***
Позади замысловато подстриженных кустов Феалин рассмотрела поникшую фигуру сына: Райан сидел у бассейна, опустив ноги в воду. Что-то случилось — вся его поза кричала о том, что ему очень грустно. Может, даже больно. Не физически, конечно. Феалин тихо подошла ближе, скинула туфли и начала подворачивать джинсы. Райан почувствовал присутствие, обернулся на секунду, чуть улыбнулся и снова принялся созерцать воду в бассейне. Феалин села рядом и с довольным вздохом тоже опустила ноги в воду. — Подрался, — печально вздохнула она, заметив опухшую губу Райана, — С Джаксом? — Угу, — угрюмо подтвердил Райан, не отрывая взгляд от голубоватой воды, по которой бегали золотистые солнечные блики, рассыпаясь искрами где-то в глубине. — Сильно поссорились? — тихо уточнила Феалин. — Угу, — повторил Райан. Если он столь молчалив, значит, дело действительно плохо. — Наверное, помиритесь еще, — предположила Феалин и чуть улыбнулась, пытаясь ободрить сына, но Райан только молча покачал головой. Очевидно, говорить о происшедшем он не хочет. Что ж, если обсуждение проблемы ему не нужно, значит, надо хотя бы его развеселить. Феалин отклонилась назад, а потом неожиданно толкнула Райана в спину. Кратко вскрикнув, он соскользнул с бортика бассейна и с головой ушел под воду. Феалин вскочила на ноги и расхохоталась. — Мама! Ну блин! — возмущенно заорал Райан, едва выплыв. Но Феалин тут же подпрыгнула и сама бомбочкой сорвалась в воду, подняв кучу брызг. — Ну, все! — грозно посмотрел на мать Райан, когда ее голова снова показалась над водой, и быстро поплыл к ней. Почти полчаса они топили друг друга, брызгались, кричали и смеялись. Потом, наконец, подустали и только тогда обратили внимание на фигуру в белом, стоящую неподалеку, прислонившись к дереву. — Я хочу напомнить Твоему Сиятельству, что у нас собрание через полчаса, — улыбнулась бледная женщина с узким строгим лицом и черными гладкими волосами до плеч. — Так у меня еще полчаса есть, — засмеялась Феалин, но стала выбираться из бассейна. Это и была леди Линда — главная помощница властителей Примаберы. Которая всегда на подхвате. Которой можно поручить что угодно. И которая могла заменить властителей, если бы с ними обоими что-то случилось. — Ты хоть волосы высуши ради приличия, — усмехнулась Линда, оторвалась от дерева и неторопливо направилась по дорожке парка в сторону Дворца. Это было сказано без подначки, без иронии. Просто констатация факта — надо бы высушить волосы, прежде чем появляться перед людьми. Правда, собрание было небольшим, и все были почти свои. Но все же. Феалин подала руку Райану, помогая выбраться из воды. — Такая она серьезная и скучная, — фыркнул принц, когда оказался на земле. — Она такой и была задумана, ты же знаешь, — улыбнулась Феалин, — Именно для того, чтобы компенсировать нашу со Стелланом несерьезность и взбалмошность. Когда-нибудь ты тоже начнешь ценить эти ее качества. Властительница обняла сына за плечи, и так, в мокрой одежде, с которой вода стекала струйками, они направились вслед за Линдой, продолжая весело переговариваться и то и дело разражаться смехом. Лест, 12 лет (1999 г.) Лест стоял на припорошенной снегом крыше многоэтажки и созерцал город. Изо рта при каждом выдохе вырывался пар, но Лест пока еще не замерз. Он видел две свои любимые трубы. А еще отсюда хорошо было видно три другие, дальние. И они все впятером извергали белый пар, а ветра сегодня почти не было, так что над ТЭЦ стояло свое собственное низкое и плоское облако, переливающееся на закате розовыми и сиреневыми тонами. Пустырь белел рядом с трубами между двух серых грязных дорог. Там снега было уже по щиколотку. Но Лест продолжал туда ходить, чтобы кормить Черныша. Пусть снега хоть по пояс наметет, он все равно будет туда ходить. Не бросит. Правда, долго там находиться стало холодно. Хорошо, что удалось решить проблему с тем, чтобы Черныш не замерз: Лест соорудил ему домик на теплотрассе из ящика, коробок и тряпок. Лест проверял: сам наполовину смог влезть внутрь — там действительно было достаточно тепло. Мальчик очень надеялся, что в морозы этого будет достаточно. И все равно надо каждый день ходить и проверять, не сломал ли кто домик. Ну и кормить, конечно. Поджав губы, Лест прошелся вперед-назад, оставляя на девственно белой пленке снега серые следы. Жили бы они с мамой только вдвоем, он бы смог взять Черныша домой! Почему жизнь так несправедлива? К нему и к коту. Разве они сделали что-то плохое? Где этот Бог, которому он каждую ночь молится? Когда он заметит, наконец? Ах да, нельзя предъявлять претензии. Надо проявлять смирение и покорно ждать… Но лучше все-таки попробовать уговорить маму. В очередной раз. Может, надо просто быть более убедительным. Подойти к ней с аргументами, а не со слезами. Лест смахнул слезы — а он вот уже. А будет что-то ей доказывать — по-любому сорвется в истерику. В чем-то отец, конечно, прав. Например, в том, что он как баба. Тупая. Кажется, кто-то там наверху спутал ему пол. Лест затряс головой — ну вот, опять претензии. Нельзя роптать. Надо ждать и, может, Он