Вяленые сливы

Он ненавидел вяленые сливы. Это были всегда ужасно кислые и ужасно солёные сушёные фрукты, от которых сводило скулы и немел язык. Эти ярко-красные плоды раньше для него разводили в кипятке, будучи дома, считая, что против его недуга это может помочь. Поэтому он заедал свои адские мучения противными сливами, которые теперь вовек ассоциируются с той колющей болью, поражающей всю грудную клетку. Алый сок контрастировал с белыми, почти снежными пятнами. Их всегда квасили с периллой. Ло ненавидел умэбоси. Но сейчас он вёл двух его хороших, молодых и пушистых ягнят в редкий снег к порту, на пристань. Море было тёплым, ведь оно никогда не стояло. Только совсем близь скал, где тихая гавань едва щедрила слабыми колыхами воды, иногда появлялся тонкий слой льда поверх белой пены. Его овцы тихо блеяли время от времени, жалуясь на голод — от пастбища до сюда идти было несколько долгих метров скал и льдин, и почти полтора часа. Каждые три месяца к их острову причаливал одинокий парусник. На его носу был ростр в виде овечьей головы с большими глазами. Он был либо торговым судном, либо каким ещё, но один из его владельцев торговал сливами, квашенными с периллой в большом деревянном бочонке. Торговал — вернее делал обмен — ещё совсем мальчишка в соломенной шляпе. Обычно это была сделка: овца — два бочонка умэбоси. В этот раз Ло было слишком жаль взрослую овчину, а оттого он и привёл двух маленьких, в надежде на то, что такое тоже возьмут. Копытца его молодых овечек клацали по мёрзлым камням, а сам он через каждые два шага поскальзывался, едва успевая после держаться на одном посохе, который уже трещал от усилий. Ветер разгонял снег, поддевал его накидку, пытаясь сорвать пушистый капюшон. Дышать было тяжело, кожа вокруг глаз покраснела, и шерстяной шарф щекотал ноздри. Пар витал вокруг них: от каждого выдоха, от громких и жалобных криков. Встав на толстые, но совсем промёрзлые доски своими унтами, он с облегчением расправил плечи, спуская с лица ткань. Бриз тут же начал колоться. Вода была совсем темна-темна, вся тряслась и переливалась, словно дышала. Он мог чувствовать настроение неба: пасмурное, окутанное молочной пенкой. Ветер, однако, был игрив и расположен к пакостям, каждый раз даря ему волну посильнее, чтобы брызнула пеной под ноги, пугая. Ло ухмыльнулся — хоть кто-то был в настроении. На балках этого мостика поросли ракушки, к которым цеплялась зелёная тина, пахучая до невозможности. Масляные лампы тут давно кончились и теперь стояли, прибитые, просто так. Для вида, словно тут всё ещё мог кто-то жить. Вот, он — одинокий пастух, единственное разумное существо на весь этот кусок земли, расположенный близь полуострова. Пасёт стадо овец на лугах, которые здесь, конечно, редкость. Даже эти дети в белых шубках уже промёрзли до мяса, но оставалось только дожидаться судна. Потрепав их по мягким макушкам между ушами, Ло уставился вдаль, в горизонт. Там виднелась точка. Когда парусник приблизился так, что была уже различима голова, послышался громкий зов: — хэй! Земля-я! Да, Трафальгару был знаком этот голос. Даже слишком. Его единственный обменщик — Шляпа. Имени он вправду не знал, а потому называл его так, как приходило в голову. И всегда это было "Шляпа". Головной убор, который имел этот мальчишка. Соломенная с красной лентой. Такое вообще было удивительно. Ягнята заблеяли громче, услышав вой, стали топтаться на месте, нерешительно кланяясь и полизывая ставни. Пастух схватил свой посох потуже, вновь натягивая шарф повыше. Вот и гости. С кормы к нему прыгнул малец в лёгком наряде. С него так и шёл