Лето 1750. Ораниенбаум.
Лодка неторопливо качалась на серебряной глади волн. Был июнь. Белая, туманная ночь. Екатерина выбралась на охоту. Стрельба из ружья,-одна из немногих позволенных Елизаветой забав. Кругом пели птицы крякали утки, пищали комары.***
Княгиня взяла с собой егеря, лодочника и пажа Грица, который встал в третьем часу, чтобы идти с ней. Петр же навязался сам в последнюю минуту на пристани. Из зарослей камыша вылетел крупный селезень, привлеченный звуком, похожим на голос сородича, но то был обман: человеческое подражание. Стоя с ружьем наготове, Екатерина подстрелила животное, которое упало прямо к ее ногам в лодку. Петра замутило от вида перебитого крыла и крови. Он перекинулся за борт и оставил там, недавно съеденный завтрак. ― Не упадите, Ваше Высочество.―сказала она, беря у егеря новую пулю. ― Diable!― выругался Петр. ― Вам не стоило, дорогой супруг, разделять со мною охоту. ― je n'ai pas besoin de vos conseils, Madame*.― вскочив с места, топнул он ножкой, как маленький ребенок. Оставив это без внимания, Екатерина обратилась к Грицу: ― Мой друг, чур, на сей раз мне не помогать, уговор? ― Как Вам угодно.- согласился мальчик. Охота была бы более удачной, если бы муж остался во дворце. Петр при каждой пальбе вздрагивал, вскрикивал, закрывая уши, как нежная барышня. Это бесило Екатерину. За пять лет брака она устала от ребячества мужа. Десятилетний ребенок Гриц казался взрослее, чем разменявший третий десяток, князь. Наследника все не появлялось, Елизавета при всякой встрече упрекала только ее... Кроме книг, прогулок и стрельбы имелась у затворницы Ораниенбаума еще одна отдушина―этот паж, который иногда делался личным шутом. Встав, он принялся демострировать талант лицедейства. Взгляд стал потерянным, рассеянным. Актер четким немецким выговором произнес: ―Ich wurde hierher gebracht, um zum Großfürsten dieses Scheißlandes zu werden!** Впервые за годы замужества Екатерина плакала от смеха, так похоже вышло, что даже егерь с лодочником улыбнулись на мгновение, а тот над кем потешались еще больше позеленел. ― Браво, браво! Но не следует повторять за Князем бранные слова. Брань― оскорбляет уста говорящего и уши слышащего ее. Ой, Гриц, веришь ли? Я от рождения так не смеялась! Благодарю, что развеял скуку. Она пожала руку, как мужчина. А Петер заорал, распугивая добычу: ―Как ты сметь унишать майн? Я есть фнук Карла Двенадцатого и фашего царя Петра, а ты даше не тварянин! Я знать, что отец сослать тебя из имение за то, что твоя мат гулять с соседом... Не собираясь унимать гнева, оскорбленный Князь замахнулся на наглеца тростью, но ударить не успел. Мальчишка вцепился мертвой хваткой в другой конец и вырвав из рук, выкинул в камыши. ― Я жаловаться тетка, и его не станет в Ораниенбаум. Я смотреть, как ты феселиться.―пообещал он Екатерине.***
Петр сел на место и плакал весь обратный путь. Ступив на сушу, побежал во дворец и заперся в своей комнате. ―Все же, не стоило его так унижать. А если он расскажет императрице, как я буду жить без тебя? Тоскливо мне совсем станет.―размышляла Екатерина, шагая по саду. ―Его Высочество ничего не скажет царице. Трусы не доводят дел до конца. Я смог принести Вам радость, остальное не имеет значения.―отвечал Гриц, сияя от услышанного.***
Хотя это невозможно, он верил в чудо, верил, что есть шанс, ни о ком другом, кроме Екатерины он Богу и не молился... *Я не нуждаюсь в Ваших советах, Мадам.(фр). **Меня притащили сюда, чтобы сделать Князем этой засранной страны.(нем).