Вяленые сливы

На следующее же утро, которое он со Шляпой встретил в одном номере гостиницы, весьма захудалой и простенькой, хлынул неотвратимый ливень. Из приоткрытого, мутного окна ходил сквозняк, тревожа голые ступни. У Ло накатами бились жар, холод и боль в горле. А всё одеяло оказалось скинутым наземь, свёрнутым в состоянии подготовленного для костра. Трафальгар, едва разлепляя веки, одним лишь усилием воли заставил себя двинуть рукой, стискивая в пальцах ушедшую ткань. Быстрым взглядом окинув вторую кровать, он удивился её опустошению. А после удивился сильнее тому, как тепло было его боку, даже включая то, что одеяло ушло. Опустив свои глазницы вниз — о да, как нечто знакомое, выплыла ситуация — он встретился с хмурым выражением чужого, плотного лица. — мне не спалось. Ло вздохнул, накидывая на себя одеяло, игнорируя наличие острого плеча у своей левой руки. Плевать, он не досмотрел свой сон, у него есть причины прямо сейчас вернуться в свою дрёму, покуда за ним не явилась рыжая бестия. Спать — это действие: то, что стало так горячо любимо им после ухода из общности. Проводить дни в этой пелене, сизой, тёплой и чувственной. И со своими животными потом потешаться посреди скал. Как же он соскучился… хотелось вернуться, так и ломило в пояснице от слишком пружинистого ложа. Пока Шляпник как-то непонятно косился на затворки. Прикрыв веки, Пастух наконец удосужился повернуться. Однако на месте тела обнаружился лишь тёплый след. Обведя пальцами промятый силуэт, мужчина вскинул голову к верху. Сбоку от него раздалось урчание. — жрать хочу. Прямо из его груди вырвалось утробное рычание. **** Он пожалел обо всём, что смог вспомнить, что сумело выбраться из захорон памяти. А Монки ведь стоило только — проголодаться. Они пошли не к Санджи, к превеликому разочарованию самого Знахаря, а в какую-то харчевню на углу улицы. Широкая такая, с белыми, вымощенными дорогами, на которых бегали щуплые, нежные конницы — оставалась позади, вместе с нескончаемыми клумбами. Стёршееся, едва ли различимое название посреди изъеденной доски, чьё бревно потемнело, имело вид: Шванда Экспресс. Луффи так уверенно шёл, что сначала у Ло не закрадывалось даже и малейшего сомнения. А потом его собственные уверенные, ровные шаги стали ничем более, нежели чем шажки. А Монки гнал, гнал, падла. И завёл их в непонятную глушь, где дороги пустовали от жизни, но были полны иными увечьями общественности: бутылки, битое стекло, окурки и пятна крови. Здесь крепкой хваткой правил опиум, чей сладостный аромат выходил из каждого окна. И из заведения подавно. — меня сюда водил Сабо. Здесь хорошие люди! — знать бы ещё, какие точно и где именно. Трафальгар тихо шествовал среди полуголых тел, пытаясь сосредоточиться на тёмно-синих пуговицах своего жёлтого одеяния. Запах лёгкой наркоты дурманил мысли, сбивал ноги. Ло плохо переносил подобное ещё с детства. Мальчик перед глазами смело обходил тушки на полу, сбивал бутылки к ножкам сидений и столов, высоко поднимая свою голову, по-сурикатьи, ища своими чёрными глазами одно лишь лицо. И оно вскоре показалось. На них вышел немолодой мужчина с щетинистой порослью на лице, в узких белых чулках и нелепом розовом наряде. Его глаза украшали дикие линии зелёного цвета. Ло становилось жутко от вида этой личности, но сам Шляпа очень даже радостно налетел с объятиями на чудака, чуть не сбивая с ног. «Меня бы сбило, откинуло даже» — как-то запоздало и непонятно для самого себя подумал Ло. В борделе было темно, жуть, как сладко пахло, а ещё ему тут ужас, как не нравилось находиться. — Бон-чан! Я жрать хочу! — потеплевший и посветлевший тон Луффи взбодрил и самого Трафальгара, благодаря чему он вдохнул полной грудью, расправляя плечи. — этого тоже! Торао звать. — так точно-сь, Шляпа-чан! До него, до Трафальгара, не сразу дошло то, что Бон тоже отдал свою звезду. Когда принесли странное, красное месиво, пахнущее перцем и цветами, Ло поворотил нос. Жёлтое масло, растекающееся по