Lacrimosa

      Уже выбегая из дома и хлопая дверью, Моцарт жалеет о своём решении, но возвращаться у просто не хватает смелости. Закусив губу, он упрямо шагает прочь, надеясь, что за тот срок, что его не будет, ничего не случится. Арендуя комнату, Вольфганг запирается в ней и падает на кровать, засыпая. Уставший мозг просто отключает организм, решив, что все проблемы можно будет решить часов через пятнадцать минимум. Спит он в итоге почти семнадцать, без снов и почти не просыпаясь. Рывком распахивая шторы, Моцарт щурится от резко ударившего в глаза яркого света, с ужасом понимая, что в голове абсолютная пустота. Ни единой мысли. И в животе, кстати, тоже — неприятный звук служит прекрасным напоминанием о том, что пора бы поесть. Растерянным взглядом он смотрит на мир, толкая дверь комнаты и, приветственно махнув владелице и пробормотав что-то, отдалённо напоминающее «доброе утро», выходит из дома.       Шум города оглушает, бьёт по ушам и Вольфганг, жмурясь, по-детски закрывает их ладонями. Хочется вернуться в ставший родным особняк, но страх гложет изнутри, гадким голосом нашёптывая, что он там сейчас не нужен и не то, чтобы был нужен когда-либо. Что если бы его правда любили, то не поступили бы с ним так. Что сунься он на порог, его тут же выгонят за дверь и из музыки заодно. Может, разумом Моцарт и понимает, что это бред, но ничего не может с этим поделать. Не очень понимая, что ему сейчас делать и как не испортить всё ещё сильнее, он машинально бредёт в неизвестном направлении, наблюдая за прохожими и рассматривая их причудливые наряды. Вот женщина в красивом нежно-голубом платье и с кружевным зонтиком, который оставляет красивый узор на дороге и тёмно-русых волосах. Вот мужчина с париком больше головы, напевающий известную ему одному мелодию… хотя, нет. Прислушавшись, Вольфганг узнаёт собственное творение и старается как можно быстрее слиться с толпой хихикающих дам, спрятаться за пышными юбками и под полами широких шляп.       Пытаясь проследить, куда же ушёл тот мужчина, Моцарт вытягивает шею и спотыкается об одно из платьев, летит спиной вперёд, вскрикивая и неуклюже всплёскивая руками. На удивление, его ловят и ставят на землю, в центр кучки. Девушки разом обращают на него внимание, разглядывая то ли необычную причёску, то ли блестяшки на одежде. Неловко улыбаясь и отряхивая одежду, Вольфганг уже собирается сбежать, как вдруг слышит до боли знакомый голос. — Моцарт? — голову резко наполняют воспоминания, замещая пустоту на привычный беспорядок. Медленно он оборачивается, надеясь, что его просто узнал кто-то из дворца.       Тщетно. Перед ним действительно Алоизия… уже не Вебер. Девушка окидывает его взглядом и протягивает маленькую карточку, на которой витиеватым почерком выведено её имя и какой-то адрес. Всё еще не придя в себя, Моцарт забирает карточку. Смотрит на неё. Потом на Алоизию. Снова на визитку, снова на девушку. Кажется, всегда острый на язык композитор исчез, оставив на своём месте молчаливую куклу, которая только и может, что хлопать ресницами и удивлённо смотреть. — Приходите через пару дней на чай. Кажется, у меня ещё остался тот, что вы так любили…       Девушка загадочно улыбается и сливается с толпой своих подруг, снова обсуждая новые модные фасоны платьев и спектакли, которые им жизненно необходимо посетить; оставляет Моцарта стоять на дороге до тех пор, пока в него чуть не влетает лошадь и под угрозой жизни приходится прийти в себя и отскочить. Он возвращается домой, отмахиваясь от мальчика с газетами как от назойливой мухи. ×××       В ночь накануне встречи Вольфганг не спит, перебирая в голове все возможные варианты исхода событий. Визитная карточка лежит перед ним на столе, источая тонкий аромат духов и приковывая к себе всё внимание. Что Алоизия забыла здесь? Почему судьба решила снова их столкнуть? Моцарт не любил чай и был уверен, что девушка это помнит, так к чему эта фраза про чай? Искусав все губы, исчиркав пару ненужных листов бумаги и, наконец, придя к решению, что долгая и мучительная смерть ему не грозит, композитор засыпает прямо на столе.       Утро наступает слишком быстро, и Моцарт безбожно просыпает, подскакивая с места за приблизительно полчаса до встречи. Как назло, и так растрёпанные волосы лежат ещё хуже, чем обычно, на щеке отпечаток чернил, а рукав белой рубашки мокрый и тёмно-фиолетовый. Проклиная всех и всё, фурией он проносится по комнате, пытаясь одновременно одеться, пригладить волосы и запихнуть в рот кусок хлеба. Безуспешно, правда, но спустя некоторое время Вольфганг выбегает из комнаты и хлопает дверью, слыша возмущённый окрик от хозяйки. Затем возвращается, хватает визитку и снова убегает, хлопая дверью ещё раз, только сильнее. На этот раз его обещают выселить.       