дым, вся кожа заалела, покрываясь цыпками. От одного только созерцания этого причудника становилось холодно. — мой товар, — указав палкой на двух трущихся овчинок, процедил Ло, — где сливы? Шляпа очень широко улыбнулся. На мгновение. А потом с удивлением открыл глаза пошире, считая двух ягнят на пальцах. Потёр нос, сделал не совсем понятную ему — Ло — гримасу и поставил руки в бока. — мне это кажется… Или их двое? Раньше ведь был один. — раньше был баран, а теперь двое ягнят, — у Трафальгара руки в варежках вспотели. — сейчас только молодняк могу дать. Приплывший ещё раз потёр нос, рассмотрел детей повторно. А после крикнул кого-то с палубы, так же громко, как и тогда. Отшельника аж передёрнуло. Как и ягнят, которые резко подпрыгнули и спрятались за спиной. — чего это ты тут разорался, Луффи? — с кораблика упала доска, создавая переход, — а это с тобой кто? — на пирс встал второй владелец судна с блондинистыми волосами. Ло знал, что мальчик был точно не один, он бы просто не смог. Но вышедший выглядел аккуратно, прилежнее и, хоть и просто, тепло одетым. Его смущал только высокий цилиндр с очками. — это тот Пастух, который мне овцу каждый раз дарил, — улыбаясь во все тридцать два, выдал юноша. — теперь их тут целых две! Я хотел спросить, можно ли нам взять обоих? — а кормить чем обязан? В прошлый раз то животное пожрало мою подушку! — недовольно выбросил старший. — вы чего там шумите?.. Ло так и не понял, как именно так получилось, что он теперь сидит на чужом корабле, зажатым между ягнятами. Эти невинные дети пытались пригубить его плащ, но он героически каждый раз вырывал его из их пастей. Укутываясь получше в свой шарф, Пастух пытался не обращать внимание на чужие внимательные взгляды. Три их пары неотрывно следили за ним, словно он тут — главный экспонат в галерее, а они — великие ценители всякого искусства. Как бы ужасно это не веяло воспоминаниями, но такая перспектива ему льстила. Прям-таки набожность внимания. Он так же в упор не понимал, как в такую нехилую стужу вообще было возможно ходить чуть ли не раздетыми. Особенно это касалось одного из старших — как выяснилось — Эйса. Он был даже без рубахи, шастал и красовался своими рельефными мышцами, от которых скулы северянина сводились ревнивой судорогой. Младший тоже был не промах. Конечно, эта Шляпа всегда удивлял его своим шкафом, который оставался неизменным уже месяцами. В отличие от старшего, который принимал всё с мужицкой стойкостью, парнишка скакал с края корабля на другой, часто пересекаясь с длинными ногами Пастуха, громко ухал и судорожно потирал свои плечи. — ненавижу здесь плавать! Почему здесь так холодно? — остановившись наконец, спросил он, касаясь своей странной обувью, до боли походящей на лапти, подошвой вниз его плаща, — эй, Пастух, а чего тут так холодно? — прямолинейно тыкнул вопросом, всматриваясь своими карими глазами куда-то в душу. Помолчав с минуту, Ло потерялся в этой открытости, затмившей всё его «я». Откуда ему было знать, отчего на Севере так холодно? Почему его вообще об этом спрашивает какой-то парень, который раньше ему бочками сдавал сливу, в лёгкой и вызывающей одежде? Кто вообще так одевается? Когда Трафальгар ощутил испепеляющие взгляды ещё двух братьев, он понял, что вспотел обильнее, и ему необходимо дать хоть какой-то вразумительный ответ. Иначе, вероятно, посчитают невменяемым и сдадут в ближайшее заведение для душевно больных — Церковь — как только высадятся на сушу. На самом деле, Ло не претило вновь оказаться в каком-нибудь храме или, ещё хуже, во служении. — одевался бы теплее, может и не было бы так