поверхности деревянной доски, странно отражало свет, выбивающийся откуда-то с потолка. У самого Трафальгара, наливаясь свинцом, кружилась голова, становилось тяжелее дышать, а в глазах неминуемо темнело. Соломенная шляпа казалась теперь менее золотистой, а лента походила на серый — хотя говорить об этом было сложно из-за едва двигающихся губ. Язык тоже едва вертелся; Ло казалось, что он вот-вот захлебнётся в своей слюне. Отдавшись дымке, он опустил голову, больше напоминавшую чугунную сковороду, ясно ощущая только одно — падение. **** У него болела мышца во рту, а шея была вся липкая и мокрая. Волосы на затылке сильно взмокли, и ему было стыдно за то, что его держали на руках, опять. Он слышал правым ухом шлепки, а левым — морской прибой. Посмотрев прямо перед собой, стало понятно, что он стал глух на левую раковину. Шляпник куда-то спешил, не разбирая дороги, судя по сбивчивым сменам направления. Криков не было, как и не было признаков очередной беготни. Только мальчик куда-то гнал, а Ло ощущал, как становится легче и менее болезненно дышать. Противные ощущения помаленьку отступали, как белые гребни с восходом солнца. Трафальгар дёрнулся, стирая рукавом кошмар на и под бородкой. И услышал довольно встревоженный голос: — ты в порядке? Пастуху хотелось улыбнуться, ответить не скромно. Но выражения не последовало — только несуразные звуки, выходящие изо рта, не сплетались между собой от слова совсем. Приступ тошноты сбил с толку, и Ло затрясся в приступе кашля, выплёвывая только желчь и ничего более. Ну конечно, завтрака ведь не было, а значит его физически не могло вырвать чем-то помимо выданного. От этого стало даже смешно. Правда, только ему одному, потому что Луффи с испугом спустил Ло со своего плеча, осторожно усаживая на землю. Взволнованное, перекошенное выражение на круглом, аккуратном личике — вовсе не желаемое самим Трафальгаром. Он даже отчего-то устыдился, тыкаясь холодным носом в шарф, слишком явственно ощущая потепление на щеках и покалывание. И вот вопрос — что в нём такого? — прости, я не знал, что тебе может стать плохо… — мальчишка присел на корты, из-за чего штаны его натянулись в коленях. — это из-за запаха, да? Мне тоже было плохо в первый раз. Ватер откашлялся, укутываясь посильнее. Он всегда не переносил запахи странных веществ. А опиумным паром Ло успел надышаться ещё в подростковом периоде — как и морфином в раннем детстве. Перед глазами витали фиолетовые клочки, а также какое-то прозрачное, двойное лицо Шляпника. — «Полежать бы.» — и откинулся на спину, выбивая выдох из лёгких. Дорога лоснилась и, кажется, замарала жёлтую ткань. — «и есть хочу… сколько время? Воровка нас не потеряла?» Кинув взгляд на небо, он заметил одно «но». Солнце оставалось где-то на краю, едва давая голубизны полотну. А ещё — прямо на них двигалась колесница без возницы. Рыло белой лошади с широкими ноздрями и выходящими зубами идеальной частоты — признак состояния едущего — становилось всё больше с каждой секундой. Её слабый блонд длинных волос метался в стороны, облепляя и чёрные глубины булавок-глаз. Осмысленные, испуганные. Трафальгар дёрнулся, быстрыми движениями ухватывая передник новой рубахи Луффи, перекатываясь в сторону, давая волю себе облепить мальчишку. Его сальные, кисло-пахнущие волосы упёрлись в губы, в то время как ладонь с тату бережливо прикрыла затылок. Мимо них пронеслась горящая карета с отчётливым цокотом. Чёрный дым с неё поднимался в небо, оставляя после след и запах. Трафальгар проследил за удаляющейся катастрофой, приподнявшись на локтях. За богато-украшенной повозкой устремились несколько людей на схожих белых гонцах, а ещё несколько на странных пятнистых пони. Ло никогда не смог бы понять знать. Монки что-то пропыхтел под ним, но на разбирательства не оставалось сил. Слишком резко, слишком спонтанно — Трафальгар уже мог представить разливающиеся бардовые гематомы по периметру всего тела. Одна точно будет у правого плеча, к сожалению, он