***
Ладно, беру слова назад. Наслаждаться, реально наслаждаться вниманием у меня получается минут пять. Потом это всё превращается в настоящий заёб. — Какого хуя они пялятся? — кивая на озирающиеся в мою сторону нижние ряды, спрашиваю я. — Ещё бы они не пялились, — отвечает Лариса, пудрящая лицо. Усатый дед объявляет начало перерыва. Вся эта шушера начинает расходиться, но не перестаёт поглядывать в мою сторону. Это реально меня раздражает. Я чувствую себя клоуном в цирке. Хотя это они, а не я, придурки и чудики. — Лер, — снова говорит Овечкина, — пару дней назад ты навела шумиху в столовой. Сегодня залезла на пары Александра Сергеевича по дереву. — Я улавливаю в словах Ларисы некое осуждение… или обиду, и это меня не радует. Овечкина кидает косметичку обратно в рюкзак, где, походу, валяются одни бабские принадлежности, и прижигает меня взглядом. — Ты теперь в центре внимания. — Это чё, плохо? Лариса пожимает плечами и опускает глаза обратно в свой рюкзак. — Ты совсем на себя непохожа, — произносит та и достаёт какую-то мелкую синюю коробку. — Держи, — она протягивает её мне не глядя. — Я купила тебе линзы. Я тут же выхватываю линзы из её руки и с жадностью голодного зверя начинаю распаковывать коробку. Действительно, в ней находятся несколько пар линз. Не передать словами, как это меня приободряет. Я кидаюсь обнимать надутую Ларису, сгребая её локтем за шею. Она ойкает и поджимает губы, но я-то на опыте и знаю, как обращаться с дамами. — Девчуля, — распеваю я. — Ты просто Богиня. Ты знала это? Знала, ну точно же знала! Богиня моя! Овечкина фыркает, но я всё равно замечаю, как на её губах проскальзывает намёк на улыбку. На моих-то она уже давно сияет. Такое счастье привалило. Спустя ещё минут пять Лариса демонстрирует мне свои навыки вставляния… или вставливания, в общем, помогает с линзами. Несколько раз эта пуделиха почти выкалывает мне глаз ногтями, и я даже обзываю её дурой вслух. Но она отвечает мне таким же резким «молчи, тупица», и даже это кажется мне подозрительно знакомым и приятным мигом. Дальше я действительно молчу. Не хочу лишать Лерку зрения. — Готово, — чуть погодя сообщает Овечкина. Я открываю глаза и начинаю усиленно моргать. Чувствовать инородный предмет в глазу вообще не в кайф. Кулаком я протираю веки, а потом вдруг смотрю — и вместо расплывшегося тусклого месива передо мной удивительно чёткая и даже немного позабывшаяся картинка. Я вижу всё до мельчайших подробностей. У Ларисы… чёрт, у Ларисы ужасный прыщ на носу. Я же не должен ей об этом говорить, верно? Точно, не должен. Она расстроится, будет реветь, может даже ёбнет меня. Но если я ей не скажу, то она решит, что я хуёвый друг, и, возможно, потребует линзы обратно. А пока будет их выковыривать, заодно прихватит оба моих глаза. Нет! Я точно не должен говорить Ларисе о прыще. Она ведь только что пудрилась, соответственно, смотрелась в зеркало? Я не должен этого делать. Не-а. Ни за что. — Со мной что-то не так? — спрашивает Овечкина. Я накрываю рот рукой и отползаю назад. — Лер?.. У меня что-то на лице? — Да, — вырывается из меня. Я начинаю нервно трясти башкой, переча себе. Лариса придвигается ближе и спрашивает шёпотом: — Прыщ, да? — Так ты знаешь? — убирая руку с лица, я судорожно вдыхаю. — Ага. Всё утро пыталась его замазать, но он только больше становится из-за этого. — Она поджимает губы и собирается вставать. — Мне нельзя попадаться Васе на глаза. Вдруг он решит, что я уродина. — С этими словами Лариса плюхается обратно на лавку, и её плечи начинают мелко дрожать. — Он же тогда не позовёт меня на свиданку, Лер… — Воу-воу, полегче, — выдохнув, я вскидываю руки и одну кладу Овечкиной на плечо. — Во-первых, если ты ему уже нравишься, парочка прыщей его не спугнёт. Его скорее спугнут твои вопросы «с подвохом» о прыщах. Нет, серьёзно, никогда не спрашивай у него «что-то