долбанных крестражей. Вычеркнуть бы отсюда хоть часть, и жизнь стала бы относительно сносной. Агнес подняла глаза к своему отражению. Её взгляд стал отдавать тяжестью. Обычно просто никакой — бесцветный, может быть, иногда насмешливый, насколько она могла судить, — а сейчас серая радужка напоминала больше поверхность грубого камня. Надгробного, стало быть. То ли конкретно пытки вымотали, истощили, выжав из неё всё, то ли само по себе так. Кожа тусклая, ничем не лучше, чем у Беллатрисы. Безукоризненная линия обычно расправленных плеч изломалась — плечи чуть опущены. Жуть. Если бы не косметические чары, окружающие давно уже стали бы задаваться вопросами. Ей бы в заповедник. Свежим воздухом подышать, драконьих малышей покормить. Но когда? В том и дело, что некогда. Агнес вытерла отмытые наконец от крови руки и покинула ванную, направляясь на кухню. Чтобы совсем не загнуться, решила встряхнуть засыпающий мозг крепкой порцией кофеина, что поначалу будто бы… помогло? Немного, как и всегда. Но вскоре оказалось ошибкой. В висках стрельнуло. Стоя по-прежнему на кухне, Агнес поморщилась, отставила чашку с кофе. Как раз вовремя, потому что тупая боль сдавила голову сильнее, настолько, что накатила дурнота — начало мутить. Квартира поехала кругом где-то за пленкой черноты. Рука уперлась в стол, ловя равновесие. Кажется, мозг решил послать её ко всем чертям. За бессонные ночи, голодание и вообще всю эту затянувшуюся игру на выносливость. Агнес тихо посмеялась, задумавшись, как забавно было бы отправиться к остальным Розье в склеп уже сейчас — вместо стольких ярких перспектив, что могли её ждать. Ещё и полпути не пройдено. Надавила пальцами на уголки глаз у переносицы. Надеялась, что сейчас пятна уйдут и вернется зрению ясность, только бы переждать пару секунд. Но темнота, наоборот, сгущалась. Без зелий, значит, всё же не обойдется. Придется растратить ещё немного животворящего, укрепляющего, еще чего-нибудь… С этой мыслью Агнес, придерживаясь за стол, шагнула в сторону, чтобы добрести до кладовки, проверить, сколько там осталось. Не вовремя накатила ещё большая слабость, скотская, совсем её выжимающая. Духота. Рука соскользнула — деревянная поверхность, единственная опора, исчезла из-под пальцев. А вместе с ней и пол из-под ног. *** Не сосчитать, сколько раз за их недолгие и редкие встречи Чарли думал о том, как же хочется Розье прибить. В этот раз ему этого хотелось почти по-настоящему. «Чисто гипотетически». В гробу он видал такое гипотетически. Ладно, он мог понять, что Розье нежелательно выдавать ему всё, что творится у них там в их политическом серпентарии. Но «если вдруг возникнут с перемещением проблемы»? За два дня до того, как они взяли и обрубили барьерами треть Европы? Серьезно? Он за это время не успел не только придумать, как связываться с Орденом без трансгрессии и каминов, он в принципе не смог выдумать, как подойти к этому разговору, никак не упоминая Розье. Откуда-то же он это узнал. Кто-то его предупредил. И он всё ломал голову, как оповестить орденовцев и при этом не сдать эту ненормальную любым неосторожным словом. А потом Европа берет и сходит с ума. За другие страны говорить он не мог, только догадываться, но в Румынии и работа Министерства, и производство — всё временно вышло из строя, волшебники элементарно не могут добраться до места работы. Всё встало. Люди в панике. Ждут удара — закономерно сочли происходящее каким-то предзнаменованием перед событиями более страшными. Великолепно, лучше не придумать. Молодец Розье. Очень помогла. По сути Чарли теперь отрезан от Ордена. Благодаря шкафу он может перемещаться в Британию, но как он это объяснит, если заявится на порог орденовской базы? Ага, шастаю тут из закрытой Румынии к вам в Лондон через шкафчик Пожирательницы Смерти, которую вы на дух не переносите… ну и что? Все средства хороши, хватит нос воротить! Так? У него цензурных слов уже просто не осталось. Лучше бы вообще ничего не говорила, чем великодушно дарила ничтожный шанс что-то предпринять, который будет его в труху крошить ещё очень долго. Злился он на себя, да, конечно, куда больше именно на себя, но выплеснуть это никуда не мог, всё, чего ему хотелось — отыскать Розье и придушить. Не буквально. Наверное. Но однозначно хотя бы поговорить по душам. Очень некстати в заповеднике сейчас всё было не слишком гладко, бывают у драконов обострения, так что нагрянуть он смог только через пару дней. До своей квартиры от заповедника пришлось добираться по старинке — на метле. Благо, летал он прилично, не как немалая часть волшебников, что давно уже скинули такие ненадежные способы перемещения в утиль, а теперь травмировались, пытаясь к ним судорожно вернуться. Продавцы метел, должно быть, просто в восторге… Шкафам Чарли не очень верил. Но выбора не оставалось. Рухлядь стояла у него в коридоре и совсем не внушала доверия, но, стараясь