отбил его о камушек. Другие, вероятно, появятся уже на предплечьях. Ло вздохнул, подбирая головной убор мальчишки с земли. Один взмах — и уже собственный шарф более устойчиво держится на шее. — ой! А там Нами, смотри! Проследив за указательным пальцем, Ло встретился взглядами с игреневой воровкой. Та, с маленькой и деликатной сумочкой, бежала к ним, осторожно оглядываясь. — Луффи, эта карета, — девушка взяла с рук Пастуха шляпу, тут же начиная смахивать с неё дорожную пыль. — не на твоей совести, правда? Непослушник только натянул улыбку дурашливее, поправляясь: — нет, но теперь мне стало интересно! Ло ощутил, как у него зачесалась щетина. **** — «Правило первое: если вдруг с какого-то перепуга начинает чесаться борода – это значит вскоре будет полный пиздец» У Ло был напряжён каждый миоцит в теле, пока его тащили на спине. Длинные ноги были прижаты к груди Луффи, ему самому казалось, что он как-то слишком сильно сжимает чужие бока; руки на плечах сминали ткань, образуя новые плоскости. Торао было страшно. Если Нами так отчётливо вздыхала с выразительной ноткой отчаяния — дело явно нехорошее. Лучше доверять более опытным и разбирающимся людям. И пускай её убедительный и смутно тёмный взгляд отпугивал, Ло готов был ставить на то же, что и она. Луффи частенько падал, а Нами укоризненно осматривалась. Трафальгар, на самом деле, не до конца понял, что затеивалось. — можно спросить… а что мы делаем? — держать ноги таким образом было тяжеловато, и вскоре он вымотался. — интересно очень. — мы смотреть, что там происходит! Ло понурился взглядом туда, куда уехала колесница. Следы от стёртых деревянных колёс двумя линиями, неровными и иногда разветвляющимся до четырёх, тянулись по белой дороге, иногда теряясь под тонким слоем пепла. Трафальгару не хотелось охотиться за неприятностями, всё его естество противилось, поэтому он поставил руки в плечи мальчишки, отодвигаясь. — нет, давайте без этого! Я против! Шляпа-я! Девушка посмотрела на него с толикой жалости — нескрываемой и раздражающей — в немигающих карих глазах. Ло, заметив, что скорость их передвижения ни капли не изменилась, в то время как полоска дыма приближалась, стал паниковать. Биться руками по шляпе, махать ногами, всячески вызывая всплески неуклюжести мальчишки. Сначала тот терпел, каждый раз падая, чтобы вновь подняться. Но терпение не бесконечно — всплеснув ладонями, тот «не нарочно» выронил Пастуха. Последний отбил себе копчик, с глухим кашлем переворачиваясь набок. Его глаза накрыла лёгкая пелена влаги, но довольно быстро подавив эту слабость — он всё ещё мог держать чувства в себе, спустя столько-то лет одиночества! — стёр быстрым движением жёлтого рукава и слёзы, и испарину со лба. Та часть ткани изменила свой цвет на чуть более тёмный. Трафальгар через плечо глянул на удаляющуюся пару. Для безопасности мальчишки лучше было, конечно, не оставлять его посреди улицы, самим метясь куда-то вдаль. Но раз так получилось — значит так получилось, всё, что теперь оставалось самому Трафальгару: не спускать глаз с красной рубахи. Столб дыма продолжал тянуться вдали, не сужаясь — колесница остановилась где-то по пути, не очень далеко, но и нельзя было сказать, что достаточно близко. Если расстояние будет чуть более велико, нежели чем само проклятие было способно оставаться в бездействии… то ведь Луффи огребёт по полной. Ло не мог сказать, как именно он себя ощущал – и это было самым ужасным. У него болел зад от недавнего падения, но болел так, словно это иллюзорное ощущение боли через призму времени. Будто эта боль была лишь воспоминанием и не более. Горло пекло, были слабость и недомогание. Нижние конечности напоминали собой журчание маленького ручейка посреди скал. И холод кристально чистой воды пробирал его всего. Ему не хватало воздуха, изнутри копались личинки. К чему только могло привыкнуть его тело, к тому не привыкнет сердце. Пускай все мышцы болели и рвались, а каждый хрящ позволял себе хрустеть с