холодно, — Ло старался говорить без лишней желчи, которая всегда проскальзывала в общении с кем-то, кто не являл собою милое животное или какое растение, — Шляпа-я. Прикрыв глаза и двинувшись, чтобы уместиться к деревянной стене плотнее, до Трафальгара дошло, что он… Оплошал. Удивлённый взгляд названого упёрся в него, он мог ощущать это так же явно, как и накативший мороз секундой позднее. С него нагло сорвали мантию, оставив в его несчастном, потрёпанном и старом сюртуке. Синяя ткань уже во многих швах расходилась, но оставалась всё ещё используемой за отсутствием чего-то теплее. Пастух скукожился, прижимаясь к своим бедным пасынкам, теперь разделяя весь их ужас. — ух, и вправду так лучше! Тепло-то как! — с явным облегчением выдал вор, укутываясь в чужую ткань с довольством. В глазах редкостного отшельника Луффи перевоплотился в хищника, готового разодрать бренное тело в клочья. Заставить мёрзнуть худощавого и костлявого Пастуха — смерти последнего подобно. Его иммунитет не справится с самым малейшим переохлаждением, он, вероятно, по возвращении домой сляжет с болячкой и так и сгинет в блеклом одиночестве, оставив весь свой скот на произвол столь не милостивой судьбы. Если вообще когда-нибудь вернётся в свою недо-землянку. — верни, — голос дрожал, как и зубы трещали. — будь добр. Добавление последнего далось ему трудно. Будь тут кто-то из его старших, они бы точно удивились и обрисовали этот день как самое знаменательное событие в жизни Трафальгара Ло. День, когда его ледяная, прожигающая, всеобъемлющая ненависть к каждому из рода человеческого дала слабину и позволила проскользнуть толике хороших манер в речи. Ло хорошо знал все хорошие манеры, просто пользоваться ими считал каким-то нарушением и неуважением к ушедшим в мир иной тех, кто действительно заслуживал его воспитания. Но эти трое не оценили звучания фразы. Вернее, двое. — наш братишка совсем легко одет, имей совесть, пусть слегка прогреется, — прикрикнул Сабо откуда-то сверху. — ты же здешний, тебе не должно быть трудно. — тем более, что пираты не бывают добрыми! Вот! — вскинув руку с оттопыренным указательным пальцем высказался сам греющийся. У Трафальгара едва хватило сил на то, чтобы не стенать от того, как эта ситуация его уже подзаёбывает. Он всего-то хотел взять умэбоси, отдать двух его хорошеньких, отобранных ягнят, вернуться к себе обратно и накормить этой бурдой весь скот. Ему полезно во время авитаминоза, да и самому сквозь слёзы можно умять, да и положить на алтарь. Всё-таки ему нравились эти вяленые абрикосы… Ло обнял правую от него и уткнулся носом в шерсть. Он же специально перед выходом их отмыл, расчесал, напоил заранее. Они даже почти и вовсе не пахнут, как мог он сам сказать, совершенно не чувствуя носа из-за мороза. Прикрывая оледенелые сопли шарфом, Пастух прижимался к маленькому теплу. И куда его только занесло… — о, а это что такое? — Шляпа ошеломлённо потряс своей находкой в руке перед лицом дрожащего Трафальгара. А точно, он ведь совсем забыл об этой запасной бутылке… — что там, мелкий? — с мачты к ним спрыгнул Эйс, расчёсывая выцветшие цыпки. — это ещё что за сокровище такое? Ло уже хотел соскочить и забрать горячительное, но окоченевшие мышцы не позволили сделать так, как ему хотелось и вместо того, чтобы хотя бы встать, он дрогнул всем телом. Его бутылёк вскрыли, перед этим потормошив, нюхнули и ещё радостнее заулыбались. Лёжа на полу, распугав овец, он наблюдал, как скривляется лицо веснушчатого, как из плотно закрытых век едва не покатились слёзы, как трясутся чужие ресницы. Как с тихим "бульк" его настоечки