меньше думать, чтобы вдруг не образумиться, он открыл изящные скрипучие дверцы, зашел внутрь, плотно закрыл за собой шкаф и глубоко вздохнул, отчего пыль защекотала глотку. Закрыл глаза. Ему не нужно было представлять, куда отправиться, как при трансгрессии; не нужно было называть место, как в каминной сети. Шкаф лучше него знал свое дело и знал, куда переправлять гостя. Уже через мгновение пришел в действие и как будто бы стал сужаться — Чарли так показалось. Словно стенки, без того тесные, сдвигались, зажимая, закрывая в капкан, чтобы раздавить. Поначалу это было просто неприятно. Дискомфортно, но терпимо. Но ощущение не проходило — усиливалось, нарастало, прессом давя со всех сторон до ломоты в костях. Чарли сцепил зубы, мрачно усмехаясь от беглой мысли, не угораздило ли его попасть в какое-то пыточное устройство… Ладони нашарили стенки — вопреки ощущениям, те не сдвинулись ни на дюйм. Ощущения иллюзорные. Магические. Как при трансгрессии тебя скручивает в узкую воронку, так и шкаф магией будто стремился раздавить, сживая со свету. Воздух расщеплялся тоже. Грудная клетка не могла разжаться, чтобы впустить кислород, начинала гореть. Чарли выругался мысленно, когда боль стала невыносимой — он был уверен, что с каждой новой секундой может в любой момент зазвучать треск костей, — и уже хотел было послать все к черту. Когда все прекратилось. Боль ушла. Чарли открыл глаза, пытаясь разобраться, что произошло, и немного помедлил, вслушиваясь, но слышал только свое тяжелое дыхание. А затем, держа палочку наготове, толкнул дверцу. Перед ним предстал не коридор его квартиры. Неосвещенное помещение, и Люмос, зажегшийся на его палочке, не способствовал понимаю, где он очутился. Блеклый синий свет выхватил углы другого шкафа — не исчезательного, самого обычного. И стол, заставленный старыми книгами. И доску на стене, на которой творился настоящий хаос. Вырезки, куски газет, колдографии Пожирателей Смерти… Чарли осмотрелся в поисках двери. Никакой. Кабинет очевидно тайный, скрытый, так просто сюда не попасть. Розье совсем уже в злодейское злодейство подалась? Тут и какой-то мрачный костюмчик, может, припрятан? Трогать у стола и шкафа он ничего не стал — мог нарваться на какую-нибудь ловушку, схлопотать себе проклятье. Вместо этого он решил исследовать единственную голую стену на наличие выхода: прислонил ладонь, вдавливая в поверхность в разных местах. К счастью, кабинет маленький и площадь поисков потому сужалась. В какой-то момент стена действительно отозвалась скрежетом. Поддалась натиску ладони, обозначила границами небольшую дверь, которая отъехала в сторону, выпуская Чарли в еще один кабинет, но уже куда более обыденного вида. Розье удивляла. Первым делом внимание привлекло окно — за ним были не уже знакомые виды окрестностей поместья. Город. Лондонские улочки. Так это не особняк?.. Все эти тайные ходы как-то вписались бы скорее туда. Свет в коридоре горел, так что Розье точно здесь, хотя Чарли предполагал, что вполне может и не застать, либо застать спящую. Но она могла быть не одна, поэтому он сжал на всякий случай покрепче палочку, вслушался. Голосов не было, зато был непонятный, трудно определимый звук. Чем дальше Чарли проходил, тем громче оно становилось — как единственный ориентир, ведь квартира истинно буржуйская, здесь черт ногу сломит. Но пронзительный и громыхающий звук всё же вывел его куда-то. Заманил в гостиную, где источником шума оказалась клетка с хорошей его приятельницей — крупной желтоглазой совой, что некогда исклевала ему пальцы, а сейчас ухала, трещала и яростно била крыльями о клетку. Как будто привлекала внимание. Но зачем? Просила свободы? Или хозяйка её совсем не кормит? Где, собственно, сама Розье, Чарли так понять и не мог. Обведя внимательным взглядом пустую гостиную, он наткнулся на высокую арку, ведущую к кухне. И в проеме уже увидел. Готов был проклясть себя за то, как похолодело под ребрами. И как быстро он подорвался к лежащей на полу Розье. Та растянулась на боку, и Чарли пришлось аккуратно перевернуть её на спину, чтобы заглянуть в лицо. Зеленоватое и настолько бледное, что пальцы сами, непроизвольно, потянулись к её шее, нащупать пульс. Бьется. Будто неохотно. Чарли выругался, но вздох этот сквозил облегчением — безотчетным и чересчур явным для того, кто еще недавно хотел придушить её собственными руками. — Что ж ты такая бедовая-то, а?.. — бормотал он, оглядывая кухню в попытке понять, что вообще делать. Водой её окатить, чтобы в себя пришла? Встряхнуть? Не пощечину же ей… Он даже не знал, что с ней такое, чтобы что-нибудь предпринимать. Может, её в Мунго в срочном порядке надо везти, а может, ей там появляться наоборот нежелательно — вдруг экспериментировала тут со своей магией. Чарли как минимум махнул палочкой в сторону окон, чтобы их распахнуть — впустить в квартиру морозный воздух. Самого тут же передернуло, но