Слабое место

Медленно просыпаясь, он услышал приглушенные голоса. Он не был уверен, были ли они тихими, потому что кто-то, кто был рядом, пытался говорить тише, или у него просто так сильно звенело в ушах, что все звучало на пару тонов ниже. В любом случае у него сильно болела голова, и мозг отказывался сотрудничать, так что у него не получалось узнать голоса. В голове всплыла мысль, что было бы неплохо открыть глаза, но он был таким уставшим, что шевелиться нисколько не хотелось. Он не совсем уверен, где находится. Он смутно припоминал, что вроде как видел Донателло, но сложно было сказать наверняка. Он был уверен, что часть его мозгов расплавилась от лихорадки. Тем более, что он видел такие вещи во сне, что бог его знает, в своем ли он вообще уме еще. Сомнительно. По всему телу разливались волны усталости и тупой, ноющей боли. Леонардо не мог припомнить, когда он чувствовал себя настолько разбитым. Память не подкидывала события последних дней, и он понятия не имел, что произошло. После нескольких неудачных попыток сосредоточиться удалось выловить смутное воспоминание из башни, как он сидел у стены, не в силах пошевелить даже пальцем, и рыдал, пока на него кричал Раф. Господи, какое позорище. А что было потом? Черт его знает. Да и как-то все равно. Может, ему повезло, и он уже умер от голода и пыток? Но тогда, наверное, ничего бы не болело, и его бы не тошнило, и ему не было бы холодно, и он бы не потел так сильно. Наверное. Хотя он никогда раньше не умирал, так что все же черт его знает. В общем, чувствовал он себя как кусок дерьма. Он вздохнул глубже, пытаясь угомонить свое сердце, да и вообще все тело, просящее новую дозу. Это никогда раньше не помогало, но он не переставал пробовать. Всего лишь нужно выдержать, пока не придет новый укол. Обычно не приходится долго ждать. Наконец набравшись сил и отваги, он приоткрыл глаза. Он почувствовал, как стянуло кожу с одной стороны лица, один глаз не открылся полностью. Он немного удивился, обнаружив, что он не находится в полнейшей темноте, комнату прояснял мягкий, теплый свет ночника на тумбе у кровати. Он немного повернул голову в сторону, пытаясь понять, где он в конце концов оказался. Несмотря на то, что он себя чувствовал ужасно, ему в целом было... комфортно? Похоже на их домашний лазарет. У него ведь не галлюцинации? Значит, он правда разговаривал с Донателло? Он съежился, вспомнив свою паническую атаку. Как он докатился до такого? Обычный разговор привел к такому эпизоду, что же будет, когда он на улицу выйдет? Бесполезный, никчемный, как вообще земля носит. Снова всплыла мысль о наркотиках. Как ему захотелось снова сбежать в этот блаженный вакуум, не иметь дела с отвратительным собой, который поверил Шреддеру и в итоге остался наркозависимым и порядком искалеченным. Из-за его глупости теперь будет страдать вся семья, им придется с ним возиться даже против их воли. Он уверен, что у них есть дела получше, чем ухаживать за немощным старшим братом. Они точно его возненавидят. Сначала депрессия, теперь это. Сколько можно лидеру сопли утирать? Это его работа, его обязанность, а они должны просто спокойно жить. — Лео, ты проснулся? — раздался рядом голос, заставивший его прервать поток своих мыслей. Он повернул голову сильнее, зашипев и прикрыв глаза от боли пронзившей шею. Когда он их снова открыл, то встретился взглядом с Донателло, сидящим у рабочего стола за компьютером. Рядом стоял хмурый Рафаэль, держался за спинку стула и тоже смотрел в его сторону. — Пойду позову Майки, — пробубнил Раф и стремительно вышел из комнаты, оставив Лео в недоумении. Что с ним опять? — Твоя температура пришла в норму пару часов назад, так что мы ждали, что ты вот-вот проснешься, — сказал Донни, мягко улыбаясь. Этой своей улыбкой, когда все очень хреново, но он не хочет этого показывать. — Тебя лихорадило три дня, я уже начал беспокоиться. Три дня? Он доставил своей семье столько проблем и волнений? — Да, да, три дня, но, к счастью, это позади, — сказал Донателло, заметив округлившиеся глаза старшего брата, а потом подошел к койке и плюхнулся на стул рядом. Тогда Лео заметил капельницу и немного напрягся. — Что это? — прохрипел он. — А, всего лишь жидкость. У тебя было серьезное обезвоживание. — Ммм. Донни на минуту замолчал, оглядывая своего брата. Он весь обливался потом, его периодически потряхивало, и выглядел он как-то зеленее обычного. Неужели снова настало время укола? Он взглянул на часы и горько вздохнул. Колоть старшему дозы, даже пока он был фактически без сознания, было пыткой для него самого. Проклятый Шреддер нашел, как их достать и тут. — Лео, у тебя начинаются физические симптомы ломки. Мне нужно сделать тебе укол, чтобы твои остальные раны могли восстановиться, прежде чем мы начнем процесс отказа, хорошо? — Ага. Старший безучастно отвернулся к стене, но Донни успел заметить вспыхнувший радостный огонек в его глазах, отчего ему еще меньше хотелось сделать то, что было нужно. Лео не хотелось смотреть, как родной брат пускает ему яд по вене. Да, ему очень хотелось получить свой укол. Ему было плохо, больно, поднималось такое знакомое чувство тревоги, и ему это правда было нужно. И в то же время, ему было безумно больно и стыдно. Сам факт, что его братья видят его таким, был отвратителен. Он был отвратителен. И ничего не мог с этим поделать.