на корешках поубавилось на один глоток. — ну и крепкая же эта дружба… — пьющего занесло сначала влево, а после качнуло вправо, пока он не завалился на плечи своего младшего. — осторожней там! Трафальгар почувствовал, как стесняются его лёгкие от тяжкого выдоха разочарования. Неужели он застрял с этими людьми на одном судне? Двое из трех были способны размышлять — это он понял при первых же минутах — а теперь оставался один, в трезвом состоянии. Он как раз спустился, с широко открытыми глазами. Ло поддавался сомнению, что у него они могли находиться в другом состоянии. По итогу, старшего уложили к овцам, под левый бок Трафальгара, и наказали следить за тем. Будучи пьяным и едва стоячим, тот всё же рвался и не унимался, желая всем своим сущим, судя по рывкам, искупаться в холодной и бойкой водичке этого немилостивого моря, ближнего к северному материку. На самом деле, Пастух мало, что мог сделать. Всё, что он мог предпринять — это лечь сверху и надеяться на вес своей одежды, так как сам знал, что весит примерно столько же, сколько и десятилетний ребёнок. Поэтому его и метало в стороны, снизу вверх и обратно. Эйс навряд ли вообще смог бы подняться на ноги, даже чуть сползти в сторону, но на случай, если он всё-таки окажется каким-то невероятным человеком с прекрасной нервной системой, что не сдастся под натиском настойки на медицинском спирте шотом, Ло придерживал, про себя молясь всевышнему, чтобы его наконец сняли с этого судна. — Луффи, верни эту бутылку туда, откуда ты её такую взял. — из кармана плаща! Сабо тихо вздыхал где-то на пирсе. Так тихо, что Ло мог расслышать это даже сквозь звонкий смех Шляпы, особо не заостряя слух. Поднявшись на локтях, под болезненный и пьяный «ой», Ло огляделся. Ему это не показалось — воды действительно начали буйствовать, раскачивая судно. Животные успели приложить свои головы к бокам столь тёплого тела Эйса, довольно прикрыв свои глаза. У всех троих были удивительно длинные ресницы — такое сравнение показалось ему, Трафальгару, смешным. С серого неба спускались лёгкие снежинки, закручиваясь в танцах своими белёсыми телами. Снег в море — очень красиво. Свет лампы отражался от каждой оранжевой плёнкой. Но Ло ненавидел снег, несмотря на всю его красоту. — видимость нулевая! Нашёл же время пить, Эйс! — блондин в пальто ходил по всей палубе, снимая паруса. — Придурок… В море быстро становилось темно, температура упала ещё на несколько градусов и разыгрался ветер. Лёжа рядом с завонявшим тёплым человеком, Ло пытался жмуриться и не думать о том, что происходит сейчас на его острове. Лучше не задумываться, дошёл ли этот шторм до его дома, и выдержит ли эта землянка. С неба хлынул дождь, или это корабль с силой толкнулся в волну и прошиб насквозь — Ло стало ещё неприятнее от ощущения мокроты и незнания. Кто-то бегал вокруг, что-то происходило. А Ло жмурил глаза, стараясь как можно сильнее сжаться, чтобы перестать быть заметным даже вселенной. Вода стекала с него ручьями, и он даже не понимал, было ли ему больно или холодно. А потом раздался дотошный крик: — моя шляпа! Разлепив глаза, Трафальгар лишь увидел смазанного Сабо, который завязывал верёвку вокруг мачты, что-то вопя — не было слышно за шквалом воды. А после прыгнул в воду через руку, схватившись за свои колени. Ло в глаз попала соль и заставила жмуриться сильнее. Закрыть их он так и не смог — не хотелось. Ему нужно было видеть, зачем это сделали, хотя догадки были. Через некоторое время показалась чужая макушка, едва различимая среди тёмных-тёмных вод. Она отливала зелёным, пока на совсем бледном лике лужей разрастался