Розье хоть бы что. На всякий случай он наложил на помещение глушащие чары — если вдруг за ней наблюдают, — и несильно, совсем легонько похлопал её всё же по щеке. Никакой реакции. — Воспрянь, — попытался он тогда, направив на неё палочку. Никакой реакции. Совсем как неживая, не считая пульса и слабого дыхания. Изможденная, худая, едва не растворяющаяся на глазах в своей мертвенной бледности. У него уже нервы начинали опасно трещать. Вырвалось невеселой усмешкой: — Розье, прекращай, ты если умрешь, кто эту твою революцию будет устраивать? Как будто выражая недовольство его дебильным вопросом, ухнула опять сова, и Чарли повернул к клетке голову, встречаясь со злыми желтыми глазами. Злыдне, кажется, вовсе не нравилось, как он реанимирует её хозяйку, но что ему… Отвлекшись, Чарли лишь краем глаза успел отметить, что Розье неожиданно поморщилась. Разомкнула сухие бледные губы, выдала хриплое: — Сам и устраивай. И перевернулась на бок — спиной к нему. Обняла себя руками, чтобы спастись от поступающего через окна холода. Чарли уставился на неё, перебирая в уме всю известную ему брань. И на английском, и на румынском — всё, чем можно охарактеризовать весь этот… — Ты просто спишь? Новый вопрос заставил её повернуть обратно голову. Нахмуриться, немного приподняться, осматриваясь — как будто не понимая, что происходит. Где она и с кем она. Чарли тем временем, уже не настолько скованный напряжением, осел на полу, расположился удобнее — до этого сидевший на коленях, вытащил их из-под себя и протянул полусогнутые ноги, на них размещая локти. Молчание затянулось, пока Розье окончательно приходила в себя. И первая же осознанная фраза: — Да, Уизли. Решила, на полу удобнее. Ладонью она провела по помятому лицу, будто желая снять с себя все паршивые ощущения. Чарли не знал, стоит ли спрашивать. Что стряслось, что с ней такое, надо ли что-то сделать. Или пусть она лучше сперва сама оправится?.. Розье вдруг вздрогнула. Растерянно заозиралась, спросила: — Сколько времени? — и показалась настолько испуганной, что Чарли не стал язвить, ответил сразу: — Часа три ночи. — Какого числа? Он вскинул брови. — Тридцатого. С необъяснимым облегчением она откинулась обратно на пол, растекаясь по нему в усталости и на пару секунд прикрывая глаза. Никаких пояснений. Разумеется. — Розье… — заговорил он, чтобы понять наконец. Хоть что-нибудь. — Ты сколько в отключке провела? — Пару часов. К счастью. «К счастью». Значит, могла больше? Чарли обвел её лицо теперь уже более спокойным, а потому более пристальным взглядом. Отмеченные ещё в заповеднике тени под глазами стали глубже, насыщеннее. Бледность всё так и не сходила. Наверное, зря он все же не озаботился заблаговременно переутомлением маленькой серийной убийцы. Которая вдруг усмехнулась. Её губы растянулись в непонятном и неуместном смешке: — Я просто представила, — объяснила она, — что было бы, если бы я не появилась на работе и Реддл заявился бы сюда… Розье многозначительно недоговорила, очевидно, имея в виду присутствие Чарли в её доме. Картина была бы более чем карикатурной, он согласен, но волновало его совсем не это. — И часто к тебе сам Лорд лично в гости захаживает? Улыбка сползла с её лица. — На правах моего начальника… — Ко мне что-то мой начальник домой не особо наведывается. — Что пристал? — ощетинилась она. — Я тут, если не заметил, немного в обмороке. Лучше бы встать помог. Чарли закатил глаза, но продолжать пререкаться не стал — вместо этого действительно подхватил Розье за локоть, вставая и позволяя ей перенести на него вес, чтобы сделать его своей временной опорой. Ему не было бы дела до того, как часто или нечасто Волдеморт в действительности здесь появляется. Если бы Розье просто ему не лгала. Он ложь терпеть не мог, а всё это положение вещей явно не походило на «сугубо деловые отношения», в которых она его заверяла. Трудновато представить ситуацию, где даже обычный директор заповедника притащился лично к своему работнику, узнавать, что за дела. А тут весь из себя грозный и важный Лорд Волдеморт, правитель Великобритании — в квартирку к подчиненной. Не проще любого из своих прихвостней отправить разбираться? Розье, убедившись, что твердо стоит на ногах, отступила от Чарли на шаг, и он уточнил: — Надеюсь, ты сейчас отправишься в комнату и, как адекватный человек, в кровати доспишь до утра? — Нет, мне ещё нужно… — Спать тебе нужно. — Уизли, — зло сверкнула она глазами — воспаленными, конечно же. Очередное следствие недосыпа. Чарли только брови в ответ испытующе приподнял, как бы спрашивая «да?». Не отступал. Сам себе объяснить в полной мере не мог, чего он вообще беспокоился о её отдыхе. Её дело. Окочурится, и Мерлин с ней. Не считая того, что от этой сонной, но упрямой язвы зависит будущее Магической Британии. А теперь еще и Европы, судя по всему. Ему каждый раз через силу приходилось себе напоминать, что эта