Подкидыш

Зима, 1981 г.

Дни складывались в недели. Зима не хотела уходить, упираясь и ворча, как старуха, цепляющая за последние месяцы жизни. Она обрушивала на Литтл Уингинг свои права в виде холода и мокрого, противного снега, но и весна показывала свой нрав, посылая пронзающий ветер и солнечные лучи. Вечером шли промозглые дожди, к утру серая слякоть замерзала, становясь опасным льдом, а днем противно хлюпала под ногами. Погода сделалась совсем мрачной, отлично соответствовала настроению Петунии. После ссоры супруги Дурсль практически не разговаривали. Вернон упорно делал вид, что ничего не произошло: ни извинился, ни возвращался к обсуждению своего похода в паб. Он обращался к Петунии только если речь шла о Дадли или хвалил ужин, что не сильно отличалось от его обычного поведение. Но и сама миссис Дурсль не искала путей примирения. Нет, конечно, Петуния признавала, что тоже была не права, но она разучилась воспринимать Вернона как собеседника и объяснить свои тревоги не смогла бы. Но самое отвратительное было то, что под мнимой обидой скрывалось чувство вины. Зачем-то сохраненная записка, о которой Петуния запрещала себе даже думать, делала ее нарушителем семейных ценностей. А потом пришел страх перед двумя мужчинами. Даже вероятность того, что Вернон узнает и обвинит ее в гипотетическом предательстве, то пугала Петунию до дрожи в коленях, то накрывала мучительным стыдом. Но был еще один участник драмы, чье имя она старалась не вспоминать лишний раз. Петунию испугала холодность Беннета, с которой он начал к ней относиться. Впредь он держал профессиональную дистанцию, чаще обращался к Вернону, не замечая ее и притворяясь, что злополучной записки и не было. Петуния, засыпая и просыпаясь, прокручивала в голове номер телефона и постепенно пришло к мнению, что в ее звонке нет ничего плохого или двусмысленного. Мистер Беннет является ее адвокатом, к которому она может обратиться для решения проблем (разумеется, Петуния никогда бы не озвучила ему, что именно ее тревожит). Миссис Дурсль, наблюдая за сыном, возившимся с игрушками на полу, несмело подошла к старому телефону, дурацкому подарку Мардж, которая уверила, что аппарат был ценным антикваром. Аппарат действительно был красивым и массивным. Не было видно ни одной спайки или винтика словно высеченный из цельного куска темного камня, с подставкой из красного дерева. Выпуклых кнопок не было, зато красовалось колесо с римскими цифрами. Трубка напоминала тонкую подзорную трубу с двумя мягкими подушечками на концах, крепилась на похожий на оленьи рожки держатель и соединялась с туловищем телефоном скрученной медной цепочкой. Петуния, не отрывая пальцев от циферблата, набрала номер. Сначала послышалось привычное шипение, появляющаяся каждый раз из-за плохого динамика, потом потянулись гудки, которые звучали угрожающе в ее голове. — Алло, я Вас слушаю? — бодро спросил приятный мужской голос на том конце провода. Петуния беспомощно открывала рот, но не донеслось ни звука. Она, кажется, позабыла, как произносятся слова, а все заготовленные фразы выскальзывали из головы. Они путались, менялись местами, разбегались как муравьи, выпущенные из фермы в природу. Миссис Дурсль тщетно пыталась их остановить, поймать, выстроить в логическую цепочку, но они убегали все дальше и дальше. — Алло-алло? — настойчиво повторил мистер Беннет и до Петунии донеслась нервная дробь пальцев. Она, обделенная воображением, четко представила Беннета, словно заглянула в окна его лондонского офиса (о то, что у адвоката был дом и скорей всего он жил не один Петуния старалась не думать, как и ограничиваться только фамилией даже в мыслях, позабыв, что у него есть имя). Мужчина в рубашке с закатанными рукавами, быстро поглядывая на наручный часы и прикидывая кому понадобилось проворачивать глупый телефоны розыгрыш, стоял у стола