не так?», если ты сама понимаешь, что что-то не так. Я перебрасываю ногу через лавку и сажусь на неё, как на велик. Овечкина поворачивается в мою сторону, продолжая слушать меня, повесив нос. — Во-вторых, я видел, как этот тип впрягся за тебя в столовке. Да, ему бы штангу потягать, а не только книжки зубрить, чтоб он мог вписаться за тебя и на кулаках. Но то, что он тогда подсуетился, говорит о многом. — Ты правда так думаешь? — шмыгает носом Овечкина. — Я не думаю. Я знаю, — заверяю её я, хлопнув по плечу. — А в-третьих, чтоб он не видел твоего прыща, предлагаю свалить со следующей пары. Чё там по расписанию? — Ох, да, сейчас скажу. — Вытерев глаза, Овечкина открывает какую-то тетрадь и пробегается глазами по тексту. — Да, да! Мы можем свалить. Но я давно не уходила с пар… — Я помогу тебе вспомнить, какое это приятное ощущение. Выйдя из-за стола, мы спускаемся вниз. Усатый профессор окидывает нас взглядом, и я удерживаю на себе его внимание. Тот акробатический трюк стоил того. Я понимаю это, когда у мужика округляются глаза. Овечкина с трудом сдерживает смех и кидается к дверям. Я выхожу из аудитории задом и развожу руки по-актёрски, отвесив Александру Сергеевичу реверс… или реравенс? Хуй знает, но это было пиздецки приятно.***
Когда я предлагал Овечкиной свалить, то рассчитывал, что мы хватанём по пивку и обоснуемся где-нибудь под забором. Может, даже выкурим сигарету. Не знаю, на что я вообще надеялся, когда втянул её в это. Но то, что происходит дальше, вообще никак не пересекается с моим понятием «приятно слиться с занятий». Обычно, сливаясь с уроков, я ходил и собирал бычки. Те, что посвежее и не слишком обсосанные, я складывал в пачку, чтобы разделить со своими товарищами. Мы бегали в лес и курили там вместо того, чтобы тухнуть над учебником. Иногда устраивали забег по трубам, играли в «ножечки» или представляли, будто мы мафиози и нам нужно провести крупную сделку, а именно — выгодно обменяться фишками. Но я как-то подзабыл, что Овечкина девочка. — Чего стоишь? — пытается приободрить меня Лариса, пока я глазею на здоровый торговый центр с улицы. — Пошли, — она хватает меня за руку и затягивает внутрь, как русалки затягивают наивных морячков в бушующие океанские воды. Я ненавижу торговые центры. И я об этом уже говорил. Но я никогда не устану повторять — я ненавижу торговые центры. Суету, очереди, духоту и жару внутри маленьких помещений, особенно фудкорты, в которых всё втридорога. Но сбежать вовремя не выходит. Лариса, применив немного женского колдовства, заманивает меня в один из магазинов с одеждой. И пока я стою как истукан среди рядов, Овечкина объявляет охоту за шмотками. Подхватив одну бирку на случайном платье, я решаю взглянуть на сумму. Но лучше бы, конечно, я этого не делал. Двадцать пять штук за платье?! Да на них можно подать в суд. — Тебе ничего не нужно? — спрашивает Леркина подруга, навалив гору каких-то тряпок себе же на руку. — Да не, — отмахиваюсь я. — У меня этого добра выше крыши. — Да кому ты заливаешь, — хмыкает Овечкина. — Пошли, поможешь выбрать. Лариса направляется к раздевалке, а я плетусь за ней, брезгливо держа в руках её нифига не лёгкую сумочку. Когда мы подходим к одной из кабинок, она подзывает меня, и я доверчиво захожу с ней в одну кабинку. — На, — говорит она и взваливает на меня ещё и кучу набранных шмоток. А затем… затем она лёгким движением руки снимает с себя футболку. — Ты чё делаешь? — прижавшись спиной к хлипкой дверце кабинки, заикаюсь я. — Точно, — говорит она, ослабив ремень в своих джинсах. — Такие платья надо мерить без белья. Ты права. Помоги. — Она поворачивается ко мне спиной и трясёт пальцем над лямкой своего лифчика. — Расстегни, Лер. — Одновременно с этим она начинает выбираться из джинс. Я обезоружен… ваще. Стою как вкопанный, погребённый под горой шмоток, и пялюсь на неё во