пародия на Пожирателя Смерти — вероятно, главная надежда магического мира на данный момент. — Хочешь в следующий раз при немернике своем в обморок упасть? — поинтересовался он. — Наверное, у тебя припасена уйма способов ему объяснить, чем же ты занимаешься в свободное время вместо сна. Упоминание Волдеморта подействовало с эффективностью большей, чем у любого из ментальных заклинаний. Розье еще пару секунд прожигала его взглядом, прежде чем выдохнула, раздраженно пробормотала «Салазар, ладно», развернулась и поплелась куда-то в коридор. Ну и чудно. Только вот, что Чарли теперь делать, не совсем понятно. Хотел высказать ей всё насчёт этих их с немерником дел в Европе, хотел узнать хоть что-то, а по итогу лишь вернул непонятно как Розье к жизни и теперь… уходить? Видимо. С тяжелым вздохом он провел ладонью по лицу. А когда убрал руку, напоролся взглядом на смотрящие на него с любопытством желтые глаза — сова в гостиной уже угомонилась и сейчас только наблюдала за ним, наклонив голову вбок. Нахохлилась. То ли выказывала обычную для нее враждебность, то ли всего-навсего замерзла. Так скоро проходить опять процедуру перемещения через пыточный исчезательный шкаф ему не то чтобы хотелось, поэтому пока он просто закрыл обратно окна, через которые ноябрьский воздух уже выстудил из кухни всё тепло. А затем прошел к кухонным тумбам. Зашарил по ящикам, открывая и закрывая дверцы, за одной из которых нашел банку с листовым чаем. К ней и посуду, и чайник, который поставил на газовую плиту. Спустя несколько примитивных махинаций Чарли уже прихватил дымящуюся чашку и отправился на поиски по неприлично замудренной квартире. Он еще в особняке подумал, что такие масштабы должны бы давить на одну единственную их обитательницу, но и в городском её жилище не сказать что сильно лучше. Неудивительно, если её грызет одиночество. Здесь любой с ума сойдет. Комната в её спальню оказалась единственно открытой во всем коридоре, что упростило ему задачу. Не пришлось выискивать, потом ещё неловко стоять у запертой двери и думать, не переодевается ли она там. Розье оказалась уже в постели. Но ещё не спала. Увидев Чарли, заходящего в её комнату, нахмурилась, и особенно — когда он поставил чашку на её тумбочку. — Там белладонна какая-нибудь? Чарли сел на край её полурасстеленной кровати, на ту часть, что прикрыта покрывалом. — Увы — всё, что в чашке, найдено у тебя. Так что если только ты не хранишь где-то… — Он не договорил, заметив её красноречивый взгляд. Вздохнул, неверяще отводя глаза. — Я даже спрашивать не стану. Вряд ли же она белену у себя хранит в лечебных целях? Ей ещё для комплекта в её злодейскую обитель взрывчатки, капканов, всяких клеток с шипами не хватает. И лопаты — ненужные трупы закапывать. Хотя, по правде говоря, он действительно не уверен, что у нее тут этого нет. — Если ты с немерником на короткой ноге, не думала никогда просто воспользоваться своим ассортиментом ядов? — Думала, — честно ответила она, приподнимаясь в постели, чтобы опереться спиной на изголовье. — Но вряд ли яд так легко берет настолько ядовитых чудищ. — Тогда уж ты-то точно пей, — кивнул он головой заподозренный в наличии белладонны чай. Розье усмехнулась. Но за чашку все же взялась, поднося к бледным губам. — Ты в своих шутках повторяешься, — упрекнула она и сделала глоток. Чуть скривилась, как капризный ребенок. — Ты туда целую тару сахара высыпал? — Насколько я знаю, сладкий чай после обмороков помогает. — Звучит слегка лженаучно. Чарли закатил глаза. Кто бы подумал, что уж Розье окажется занудой. — Уж извините наши плебейские методы, госпожа, у меня в детстве не было зельев на все случаи жизни. Отвечать на это Розье ничего не стала, усмехнулась в чашку и сделала еще несколько глотков, удивительно, даже больше не кривилась демонстративно. Чай в конечном счете всё же отставила, выпив только наполовину, а после легла обратно, укрываясь одеялом по шею, оставались только голова и одна рука на подушке. — Не надо этого, Уизли, — вздохнула она тихо, закрывая глаза. — Что? — Быть таким добрым. А то я понять не могу, меня просто мутит или это совесть дает о себе знать. Его доброта заключается в том, что он просто чай ей налил?.. Да уж, велик подвиг. Насколько у неё всё паршиво в окружении, что из-за подобных мелочей её воротит с непривычки… Чарли смотрел на неё, думая, скажет ли она что-нибудь еще, но она, кажется, засыпала — веки так и оставались прикрыты, дыхание выравнивалось. Присутствие едва ли знакомого мужчины в её квартире совсем никак её безмятежному сну не препятствовало. А он ведь так легко мог бы сдать её Ордену. Не выдумывать больше ничего, просто скинуть с себя груз ответственности и чужих тайн. Прекратить убийства невинных, по чьим головам Жнец идет в своих грязно-высоких целях. Изъять из близкого круга Волдеморта такое важное звено. А вместо этого он не только не возмутился