багровый. Только когда силуэт подошёл ближе, Ло понял — это кровь. А в руках Сабо нёс своего младшего, который в ладонях сжимал головной убор с багровой лентой, более тёмной из-за того, что она вымокла. Всё, что мог сделать Пастух — это широким жестом указать, что он готов принять ещё одного. К нему на колени положили до ужаса ледяного юношу, который всем телом бился в судорогах. Плаща на нём не было. Ло не мог думать о том, что же произошло, зато он мог сжаться в клубочек поверх другого, ближе прижимая к всё ещё тёплому Эйсу. Блондин вскоре тоже упал сбоку от них, складывая свою голову. Металлический запах быстро перебил море. Когда его веки раскрылись, Пастух не сразу осознал положение. К груди прилипла рубаха, а сюртук скомкался где-то на спине, кажется. Рука была вне варежки и липкой, а так как ничего видно не было, он решил на пробу лизнуть. Как только язык коснулся фаланги среднего пальца, до него дошло — кровь. Сладкая, металлического привкуса кровь. А затем он вспомнил. Перевернув к себе первое попавшееся тело — это был тот самый окоченевший мальчик, он внимательно его ощупал, стараясь ничего не упустить. Тот был наполовину вымазан в крови, но как оказалось, никаких внешних повреждений не было. Только замёрз. Ло поторопился выискать свой плащ, который по воле случая остался почти сухим, и накрыть обоих парней. Отчего-то Ло трясло. Третий нашёлся спустя ещё несколько минут, с цилиндром меж бёдер. Трафальгару пришлось присесть, чтобы дотянуться до интересующего его места. Холодная, белая кожа с высохшей солью на ней. И кровь. Много-много крови. Рана была на пол-лица, включая левый глаз. Но пульс был, как и дыхание: тяжёлое, хриплое. Наглотался воды возможно. Ло не мог без света, а корабль продолжало временами качать. Снег ещё кружил, падал и всячески показывал характер, гоняя ветра. Вернувшись к двум другим, Пастух встряхнул своё пальто, доставая настойку и бинты, а вместе с тем и баночку-вонючку. Его пальцы не нашли больше ранений, разве что только следы от верёвки на руках и торсе. Этот брат привязал себя к шторцу, а после прыгнул в море за мелким, чтобы его достать — Ло не знал, был ли он этим поражён или раздражён. Но отточенное мастерство позволило обойтись без света в этот раз — он сумел промыть рану с помощью спирта из настойки (очень хотелось надеяться, что крепости хватит для дезинфекции) и всё хорошо протереть. Поднеся к чужому курносому носу маленькую тёмную банку, Ло привёл в чувства Шляпу. Тот, правда, не просто открыл глаза и поднялся на локтях — нет, с ним точно должно было быть иначе — а тут же попытался вскочить. Жаль, но мальчишка столкнулся лбом о лоб Пастуха, а не встал на ноги. Оба оказались по разные стороны, оба ничего не видели. Луффи громко ойкал, всякий раз спотыкаясь о конечности своих братьев, а Ло тихо вздыхал, силясь не закончить всё своей или другой смертью. Когда Ло сумел понять, кто и где находится, он тут же заговорил: — Шляпа, успокойся и сядь там, где ты находишься! — почему я должен садиться? Я не хочу сидеть! Я не могу найти свою шляпу! — твоя шляпа где-то на палубе. Мне и тебе нужен свет, зажги лампу. Надежды на то, что этот малый действительно был мореплавателем со всем знанием дела, улетучились уже очень давно, но именно сейчас нужда у Ло была слишком велика, чтобы затеять кроху надежды в его сердце. Надежда на то, что эта бесполезная баранка окажет услугу. Но всё, что тот сделал — навернулся и прокатился по полу, при этом громко ругаясь. Трафальгар ощущал, что начинает выходить из себя — и, на самом деле, чрезвычайно этому удивился. В последний раз