Драбблятник. Том второй.

Рейн предвкушал чудесный вечер. Уже полторы недели они не виделись по одной простой причине, которая называлась — сессия. И вот последний экзамен сдан, вещи собраны в сумку, холодильник и полы в квартирке вымыты, уже через пару часов он разложит свои шмотки в спальне у Пи Пхаю и, как хороший мальчик, сядет у окошка ждать милого с работы. И да, все эти долбанные полторы недели секс был только у мозга, да и тот — с экзаменационными вопросами и методичками по профильным дисциплинам. И потому-то сверху на футболках и шортах две самых больших упаковки Дюрекса и полулитровый пузырь смазки, который он вчера выклянчил у Ская. Персиковый, не клубничный, конечно, но своего рода разнообразие, да. Дом Пхаю и Сайфы Рейн уже расценивал почти как свой собственный, потому не церемонился, приехав. Закинув вещи в спальню и раздербанив наполовину сумку, он воткнул на зарядку телефон, переложил интимные запасы в тумбочку рядом с кроватью и пошёл на кухню поискать вкусненького. Есть нормальную еду — для слабаков, пенсионеров и Пи, Рейны, молодые и борзые, питаются исключительно чипсами и содовой. Ну ладно, иногда ещё джерки из курицы отлично заходят, особенно под пиво. Но пива в холодильнике не оказалось. Пришлось ополовинить запас газировки. Наслаждаясь онлайн-игрой и вкусняшками, Рейн незаметно провёл время до самых сумерек и очнулся от осторожного стука в дверь. Чему несказанно удивился — Пи Пхаю в собственную спальню, даже будучи в дымину пьяным, не стучался. — Кто? — рыжик едва не подавился сушёным нори. — Можно? — из-за двери глухо раздался высокий голос, отдалённо напоминающий Пхаю. Рейн вспомнил, что за успешное окончание учебного года любимый обещал ему сюрприз. Это он и есть? — Входите, — студент напрягся, внутренне готовясь охренеть. И охренел, потому как к увиденному готов не был. Дверь аккуратно открылась, пропуская в комнату… Пхаю? В фартучке горничной на тёмные боксеры, в кружевной наколочке, прикрывающей привычный фетишный пучок на голове. В ажурных митенках и подвязке-рюше на левом мускулистом бедре. И чёрных балетках. Надетых поверх белых гипюровых носочков. — Мой господин? — широкие брови, вставшие домиком над горящими вожделением и интересом глазами, должны были символизировать покорность и послушание? Рейн не знал, но в очередной раз окидывая взглядом эту невозможную роскошь, он не удержался-таки и хрюкнул. Пхаю тревожно сделал шаг навстречу, но Рейн умоляюще замахал руками, уронил смартфон и… заржал. Они оба, но Пхаю, конечно, меньше, обожали игры с переодеваниями. Доктор и пациент, полицейский и карманник, учитель и ученик (самое любимое у Пхаю), папочка-покровитель и содержанец (любимое угадайте у кого), лётчик и пассажир, даже пограничник и контрабандист… Чего только у них не было! Но всегда инициатором или провокатором был Рейн. А сейчас… Он упал на кровать, что оказалась между ним и «горничной» и неудержимо катался по ней, истерически хохоча. Нарочито заломленные брови Пхаю приобрели естественный излом. Он НЕ-ПО-НИ-МАЛ. Что он сделал не так? В чём промахнулся? Скинув балетки, больше похожие на водные лыжи, у входа в спальню, он подошёл к кровати: — Рейн? Рейн, милый? — может, у младшего нервный срыв из-за долгой разлуки и ответственного отношения к учёбе? Может, он слишком давил на любимого, обещая ему всяческих наказаний за малейший провал по сдаче? Ему нужна медицинская помощь? Или хватит поцелуя? Он осторожно отловил ржущего рыжика за плечи и поцеловал в смеющийся рот, сменив мгновенно всхлипывания на томные вздохи, но вскоре Рейн открыл глаза и снова несдержанно хрюкнул. А как, скажите, не ржать, глядя на эту перекосившуюся нахлобучку из крахмальных рюшек над суровым лицом с жалобно сведёнными к переносице бровями? Привыкнув к тому, что «папочка» всегда доминирует, наказывая и поощряя своего подопечного, Рейн никак не мог уложить в сознании новый образ Пи. Не то, чтобы ему совершенно не шёл этот передничек на смуглом обнажённом торсе, но лучше бы не шёл. А тут ещё и Пи усугубил всё до предела, наклонившись и прошептав на ушко: — Подвязку можно снять зубами, — Рейна аж подкинуло на кровати, он согнулся на боку и снова нещадно захохотал, представляя, как тащит трещащую хлипкую