***

Спустя неделю ему разрешили переехать обратно в свою комнату. Леонардо был рад, что наконец сможет остаться один, он больше не мог находиться в лазарете. Он порядком вымотался от всех этих постоянных воодушевлений со стороны своей семьи, пока они выхаживали его, как маленького ребенка. Все будет хорошо, — говорили они. Просто потерпи еще немного. Все наладится, вот увидишь. Тебе скоро станет лучше. Ты только позови, мы все сделаем. Какая-то малая часть его знала, что каждый из его братьев заботится о нем, как может. Внимательные глаза следили за каждым его движением, словно за самым драгоценным сокровищем. Терпеливые руки оказывали нужную поддержку, будь то при попытке добраться до туалета или когда его заставляли поесть супа-пюре. Леонардо был благодарен им, но все же каждый раз, когда он смотрел им в глаза, он не видел ничего, кроме жалости. Да, он был благодарен. Но в то же время, его злость и отчаяние имели больше веса в данный момент. Поэтому он был рад, что смог, наконец, остаться один, и что ему какое-то время не придется бороться со своей вспыльчивостью, боясь обидеть братьев. Он привстал на локте на кровати и, кряхтя, перекинул ноги через край кровати. Дурацкий гипс на ноге и руке мешали сохранять естественное чувство равновесия, так что он был вынужден немного поддерживать себя второй рукой. Прошла уже неделя, а он все так же слаб. Ключица ноет, шея саднит, в боку тянет, сил едва хватает дойти справить нужду самостоятельно. Будь он проклят, если еще хоть раз позволит братьям сводить себя в туалет. Леонардо медленно поднялся и встал в ожидании, пока его дыхание придет в норму, а боль по всему телу утихнет. Затем, схватив костыль свободной рукой, он начал ковылять в сторону двери. Черепаха был намерен приносить своим братьям как можно меньше неудобств, так что взывая к своей хваленой упертости, он практически продирался сквозь пространство той едва оставшейся силой. Подойдя к двери вплотную, он снова остановился отдышаться, прежде чем повернуть ручку и выйти к лестнице. Отсюда уже было видно дверь в душ. Он слегка воодушевился, у него еще не получалось дойти так далеко самостоятельно. Улыбка дрогнула на его губах, и он начал осторожно спускаться вниз. Обретя некоторую уверенность, он даже подумал, что сможет. Как только он почувствовал, что падает, он проклял себя за излишнюю самоуверенность. Костыль вылетел из-под руки, и он без всякой былой грации, как мешок с картошкой, покатился вниз с оглушающим грохотом. Господи, какой же ты слабак, — промелькнула мысль. Он тряхнул головой и зажмурил глаза, стараясь прогнать головокружение и усмирить вспыхнувшую боль. Приподнявшись на руке, он уже почувствовал на себе чужие руки, и открыл глаза, встретившись с огромными, полными беспокойства и... жалости... глазами Майки. — Лео! — воскликнул младший. — Ты в порядке? Его глаза забегали по нему в поисках новых травм. Лео цыкнул, дернувшись всем телом, избавляя себя от чужого касания. — Не трогай меня, — прошипел лидер. — Я сам встану. Майки отдернул руку, будто обжегся, и прижал ее к груди, все еще сидя рядом с братом и наблюдая, как он пыхтит в попытке подняться. — Эй, он всего лишь хотел помочь, — услышал Лео голос своего вспыльчивого брата. Рафаэль точно так же кудахтал над ним эти несколько дней, как и остальные. Но Лео казалось, что он более отстранен, чем Майки или Дон. Сорвиголова практически не разговаривал с ним, ухаживал, приносил еду и воду, помогал менять повязки и даже водил в туалет. Но практически не разговаривал. И теперь, когда Лео переехал обратно к себе, Рафаэль был единственный, кто ни разу к нему не заходил проверить. Конечно, ему ведь противно от одного твоего вида. Он видел, как ты сам кололся. Видел, как ты сдался. Леонардо поморщился, когда по всему телу снова прошлась волна боли, когда он выпрямился стоя. — Мне не нужна помощь. — Естественно нет. Посмотри на себя, Лео! Ты несколько минут пытался встать с пола и уже запыхался. — Раф, — тихо позвал Майки, не желая, чтобы это переросло в крупную ссору. — Мне не нужно лишний раз напоминать, насколько я бесполезный, Рафаэль, — низким, почти превратившимся в рычание голосом сказал Лео. Его челюсти крепко сжались, он почувствовал, как пальцы на свободной руке свернулись в кулак, и всеми силами старался сдержать проявление любых других эмоций. Почему это давалось так тяжело? Он отвернулся, пользуясь молчанием, повисшим в комнате. Потянувшись за костылем, он заметил Донателло в дверях своей лаборатории. И опять эти глаза. Жалость. — Лео, — позвал Рафаэль, потянувшись к нему рукой. Пыхтя, то ли от злости, то ли от боли, он снова выпрямился и двинулся наконец к ванной, чувствуя три пары внимательных глаз на своем панцире.

