***
Я тогда твёрдо решил, что выберусь из этой лаборатории. Не хотел оставаться для них всех безмозглой болванкой. И стал присматриваться. Входная дверь одна, похожа на шлюз в химлаборатории и всегда заперта. Открывалась прикосновением руки. Что там при этом происходило, из камеры не видно. Но я разберусь. Просто ещё одна задача. Цель, которую нужно достигнуть. Мне счастье обещали, так извольте предоставить! Время тянулось ужасно медленно, сидеть в каморке было невыносимо скучно. Оставалось наблюдать и задирать ассистентов. Они даже стали меня побаиваться, психа нестабильного, ага. Другие болванки были не в пример послушнее. Я видел, как их выводили, что-то делали с ними. Иногда даже уводили в святая святых — наружу! Двоих, кажется, продали. Серьёзно! Ну а что ещё думать, если всё выглядело предельно ясно. Гил привёл какого-то чувака, долго водил вдоль загончиков с болванками, что-то негромко втолковывая. Я прилип к стеклу двери, разглядывая нового человека, очень хотелось услышать, о чём они говорят. И только, когда чувак встал напротив моей двери, а я плотно приник к ней, размазав нос пятачком, смог услышать обрывок фразы. — …это же прототипы. Можно развить любой навык по вашему желанию. Любой шаблон поведения. Физические показатели. Даже пол… — Гил проследил за его взглядом, увидел мою расплющенную физиономию, дёрнул левой бровью. Что-то тыкнул в планшете, сделав камеру звукоизолированной, и повёл чувака прочь, пренебрежительно махнув в мою сторону. Но я успел таки подмигнуть ему и радостно оскалиться. Чувак долго рассматривал всех, щупал и кривился, потом и вовсе ушёл. А двоих ребят после этого запихали в капсулы. Док поколдовал над ними, но на таком расстоянии не разглядеть было, что он делал на своём экранчике. И оставил их внутри. А когда выпустил, ребята еле до загонов доползли. Я всё прислушивался, что там с ними, но звукоизоляцию мне не отключили. Только какая-то вибрация вроде по стенам шла. А на завтра, когда чувак вернулся, ему этих ребят вывели — я не узнал! Вдвое в плечах шире стали, выше на целую голову. Только бледные слегка. Как можно так за сутки вырасти?! Это и есть биопласт и кристид? Я даже подумал сперва, что другие. Но это были те самые. Номера же. Я их все запомнил. Память стала как… нечеловеческая словом память. И меня так подрастить могут? И в голову залезть с починкой? И даже пол… Ой, не нравится мне всё это. Валить. Валить отсюда надо! И стал присматриваться с удвоенной силой. И испытывать свои возможности. Должен же я знать, на что способно это тело. Однако в каморке не нашлось абсолютно ничего, на чём можно испытать силу. Гладкие стены не разбивались и не царапались, а санблок выглядел как несколько отверстий. Чего там испытывать? Пришлось отобрать у ассистента инъектор и сломать. Оказалось, их приказам я спокойно могу не подчиняться. Нужно только преодолеть первый бездумный порыв сделать, как велено. А дальше мозг включался. Маленький приборчик раскрошился в моей руке, стоило чуть сжать пальцы. Эй-ты выскочил, как ошпаренный, торопливо запер дверь и порысил к Доку. Ябедничать, стопудово. Док пришёл, спустя какое-то время. Я напрягся, ожидая ответные меры. А он встал перед закрытой дверью с планшетом и принялся в нём ковыряться. Хмурился, ворчал, тыкал всё яростней. Дверь открыл, ещё потыкал. Я рассматривал его, сидя на полу по-турецки. Подмывало подойти и заглянуть в экранчик, помочь там, подсказать чего. Но решил не нарываться. — Дьявол! Да в чём дело-то?! — он почесал затылок. — Что значит, нет доступа?! Ошибка сети, что ли? Так, ладно. Попробуем по-другому. Иди за мной. И он направился куда-то вглубь лаборатории. Я усилием воли удержал себя на месте. Не нравится мне всё это! Что он собирается делать? Куда у него там доступа нет? Док ушёл, оставив дверь незапертой. Я как раз раздумывал, стоит ли пойти прогуляться, пока представилась такая возможность. Но тут