услышит. Но с мамой все равно надо поговорить. Вот прямо серьезно, по-взрослому. Лест начал сосредоточенно продумывать разговор. Она ведь работает и отца в основном на себе тянет. Так что без него только легче будет. Наверное, за комнату мама столько же будет платить, сколько на него тратит. А мозги никто не будет еб… Какое плохое слово! Один раз за полгода встретился с Серым и компанией — и уже понабрался от них! Лест вздрогнул и посмотрел на наручные часы — старые, еще советские. «Электроника» с ободранным металлическим ремешком. Отец отдал ему самое старье. Не пора ли спуститься и пакеты с них снять? Оказалось, что еще несколько минут есть. Лест продолжил неторопливо ходить туда-обратно недалеко от края крыши. Он знал все, что мама скажет. «Тебе нужна настоящая семья, тебе нужен отец. Даже такой — все равно нужен. Когда ты вырастешь, ты все поймешь и еще спасибо скажешь, что я сохранила семью. Ты будешь рад, что у тебя был папа. Папа на самом деле хороший и любит нас, он обязательно исправится. Он просто вспыльчивый, просто не надо его дергать лишний раз, он нервничает. Ну как же мы уйдем, Саш? Как же папа без нас? Он же совсем сопьется. Тебе не жалко папу?» Лест встряхнул головой — ее тихий нежный, но с укором, голос так и звучал в ушах. Нет, ему не жалко папу. Наверное, он плохой эгоистичный человек, но ему себя жалко. Так не хотелось это все в очередной раз слушать, но надо пробовать. Надо каждый день пытаться уговорить ее развестись. Только спокойно, а не так, как он обычно… К тому же, мама ведь сама иногда говорит, что так жить невозможно, и грозится уехать к своей маме. Так что не все потеряно. Лест не питал иллюзий по поводу бабки и Сургута: его бабка явно не добренькая бабуля из каких-нибудь сказок, а Сургут — точно не райские кущи. Но Лест был уверен, что хуже, чем такая семья, мало что может быть — разве что только у Серого и у Лехи. Лест подошел к самому краю, оперся на ограждение и посмотрел вниз. Такие маленькие машинки проезжали там, а люди были как муравьи на снегу… И земля опять манила. И Лест не мог оторваться и перестать смотреть. Ведь все так просто. Без всяких этих уговоров. Без злой бабки и непонятного сурового Сургута. Лест отступил на шаг. Нет. Как же Черныш без него? И пакеты снять надо, а то вдруг пацаны сами не смогут и задохнутся. Лест кинул еще один взгляд на закат, пылающий за розово-оранжевым паровым облаком ТЭЦ, и направился к двери, чтобы спуститься на чердак. Но это точно последний раз, когда он видится с «пацанами». Лест пообещал себе.***
Когда Лест вошел в квартиру, он сразу же услышал рыдания — тихие, но какие-то особенно отчаянные. Он испуганно заозирался — отец же должен был уехать на работу, у него ночная смена по графику. И действительно, обуви его не было, куртки не было. Что же тогда случилось? Лест заглянул в спальню — мама сидела на кровати, вся сжавшись. Оказалось, что она даже не переоделась после прихода с улицы. Носила она теперь только темную и строгую одежду. Даже какую-то старческую. Ну, какая была… А свои роскошные пышные волосы, которые поблекли и в которых уже появились тонкие серебряные нити, она теперь всегда собирала в небрежный пучок. Да и лицо ее давно уже изменилось: лоб пересекали морщины, а под глазами появились серые мешки. Лест постоял на пороге в нерешительности, а тихие рыдания тем временем стали перемежаться с какими-то жалобными стонами. — Мам? — почти шепотом окликнул Лест — ему стало не по себе. Он никогда не видел, чтобы мама настолько убивалась. Мама вздрогнула, чуть распрямилась и оглянулась. Потом протянула к нему руку. Лест подошел и покорно сел рядом. — Мама умерла, — заикаясь после долгих рыданий, выговорила она, — Бабушка твоя. Лест не почувствовал ничего, но для мамы изобразил шок и горе на лице. Потом обнял ее за плечи — сочувствовал он по-настоящему. Хотя и не понимал, почему она так переживает: ведь она давным-давно не общалась с бабкой, та ее и не особо-то любила, насколько понял Лест. Только отталкивала. Последние годы — сколько Лест себя помнил — точно всегда отталкивала. Такая хорошая и добрая у него мама... А он вот злой — отца любить не может. Может только ненавидеть. Наверное, поэтому Бог его и не слышит. — Она уже два года назад умерла! — с новой силой, с надрывом, зарыдала мама, — Мне даже никто не сказал! Почему они со мной так? Почему Леночка так? Почему даже на похороны не пригласили? Я даже попрощаться не смогла! Что я не так сделала? Лест не знал. Он только сочувственно покачал головой и обнял маму крепче. Она уткнулась ему в плечо и продолжила тихо, но горько плакать. И тут Лест осознал — и только теперь, запоздало, что-то рухнуло внутри. Теперь точно никакого Сургута. Может быть, бабка еще впустила бы дочь с внуком. Но Леночка — никогда. Вот теперь точно некуда идти — на съем жилья может ведь не хватить денег. Маму могут уволить — ситуация ведь такая нестабильная в стране… И как она будет платить за квартиру? На грудь словно плита навалилась. Это, наверное, надгробие. Лест еще крепче обнял маму. Кажется, они все-таки обречены.