Благо, адрес, данный Алоизией, оказывается всего в пяти минутах ходьбы и двух минутах бега от него. Каким-то чудом Моцарт успевает вовремя, минута в минуту, тормозит около двери и громко стучит. Дверь открывает сама хозяйка, за руку затаскивая его внутрь и щёлкая замком за спиной. Конечно, никакого чая ему не предлагают — кажется, Вольфганг был прав в своих опасениях, что дело-то вовсе не в чае. Указывая рукой на кресло с розовой обивкой, девушка опускается в соседнее и молча протягивает газету, открытую на одной из первых страниц. »…Придворный капельмейстер Антонио Сальери, несмотря на ожидания, не соблаговолил посетить императорский ужин, чем вызывал негодование со стороны придворных и горожан. По их словам, он должен был присутствовать так же, как и граф Орсини-Розенберг, дуэт которых прослыл разрушительным при дворе. …»       Прочитав текст, Моцарт хмурится и перечитывает его ещё раз. Затем откладывает и вопрошающе смотрит на Алоизию, не решаясь спросить, что же происходит и для чего он тут. Кажется, ответ слишком очевиден, чтобы вообще задавать этот вопрос. Кашлянув и нарушив повисшую тишину, Вольфганг задаёт другой. — Почему вы… Почему вы заинтересованы? — Я заинтересована в его музыке, он прекрасный композитор. — девушка тихо смеётся, прикрывая рот ладошкой. — А раз маэстро не может творить без вашего присутствия, что вполне очевидно, то я сделаю всё, чтобы вы вернулись к нему. Ради общего блага.       Моцарт застывает, так и не донеся газету до столика, на который хотел её положить. Сальери не может творить без него? Что за глупые выдумки… Вольфганг нервно улыбается, надеясь, что сейчас Алоизия скажет, что просто захотела над ним посмеяться ещё раз и для этого выбрала более изощрённый способ. Уж лучше услышать то, к чему он хотя бы готов. Но девушка молчит, всё так же решительно глядя на его непонимающее лицо.       И тут он вспоминает.       Вспоминает, что с того момента, как он сбежал из особняка, он не слышал ни одной новости о Сальери и о его музыке, хотя до этого каждый уголок города обсуждал его творчество. Да, зачастую распуская сплетни, но это было хоть что-то…       Вспоминает, как Сальери подолгу мучал свои инструменты, запершись в комнате, а затем выходил в гостиную, к нему, и тут же ноты складывались в чудеснейшие мелодии, эмоциональные, чарующие. Такие, какие может написать только истинный гений.       Вспоминает, как их молчаливые вечера у камина всегда сопровождались скрипом пера, ведь Антонио не мог оторваться от партитур, без конца вырисовывая целый мир своей музыкой.       Случайно вспоминает, что именно его музыку Тонио хотел на своих похоронах и его признание.       Закрывая руками лицо, Моцарт роняет газету и съеживается на кресле, поджимая колени к груди. Прошлые мысли о том, что его просто не могут любить, кажутся такими глупыми и мерзкими, что хочется спрятаться от всего мира, погрузится в стыд с головой и не вылезать оттуда. Проходит несколько минут перед тем, как он наконец решается поднять голову и натыкается на мягкий взгляд Алоизии. — Что мне теперь делать?.. — голос хрипит, на щеках несколько влажных дорожек.       А девушка лишь улыбается, доставая будто из ниоткуда небольшой букет фиолетовых гиацинтов, перевязанных тонкой лентой. Ничего не объясняя, она протягивает его Моцарту и поднимает с пола газету, открывая её и всем своим внешним видом показывая, что разговор окончен и что дальше дело только за ним. Тяжело вздохнув, Вольфганг выходит из комнаты, бережно прижимая букет к груди, будто защищая его от всего внешнего мира. ×××       Ему страшно, очень страшно. Сальери стоит у окна, в тонкую щель между плотными шторами наблюдая, как уже несколько минут туда-сюда ходит Моцарт перед его дверьми, что-то пряча на груди и явно нервничая. Антонио нервно сжимает штору, не выдержав, та с громким треском обрывается, ударяясь карнизом об окно и заодно об его голову. На шум Вольфганг оборачивается и на секунду пересекается с ним взглядом, затем улыбается и подходит к двери. Всё ещё смотря в тёмно-карие глаза, он трижды стучит и вскоре заходит в дом — ему открывает дружелюбная служанка.       Сердце колотится как бешеное, пока Антонио считает шаги за дверью своей комнаты. От лестницы до неё ровно двадцать четыре шага, Моцарт сделал уже двадцать. Двадцать два. Двадцать четыре. Тихий стук и такой же вопрос «Можно войти?». Сальери кивает, забыв, что его не видят. Кажется, посчитав тишину за разрешение, Моцарт толкает дверь и входит.       Краснея до кончиков ушей и смущённо улыбаясь, Вольфганг протягивает букет Антонио. Пара секунд — и тот берёт его, случайно касаясь чужих пальцев. Его обжигает жаром от прикосновения и от того, что без слов хочет сказать ему Моцарт. На глаза наворачиваются слёзы, и он почти срывается, чтобы обнять своего непутёвого композитора, как вдруг слышит тихое мяуканье откуда-то из-под чужой одежды и отшатывается. Неловко смеясь, Амадей расстёгивает пару пуговиц, и тут же вылезает симпатичная белая мордочка с носиком-сердечком и очаровательными голубыми глазами. Котёнок жалобно мяукает и, высвободив лапки, тянется ими к Сальери. — Это… это Бекар. Такой белый, как чистая нота. Понимаешь, Тонио? — Моцарт смеётся, вынимая котёнка из-под одежд и, чмокнув в пушистую макушку, передаёт Антонио. Довольно зевнув, Бекар устраивается на его руках, сворачиваясь в малюсенький клубочек и снова засыпая. ××× Вечер они встречают в их традиционном кресле. Сальери — сидя и любуясь на огонь, Моцарт — почти лёжа на коленях Антонио, обхватив его всеми конечностями и сонно дыша в шею. В камине горят ноты, ещё не полностью обгоревшие. На одном из листов, если постараться, то можно прочитать «Wolfgang Amadeus Mozart. Requiem, K.626 — 8. Lacrimosa».