Док прибежал обратно, взъерошенный и злой как чёрт. — Триста пятый, встань. Это приказ, — раздельно сказал он, сверля меня недобрым взглядом. Очень мне не понравился этот взгляд. Потому подскочил я исключительно резво и преданно вылупился на него. — Следуй за мной. Это приказ. Пришлось идти. Не стоит злить человека, во власти которого находишься, не зная пределов его возможностей и количества тараканов в голове. Во взгляде его мелькнул страх. Вот что мне не понравилось. Очень много плохого люди делают из страха. Возле одного из своих столов он остановился, развернул спиной, велел стоять ровно. А потом убил меня. Серьёзно! Воткнул мне что-то прямо в мозг! В основание черепа, там где позвоночник заканчивается, ямка ещё такая есть. Вот туда будто раскалённым шилом ширнули. И всё отнялось. Просто отрубилось. Я не заснул, не упал в обморок, сознание продолжало работать. Отключились все органы чувств. Я перестал ощущать тело и окружающее пространство. Как тот сферический конь в вакууме. Ни звуков, ни запахов, ни образов, ничего. Парализация плюс слепоглухонемота. Жуть как весело! Без паники! Надо рассуждать логически. Неприятное состояние, да. Но это же не навсегда. Не мог Док вот так неосторожно похерить свои труды. Значит, что? Правильно, надо убрать это. То что воткнули. То что мешает видеть и чувствовать. Да не знаю как! Так. Спокойно. Не порем горячку! Может, не всё так плохо. Проводок не мог наделать столько вреда сразу. Значит дело в мозгах, в этом биопроцессоре. Он почему-то перестал принимать информацию извне. А он у меня в голове. И именно я им управляю и, если постараюсь, возможно… Слона надо есть по частям. Сперва хотя бы зрение вернуть. Я знаю, каково это — видеть. Помню. Я хочу видеть как раньше! Что надо напрячь непонятно, поэтому сосредоточился на этом желании. Оп! Включилось. Серьёзно! Свет ворвался в мозг, сложился в знакомую картинку холодного помещения лаборатории. Хочу слышать! Ворчливый бубнеж Дока, негромкое гудение системы вентиляции, попискивание приборов, мягкое клацанье клавиатуры под пальцами… Вернулись и остальные чувства, стоило сконцентрироваться на них. Но странно как-то… Казалось, будто задействовано не всё. И потянувшись дальше, я вдруг открыл другие глаза… И ещё. Зрительных образов становилось больше и больше. Да я же смотрю через камеры лаборатории! Вижу сразу всё. Даже себя самого со стороны, стоящего с раскинутыми руками и запрокинутой головой. И проводком в затылке. Это даже интересно. В лаборатории, конечно, много отражающих поверхностей, но ни одного нормального зеркала. Болванкам они ни к чему. Так что я впервые смог себя рассмотреть. Невысокий, не выше среднего роста, всё ещё худой, хотя и пропорционально сложенный. С коротким светлым ёжиком на голове. И странноватым лицом… Тоже правильным и пропорциональным, но… Может быть слишком правильным? И кого-то напоминающим… Кроме того я видел каждый закуток в лаборатории, все входы-выходы, работающие приборы, суетящихся ассистентов, прототипов. Их одиннадцать сейчас. И пятеро зреют в инкубаторах. Вдруг стали доступны все их характеристики и внесённые в тела изменения, программы, разработки и научные исследования… Да тут же гигатонны информации! Обо всём на свете! Док громко выругался и, не вставая, рванул провод. Вспышка боли. Мир схлопнулся до одного тела, скорчившегося на полу в позе эмбриона. Ошарашенного, выбитого из колеи. Я осторожно приподнялся, потряс головой, пытаясь поставить на место поехавшие мозги. Что это было? Вот сейчас, что было? Повинуясь приказам Дока, встал и побрёл к себе. Всё ещё слишком ошеломлённый. По шее сзади что-то текло… из носа почему-то тоже.***