все глаза. — Лер, — напоминает о себе Овечкина, и я кое-как освобождаю одну руку, справившись с застёжкой на её лифчике. После этого она довольно выдыхает, бросает сиськодержатель на пуфик в углу и поворачивается ко мне лицом. Но в глаза не смотрит. Её интересует только одежда, которую она начинает перебирать. — Фигня, фигня, фигня, о, а вот это то, что надо. — Она выдёргивает что-то белое из кучи, заезжая шмоткой мне по лицу. — Боже, — охает Овечкина. — Кажется, кто-то примерял это платье не в лучший свой день. Хотя пятно выглядит совсем свежим… Лер? — она наконец-то решает взглянуть на меня и тут же выпускает платье из рук. — Боже, Лера! У тебя кровь! Как ты себя чувствуешь? Сознание не теряешь? Она начинает суетиться, обдувает меня и машет руками. Я слышу голос Ларисы, как она зовёт одну из сотрудниц магазина. Но перед глазами у меня только одно — сиськи Овечкиной. Я таких сисек никогда не видел. Таких идеальных, как волейбольные мячи. А сисек я видел много. Ну, наверное, не так много, как, например, Дуэйн Джонсон или Вин Дизель, но достаточно, чтобы я мог сравнивать. Мне очень хочется сказать Ларисе, что даже будь у неё восемь, или девять, или больше прыщей, Вася их не заметит, когда та скинет лифчик. Так что прямо сейчас я сижу в фудкорте и жую картошку фри, не сводя взгляда с одной точки, и думаю об этом. — Ты меня очень напугала. — Наконец-то вернувшись, Лариса ставит поднос на стол и садится напротив. — У тебя опять упало давление? — А оно часто падает? — интересуюсь я, наконец-то найдя в себе силы отвести взгляд от пятна на столе. Но в глаза Овечкиной при этом смотреть я не мог. Чувствую я себя одновременно прекрасно из-за того, что увидел, и ужасно, потому что стоял и смотрел, когда должен был уйти. — Я помню, как у тебя шла кровь из носа на первом курсе. Ты мало спала тогда, — присосавшись к диетической коле, говорит Лариса. — Да и выглядела очень нервно. — Почему? Лариса глядит на меня с хмурым недоумением. — Ты серьёзно? — цокает Овечкина. — Мне ты говорила, что проблемы на работе, и попросила не вмешиваться. Уже забыла, что ли? Сказав это, Лариса замолкает. Я ясно ощущаю это образовавшееся напряжение, посеянное Овечкиной. Но я не в ответе за поступки, которых не совершал. Мне бы и самому хотелось знать, что там происходило у Леры на первом курсе. Может, ещё парочка гопников успела позависать в её теле до меня? Я отмёл эту мысль. Для гостей, вроде гопников, Лера выглядела слишком ухоженно, женственно и девственно. Речь о куреве и бухле, если что. О другом я даже думать не хочу. — Хочешь зайти ко мне? Овечкина быстро перестаёт дуться и глядит на меня. Её глаза загораются въёбанным счастьем, и она улыбается. Я даже слышу, как её каблуки весело цокают под столом. Но она не говорит ни «да», ни «нет». Хотя ответ, кажется, очевиден. Вряд ли Лера часто приглашала её в гости до моего появления. Мы собираем остатки еды. Лариса заказывает ещё несколько гамбургеров с собой, и со всеми этими пакетами мы спускаемся на первый этаж. — Сорян, — говорю ей я, когда мы ползём вниз на эскалаторе. Лариса смотрит на меня и молча приподнимает бровь. — За то, что ты не смогла выбрать новые шмотки, — объясняю я. — А, — улыбается Лариса. — Забудь. Главное, что ты нормально себя чувствуешь. Спустившись, мы доходим до двери и наконец-то выходим на улицу. Почему-то только там я чувствую себя в безопасности. Здесь есть где развернуться, а с бегом в Лерином теле проблем пока не возникало. Но чувство безопасность быстро рассеивается, словно его и не существовало, когда к нам подваливает компания додиков с лэйблом Абибас. Я сразу понимаю, что сейчас будет происходить. — Цыпы, — заводится один из них. — Прогуляться с молодыми перспективными хотите? Лариса морщит нос и прибивается ближе ко мне. Разумное решение с её стороны. Я могу обеспечить безопасность... ах, да, уже