и, наверное, отрешено смотрел на ленивое течение Темзы. От этой картины веяло спокойствием, как и от самого Беннета, несмотря на его бешеный ритм жизни, и уверенностью в завтрашнем дне: неискусственной, которую изображает Вернон, а врожденный, заложенной в генах успешными предками. — Миссис Дурсль? — догадался мистер Беннет, понизив голос от официально раздраженного до доверительного, доступного только его приближенным. — У Вас все в порядке? — Угу, — смогла лишь промычать Петуния, не в силах разжать губы, ставшие свинцовыми. — Вы хорошо себя чувствуете? — мягко уточнил мистер Беннет, явно записавший ее в психически ненормальные. Петуния чувствовала себя отвратительно и давно сомневалась в своей адекватности, как и ее муж, соседи, и теперь вы, мистер Беннет. Начнем с того, что ее сестра была волшебницей, что уже автоматически могло оформить всю их семьи в лечебницу для душевных больных. Потом сестрёнка подкинула ей ребенка, которым миссис Дурсль была одержима. Наплевав на собственную семью и не подумав о трудностях, она решила его усыновить. Муж, наверное, держит ее за ходячую поварёшку и может спутать со стиральной машиной, потому что у них двоих одинаковые функции (только у Петунии больше спектр обязанностей). А еще она болтает с идеальным мужчиной, который никогда не посмотрит в ее сторону. А так все прекрасно, спасибо, что спросили. — Да, спасибо, — проблеяла Петуния, не удержавшись, всхлипнула. — Я подъеду к вам, — пообещал мистер Беннет и положил трубку. Странно, но Петуния легко приняла тот факт, что это прозвучало не как вопрос, а как утверждение. В другой любой ситуации миссис Дурсль возмутилась бы таким наглым напором, но самоуверенность Беннета подчиняла настолько, что у нее даже не промелькнула мысль, что это ее дом и она должна была пригласить, если бы захотела. Уборка заняла у Петунии около часа времени, не считая, что ей нужно было отвлекаться на Дадли. Протерев пыль и пропылесосив полы, она успела сменить домашнее платье на более строгую блузку и брюки из темно-бежевой фланели, которые были комфортными, но имели претензию на офисный стиль, и уложить сына на дневной сон. Петуния окинула гостиную придирчивым взглядом и хаотично переставила диванные подушки, стоящие до этого с одинаковым расстоянием между друг другом. Миссис Дурсль, чуть подумав, все же тронула бледные губы помадой телесного цвета, когда раздался звонок в дверь. На пороге стоял мистер Беннет, который чем-то неуловимым отличался от себя обыденного. Из-за освещения его волосы казались позолоченными, глаза приобрели густо-голубой, почти синий, оттенок, а костюм с расстёгнутым пальто сидели впритык, делая владельца длиннее, чем он есть на самом деле. В руках мужчина держал круглую жестяную банку дорогого печенье, что невольно удивило Петунию: как он успел, заехав в магазин, добраться до них всего лишь за час. Вернон в последнее время постоянно опаздывал к ужину, жалуясь на пробки. Или муж врал, специально задерживаясь где-то после работы? — Проходите в гостиную, — пригласила Петуния после обмена приветствия, пропуская гостя внутрь и забирая печенье, — я поставлю чай. Мистер Беннет улыбнулся, подчиняясь распоряжению хозяйки дома, и неожиданно замер у зеркала в коридоре. Он недовольно свел брови, но поймав обеспокоенный взгляд Петунии, которая не могла вспомнить протерла ли она стекло и подозревала, что гость рассмотрел разводы, его лицо просияло и он послушно скрылся в гостиной. На кухне Петуния поставила чайник на плиту, не доверяя электрическому. Вода в нем закипало быстрее, но чай получается каким-то синтетическим. Да и ей нужна была передышка, чтобы подумать. События развивались слишком быстро, а ее реакция не поспевала за ними. Петунии казалось, что она стала героиней дешевого кинофильма, где режиссёр не подпускает ее к корректировке сценария. Но то, что сюжет