такое было лет шесть назад, когда он ещё имел дело общаться с кем-либо, кроме животных и растений. В некомфортной ситуации, непривычной и столь необыденной, он был более чем беспомощен. На судне, с двумя раненными и одним обалдуем, посреди неизвестных и совсем не тихих вод: его хватало отчаяние. Дикое, странное, с оттенком страха за свою жизнь. Хотя бояться смерти он перестал уже очень давно, в детстве, но это не изменило факта — ему было совсем не смешно. А Луффи громко хлопал своей странной обувью по доскам, гремя чем-то не совсем понятным. У братьев на корабле было действительно значительное количество предметов: бочки, склянки, банки, мешки и верёвки. Но разложены они были с умом, везде на своём месте, логично и удобно. Но судя по тому, как роется самый младший из них — складывалось это чужими руками. Ло старался тоже искать объект — всё-таки малейшее освещение должно отражаться от металлической и стеклянной поверхности светильника, а значит его можно было бы увидеть. Если только лампа не уплыла во время шторма — что оставалось весьма возможным. Не хотелось бы терять столь важный предмет именно в таком положении. А потом пришла мысль: лампа может быть и не одна. — Шляпа, а у вас нет трюма? — а зачем тебе? — названный снова споткнулся, перевернув, кажется, бочку. Одна из овец громко закричала и запрыгала по поверхности. — там может быть ещё одна лампа, — более раздражённо выдал Пастух, склоняясь на колени, чтобы найти свой сюртук. — ты ведь знаешь, как туда спуститься? — как два пальца в рот! Нашёл, что спросить! Вскоре раздался громкий стук. Трафальгар в этот момент натягивал свой промокший плащ поверх другой одежды. Он сильно вымерз, чувствовал, как горло изнутри пульсировало и жгло. А потом громкими шагами вышел Луффи, держа в правой руке зажжённую лампу. Она раскачивалась в его хватке, отражалась своим светом в чёрных омутах мальца. Белые его зубы были видны из-за некультурно большой улыбки. И Ло почти улыбнулся в ответ. Благо, успел себя одёрнуть раньше, чем уголки потрескавшихся губ успели дрогнуть. — кстати, хотел спросить! — развязно спросил мальчик, присаживаясь на корты. — чо это за банка такая была? Пастух сначала прищурился, слегка не осознавая, что это спросили. Вообще. А потом мыслительные процессы сместились с одного вопроса на другой — у него? Ло попытался сдержать свой кашель от замешательства, немного багровея. Холодный воздух резко стал ощутимее. — это была специальная смесь из помёта моих дорогих пасынков. — коротко признался он, прикрывая кулаком свои сопли, с которыми он ничего другого делать не мог. — а сейчас посвети мне. Пока Луффи морщился, переваривая полученную информацию и одновременно с этим протягивая лампу ближе к Трафальгару, последний рассмотрел рану получше. Приходилось своими мозолистыми пальцами немного отодвигать плоть, чтобы понять насколько пострадал нижний слой и капилляры. Как раз не вовремя отросшие, пожелтевшие ногти мешали. — о, классные тату! — громко вскрикнул мальчик, показывая своим собственным указательным на ладони Ло. — там написано… Э? Юморс? Это что? — это на латинском. — Шляпа сделал сложное лицо. — почти. Повреждения его не обрадовали — необходимо было зашивать особенно глубокие порезы. Кроме того: глаз не сохранился. Ему не оставалось ничего, кроме как удалить его. Если оставить — то точно начнётся процесс гноения и разложения. И пускай он, как врач, действительно носил с собой все нужные предметы для экстренных операций, Пастух не горел желанием оперировать в открытом море, прямо на палубе. — помоги мне спустить его внутрь. Пока они доносили