отвратительными коликами, Ло мог привыкнуть к этому в один момент. Но в груди скопилась едва ощутимая обида — его так просто оставили, ради каких-то приключений. Скинули. В ответ ему захотелось отвернуться и начать ползти в противоположном направлении. Но этот неожиданный порыв приобрёл совсем другие обороты. Наверное… Ло не мог сказать точно. Но когда он держался за бочку своими белыми пальцами, на шатающихся словно студень ногах, полупрозрачным дымком наблюдая за блондинистыми волосами, длинными и вьющимся, что-то в мозгу щёлкнуло. Он будто почти узнал этого молодого дворянина, стоящего лебединой грацией, держащего рукоять лёгкого меча. Разглядывая повнимательнее белый, сверкающий клинок, до Трафальгара дошло. Это был Дюрандаль – сокровище одной семьи, с которой когда-то безуспешно Дофламинго пытался связать пути. Но имени самого мужчины Ло так и не вспомнил. Монки уже вовсю трепался с пострадавшим. Поля белоснежного одеяния были спалены, сам он был точно, как бедный конь, стоящий теперь на привязи. Пастух, покачиваясь, подошёл к ним ближе, своим весом налегая на спину мальчишки, укладывая подбородок на макушку. Лицо чесалось, но сам он продолжал упрямо не обращать на это внимания. Даже на какой-то мутный взгляд голубых очей, как и на фразу, вылетевшую из уст господина: — мы, случаем, не знакомы? **** Выяснилось, что этот человек действительно знал старшего Д., как и тот знал прекрасно его. Кавендиш улыбчиво разговаривал, продолжая пытаться вызнать имя отшельника. Его явно не удовлетворила кличка «Торао», но Пастух молчал, игнорируя. Нами навострила уши, внимательно слушая дворянина. Её задумчивое лицо выдавало с поличным – ничего она не нашла по нему, оставаясь в слепом неведении. Луффи, к невероятному везению, тоже держался на мушке, просто тихо напевая какую-то провинциальную чушь себе под нос. — я уверен, что мы знакомы. Тебя не зовут Торао, верно? То, что ты молчишь, указывает на то, что мои слова правда. На самом деле, этот наглый Петух начал его бесить. — я его зову Торао! — врачеватель бросил усталый взгляд на мальчика в красной рубахе. — он откликается, так почему его так не зовут? Кавендиш опешил, удивлённо открывая глаза шире. Подобные слова не могли не ввести его в изумление. И то, что названный продолжал угрюмо держать рот закрытым, полностью принимая сей факт «услужливого компаньона», щедро окатило нервы дворянина уксусом. Фарул у него на привязи громко фыркнул, передавая то, что его хозяин не мог из вежливости. — а вы, юная леди? У вас такой холодный и прекрасный зор, как вы зовёте этого мужчину? — я его не зову и не звала, но, раз Луффи говорит, что он Торао, то он Торао. — девушка приобняла себя, смиренно опустив ресницы. То, как её прожигали серые глаза Трафальгара, сильно напрягало. — он – Торао, и ничего тут больше. Когда, наконец, было высказано два мнения от тех, у кого имелась возможность вызнать имя, Кавендиш поник. — давайте тогда, в благодарность за помощь, я вас угощу? В моей резиденции есть один весьма хороший повар. Уверен, вам понравится его стряпня. Ло, на самом деле, не возражал идее наконец позавтракать. Сильно переволновавшись и измотавшись, он особенно ярко ощущал пустоту в желудке, которую отчаянно желалось заполнить. Только надежда была на Санджи, очень хорошего, по меркам Хирурга, человека. Но судьба снова дала наотмашь, позволяя урагану творить то, что ему одному приходило на ум. Его уже не совсем так волновало проклятое кольцо на лодыжке. Трафальгар решил с терпеливым сердцем принять сей момент, постаравшись тоже забыть о метке. Но она словно зудилась, напоминая горящему уму. Даже значительная неосторожность Луффи не убивало в нём это понимание. Когда тот очередной раз спотыкался, едва ли не переворачивая их вдвоём. Торао даже не знал, что хуже — ходить на своих больных или пытаться удержаться за мальчишку. Узкие плечи, тонкая шея, будто это какая-то шёлковая ткань, выскальзывающая вон. Пастуха всегда бесило всё подобное, и