Успей я тогда продвинуться чуть дальше, узнал бы, где нахожусь. Сука Док, походу, понял, что произошло и отключил меня. Или не понял… Иначе в утиль определил бы сразу. Хотя… мог и пожалеть. Не меня. Вложенные силы, средства и перспективы. Биопроцессор. Мощная штука. Усовершенствованный, чуть более структурированный и организованный человеческий мозг, способный использовать весь его потенциал. Вот только ни вайфая, ни блютуза в нём не предусмотрено природой. Внешнее воздействие в виде всевозможных излучений и волн очень плохо воспринимается и легко блокируется изнутри. Единственный надёжный способ — грубое включение в нервную систему, для чего предусмотрено ответвление в основании черепа. Если обычного человека так ткнуть штекером, может парализовать и ещё чего похуже. А так иногда хочется ткнуть некоторых! Хватит о Нём думать! Я всё сделал, чтобы забыть. Сбежал, спрятался, улетел на другой конец мира. Почему же не получается? Стоп. Улетел… Это же новости! Я не проверил… Сорвался из душа, едва схватив полотенце. Вот тебе и биопроцессор! Тупит временами не хуже обычных мозгов с тараканами. Промчался через квартиру, оставляя мокрые следы на полу, подрубился к сети, вывел на экран статистику… С момента съёмки до выхода ролика, когда он существовал в неисправленном виде, ушло два борта, ещё два отметились в доках. Существует вероятность, что кто-то из них увёз оригинал… Небольшая. Мизерная. Стремящаяся к нулю. И в любом случае сделать я уже ничего не смогу. Точнее могу, конечно, сорваться, переехать куда-нибудь подальше, найти новую безопасную норку в другом месте. Начать с начала, как уже делал. Бросить всё… Не будем пороть горячку. Без паники! Надо всё обдумать. Сегодня, походу, опять не усну. Решил погонять. Ещё одно развлечение местной молодёжи. Глянул на время — как раз собираются. Проветривать так проветривать! Торопливо оделся, вышел, взял аэробайк в шеринге. Мои права позволяли управлять всеми видами транспорта без ограничений, специально делал. Направил байк на выезд из города и втопил на максимуме разрешённого. Плотный поток воздуха ударил в лицо, в грудь, заструился по ногам, рванул куртку. Кайф! И это я даже не разогнался. Тело подобралось, кровь побежала быстрее, разгоняя по венам адреналин. Который раз за день, но впервые приятно. Люблю вот это ощущение легкости в теле, почти полёта. И физическое доказательство, что именно я управляю своей жизнью. Почти как секс. Подзабытое чувство. Может я стал асексуалом? Или как это называется, когда ни на кого не стоит, кроме… Ни на одного нормального человека в общем.***
В прошлой «ошибочной» версии своего существования я был стопроцентным геем, что добавляло прелести жизни. В этой, походу, тоже. Потому что на стройные ноги босса в благородном тёмно-сером потянуло сразу. Что-то в нём будило мой нездоровый интерес, заставляя неотрывно следить за каждым его появлением в лаборатории. А он как назло всё время тёрся поблизости. Что-то делал с приборами, с компами, с прототипами, гонял ассистентов, ругался с Доком. Нет, не просто босс. Он реально понимал в этом не меньше Дока. А я наблюдал, как он, забывшись, ерошит светлые волосы, крутит длинными мосластыми пальцами стилус, беспокойно дрыгает носком ботинка. Изучающе сверлит меня своими льдинками. В дни, когда босс не появлялся, приходилось развлекать себя самостоятельно. Намокшие таблетки, например, превращались в доступный способ самовыражения на стеклянной двери. Вспомнил начальные навыки ИЗО, начертал Мону Лизу. Один в один получилось. Почти. Жаль мама не видит, она всегда умилялась моим каракулям. Надзиратели наскальное творчество не оценили, стали следить, чтобы я все таблетки глотал. Скучные люди, никакого понятия о прекрасном. В качестве ответа Чемберлену, поймал Эй-ты за штанину и потребовал объяснить, для чего каждая из таблеток предназначена. Его всего перекосило от таких предъяв, но пришлось объяснять, потому как иначе заставить меня он уже не мог. Объяснение мало что дало, кроме общего понимания, что это питание, необходимое для интенсивного роста и набора мышечной массы. Тоже неплохо. Обиженный Эй-ты побежал жаловаться