недавнему маневру с барьерами — и её лжи, умалчиванию, переменам темы, уклончивости, всему, из чего соткано их общение — он её буквально спать уложил. Чего сказку на ночь не прочел? Длинный рукав её одежды немного задрался на подушке, и можно было — если знать, куда смотреть — различить черный пигмент на запястье. Край Метки. Чарли вздохнул и, уперевшись локтями в колени, провел пальцами по волосам. Немного их сжал, как будто это помогло бы прийти в себя, очнуться наконец и понять, что он вообще творит. Его весы симпатии-антипатии изменяли показатель так часто, что это уже откровенно сводило с ума. Никакого баланса. Сплошное швыряние от крайности до крайности. Он так хотел отомстить ублюдку. Стать полезным в этой бесконечной войне. А пока всё, что он делает, это болтает изредка с той, по кому Азкабан плачет, да так спокойно, будто всю жизнь друзьями были. Она ведь тем и измоталась наверняка — в свободное время, стало быть, придумывала, как бы еще напугать массу волшебников. Убивала, а может и пытала кого-нибудь в подвальчике своего особняка? Повинуясь беглой мысли, Чарли сместил взгляд обратно на её руку — не предполагая всерьез хоть что-нибудь обнаружить, — но, прищурившись… В линиях на сгибе пальца забился красноватый оттенок. Как будто бы кровь, недостаточно тщательно вымытая. Да твою же мать. Чарли уже не выдержал, поднялся на ноги и направился к двери. Это всё — какая-то нелепая издевка. Карикатура взаправду, сплошная без конца, и только. На выходе из комнаты он все же остановился. Чтобы оглянуться ещё раз, немного помедлить… вздохнуть и выключить свет, что мог резать сквозь закрытые веки глаза мирно спящей убийце. *** Проснулась Агнес окончательно уже спустя несколько часов рваного сна. Проснулась с твердым убеждением, что это всё ей приснилось. И лучше бы приснилось, но полупустая чашка на тумбочке говорила об обратном, и Агнес едва не застонала, с головой заползая под одеяло. Уизли в её квартире. Обнаруживший её на полу, напоивший чаем и заставивший её поспать. А затем… исчезнувший? Агнес сонно нахмурилась, пытаясь заставить мозг работать. Исчезнуть он мог только через шкаф, а шкаф в кабинете, что заперт под чарами. Выйти оттуда можно без магии. Войти — нет. Её догадка оказалась верна: Агнес нашла Уизли в гостиной. Дремал в кресле. Картина до того непривычная, практически сюрреалистическая, что Агнес невольно поежилась, обнимая себя за плечи. Только недавно без малейшего намека на совесть ломала кузине кости и вырывала ногти, а сейчас по какому-то пустяку пожирало чужеродное ощущение неловкости. Агнес даже не сразу осмелилась приблизиться, как будто не хотела вторгаться в личное пространство. Это вообще всегда очень странно, наблюдать за чьим-то сном, такими уязвимыми люди становятся… С трудом одолев желание разбудить его громким хлопком или ещё каким шумом — только бы на расстоянии, — она все же заставила себя подойти. Мягко положила ладонь на его плечо, чтобы аккуратно растолкать. Многого не потребовалось — почти сразу открыл заспанные глаза, шумно вздыхая, и Агнес объяснилась: — Пойдем, открою тебе кабинет. Не может же он тут сидеть, мало ли Реддлу взаправду опять что-нибудь в голову взбредет… Но на пути к шкафу — чтобы этот внезапный визит хотя бы не был бессмысленным — Агнес обрисовала сухо, в общих чертах, ситуацию в Европе. Сколько стран в блокаде, успех Лорда в Чехии. Удивительно, на это всё Уизли ничего не ответил, размышлял молча. Заговорил, только когда оказались уже за книжным стеллажом — сразу после его необъяснимой усмешки: — Утоли мое любопытство, просто для справки, ты лопаты тут не хранишь? — Лопаты? — Надо же куда-то лишние трупы девать, — пояснил как ни в чем не бывало, заходя в шкаф. Агнес даже подрастерялась. Моргнула, как будто все ещё спала и хотела так сморгнуть странную дрему. — Копать самой было бы как-то не по-магически, не думаешь? — с той же невозмутимостью ответила она в итоге. — Так что нет. Крайний я скинула в Сену. — Ты ведь несерьезно? Серьезно. Агнес закрыла за ним дверцы. Выдохнула, опустила голову. По волшебству же Гобен никуда бы из подвала не исчез. Нет, мог… но это запретное колдовство. Разъедающее по кускам, заставляющее тело сгнить в секунды. А недавняя её попытка в заповеднике вызвать Патронус только в очередной раз подкрепила нежелание пользоваться темной магией без острой необходимости. Осевшая на кабинет тишина давила. Интересно, Уизли ещё там?.. Несколько долгих секунд Агнес промедлила, нервно кусая губу. — Уизли… — усталый выдох в дубовую гладь. — Спасибо. Агнес не знала, слышал ли он её или уже испарился, и знать не хотела. Осознавать, что кому-то потенциально может быть на нее не все равно, было даже как-то… неприятно. Не вписывалось в её уклад жизни, а менять она его не собиралась. Конечно, она обещала Уизли возможность отмщения за его брата и сестру, и это уже весомое объяснение его