Драбблятник. Том второй.

Он проснулся посреди ночи абсолютно выспавшимся. Посмотрел на время в телефоне — до рассвета долгих три часа. Хотел встать почитать, но лежащая поперёк тела рука помешала. Ещё и в футболку вцепился — не вытащить. Держит крепко, в кулаке зажал. И будить не хочется. Он повернулся лицом и подождал, пока глаза окончательно привыкнут к темноте. И беззастенчиво стал рассматривать спящего рядом. Обычно аккуратно уложенные, волосы растрёпаны. Глаза закрыты, но видно, как движутся под тонкими веками, длинные ресницы вздрагивают и снова ложатся веером тени на скулы. За такие ресницы ведь любая женщина душу продаст, разве нет? Ноздри красиво вырезаны, спинка носа такая ровная… И губы. Одна внезапно обнимает другую, на миг показывая влажные зубы. И лицо спящего снова в покое. Он ловит себя на мысли, что давно не рассматривал так это лицо. Именно детали, каждую чёрточку по отдельности, каждое движение мышц… Нет, они смотрят друг на друга всегда и везде, и глаз не отводят, сталкиваясь взглядами, но видят ли в этот момент вот это? Сладкий сон, разлитый над высоким лбом, запутавшиеся в прядях грёзы, нежность ночной неги, истому и истинную душу? Сейчас не время эмоций, которые они дарят друг другу днём, всё, что есть — у спящего внутри. И он сам только для себя. Для себя? Лицо напротив, словно почувствовав его изучающий осторожный взгляд, поднимается и тянется… Да, тянется сомкнутыми губами, порозовевшими щеками, закрытыми глазами навстречу, как сам он под тропическим душем тянется лицом к лейке, роняющей тёплый дождь на разгорячённую кожу. Он не касается спящего, не хочет будить, не хочет входить сейчас в заповедный мир его снов. Он хочет смотреть. Хочет разгадывать, отчего едва заметная морщинка лучится у глаза, почему улыбка кажется растерянной и такой детской, что заставляет нос на миг наморщиться и тут же расслабиться, будто он передумал чихать. Этот восхитительный ребус на соседней подушке в четвёртом часу ночи — счастье, награда, карма? И за что ему всё это? Крепкий хват на футболке не ослабевает и даёт почувствовать свою принадлежность. «Я твой», — отвечает одними губами, без голоса, и улыбается. Улыбка растерянно гаснет, ведь на лице напротив зеркалится точно такая же, но глаза по-прежнему закрыты. Густые брови хочется погладить пальцами, приласкать их пушистые спинки. Они такие живые днём, когда спящий бодрствует. В них столько слов и эмоций, что иногда кажется — ими можно полноценно вести беседу, а в поддержку улыбаться, сверкая ровными зубами и щурить и распахивать глаза. Бездонные, полные огня и души, сейчас закрытые, спрятанные, но всё такие же подвижные. Говорят, если глаза движутся под веками, значит, снится сон. О чём он? Грустный? Весёлый? Может быть, эротический? И он сам сейчас тоже там, под нежными веками, заключённый в плен зрачков, погружённый в чужое сновидение, взятый волей спящего. Он верит, что ему ничего не угрожает в этом сне, и улыбка, трогающая тёплые губы, ставит подтверждающую печать, отчего сердце бодрствующего делает кульбит. — Что ты делаешь? — хрипло спрашивает спящий. — Смотрю, — отвечает Скай. — На что? — На тебя. — И что ты видишь? — Любовь…