Доку. Чувствую, скоро мне таблетки, как тигру в клетку, лопатой под дверь пропихивать будут. Потом я вспомнил, что люблю петь. Голос, кстати, неплохой достался, а слух я из прошлой жизни захватил. С удовольствием затянул «Ой мороз-мороз». Эй-ты делали большие глаза и пробегали мимо поскорее. Потом папину любимую «Выйду ночью в поле с конём», которую с пяти лет перед гостями пел на табуретке. «Чёрный ворон, что ж ты вьёшься над моею головой» переполнил чашу терпения персонала, меня звукоизолировали. Ничего они тут не понимают в русских народных песнях! А ведь они меня боялись. В принципе, это можно понять. Неадекватный глюкавый киборг, однозначно превосходящий по силе обычного человека, хрен знает, что он выкинет ещё. Наверное, не стоило их слишком дразнить, лучше поискать возможности для побега. Я должен вырваться из этой осточертевшей лаборатории! Иначе мне свободы не видать. Случай предоставился внезапно и не самым приятным образом. Однажды после вечернего обхода, когда я уже поужинал своим мешком пилюль, Эй-ты вдруг вернулся и повёл меня куда-то. На вопросы недовольно буркнул что-то про анализы. Привёл к креслу, подозрительно напоминавшему стоматологическое, велел раздеваться и садиться. И не вставать, пока не разрешат. Мне это сразу не понравилось. Да и стрёмно голожопым ходить. Им то всё равно, подумаешь, голая болванка! Перебарывая стеснение, скинул свою распашонку. Сел. Эй-ты посмотрел с сомнением и принялся пристёгивать. Плечи и грудь, как в кабинке американских горок, ремнями крест накрест. Руки к подлокотникам широкими браслетами. Мне всё больше это не нравилось. Потом отошёл и принялся что-то тыкать в планшете. И вот эта улыбочка его мне тоже совсем не нравилась. И номер у него дурацкий — сто тринадцать. Надо запомнить. А потом он вытряхнул из блестящего контейнера, похожего на термос, какую-то слизнеобразную массу и шлёпнул мне на голый живот. Холодная гадость медленно поползла вниз. Брррр! — Наслаждайся! — он гаденько ухмыльнулся и что-то ещё оттарабанил в планшете. Бесшумно сдвинулись прозрачные половинки, превращая кресло в закрытую капсулу. Нет! Ненавижу тесные замкнутые пространства! От носа до прозрачной стенки оставалось меньше полметра. Гроб. Только прозрачный. Сердце зачастило. Резко перестало хватать воздуха. Но впасть в панику я не успел. Без предупреждения и подготовки в тело начали втыкаться иглы. В вены, суставы, в живот, шею и спину. Невообразимо больно! Это и есть ваши анализы?! Меня будто на части разрывали. Медленно. Что это и зачем, я тогда не думал. Орал как резанный, и пытался вырваться или увернуться. Так же внезапно всё прекратилось. Но в себя прийти не успел, пыточное кресло шарахнуло током. Не сильно, но приятного мало. И ещё раз посильнее. И ещё… От последнего меня выгнуло дугой, мышцы скрутило во всём теле, думал, всё уже, кранты настали. Но и это прекратилось. Некоторое время я приходил в себя, а паскудное кресло чем-то жужжало вокруг моей многострадальной туши. Видимо, облучало какой-то дрянью для полного счастья. Что у него ещё запланировано? Сто тринадцатый умотал, выполнив своё чёрное дело. Даже не остался позлорадствовать. Почему, интересно? Боится, что я вырвусь и поубиваю всех? В лаборатории вообще не осталось никого из персонала. Значит, никто не поможет. Но не это самое печальное. Похоже, меня в этом гробу до утра заперли. Воздух опять сгустился и перестал нормально проходить по горлу. Запаниковать времени не дали. Слизняк на моём животе вдруг шевельнулся. И я опять заорал. Эта дрянь стекла в самый низ и налипла аккурат на члене. И теперь она там же и шевелилась. Жуткая мерзость! Холодная субстанция типа желе жамкала мой несчастный отросток. Что это? Зачем? Ещё один анализ или извращённая месть? Чем я так насолил сто тринадцатому?! Чего он добивается? Да похер! Я должен выбраться отсюда! Иначе без члена останусь или крышей поеду от клаустрофобии. Рванул