поведению… но думать о таком варианте не сильно приятнее. Поэтому она предпочла не думать в принципе. Забыть об этой встрече. Привиделось, приснилось, показалось. Никого здесь не было, и проснулась она после отключки на полу одна — как и должно быть. У неё других забот хватает. В ту ночь она всё же доспала вплоть до рассвета, да и в целом старалась теперь спать больше, чем один короткий раз в несколько суток. Иначе долго она так не протянет. Из-за этого процесс подготовки к небольшому выступлению в Министерстве затянулся. Агнес планировала начать из теории переходить к практике ещё до приезда брахмана-легилимента, учитывая, что тому из Индии добираться окольными путями. Но не успела. Министерство снова отодвинулось на потом. Зато ни с чем не сравнить этот недоуменный взгляд изнуренной — и вроде бы ко всему уже безразличной — Беллатрисы, когда в импровизированную пыточную зашла Агнес не одна, а в компании невысокого мужчины, мягко говоря, экзотического вида. И экзотика даже не в смуглом цвете кожи, свободном одеянии цвета охры или явно не самой теплой для ноября обуви в виде сандалий. Не босиком, и на том спасибо… Неординарность — в самом исхудалом лице. Агнес, когда его впервые увидела, долго металась между желанием порассматривать его побольше или не смотреть вообще — чересчур уж непостижимый у него взгляд. Густая борода прятала волевой подбородок, зато убранная назад, закрученная в узел вся длина его волос открывала внушительно высокий лоб. Черты у него отдавали как будто чем-то кошачьим: нос у него — перевернутым треугольником, карие глаза отливали янтарем. А ещё Агнес не имела ни малейшего представления, сколько ему лет. Что-то между пятьюдесятью и… двухстами? Нет, пожалуй, все же младше Дамблдора, но когда смотришь в эти мрачные янтари — как будто разговариваешь с самой древностью. Темные волосы при этом были лишь с некоторой проседью, хотя Агнес всегда казалось, что все отшельники, уж тем более индийские, те, что звались садху, — это поголовно седовласые старцы. Если она выживет, подастся в отшельничество исключительно чтобы продолжать рушить эти стереотипы. — Что это за… — начала было Беллатриса с застывшей на лице смесью непонимания и брезгливости. Агнес метнула в неё Силенцио, вовремя затыкая. А следом, на всякий случай, Петрификус, чтобы не дергалась и не мешалась. Садху подошел ближе, совершенно не смущенный ни обстановкой, ни отсутствием на руках пленницы половины ногтей: длинные кривые пластины больше не прикрывали мясо под засохшей кровью. Ещё бы его это волновало. Впервые Агнес его встретила, застав за испитием крови из человеческого черепа ночью в лесу. И само это занятное времяпровождение, и кости на земле, и какой-то алтарь среди небольшой прогалины — всё довольно-таки точно указывало, что это какой-то, Святой Мерлин, ритуал, и Агнес даже удивлена, что за свидетельство он её не уничтожил на месте. У неё как будто на роду написано, оказываться не там и не в то время. Но он пояснил ей затем, что не отнимает жизни без оснований. А раз она появилась на той прогалине, значит, на то воля богов. На контрасте с европейскими волшебниками, чей максимум — справлять Рождество да Пасху, подобная религиозность могла пугать, но к тому моменту Агнес уже привыкла, что в магическом мире Востока всё иначе. Её разве что коробило, насколько ей везёт попадать в руки к наставникам, имеющим тягу к тёмным ритуалам. Один тиран, другой сектант, и кто бы ещё разобрал, что хуже… Зашуршали складки рукава: данные брахману заранее колдографии Реддла, Чаши и Медальона легли на поднос. Его длинные костлявые пальцы — прямо Беллатрисе на лоб. Европейскому магу могло бы показаться, что отшельник, стало быть, владеет беспалочковой магией. Вместо этого один из перстней на его пальцах чуть засветился. А тело Беллатрисы напряглось, предельно, вплоть до заметно выступивших на шее жил. Агнес расслабленно прислонилась спиной к стене, скрещивая руки на груди в ожидании. Рассматривала пока своего, в каком-то смысле, спасителя, без которого абсолютно вся деятельность Жнеца полетела бы к чертям из-за простого неумения прятать разум. Нет, обучали Агнес разные восточные наставники, все, кого она смогла отыскать в своих скитаниях, все, кто соглашался. Но этот — самый запоминающийся. Притом, что она даже не знала его имени. Он от него отрекся. От всего мирского, почти от всего. Садху проходил уже четвертую стадию жизни: последнюю перед смертью. Жил, практикуя жесткую аскезу. Ничто материальное его больше не интересовало, только духовное, и даже те деньги, что Агнес ему платила, он отдавал либо храмам, либо — редко и втайне — своей семье, которую успел взрастить на прошлых этапах этой причудливой системы индийского бытия. Если и благодарить Реддла за что-нибудь, то за то, что он вообще отправил её однажды на международные дела, а затем разрешил забраться куда-то дальше Европы. Так