Темное пламя. Прошлое

      Октябрь 2008              — Я никогда не видел Волкова таким испуганным и никогда не слышал, чтобы он ругался матом, — посмеиваясь, рассказывал Лест, — Но эти ребята действительно выглядели ужасающе: в растянутых трениках, в потертых кожанках не по размеру, в стоптанной обуви. Стриженые почти под ноль. Морды такие, будто их только что с малолетки выпустили. Все четверо с семками, двое еще и с сигаретами. Я так пересрал, — усмехнулся Лест, — Я думал, что меня в этих гаражах изобьют до полусмерти и надеялся только, что смогу доползти до дома. Но, видимо, я им показался практически своим, если судить по старью, в которое я был одет. Лидером у них там был двенадцатилетний парниша по имени Сергей, которого, естественно, все звали Серым.                     Лест, 10 лет (1997 г.)       Вперед вышел пацан со шрамом, пересекающим левую бровь, задумчиво постоял, засунув руки в карманы, окинул Леста пристальным оценивающим взглядом светло-серых, почти бесцветных, глаз.       — Это че за мудачье было, бля? — кивнул он Лесту за спину.       — Одноклассники… — язык еле шевелился, и Лест смотрел то на этого пацана, то мельком нервно оглядывался, но те двое так и стояли позади, отрезая путь к отступлению.       — Звать тебя как? — продолжал расспрашивать парнишка, — В каком классе учишься?       — Саша… В пятом, — лепетал Лест.       — А я Серый, — пацан вдруг подошел к нему, и Лест даже отшатнуться не успел, как Серый уже положил ему руку на плечи и повел к низкой скамеечке, стоящей между гаражами, — Ну, Санек, садись, рассказывай, — обстоятельным тоном приговаривал он, — Обижают тебя?       — Ну, так… — бормотал Лест, не понимая, как лучше отвечать, чтобы ничем их не спровоцировать.       Серый усадил его на скамейку, которая оказалась просто доской на двух бревнышках. Сам сел рядом, а остальные трое устроились на корточках поблизости. Один сплюнул в сторону, а потом протянул к Лесту кулак:       — Семки будешь? — предложил он.       — Не, спа… — качнул головой Лест, увидел, как все трое недовольно нахмурились, тут же передумал и раскрыл ладонь, — Да, спасибо…       Ему отсыпали немного семечек, но Лест не стал их есть, а так и сидел, сжимая в руке. Как-то в горло они не лезли. К тому же, Лест не мог сообразить, как надо их есть при столь опытных людях — остальные лузгали так быстро, что складывалось впечатление, будто они даже не чистили, а просто то и дело сплевывали оболочку. А он будет тут сидеть ковыряться…       — Да че ты ссышь, Санек? — заметил его состояние Серый и сжал плечо покрепче, — Не боись, бля. И вообще, если обижать будут — сразу меня зови. Понял, бля? Я вот, — он кивнул на приятелей, — пацанов возьму. И мы этих лохов так отпиздим, бля, что мама родная не узнает!       Пацаны с энтузиазмом закивали и продолжили лузгать семечки.                            — Я уже успел за тебя испугаться, — расхохотался Райан, Феалин тоже посмеивалась, — Ну и как, отпиздили они твоего Волкова?       — Нет, ты что! — Лест и сам улыбался, — Я не стал их натравливать.       — Ты слишком добрый, — усмехнулся Райан.       — Да ну, — поморщился Лест, — Я, конечно, рад бы был, если бы Волкова проучили и он бы от меня отстал. Но они могли ведь переборщить. Одно дело припугнуть, а другое дело действительно избить. К тому же, у всех могли бы быть проблемы из-за этого: и у Волкова, и у меня, и у этих пацанов.       — Так значит, ты продолжил с ними общаться? — уточнила Феалин.       — Да, хотя в их компанию я тоже не очень вписывался, — вздохнул Лест, — Я был где-то посередине между благополучными и совсем уж оборванцами и беспризорниками. Но травили меня именно благополучные — из-за забитости и из-за бедности. А эти, как ни странно, относились почти нормально. Я даже не припомню ни одного раза, чтобы я при них расплакался, так что даже плаксой они меня не называли. А у меня просто повода не было, потому что они меня не гнобили. Конечно, они относились ко мне снисходительно и считали слабаком, но они скорее покровительствовали и пытались меня жизни учить. Завидовали еще, потому что у меня хотя бы мать нормальная. Но кажется, они ждали, когда и моя сопьется. И вот тогда-то я проникнусь их мудростью и научусь правильно жить. Помню, они подначивали меня что-нибудь своровать в магазинах и в толпе в автобусах, но я отказывался — мне и страшно было, и совесть не позволяла. На слабо пытались взять, но я не велся.       — Ты не велся на слабо? — вскинул брови Райан, — А ты молодец.       — Да нет, не молодец, — усмехнулся Лест, — Просто я сразу занял позицию слабого и не собирался ничего доказывать. Ну, типа я слабак, что вы от меня хотите, я ничего не могу, отстаньте. Так что ничего такого уж плохого я в этой компании не делал и ни к чему опасному не пристрастился. Но с ними я попробовал курить обычные сигареты. Правда, затягиваться так и не научился — только вид делал, чтобы они не ржали над тем, как я кашляю. Они еще клей нюхали, но от этого я отказывался. И кстати, они быстро отстали от меня с этим клеем, потому что в нормальном состоянии я был полезнее. Они же пакеты на головы надевали, а так ведь можно задохнуться. Поэтому им нужен был кто-то в адеквате — и вот этим человеком был я. Они знали, что достаточно ответственный и в нужный момент стяну с них пакеты. Эти пацаны и показали мне несколько крыш и подвалов — мы в холода туда лазили, потому что никто из нас не хотел появляться дома. Но у них в семьях все было совсем плохо — вообще ни одного нормального человека. Их старшие братья и сестры уже были наркоманами и тусовались в тех же гаражах. Так что я видел, как они ширяются. И как они трахаются там же. Не то чтобы я прямо смотрел, — поморщился Лест, — Вроде и любопытно, а вроде и неприлично подглядывать. Да и противно, к тому же. Но краем глаза все равно невольно общую картинку охватываешь. Эти нарики, конечно, близко нас не подпускали, иногда прикрикивали, чтобы мы отошли от них. Им-то неинтересно с мелкими тусоваться, а вот нас к ним притягивало — нам казалось круто находиться рядом со «взрослыми» людьми, интересно смотреть, чем они там занимаются, какими «взрослыми» делами. На самом деле им было всего лет по шестнадцать-двадцать, наверное. Немного постарше иногда приходили, но в основном это были еще подростки.                            Лест, 10 лет (1997 г.)       — Холодно, бля, — шмыгнул носом Леха.       — Минус двадцать шесть, епта, по телеку сказали, — Серый тер руки, хотя они были в варежках, — Чердак наш прикрыли, бля, изверги. Пошли к кому-нибудь. А то яйца отморозим нахуй. Сашок, пошли к тебе, а?       — Нельзя, — помотал головой Лест, весь дрожа, — Отец не впустит все равно.       Конечно, ни отец, ни мама не знали, с кем он общается. Такое отребье даже маме нельзя показывать — испугается. Она же такая интеллигентная. МГУ закончила, исторический факультет с красным дипломом… А он, непутевый, со шпаной связался.       — Пошли хоть в подъезд, бля, — Леха опять шмыгнул носом и вытер сопли рукавом, — Чего здесь-то сидеть, как лохи?       Все трое встали и, сжимаясь и трясясь от холода, направились в выезду из гаражей.       — А пошли ко мне попробуем, — решился Леха, — Может, мои в хорошем настроении, пока водяра не закончилась. Или, наоборот, дрыхнуть уже отвалились.       Лест никогда еще не был ни у кого из своих приятелей, да и не очень-то и хотелось. Но было дико холодно, а на дверь, ведущую на последнюю доступную крышу из тех, что они знали, недавно повесили замок.       