он, сжав челюсти, только обвил одной рукой туловище Шляпника, пытаясь прижаться к пылкому телу плотнее и перестать в кои-то веки соскальзывать ниже. — конечно! Только еды побольше, я плохо позавтракал! Прибывши на место, которое Кавендиш назвал своим пристанищем, от глаз старшего не укрылись прорехи. Никого, кроме юного владельца Дюранделя, не было. Всё здание выглядело запустелым, в стенах его не осталось ничего, напоминавшее здесь жизнь. Картины изображали исключительно пейзажи разной степени сложности. Человеческих лиц не было. Это отличалось от того, что Трафальгар мог вспомнить. Раньше здесь горел каждый канделябр, стены в элитных серебряных тонах блестели россыпью, укрыты были бесчисленными творческими произведениями. Были всюду поставлены чучела, в чьих безжизненных глазах Ло находил отражения высоких теней и себя самого. Теперь напоминанием о былой роскоши остались только светлые отпечатки отсутствующих рам, выдавленные формы постамента статуэток. Высокие окна открыты настежь и драгоценные шторы вылетали прочь из коридора. Проводившие их слуги были немногочисленны. Одна служанка, один дворецкий. Давно постаревшие. Кажется, остались только по причине привязанности к этому дому. Здесь было тихо. Только уличные, далёкие беседы сбивали темп. Трафальгар диву давался, пытаясь понять следственную причину. Когда он в последний и первый раз здесь был, его тошнило от прекрасного и вычурного убранства. А теперь сердце обливалось тревогой. Он сильно жалел том, что в то время абсолютно не слушал никаких речей взрослых, тая едкую обиду на мир. Везде царило холодное одиночество. Лёд сковал каждую вещицу, не отпуская. Ло не хотел тут находиться, ему было дурно. Подбородок чесался, словно на нём появилась сыпь, а мальчик под ним, словно ничего не понимая и не ощущая, весело вышагивал марш. Кавендиш был спокоен подобно слону при виде муравья, иначе выражаясь — его крыло тревожное чувство. Он частенько оборачивался, показывая лишь профиль. Подозрения вызывали все трое. И рыжая девушка со слишком острым взглядом, и таинственный знакомый тип, и парнишка в соломенном уборе. Ему было боязно. Зыбкая атмосфера плывущего спокойствия была разорвана на части громогласным выкриком Луффи, полного искренней радости почуявшего аромат еды. Тот быстро сдался чувствам, ускоряя шаг до бега. Ло скатился до самого пола, обнимая ураган за талию, позорно вытирая ногами каждый миллиметр ковра. На его бедствующую ругань никто не обратил внимания. Столовая оказалась невольно запущенной. Длинный стол, сверкающая посуда и красивые арки не могли скрыть всего. Тут было от силы шесть стульев, когда вмещаться должны были все шестнадцать. Стены были пусты и в некоторых местах замызганы. Трафальгару пришло в голову ужасное просветление. Кавендиш остался последним. Раньше, годы назад, этот дом никогда не знал пустоты и тишины. Он славился многочисленными пирами и праздниками на любую тему. Гостевых комнат было сполна, столовых было целых три — разных размеров на каждый удобный случай. Сама семья владельцев была многочисленна, вся жила под одной крышей. Они были дворянами третьего класса, приближёнными к самому низкому. Но никто не смел об этом говорить, потому что они служили самому Королю, были сильными и способными войнами. Именно по этой самой причине Джокер к ним тогда приходил. Где теперь вся та прислуга, насчитывавшая более сотни человек? Где все жильцы, где вечеринка по поводу спасения жизни молодому Господину? Ло почувствовал, как онемели его пальцы. Ладони вспотели. Что привело эту пышущую семью к этому? Почему остался только Кавендиш? Когда его пятую точку уместили на богато украшенном стуле, Трафальгар расправил спину. Он чувствовал себя в моральном упадке после того, как своими штанами обчистил полковра, а также после прозрения. Неприятное открытие омрачило душу, вернулась тяжесть в груди, сдавливающая рёбра. Но этот позитивный комок счастья мозолил глаза, вводя в такое же ощущение лёгкости. Неужели