бы и сидела в своем камерном мирке, не видя ничего за гранью привычного. Храмы, чудаковатые жрецы, фантастические древние существа вроде драконов — рядом со всем этим даже заботы Жнеца кажутся мелочными. Это успокаивало. Агнес — агностик в смысле религий, но как-то проще существовать во всем этом безумии, допуская, что даже вся её борьба за судьбу Британии — не более чем слабенькая рябь на поверхности, если брать вселенную за бескрайний и бездонный океан. При таком раскладе обычные человеческие тревоги тускнеют. Меньше грызут нервную систему. Взгляд Агнес сместился с худого лица ниже, на лицо Беллатрисы. Которая, кажется, старательно сопротивлялась, потому что не прошло много времени, прежде чем по её щеке от носа потекла к столу струйка крови. Лопнули сосуды. Агнес хмыкнула. Знала, что её бедная кузина сейчас наверняка мечтает выползти из собственной шкуры, покинуть тело, только бы разум освободился от невыносимого давления. Чересчур внезапно прозвучала краткая констатация: — Чаша. Агнес немного выпрямилась. Вглядывалась в лицо, совершенно отрешенное: глаза открытые, но отсутствующие, всеми мыслями он зарывался всё глубже в чужое сознание. Ожидала, что он скажет что-то ещё, но он молчал. Она уточнила сама: — Где, бабаджи? — Много золота рядом… Её золота. Её хранилище, — выговаривал он с акцентом, на ходу интерпретируя все всплывающие в чужой памяти образы. У Агнес сердце сначала замерло, а потом пустилось наверстывать. Мозг судорожно работал. Банк? Гринготтс?.. Реддл отдал Беллатрисе крестраж на хранение, а она поместила к себе? Тогда было бы понятно её самодовольство. Агнес бы тоже польстило. Она уже начала размышлять в этом направлении, испытывать свою фантазию старанием придумать, как вообще можно пробраться в хранилище… — Нет, постой. Это насторожило. Немного отрезвило. Как будто полет мыслей разбился о выросшую мигом преграду. Агнес отклеилась от стены, подступая на шаг к столу, на котором сейчас решалось слишком многое. — Он её забрал. Чашу. Реддл?.. — Точно? — едва скрывая жалкую, таящую с каждой секундой надежду в голосе, переспросила Агнес. — Чаша сейчас не у неё? — Не у неё. Агнес запретила себе разочаровываться раньше времени. Садху продолжал копать, так глубоко и жестоко, что Беллатрису уже начало мелко трясти, а по вискам катились вниз слезы боли: в сравнении с этим методичным прожариванием мозга любая легилименция Реддла покажется щекоткой. А этот неведущий сочувствия легилимент продолжал озвучивать всё, что видел, всё то, что Беллатриса отчаянно пыталась скрыть, но это всё… несущественное. Задания Пожирателя Смерти. Бойни. Убийства, пытки. Ничего связанного с крестражами, ничего, черт побери, важного! Несколько раз Беллатриса отключалась. Агнес упрямо приводила её в чувства. Пробуждала и отходила, чтобы держать себя в руках, а не придушить ненароком, так сильно Агнес это всё злило. И снова, и снова — пока садху, наконец, не покинул окончательно сознание обессилевшей жертвы. Вернул взгляд к Агнес, смотрящей на него практически умоляюще. Он покачал головой. Ничего. В груди разрослась гадкая пустошь, как будто разом осушили сосуд. Ну, нет. Да не может же… Агнес, не желая быть совсем наивной, оставляла место для возможности провала. Для вероятности, что Беллатриса — просто чокнутая самовлюбленная идиотка. Но всё-таки неосознанно, исключительно подсознательно, Агнес уже надумала себе что-то. Зациклилась на этом шансе, практически уже уверенная, что, вот, узнает она, что же там Беллатриса прячет, и прояснится немного план будущих действий… А сейчас она снова осталась ни с чем. Это даже не иголка в стоге сена, это одно нескончаемое скопище соломы, никакой зацепки там и не предусмотрено, ищи и ищи до конца своих дней. Уголки губ дрогнули. Агнес неестественно медленно закрыла глаза в старании не поддаваться эмоциям. Тихий смех все равно всколыхнул легкие, сотрясая плечи. — Белла, — выдохнула она. — Ты осознаешь, что я сделаю с тобой все то же, что ты мне наобещала? Кровь закипала в жилах всё больше-больше-больше. Каждая секунда подогревала нарастающую злость. — И кожу сдеру, и на корм пущу, ты, долбанная… Шаг к столу, но ни подступиться, ни договорить Агнес не смогла. Её вдруг щелкнули чужие пальцы по лбу. Агнес оцепенела. Не столько от неожиданности такого беспардонного жеста, сколько от ощущения холода, расползающегося ото лба по всей голове и ниже. Остужающего всё тело. Успокающего. Растерянно она повернула голову к брахману, чей взгляд без всяких слов велел то же, что сделало его заклинание — усмириться. Бурлящий эмоциями мозг действительно пустел, оставляя место хладнокровию, но недовольства её это не лишало. Её бесило, когда он так делал. Ещё тогда, в его хижине, пока учил её окклюменции. — Ты ошиблась. Случается. Что с того? — «Что с того?» Цена её ошибок великовата, чтобы так просто… — Будешь распаляться от каждой неудачи, растеряешь