наручники — ноль реакции, как и ожидалось. Стало жарко и душно. Мне опять что-то кололи, мучали член, а стены сжимались вокруг всё сильнее. А это ещё что?! Желе просочилось ниже, облепило всю промежность, и вот прям сейчас протискивалось в зад! А там что потеряли? Глистов? У меня и анализов-то отродясь не водилось. В новом мире я ещё этим местом не пользовался, от таблеток отходов нет. Зато чувствительность с непривычки очешуенная. Нет! Нельзя! Не трогайте там! Снова рванул руки, но браслеты кажется лишь сильнее сжались. Я должен освободиться! И я продолжал исступлённо выдираться, прилагая все силы. Пока не услышал характерный треск. И противный писк сигнализации. Правый браслет не выдержал-таки, крепления ослабли, и я смог, обдирая кожу, вырвать руку. Совместными усилиями доломал и левый. Желешка продолжала чвокать на безучастном члене и болезненно пульсировать в заду. Как её отковырять? Пальцы проваливались в бесформенное нечто и проходили насквозь, не задевая. Я не мог ухватиться! Как душно. Изнутри опять поднималась паника. Стены надвинулись, сомкнулись над головой. Воздух! Мне нужен воздух! В голове помутилось, подступила тошнота. По щекам что-то текло. Я беспомощно шлепал окровавленными руками по запотевшим стенкам гроба, марая их красным. Кажется, сейчас вырублюсь… И вдруг стенки поддались и плавно разошлись в стороны. Передо мной стоял злющий как демон и долгожданный как ангел-спаситель босс Гил.***
Неимоверным усилием воли остановил поток воспоминаний. Проветриться же собирался! И опять всякая дрянь в голову лезет. Свернул к тоннелю, влетел в него на полной скорости. Аэробайк, конечно, не летает в полном смысле этого слова. Скорее парит, отталкиваясь от поверхности. Как импульсники. Но нервишки пощекотать позволяет. Ночной поток транспорта хоть и редкий, но разогнаться не давал. Попетляв между задумчиво тянущимися легковушками и не желая под них подстраиваться, я качнул байк к стене, прыгнул на неё и помчался, уходя всё выше к потолку. Только фонари зачастили под ногами. И двигатель взвыл волынкой. Пересёк арку наискось и спустился по противоположной стене. Круто! Аж поджалось всё во всех местах! Попетлял между сигналящими легковушками и ушёл в новый виток спирали по потолку. Да! То что надо! Вылетел из тоннеля, как пробка из бутылки, и помчался в сторону трассы. Вот где можно развернуться! Хоть всю ночь гоняй! В голове пусто, адреналин жарит тело, под ложечкой сосёт и ёкает. Всё чаще стали попадаться другие байкеры — такие же любители пощекотать нервы. Мимо летели линии освещения, силуэты деревьев и построек сливались в тёмные полосы, ветер со свистом рвал одежду, бил в шлем. Мы уже шли довольно приличной компанией. Пригород резко оборвался, трасса стрелой легла через поля. Прижался к краю, чуть притормозил, перемахнул ограждение и рванул по целине. Аэробайку без разницы от чего отталкиваться, главное, чтобы более менее ровно. Разогнался, взлетел на пологий холм. И с него вверх! К огромной пятнистой луне. Как с трамплина. Свобода! Несколько секунд свободного падения — высший кайф! Как оргазм, только круче. И со всей дури выжал педаль! Байк рванул к горизонту, вновь набирая скорость. С холма за мной следом, улюлюкая и крича, летели такие же безбашенные. Пение двигателя, свист разрываемого воздуха, полёт в бескрайнем просторе — свобода! Никому не позволю отнять это у меня. Особенно Этим.***