никого больше не смущала опустошённость и бедность? — я вас накормлю и впредь мы будем друзьями, верно? Кавендиш заискивающее вылупился на Ло, будто предлагая перемирие. А Трафальгар перевёл свою серую дымку на болтающего ногами Шляпу. Проследив за направлением, блондин ухмыльнулся, прижимая нижнюю губу. По его полумесяцам стало ясно — намёк понят. — повар, принеси нам как можно больше пищи! Не жалей соуса и мяса! — громогласно прозвучал бархатистый голос. — а вы, дорогие гости мои, не стесняйтесь. Этот юный Паладин будет только в радости, если вы насытитесь. «Подвешенный язык» — мысленно дал комментарий Ло, хмуря брови. Что-то ему не нравилось прозвище паладина. Будто здесь что-то подсознательно не клеилось. Поправив жёлтую одежду, он помялся на стуле, тупо всматриваясь в блистающую белизну миски перед ним. С золотым рисунком лиан и цветов пиона. Этот узор являл собой нежность женской руки, выбирающей подобное изящество для своего гнезда. Брюнет ощутил также и трескающуюся в тишине прихожего дома пустоту. Слишком грязно было в таком красивом и ухоженном месте. Ватер потёр пальцем серебряную вилку, ощутив при этом только отчуждённость и гладкость. Ему вдруг самому стало так одиноко. Настолько, что до побелевших фаланг он сжал мягкое, пружинистое сиденье. Задохнулся, жмуря ресницы. Луффи тут же повернулся к нему, своей юношеской интонацией спрашивая: — что-то снова случилось? Ло не знал, что сказать. Он был эскапистом, слишком чувственно воспринимающий всякую идею. Болезненно пережёвывающего каждую деталь, найденную им в мире. Он впервые предался течению, с усталостью опуская плечи и расслабляя стянутые мышцы. Трафальгар, в надежде вобрать эту бескрайнюю самоуверенность, посмотрел в зияющие чернотой радужки. Меридианы скал, звёзды. Это помогло. Он даже забыл, о чём думал, с умиротворением прикрывая веки, смотря на всё через узкую щёлку. Спокойно вздохнул. Сделал вдох, от которого дёрнулся кадык в тревожности. Тонкая, синюшная улыбка скрасила его лицо. — уже ничего. Спасибо за беспокойство. Лицо Кавендиша приобрело цвет, сравнимый с посудой, и искусственно вытянулось. Но все это проигнорировали. Девушка, томно вздыхая на прибор, выдвинула нежное белое плечико, позволяя своим роскошным волосам упасть на золотистую скатерть. Её обезоруживая красота не очень хорошо справлялась, во всяком случае, такого мнения придерживался мужчина. Массажируя переносицу, он и встретил завтрак, или обед, в немного поплывшем состоянии. Алкоголя на столе не оказалось. Можно было подумать, что им тут не шибко и радостны, однако Трафальгар мог понять эту фигуру. Дворянин вовсе не похож на того, кто мог бы выказать подобное непочтение. Вероятно, у него просто не было вина, чтобы их угостить. Никто, кроме самого Ло, даже не задумался о подобном. — желаю вам прекраснейшего аппетита! — вот это у вас и аппетит, гости уважаемые! — Кавендиш растерялся, осматривая лицо всего вспотевшего и испуганного кухаря. — мы милости просим, но, кажется, у нас совсем иссякли продукты. Нам не из чего готовить… Остановившись и нахмурившись, склоняя свою длинную и узкую шею над обглоданными костями, Луффи только кивнул. Трафальгар под боком у него, быстрыми движениями крал остатки десертов, не гнушаясь пихать в рот то, что уже имело на себе очертания чужих зубов. Посветлевшее лицо Пастуха разгладилось, становясь на несколько лет моложе. Он в душе у себя признал, что этот повар готовил весьма и весьма сносно. Особенно у него получались хорошо корзиночки с фруктами, от которых Знахарь едва ли не терял голову. Опустошив последнюю сласть, напоследок свистнув даже с тарелок Нами и самого хозяина дома, он откинулся на спинку стула, спуская воздух. Ему нравилось, что вместе со Шляпником можно было чаще кушать. Чаще и больше — вот дорога покорения его утончённой душонки. Липкие пальцы отыскали салфетку. — всё равно, благодарим за угощение. Вы достойный хозяин, Кавендиш. От его слов, глаза паладина покрылись дымкой.