раненного, Шляпа пару раз чуть не умудрился перевернуть тело, Ло, себя самого и ещё несколько объектов. Один из глиняных кувшинов не пережил маленький смерч, с громким звуком расколовшись, явив всему внешнему свою сущность — замоченный солод. Запахло дрожжами, а так же спиртным. Сабо уместился на подстилке, которая, кажется, служила прежде спальным местом для всех троих. Широкий пласт сшитой друг с другом соломы шуршал, пока он и Луффи пытались не кинуть тело навзничь. В конце концов Знахарь достал иглу, свою спиртную настойку, нож, нитки. Попросил принести себе полотенце и питьевую воду. Дождался, покуда мальчонка принесёт всё это, перепутав полотенце с чьим-то низом. Смочив тряпку, Ло наконец приступил к своей операции. … На самом деле длилось это недолго. Но несмотря на то, что всё действо было сделано за чуть меньше, чем час — солнце всё же начало свой восход. Шляпа, который не мог усидеться на месте, был прогнан наверх, откуда и раздался счастливый крик. Ло вытирал застлавший взор пот со своего высокого лба, разглаживая едва состоявшиеся морщины, и смотрел вперёд: на теплеющее небо, которое выходило из своего ужасно чёрного оттенка в нежнейший розовый, на всходящий диск светила и на уходящий месяц луны, которой не было видно всю ночь. Тяжёлые тучи тоже развеялись, оставляя после себя перистые ошмётки. Трафальгар любил спокойное утро — но маленький герой-шляпник точно нет. — хэй! Смотри! Смотри! Такие восходы просто обожает Усопп! А такие облака любит Нами, она всегда говорит, что они — к прекрасной погоде! О, глянь, какое море теперь тихое! Брук, старый дядька на берегу у Шанкса, часто поёт о таком! — весь этот поток слов самим Пастухом едва ли улавливался, а сам смысл приплывал спустя ещё минуту осмысления. Кажись, он стал тормозить за долгое время без нормального общения, — о, а ещё я жрать хочу, надо будет попросить Эйса, когда тот очнётся! — или всё-таки дело в том, что Шляпа сам так быстро тараторит? — кстати, мы же друг друга не знаем! Меня зовут Монки Д. Луффи, и я собираюсь стать пиратом! Некоторую минуту Трафальгар продолжал стеклянно пялить в небо, переваривая одно предложение за другим. Он тоже вообще-то был не против поесть — перед выходом так и не получилось ничего умять, да оставался только один несчастный хлеб для рыб. И, вероятно, этот алкоголик ещё не скоро выйдет из своего нокаута, а значит дело с едой нужно будет брать в свои руки. Хах. А он оказывается тоже пресловутый собственник имени с этим несчастным инициалом. Да и фамилия была смутно знакома: правда вспомнить её он оказался совсем бессилен, сколько бы не ворошил старые отложения в своей памяти. Кто такие Монки — надо будет потом проверить как-нибудь по приезде на полуостров. Может он потомок известного ремесленника? Полководца? — Трафальгар… — а представиться самому как? Полным или неполным именем? По давно забытой привычке хотелось без, но он ведь тоже Д., а значит ничего не случится, если он назовётся, действительно? Стоило проверить. — Д. Ватер Ло. Приятно познакомиться с тобой, Луффи-я. Трафальгар едва ли не получил приступ от некоторого страха, схвативший его в тот момент, когда он увидел лицо своего собеседника. Такое мрачное, осунувшееся, недовольное. То, чего он боялся. — слишком сложно! Будешь Торао! И встречная улыбка, теперь кажущаяся чересчур яркой, ослепила взгляд. И разум, ведь Ло, без задней мысли, улыбнулся ему в ответ. Просто и легко, пускай мышцы на лице неприятно начали щипать, а так же, кажется, у него появилось больше морщин. Он всё же был невероятно поражён. И счастлив. Впервые за столько лет.