— Что здесь происходит? — прорычал босс, обводя взглядом меня и устроенный мною разгром. — По… помогите! — выдавил в ответ, глотая воздух и порываясь встать. Но ремни держали крепко. Меня всё ещё колотила дрожь. В голове метались панические мысли. Пальцы беспомощно скребли крепления на груди. — Идиот. Что ты здесь устроил? — он перехватил руки, дёрнул, рассматривая ссадины и наливающиеся синяки. Бросил ворчливо: — Безмозглая болванка! — и отвернулся, чтобы уйти. — Нет! Не бросай меня! Мне страшно! Пожалуйста, — взвыл я и попытался схватить его за одежду. — Да не ухожу я. Чёрт, почему ты ведёшь себя так?.. — Он взял какой-то баллончик со стола и вернулся. — Успокойся и вытяни руки. Пальцы растопырь. Держи так, — и принялся распылять что-то на кисти рук из баллончика, покрывая их равномерным белым слоем, будто закрашивая кровоточащие ссадины. Я зашипел от боли, там явно что-то дезинфицирующее в составе было, драло нещадно! — Подержи ещё пять минут, чтобы схватилось. Что с лицом? — Не знаю, — это меня волновало сейчас меньше всего. А босс вдруг озаботился. Пока я пытался успокоиться и собрать себя в кучку, сидя с растопыренными руками, он со странным выражением лица нервно вытирал мне щеки и нос влажной салфеткой. И шею. И грудь. А потом его взгляд спустился ниже. — Это ещё что за дрянь? Я следом за ним посмотрел туда, где желешка продолжала хлюпать моим многострадальным органом размножения. Тот неожиданно обнаружился в боевой готовности. Как? Мне ведь совсем это не нравится, никакого удовольствия, только стыд, боль и гадливость. Неужели… Нет, я никогда мазохизмом не страдал. Значит… это на Гила. Вдруг понял, что сижу перед ним совершенно голый, перепачканный в крови, соплях-слезах, а странная желешка надрачивает мне и шурудит в заднице. Капец, стыдобища! Лицо окатило кипятком, полыхнули уши. Я попытался прикрыться. — Не смотри… — Кто это сделал? Идиоты! Уволю всех к дьяволу, — он опять повернулся к столу и вернулся с блестящим контейнером, похожим на термос. Я задумался, стоит ли заложить сто тринадцатого, но Гил ответа будто не ждал. Вдруг схватил меня под коленку и задрал ногу вверх, так что задница съехала и ещё больше открылась. И уставился прямо туда, где прозрачная субстанция наполняла мои внутренности, выставляя их напоказ, без конца пульсировала внутри, наращивая размер и толщину. От его взгляда, или грубого прикосновения, или от осознания происходящего стало очень жарко, колючие мурашки разбежались по телу. А Гил всё смотрел и останавливать процесс не торопился. Чего он ждёт? Эта дрянь мне так все потроха расковыряет. Там уже горит всё. Я опять закрылся, как мог перепачканными белой штукой руками. — Сними это с меня, пожалуйста, — я пытался поймать взгляд, понять, что у него на уме. Мне нужна помощь! Чего непонятного? Он посмотрел в глаза, дёрнул бровью и поднёс термос к желешке. Гадость послушно отлипла и утекла в термос. Вот так просто. — Спасибо, — выдохнул я, чувствуя колоссальное облегчение, и благодарно улыбнулся. Неужели всё это, наконец, закончилось? И в этот момент Гил схватил меня за член. Перевозбуждённый, задроченный, скользкий и гиперчувствительный. Меня аж продрало всего сверху донизу, так что тело выгнулось в креплениях. Я вскрикнул и попытался оттолкнуть, но рука на члене скользнула вверх-вниз, лишая воли. Тонкие перчатки с бархатистой, замшевой текстурой делали ощущения более острыми, или старания желешки повлияли, или сам Гил был тому причиной, но меня буквально штырило от его прикосновений. Я не мог это прекратить, не мог перестать стонать и толкаться в его ладонь. Хотя и схватил за руку, но не отталкивал её, а наоборот удерживал. — Чёрт. Ты специально, что ли? — прохрипел он. И вдруг отстранился, скинул халат, который и так болтался на одном плече, и куртку, оставаясь в одной футболке, плотно обтягивающей его сухопарое тело. Я понимал к чему идёт и с нетерпеньем ждал. И боялся, и недоумевал где-то на краешке сознания. Но больше всего хотел, чтобы Гил поторопился. Он вжикнул ширинкой, развёл мои ноги шире и дёрнул на себя, так что ремни впились в тело. А в нутро ворвался его член. Я заорал. Боль, острая, разрывающая боль! Будто он не попал в то, что задумано природой, а пробил во мне новую дырку. И пялил в открытую рану. Но почему же эта боль такая сладкая? Я не мазохист. Но с каждым новым движением кричал всё больше от удовольствия, чем от боли. И даже