остатки рассудка. «Остатки». Агнес скривила губы. И ведь не поспоришь, сама вечно шутила, но одно дело — про саму себя и в мыслях, а другое — слышать со стороны. — Не уподобляйся тем, кто с тобой это сделал, — напомнил он то, о чем говорил не раз. Хорошо же знал, кто и что с её психикой делал — и про Реддла, и про Пожирателей Смерти. Всё знал. Неприятный изъян обучения окклюменции: вся твоя жизнь, всё самое сокровенное, у «учителя» как на ладони. Даже если ему глубоко все твои трагедии безразличны, как, например, конкретно этому. Все равно гадко. Несмотря на действие магического успокоительного, Агнес не смогла преодолеть желание возразить. Глядя в янтарные глаза, беспечно заявила: — Уже. Уподобилась. Если вдруг он не разглядел это в чужой памяти сейчас. Все, что делал Жнец, все, что делала она в этой комнатке. Агнес давно уже ничем не лучше любого из Пожирателей. Садху только вздохнул снисходительно. — Всё тот же глупый ягненок, — покачал он головой. Опять. Этот проклятый ягненок её преследовал. Что Реддл указывал ей на ироничность её имени, говорящего о невинности. Что садху только так её и называл. Загвоздка правда в том, что имя у неё переводится как «жертвенный агнец» с древнегреческого, и это озадачивало. Даже пусть садху был из касты ведающих, вряд ли он сведущ настолько, чтобы ещё и разбираться в этимологии всех существующих в мире имен? Если только боги ему в пророчестве — или в галлюциногенном приходе — не нашептали про Агнес что-нибудь. Какую-нибудь незавидную судьбу. Жить вечной жертвой. Беспомощным агнцем. И умереть так же. — Убивай, если душа просит, — прервал он её оптимистичные размышления, направляясь к дверям. — Но не в гневе. Никогда не в гневе. Осознанно. Скрипучая дверь за ним закрылась. Агнес вздохнула — размеренно, практически чувствуя, как пропитанный сыростью и кровью воздух наполняет каждый дюйм легких. Беллатриса плавала где-то на зыбком берегу сознательности, и Агнес сняла с неё Петрификус. Серое, измазанное кровью лицо исполосовали дорожки слез. Редчайшее зрелище. Если пытаться из садистских наклонностей заставить её разрыдаться от отчаяния или прочих эмоций, вечность будешь стучаться о стену её черствости и не добьешься ничего, кроме смеха. А так… Агнес присела на корточки рядом, чтобы оказаться на одном уровне с Беллой, обессиленно повернувшей голову к ней. — Мне тебя даже немного жаль, — призналась Агнес, сложив руки на краю стола и опустив на них подбородок. Ей показалось, что Беллатриса вполне могла бы ответить ей плевком в лицо, если бы только та не была так обезвожена. Выглядела отвратительно. Без того тяжелые веки припухли, заплыли, в белках полопались капилляры. Немного поджившие, запекшиеся коркой трещины на губах снова кровоточили. Грудная клетка ломано вздымалась, стянутая её же любимым тугим корсетом. Но это «жаль» относилось уж точно не к физическому её состоянию. — Ты просто… чахла над тем давним воспоминанием, потому что ничего больше тебе не осталось, верно? — Единственное сокровище Беллатрисы — последняя надежда, которой можно обманываться до бесконечности. Её черный взгляд, даже уже тусклый, напрочь убитый, ответил очередным беглым сполохом ненависти. Агнес слабо улыбнулась. — Ты уже давным-давно ему не так важна. Конечно, в бою ты как десяток дуэлянтов… но насколько это имеет значение, когда его армия разрастается с такой скоростью? Измученное тело снова заколотило мелкой дрожью бессильной злобы, губы сжались в дрожащую полоску. Агнес поднялась на ноги, глядя на неё снова сверху вниз. — По правде говоря… он уже даже не упоминает тебя. Как и обещал, выделил ресурсы на поиски, но больше к этой теме не возвращался, даже близко не притрагивался. Очевидно, если исчезновение его преданной слуги и выбило его из колеи, он бы все равно этого не показал, но разве не должен он произошедшее хоть как-то вплетать в разговор и дальнейшие планы? Хоть изредка? Хоть раз? Это в Агнес и задевало что-то. Скребло, вызывая не сказать что откровенную жалость… но невольно, бегло, Агнес представляла себя на месте бесследно пропавшей. И не могла понять, искал бы ли Реддл её с большим усердием или ровно так же бы просто… Впрочем, если и нет, ей-то что? Уж ей не должно быть дела. Странно думать о том, стал бы тебя искать человек, которого с таким рвением пытаешься уничтожить. Агнес взглянула ещё раз на Беллатрису. Убить её сейчас было бы милосердием. Тратить времени на пытки у Агнес нет уже ни сил, ни желания, но пусть ещё немного Беллатриса поживет в подобном положении — беспомощная, забытая и никому не нужная. Разве что её муж мог бы взаправду не находить себе места, только вот сама Белла, кажется, никогда сильных чувств к Лестрейнджу не испытывала, предпочитая ему другого. Зря. И оттого всё печальнее. Ироничнее. Усмехнувшись, Агнес просто направилась к двери. Ушла и оставила Беллу вариться в собственной ничтожности.