не могу. — Не желаем, — отвечаю я додику, задирая башку. — Да ладно, не ссыте. Мы нормальные пацаны, — лыбится глухой придурок. — Ой, не заливай, а. Продолжать разговор с этими типами нет никакого смысла. Я киваю в сторону метро Ларисе и делаю шаг назад. Но другой перец из этой же сосисочной компании решат, что схватить Овечкину — хорошая идея. — Отпусти! — моментально реагирует Лариса, пытаясь выдернуть руку. — Да ладно, харе набивать цену. Пошли прокачу на тачке. Тебе понравится, малыха. Во дела, думаю я, они — долбаёбы — везде, что ли, одинаковые? Да и Лерка с Ларисой не такие уж и красавицы, чтоб так усердствовать. Но выбора у меня не очень много. Когда к нам уже начинают подступать пацаны из другой компании, решившие сыграть роль героев-заступников, я вынимаю электрошокер из кармана. Да, таскать его с собой было реально хорошей идеей. Сняв машинку с предохранителя, я подхожу сзади к типу, что продолжает удерживать Ларису, и подношу шокер к его загривку. Он громко взвизгивает, когда раздаётся треск и по его телу проносится разряд тока. Как итог — Лариса на свободе, типы в ахуе, и Лариса тоже в ахуе. Я пользую моментом и хватаю её за руку. Мы совершаем побег, и парням несказанно везёт, что ни один из них не пытается нас догнать. А я наслаждаюсь немного нервным, но весёлым смехом Овечкиной по пути к метро.***
— Ты их просто уделала! — Лариса никак не может отойти от увиденного. — Просто подошла и жахнула шокером! Охуеть, ну ты даёшь! — она продолжает восхищаться мной, даже когда мы подходим к подъезду. — Может, тебе тоже шокер подарить? — интересуюсь я. — Мне? Да ты что… мне даже послать таких парней страшно, — вздыхает Овечкина. — А зря. Иногда на них достаточно просто рявкнуть, чтоб они отвалили. — Откуда ты знаешь? — Просто знаю, — пожимаю плечами и открываю дверь подъезда, пропуская Ларису внутрь. Она первой приближается к лифту и жмёт на кнопку. — Давно ты носишь шокер с собой? — спрашивает Лариса. — Недавно, — отвечаю ей я. — Купил его, когда нажрался. — И тут же выдумываю причину поубедительнее, потому что мне кажется, что покупка шокера для самообороны — это не совсем в стиле Леры. Дверцы лифта разъезжаются в разные стороны. Запоздало звучит гудок, сообщающей о прибытии металлической кабины. Из распахнувшегося лифта выходит человек, но я гляжу на Овечкину. Та открывает рот, чтобы что-то мне сказать, но внезапно затыкается и выпучивает глаза. Тогда я оборачиваюсь и тоже смотрю, наконец-то замечая старосту. Пашка глядит на меня. Мы с Овечкиной — на него. Немая, блин, сцена. «Двери лифта закрываются», — уведомляет автоматический голос, и я первый выхожу из транса и жму на кнопку, мешая дверцам закрыться. — Чё хотел? — наконец-то спрашиваю. — Привет, — отвечает Пашка, мельком взглянувший на Овечкину. — И тебе. — Приветик, Паш, — странно здоровается с ним Лариса. Я чувствую её пристальный взгляд буквально жопой. Ох, не хотелось мне, чтобы она знала, что у нас с Пашком есть одно «дело». Но раз уж Пашка так нелепо спалился, назад дороги нет. — Так чё хотел? — повторяю я. — Передать… задание от препода, — он протягивает мне тонкую полупрозрачную папку. — Какое ещё задание? — не сразу допираю я. — То самое задание, — отвечает староста. — А, — схватив папку, я трясу ей в воздухе. — То самое задание. — Да. То самое, — вздыхает Паша. — Ну, пока. — И после этого он двигает на выход. — Пока, Пашенька, — мурлыкает Овечкина и ныряет в лифт, придержав створки. Я захожу сразу следом за ней и жму на нужную кнопку. Овечкина молчит ровно десять секунд, прежде чем её взрывает от любопытства: — А давно вы так близко общаетесь, что он даже «те самые задания» тебе до двери приносит? И откуда он знает твой адрес? Он на тебя так пристально смотрел… между вами точно что-то есть! Что? Лера-а, что-то же точно есть? Лера! Лера. Лера. Лера. Мне не жить, блин.