был неправильным Петуния понимала. Принимать в гостях малознакомого мужчину, не родственника и неблизкого друга семьи, в отсутствие мужа было неприлично. Испытывать непонятную, запретную симпатию к этому мужчине было нечестно и низко по отношению к Вернону. Но жить в нелюбви было ужасным испытанием. Чайник вскипел и засвистел, напоминая о себе. Петуния разлила кипяток по кружкам маминого сервиза из розового фарфора, по наружной поверхности которых росли лилии, переплетаясь между собой. Постепенно вода стала окрашиваться в зелено-желтый цвет, согревающий приятный травяной запах взмыл под самый потолок, заполняя собой и остальные комнаты. Петуния поставила кружки с печеньем, пересыпав его в красивую вазочку, на серебряный поднос и отнесла в гостиную, примостив его на журнальный столик. Мистер Беннет стоял у камина, разглядывая семейные фотографии. Он выглядел как обычно и странности в его внешности Петуния списала на собственную бессонницу и игру солнечного света. Мистер Беннет держал в руках портрет Роуз Моффат в рамке, улыбающейся миру из далеких счастливых времен. На глянцевой бумаге красовалась хрупкая девушка с короткими темными волосами, покрытыми белоснежной фатой. Бедняжка, не подозревая, что уготовано ей судьбой, искренне радовалась свадьбе с начинающим доктором Джозефом Эвансом, любя этот мир и ожидая от него взаимности. — Ваша мать? — спросил мистер Беннет, переводя глаза с портрета на Петунию и обратно, подмечая сходство. — Да, в день свадьбы с отцом, — кивнула миссис Дурсль, протягивая ему кружку, когда он занял кресло напротив нее. Они оба, не сговариваясь, притворялись, что телефонного позора Петунии не было, а причина внезапного чаепития слишком очевидна, чтобы говорить о ней в слух. От Беннета исходила настолько ненавязчивая, но подчиняющая энергия, что ей оставалось только принять правила игры. Петуния пришла к умозаключению, что в любом случае в их посиделки нет ничего двусмысленного и все носит исключительно дружеский характер, задавив в себе угрызение совести, вопящие, что за подобное Вернон получил бы нагоняй от нее. — А нет карточки вашей сестры? — поинтересовался мистер Беннет, но уловив ее недоумение, пояснил. — Я столько наслышан про Лили, что было бы любопытно взглянуть на нее. — Семейные альбомы остались у отца, — соврала Петуния, не желая делить внимание гостя с сестрицей. — Чай восхитительный, — похвалил юрист с удовольствием делая большой глоток. — Я никогда такого не пил. Миссис Дурсль посмотрела на круглые с черными фигурными стрелками часы, стоящие на камине. Через двадцать минут нужно было будить сына и собираться на прогулку. Но не выгонишь же гостя, который всеми силами старается поддерживать атмосферу светской беседы. — Я рада, — пробормотала Петуния. — Так еще заваривала моя бабушка. — Значит семейный рецепт, — уважительно покивал головой мистер Беннет. — Моя мама готовит изумительный черный чай со свежей перченой мятой и бузиной. — Ваш брат говорил, что она флорист, — вспомнила Петуния и со стыдом поймала себя на мысли, что совсем позабыла о Гарри. А племянник являлся стартовой точкой их несчастья. Если бы они не ввязались в аферу под названием «Опека», то сейчас у Дурслей все было по-старому: замаскированное непонимание в браке, которое они упорно игнорировали, а не разваливавшаяся семья, дружественные отношение с соседями вместо судьбы добровольных изгоев, крепкое финансовое благополучие в отличие от той долговой ямы, в которую они даже не спустились, а с разбега прыгнули. Самое ужасное заключалось, что из-за их молчаливой привычки они с Верноном даже не обсуждали их дальнейшую жизнь с Гарри и должен ли племянник в ней присутствовать, а только слушали отчеты юриста о том, как неспешно, маленькими шажками продвигается их дело. — Мама флорист? — растерялся мистер Беннет, почесав затылок, но через