рюшку с атласным бантиком с мускулистой волосатой ноги. Это было уже слишком, и Пхаю обиделся. Он сел на кровати, спиной к всхлипывающему от хохота Рейну и задумался, где ошибся. Сам-то он, заказывая пресловутый костюм, руководствовался тем контрастом между рюшами и мышцами, который будоражил его самого. Жаль, форменное чёрное платьице с пышной юбочкой оказалось ему безнадёжно тесным в плечах и грудной клетке, но зеркало твердило, что фартучек на боксеры — отличный выход из положения. Но Рейн… Почему он так ржот? А Рейн просто не мог остановиться, закрывая глаза, он было успокаивался, но едва хватало неосторожности вновь взглянуть на любимого — и снова-здорово. Окончательно устав от смеха, он всё же подполз к сгорбившемуся обиженно на краю кровати Пхаю и осторожно развязал на его спине кокетливый бантик передничка. — Прости, — выдохнул в шею, сколупывая с чужой головы помятую наколку и стаскивая синтетические лямки. — Только эту… подвязку, сам, ладно? Иди ко мне, я соскучился. — А я обиделся. — Не обижайся, но это было так… Так… — Рейн снова хрюкнул, но сдержался и лизнул выступающий позвонок на шее Пхаю, а потом поцеловал в лопатку. — Так непохоже на тебя. Это, скорее, мой образ. — Да? — резко обернулся к нему Пхаю. — Покажешь? — Прямо сейчас? — Ну да, у меня и платье есть, мне оно маловато, а тебе в самый раз будет. Когда Сайфа вернулся домой с дружеской попойки, ехать ему уже никуда не моглось. Только вот и поспать не дали, изверги. Он в очередной раз пообещал себе выгнать этих долбанных кроликов из дома и пошёл на кухню искать беруши, а уснул в результате на шезлонге у бассейна, потому что комната Пхаю выходила на другую сторону. Утром на кухню первым спустился нонг, слегка помятый и со странной белой штучкой, криво застрявшей в волосах. Вырядился он в старую футболку Пхаю, и Сайфа, готовящий себе завтрак, искренне надеялся, что про нижнее бельё Рейн не забыл. Бывало с ним и такое. — Доброе утро, Пи, — зевнул томный нонг и плюхнулся на стул, укладываясь на стол головой. Он довольно быстро освоился не только с домом своего парня, но и с его роднёй. Сайфа хмыкнул и снял с огня кофейник. — У кого как, нонг. Я бы предпочёл выспаться. — Ой, — Рейн залился краской. — Мы тебе мешали? — Ну уж точно не помогали, нонг. Такие колыбельные я предпочитаю слушать от своей девушки, а не от парня своего брата. — Ой, про помощь. Скажи, Пи, — рыжик втянул носом аромат свежеваренного кофе и грустно буркнул животом. — А что нравится Пи Пхаю? — Ты, — ухмыльнулся Сайфа и разлил кофе по двум чашкам, сунув хлеб в тостер. — Я не про то, — Рейн изобразил благодарственный вай за выданную чашку и наморщил лоб. — Что вызывает у него радость и умиление? — Ты. — А до меня? Сайфа вынул поджаренный хлеб и, наконец, сложил в голове два и два. Нонг хочет знать, как порадовать и умилить Пхаю? Что ж, есть у него одна душерастворяющая история. — Кажется, я понял, про что ты. Когда-то в детстве, гуляя, мы с братом встретили соседа, который выгуливал маленькую собачку. Её розовый язычок, мелькающий в пасти, чуть не свёл Пхаю с ума… Вернувшись домой вечером, Пхаю поставил пакеты с ужином на стол, а потом лишь обратил внимание на записку, прикреплённую к холодильнику: «Ночую у Пин, хоть высплюсь, извращенцы!» Что ж, Пхаю был рад, сегодня Рейн обещал извиниться перед ним за вчерашний обидный хохот. И пусть всё же ночь прошла с обоюдным удовольствием, но глубоко в душе Пхаю чувствовал себя уязвлённым, вспоминая, как нонг катался от хохота по кровати. А кстати, где он сам? — Рейн? Рейн, ты где? — Аф, — тихо раздалось из-за дивана в тёмной гостиной, и Пхаю нажал выключатель. — Рейн? — Аф. Ни одной мысли в голове. В тишине пустого дома раздаётся лишь странное собачье дыхание. Рейн что, сюда собаку приволок? — Рейн, выходи и рассказывай, что ты приду… — Пхаю договорить не успел, как из-за дивана появилась неподражаемо виноватая мордочка его любимого рыжика с висячими собачьими ушками на голове и высунутым на собачий манер розовым языком. — Аф, аф-аф, — сказало стоящее на четвереньках явление и снова шумно задышало по-собачьи. Вспомнив того шпица, который когда-то в младшей школе ему ужасно понравился своей глупенькой мордашкой, Пхаю громко и обидно заржал…