Приятели прошли мимо пары домов и зашли в панельную шестнадцатиэтажку, поднялись на второй этаж, прошли в общий коридор, в котором было три двери. Леха подошел к единственной деревянной и ужасно обшарпанной — Лест и не сомневался, что именно эта дверь им и нужна. Леха просто толкнул ее, и она открылась. Он жестом показал, чтобы Серый и Лест вели себя тихо, и скрылся внутри.       Лест вошел последним и огляделся. Прихожая тонула в полутьме: слабая лампочка горела в коридоре, и ее свет отражали осколки зеркала, почему-то все еще висящего на стене. На крючки в прихожей была навешана куча старых курток и дырявых шарфов. По всему полу была раскидана обувь в таком состоянии, что даже не сразу разберешь, какая женская, какая мужская. На линолеуме виднелись дыры и подпалины, а желтовато-серые обои слоями сходили со стен.       В дальней комнате горел свет и слышались пьяные разговоры и смех. А в следующую секунду в дверном проеме появилась полная фигура и неторопливо выплыла в коридор. Лест сразу скромно и мило заулыбался, собираясь быть предельно вежливым.       Это оказалась обрюзгшая женщина в замызганном, когда-то голубом в белый цветочек, халате. Под халатом ничего не было, так что одна ее обвисшая грудь опасно выглядывала наружу. Когда женщина оказалась под лампочкой, Лест рассмотрел сальное круглое лицо с заплывшими глазками, один из которых был еще и подбит.       — Привет, ма, — к ужасу Леста обратился к ней Леха, — Мы с пацанами в комнате посидим, можно? А то холодно очень.       — Конечно-конечно, мальчики, — женщина, наконец, запахнула халат, и сиська перестала так откровенно стремиться вылезти, и это вызвало у Леста облегчение. А потом женщина улыбнулась, и Лест заметил, что у нее не хватает нескольких зубов, — Только не шумите! — пошатываясь, добавила она.       Лест попытался натянуть обратно вежливую улыбку, потому что она почти сползла от шока. Но в этот момент в комнате послышался грохот, звон, будто что-то разбилось, и тут же пьяный женский смех. А следом не менее пьяный мужской вопль:       — Пол-литра, бля! Иди нахуй за новой, жопорукий ты ублюдок!       В ответ послышалось вусмерть пьяное мужское бормотание. Следом снова грохот и на этот раз женский визг. Мама Лехи всплеснула руками, ругнулась и, переваливаясь с ноги на ногу, поспешила обратно в комнату.       Лест очнулся только через несколько секунд и обнаружил себя у подъездной двери. Он вывалился из дома, споткнувшись о порог, и побежал куда глаза глядят. Главное, подальше отсюда. Только через два дома остановился и глубоко втянул ноздрями свежий ледяной воздух, который казался таким чистым после стоящего в квартире Лехи перегара.                            — Я просто сбежал оттуда, — рассказывал Лест, — Мне так жутко стало: баба эта страшная, мать Лехи, да еще как минимум трое там бухали. И, возможно, устроили драку. И судя по реакции Лехи, это для него обычная ситуация. А мне одного отца хватало. Который кстати, на тот момент выглядел намного приличнее матери Лехи. А квартира… У нас к тому времени тоже все было уже старое, но чистое, содержалось в порядке. Хотя, надо сказать, что и моя квартира превратилась в нечто подобное, но уже после смерти мамы, то есть лет через семь-восемь. И вот посмотрел я на это и понял, что у меня все еще не так уж плохо. И сразу домой захотелось — впервые за несколько лет. А когда пришел, меня, как обычно, встретила, мама — такая красивая, такая ласковая. Приятно пахнущая. Трезвая. Я так ее обнимал, так обнимал, что она даже спросила, что случилось, — засмеялся Лест.       — Все познается в сравнении, — вздохнула Феалин, — Но это все равно не отменяет того, что у тебя дома тоже был пиздец.       — Да, не отменяет, — согласился Лест, — Но таких диких пьянок, как у Лехи, я еще не видел. Рукоприкладством отец занимался, но не так уж часто. А вот моральное давление было очень сильным — он постоянно придирался ко всему. И всегда выводил на эмоции, обычно на слезы. Он не успокаивался, пока не получал реакцию. Правда, когда получал, то тоже не успокаивался — это было поводом для продолжения скандала. Сразу можно было сказать, что мы истерички. Ну и продолжить рассказывать, какие мы тупые и жить ему нормально не даем.       — Вы ему не даете? — переспросил Райан, даже не веря, что правильно услышал.       — Да-да, мы, — кивнул Лест, — Еще напряжение было и в том, что приходишь и сначала не знаешь, будет сегодня скандал или нет. И ждешь, и ждешь, и ждешь. И обычно он все-таки начинается. А заканчивается только утром. Ну, я уже говорил, про бессонные ночи и как я ничего не соображал в школе. Вот и живешь как в тумане. А придраться отец мог к чему угодно, что бы ты ни делал. А если ничего не делаешь, то он придерется к тому, что сидишь без дела. Когда у него градус в крови становился достаточным, чтобы ему стукнуло в голову начать скандал, то он мог просто распахнуть дверь в мою комнату, встать на пороге и начать рассматривать меня и все вокруг — это значило, что он ищет повод. И он всегда его находил — им мог быть даже какой-нибудь фантик, который я не выкинул. Или книга, которую я читаю, если это не учебник по литературе или истории.       — А как же ты умудрился столько всего прочитать? — удивился Райан, — Ты ведь очень начитанный.       — Быстрота реакции и ловкость рук, — усмехнулся Лест, — Чуткий слух еще. Только слышишь шаги в коридоре — книга тут же оказывается на полу и уезжает под кровать. А у тебя в руках уже учебник.       — Жесть, — выдохнул Райан.       — Ну и спокойно я мог читать, когда он был на работе. Все-таки он иногда еще работал. Кстати, помните сериалы по телеку в десять утра — Геракла и Зену? — с улыбкой посмотрел Лест на собеседников, те кивнули, — Так вот, когда я смотрел Геракла, отец стебал меня, что я голубой: раз я это смотрю, значит, Геракл мне нравится. Я перестал смотреть. Когда началась Зена, я возрадовался — раз это про женщину, то не должен придираться, наверное. Но нет — он стал меня стебать, что мне вот такая баба и нужна, которая будет меня защищать, потому что я сам как баба. Только вот таких баб не существует, так что это все бред и выдумка, — Лест закатил глаза, — Да какая разница, выдумка или нет? Почему я просто не могу посмотреть сериал? И это ведь утро было — это отец еще трезвый был, но все равно ему обязательно надо было сказать мне гадость и обязательно указать мне, что я как всегда страдаю какой-то фигней. Каждая книга и каждый фильм проходили жесткую цензуру в моей голове — нормально к этому отнесется отец или нет, можно при нем это читать и смотреть или нет. И почти ничего эту цензуру не проходило, так что практически все приходилось делать тайно. Все мои увлечения, все мои начинания тут же втаптывались в грязь. Так же, как и мое мнение, и мои вкусы.                            Лест, 11 лет (1998 г.)       — Если ты мужскую работу выполнять не способен и только ревешь, как баба, то иди хоть по женской части что-то сделай! Окна хотя бы помой! — орал отец.       Лест уже и так сидел на подоконнике и, глотая слезы, тер стекла мокрой тряпкой. Он и так всегда помогал маме. А мужскую работу не делал, потому что ее и не было особо. А то, что было, он не умел, а отец не учил.       Мама как всегда начала его защищать, и отец переключился на нее и теперь орал где-то в большой комнате. Лест домыл и со вздохом сел поудобнее. Внизу ходили люди, торопились по своим делам. Зеленели свежей зеленью кусты и деревья. А он сидел тут и совершенно не рад был весне и теплому солнцу. И даже перспектива возвращения на пустырь и летних каникул не воодушевляла. Какая разница, какое время года — ничего ведь не изменится.       