секунду спохватился и затараторил. — Дело в том, что у нас с братишкой разные матери. Мачеха действительно обожает цветы, а моя финансовый консультант, — он немного помолчал, поставив кружку на столько и, слегка подавшись вперед, проникновенно сказал. — Не хочу показаться бестактным, но, если Вам нужен собеседник или друг, я готов им стать, — заметив ее замешательство, мужчина заверил, не отрывая зрительного контакта. — Я не навязываюсь, но нас роднит одиночество, только проявление его разные — Вы словно живите на необитаемом острове, где нет достойных слушателей, я же нахожусь в эпицентре людских душ, но все они настолько прогнили, что не с кем поделиться, — он приблизился к ней настолько, что их лица оказались на расстояние пару сантиметров к друг другу, и перешел на шепот. — Нас же обоих никогда не понимали и не принимали. Во мне видели идеального воспитанника своей классовой принадлежности и семейных традиций. Вы же всегда были недооценены родителями, мужем. Вы же как настоящий бриллиант, затерянный и заваленный щебнем. Мистер Беннет закончил речь, восхищенно смотря на Петунии, и перевел дыхание. Он не торопил ее с выводами, а лишь, гипнотизируя впившимся серыми глазами, ждал реакцию. Петуния, не выдержав давление, сходившего от собеседника, инстинктивно откинулась на спинку дивана. В его словах были зерна истины, перемешанные с лестью, которая пришлась ей по душе. Но и были сомнения, пугающие ее. Петуния никак не могла отыскать их, понять, что именно насторожило ее, но вместо вежливого повода для отказа ей заботливо чертили трапу, ведущую к согласию. — Наверное, Вы правы, — неуверенно выдавила она, смущаясь. — Извините меня за мой звонок. — Ничего страшного, — мягко улыбнулся мистер Беннет, напоминая врача, который разговаривает с неизлечимо больным пациентом. — У каждого могут случится срывы, — он рассмеялся и признался. — Когда я нервничаю или злюсь, то могу колотить боксерскую грушу. У кого-то взрывается бомба из негативных эмоций, — на этих словах Беннет развел руками, изображая взрыв. — А кто-то нуждается в беседе. Нужно научиться доверять людям, Петуния. Мужчина настолько плавно, никак не выделив интонацией и не сбросив темп, перешел на ее имя, что хозяйка дома не сразу заметила это. Петуния вопросительно уставилась на собеседника, понимая, что ее только что мягко подоткнули к правильному ответу. — Я же могу называть Вас по имени, — запоздала уточнил мистер Беннет, изображая невинность и получив ее молчаливое согласие, предложил. — А Вы зовите меня просто Джорджем, идет? — Я подумаю над Вашими словами, — выкрутилась Петуния, но зачем-то добавила, сдав позиции. — Джордж. Со второго этажа раздался детский плач, свидетельствующий, что Дадли проснулся. Петуния, извинившись, подорвалась и заспешила к сыну. Малыш уже сидел, недавно научившийся этому навыку без посторонней помощи. Дадли, увидев маму, перестал всхлипывать и улыбнулся. Петуния поцеловала его в макушку, взяв на руки, и принялась собирать ребенка на прогулку. Когда они спустились вниз, мистер Беннет уже ждал их. Он широко улыбнулся Дадли, а тот, не привыкший к посторонним, смущенно отвернулся. — Я оставил машину за углом, — сообщил мистер Беннет и предложил. — Так что могу составить компанию. Петуния кивнула, и они втроем вышли из дома. Беннет, даже не спросив, спустил коляску с крыльца и помог усадить Дадли, щекоча его, чем завоевал расположение малыша. Они медленно шли по дорожке, ругая погоду и умиляясь, как внимательно Дадли рассматривал окружающий мир. Ловя любопытные взгляды соседей, Петунии впервые в жизни было все равно на то, что она станет главной звездой сегодняшних сплетен. Миссис Дурсль была совершенно спокойна даже не из-за того, что ее репутации уже ничего не могло навредить, а потому что рядом с Джорджем она чувствовала себя свободной и от слухов, и от Вернона.