не пытался его оттолкнуть, а наоборот хватался за плечи, тянулся навстречу. Но дурацкие ремни мешали, врезались в тело, не давали двигаться. Гил опять чертыхнулся и расстегнул их, наконец. Он уже тоже хрипло дышал сквозь стиснутые зубы, светлые волосы липли ко лбу, брови сосредоточенно сошлись на переносице. Что это за выражение? Мне оно не нравилось. Потянулся к его губам, чтобы стереть эти некрасивые, будто брезгливые складочки. Но Гил толкнул назад и ещё сильнее дёрнул к себе за бёдра, задирая их вверх, раскрывая меня сильнее. Я сполз спиной на сидушку, колени обнаружились возле плеч, а член Гила теперь входил сверху вниз до упора. Так глубоко. Жесткими ударами. Будто сваи в меня вколачивал с остервенелым лицом маньяка-убийцы. И от этого было так кайфово, что я скулил и извивался, рискуя вывихнуть шею, бился головой о подлокотник. И чувствовал, что вот-вот взорвусь. Внутри творилось что-то странное. Дикое наслаждение давно перекрыло боль. Нервы звенели и искрились перегорающей проводкой, в голове шипела петарда, беспорядочно металась, билась и отскакивала, как в пустом ведре. Кайф, кайф, кайф! — Ещё… ещё, ещё! — выстанывал я, чувствуя приближение финала. Я не мог помочь себе руками, потому что держался, балансируя почти на весу, опираясь лишь верхом спины о сидушку, головой соскользнув куда-то вбок под поручень. И хорошо, потому что давно не выдержал бы и отдрочил. И вот это мучительное, острое, запредельное, выворачивающее удовольствие закончилось бы. Я отчаянно хотел этого. И ещё больше хотел чтобы это не прекращалось, чтобы Гил никогда не останавливался, не отрывался от меня. Как будто быть единым с ним — величайшее наслаждение, цель, предназначение и смысл моего существования… Он хрипло вскрикнул, запрокинув голову, впился пальцами в бёдра, толчками вдавливаясь как можно глубже. Внутри плеснуло горячим. Ещё глубже. Ещё… И меня тоже сорвало. Петарда в голове подпалила склад фейерверков — та-а-ак шарахнуло! Мама дорогая! Всего насквозь прошило радужными осколками… и я таки навернулся на пол. Приходил в себя постепенно. Осознавая, что жив, ничего не сломал. Лежу на приятно прохладном шершавом полу. В раскоряку. А Гил сверху. Как только умудрился из меня не выйти во время падения? Пальцы его всё продолжали впиваться в бёдра. Он шумно дышал, навалившись, больно придавив вывернутые под неудобным углом ноги. Ну и хер с ними. Приду в себя — разберусь. Терпимо. А пока даже шевелиться неохота, такой расслабон… Блаженство… А ведь это первый анальный оргазм. Я поздравил себя, расплываясь в идиотской улыбке. В прежней жизни роль нижнего не нравилась, никакого удовольствия не получал. Думал, что простату мне забыли отвесить на раздаче. Ну, хоть здесь повезло. Оказывается, это намного круче обычного. Ну, или Гил суперспец с волшебным членом. — Кайф! Мне так хорошо, — я обнял его в порыве чувств. Гил лениво высвободился, приподнялся надо мной, разглядывая лицо. Внутри что-то кольнуло. Мне опять не понравилось его выражение. Какое-то снисходительное и… странное в общем. — А ты в этом хорош. Неожиданно. Док «шлюху» тебе прошил, что ли? Удивил. Кувыркаться с болванкой… на меня не похоже, — он ухмыльнулся. И я понял, что это за выражение — презрение. Капризное брезгливое презрение. Он потрепал меня по щеке затянутой в тонкую перчатку рукой. Хмыкнул. — Ещё и с перекосом в мужской тип. Однако, было неплохо. — Его слова больно жалили, выражение лица оскорбляло одним видом. Да что с ним не так? Я отвернулся. Но он, жёстко дёрнув за подбородок, вернул на место, заставляя смотреть в лицо. — Оставлю себе, пожалуй. Подкорректируем немного, ты пока вообще никакой. Гормоны, биопрограммирование. Даже резать не надо — всё лишнее само отвалится. Грудь вырастет. Дырочка появится настоящая, тугая, девственная. Тебе пойдёт, куколка. Будешь моей сладкой девочкой. А радужные глазки даже красиво… Вот тогда я ему и врезал.