Отец все орал и орал где-то позади. А Лест смотрел на землю, которая так и притягивала к себе. Смотрел и не мог оторваться.       Он высунулся наполовину наружу, оперся руками на внешний подоконник. И стал смотреть вниз еще внимательнее.       Он ведь не разобьется, если спрыгнет? Будет просто больно?       Будут слезы мамы и больница, так ведь?       Лест с тяжелым вздохом снова перебрался на внутренний подоконник. Он не хотел жалости и не хотел боли. Он уже не хотел докричаться.       Он просто хотел, чтобы все закончилось. Но четвертый этаж с землей внизу не подходит — слишком низко.                            — А со шпаной мы ведь лазили по крышам. Конечно, я не стал бы скидываться при них — мне свидетели не нужны. Но я приходил и один, подолгу стоял на краю и думал. Но так и не решился. Тот первый порыв прошел, и потом меня останавливала то ли трусость, то ли надежда, что я смогу уйти, когда мне будет хотя бы шестнадцать. Просто надо как-то до этого дожить, — тихо продолжал Лест, — Так вот, со шпаной я общался года два и все это время думал, что надо прекращать. Потому что не доведет это до добра — очевидно же, что это будущие уголовники… — Лест запнулся, потом грустно усмехнулся, — О чем это я? Уголовник тут как раз я… А они, наверное, никого не убивали хотя бы. Вот грабеж и драки — это по их части.       — Знаешь, — задумчиво перебил Райан, — Если учесть, что ты все время преувеличиваешь свою вину, я все-таки сомневаюсь, что ты на самом деле мог специально кого-то убить. По случайности — я еще могу себе представить.       — Нет, Райан, — Лест поднял голову и посмотрел ему прямо в лицо, — Здесь я точно не преувеличиваю. Я сделал это специально, никакой случайности или ошибки не было.       — Хорошо, — Райан был немного удивлен его твердым тоном, — Но лучше по порядку. До этого мы еще дойдем.       Лест снова отвел взгляд и вздохнул:       — Я никак не мог перестать видеться с «пацанами», потому что это было хоть какое-то общение… Но один случай моментально все изменил.                            Лест, 12 лет (1999 г.)       Лест лежал на крыше гаража и смотрел в небо. Ясное, голубое, с белыми пушистыми облачками, которые неторопливо плыли, медленно и неуловимо видоизменяясь. Его любимые трубы загораживала многоэтажка. С той же стороны загорался закат, но отсюда его было почти не видно.       До Леста доносились возгласы старшей компании, которая сидела в углу гаражного комплекса на сколоченных из досок и бревен скамейках. Сегодня народу собралось много — человек десять. А внизу, прямо под гаражом, копошился Серый и его «пацаны».       Лест лежал неподвижно, смотрел ввысь и не понимал, что он тут вообще делает. Можно было бы пойти на пустырь, где сейчас особенно красиво и нет этих сомнительных людей. Где нет никого. Только он, закат и белый дым.       Возгласы стали громче, и Лест отвлекся от мыслей. Он перевернулся на живот и посмотрел в сторону наркоманов: так и есть — у кого-то бурный приход. Конечно, они все были не совсем в адеквате, но какой-то парень, который нечасто здесь появлялся, вскочил со скамейки, и теперь стоял, дергался и размахивал руками. Остальные что-то яростно ему втолковывали и тянули за одежду, пытаясь усадить. Лест подобное уже видел — жутковатая картина. Так что он собрался было снова отвернуться и продолжить созерцать небо, но наркоман принялся истошно орать, пытаться перелезть через скамейку и куда-то убежать, но его удерживало сразу несколько человек. А Лест не смог оторвать глаз.       — Глюки пошли, — послышался тихий голос Серого снизу — он и еще трое приятелей стояли и тоже напряженно наблюдали.       Парень тем временем споткнулся о скамейку, повалился плашмя и начал перекатываться по земле, дергаясь всем телом, остальные вскочили и столпились вокруг. А Лест сам не заметил, как оказался внизу рядом с Серым.       Из наркомана полилась рвота, и все поспешно расступились. Послышался еще один душераздирающий вопль, а потом хрип.       Наркоманы бросились врассыпную. А Лест так и стоял. И смотрел, и смотрел.       Парень продолжал судорожно подергиваться и хрипеть и весь уже измазался в рвоте. Потом у него изо рта пошла пена.       — Саня! — послышался полный ужаса голос за спиной, Лест обернулся — Серый выглядывал из-за гаража и смотрел на него расширенными глазами, — Саня, че замер, бля? Съебываем!       К Лесту вернулась способность двигаться, и он, не чувствуя земли под ногами, сорвался с места. Он бежал и бежал, отбившись от своей компании. Бежал, пока не оказался среди густой высокой травы, а прямо перед ним возвышались бетонные трубы, извергающие густой пар. Сразу позади них садилось солнце, окрашивая серый бетон в сиреневый цвет, белый пар — в розоватый, а темнеющее небо — в оранжевый и алый. Лест упал на колени в траву и стал пытаться отдышаться.       Вокруг все было, как обычно. Все было так, будто ничего не произошло.                            — Я до сих пор думаю, мог ли я что-то сделать…       — Теоретически — да, — тихо ответила Феалин, — Но это не твоя ответственность. Там были люди намного взрослее тебя. К тому же, приятели этого парня. Но они просто разбежались.       — Именно так я себя и оправдываю, — тихо проговорил Лест, — Конечно, я мог побежать сразу домой и вызвать скорую. Но я даже не знал адреса этого гаражного комплекса, а интернета, чтобы узнать, тогда не было. И что бы я сказал? Приезжайте в гаражи в Матвеевском, там случился передоз? Еще и своим детским голосом. Маме о таком сказать, естественно, я побоялся. В общем, ничего я не сделал. Не помню, как, но я оказался на пустыре, там более или менее успокоился и потащился домой. Так я еще утром перед школой зашел в эти гаражи, хотя мне было очень жутко. Он там так и лежал. Только без куртки и ботинок. Я сначала даже подумал, что он очухался на время и сам снял, и я опять начал себя корить, что не вызвал скорую. Даже думал подойти потрогать его — вдруг еще дышит. Но мне было так не по себе, что я не решился и опять оттуда убежал.       — Да это его же приятели с него и сняли вещи, — предположил Райан, — Чего добру-то пропадать.       — Да, я об этом подумал, только когда был уже у школы, — только тогда до меня дошло, что рядом с ним вещи не лежали. Я был в таком шоке, что в школу так и не зашел — до сих пор помню, что прямо перед входом я развернулся и снова пошел на пустырь. Потому что я и не спал всю ночь опять, и думать ни о чем другом все равно не мог.       — Наверное, из-за этого случая ты и не стал наркоманом, — предположила Феалин, — Просто все обстоятельства к этому вели: и эта компания, и твое занятие располагает. И я все удивлялась, что ты ничего не принимаешь. Не понимала, как ты мог этого избежать.       — Да, в основном из-за этого, — кивнул Лест, — Меня это так поразило, что я даже травку никогда в жизни не пробовал, хотя мне говорили, что это не опаснее алкоголя. Но алкоголь мне кажется более предсказуемым, так что его я пью.       — Но ты даже никогда не напиваешься, — улыбнулся Райан.       — Я напивался не раз, — усмехнулся Лест, — просто не при тебе. В последние два года мне нужно было хорошо себя контролировать. Поэтому я перестал позволять себе напиваться. А я неплохо чувствую, когда надо притормозить, а когда пора совсем остановиться.