***

Закрыв за собой дверь, он прислонился к ней, тяжело дыша. Он не был готов к таким прогулкам, но он не мог себе позволить просто сидеть и ждать. Он был ответственен за свою семью после смерти отца, и он должен, просто обязан быть в форме, способным помочь братьям, в чем бы они ни нуждались. В глубине души кипела злость и раздражение, словно раскаленный лавовый поток. Он ощущал это каждый день, пока он был в сознании. И, честно, он не был уверен, откуда это взялось. Да, раньше он тоже много злился, но ему всегда удавалось себя контролировать и не срываться на братьях. Но сейчас это была грозная буря, гремящая в его груди, словно раскаты грома, которые никак не хотят утихнуть. Он отрывается от двери, следуя к умывальнику. Включив раздражающе холодную воду, он сунул под нее руку, держа ее там и наблюдая, ощущая, как холодные иголки впиваются в его кожу. Да, он это заслужил. Это его наказание за слабость. Недостаточно. Лео поднял взгляд в зеркало, где его встретило серо-зеленое, осунувшееся лицо. На скулах и вокруг глаза все еще виднелись темные следы от синяков и ссадин. Он скривил губы, недоумевая, как он мог превратиться в это за такое короткое время. А глаза выглядели опустошенными, опустошенными злостью и ненавистью. Злость не на братьев, не на обстоятельства и даже не Шреддера, а на себя. На свою слабость, свои ошибки, свою беспомощность. Такое знакомое чувство, когда ты стоишь сам себе на пути, строя ментальные стены, не позволяя себе двигаться дальше. Да, очень знакомое чувство, преследующее его всю его жизнь. Каждая неудача, каждое неправильно сказанное слово, словно колючая проволока, оставляют шрамы на его душе. Злость превращается в самобичевание, и он терзает сам себя в уголке темного лабиринта, созданного собственными сомнениями и страхами. Он усмехнулся. Никакого Шреддера не нужно, чтобы он развалился и потянул за собой свою семью. Надо же, в кои-то веки Саки оказался прав. Он и есть слабое место. Абсолютный слабак, что не может справиться сам с собой. Какая ирония. С самого детства он ощущал себя запертым в замкнутом круге, где он виноват и в том, что произошло, и в том, что не смог изменить. Внутренний диалог, каждый тихий назойливый шепот только усиливает боль, словно он вечно плавает в океане своих собственных сомнений. Лео поднял здоровую руку и со всей оставшейся силой ударил по зеркалу. Стекло моментально рухнуло вниз, разбиваясь на маленькие кусочки. Мало. Запахло кровью. Рука в гипсе прилетела в раковину, где лежала большая часть кусков зеркала. Благодаря тяжелому гипсу, раковина тоже разлетелась на осколки всего от одного удара. Мало. Следом полетела полка с банными принадлежностями, стоявшая рядом. Все баночки рассыпались по полу, полка с грохотом рухнула на пол. Он закричал, упав на колени, не замечая впившегося в кожу стекла, и ударил обеими руками по полу. Отчаяние захлестнуло его, и он не видел перед собой ничего, кроме темноты, не слышал ничего, кроме своего сбившегося дыхания. Он снова был в камере, в своей клетке, и бился головой о прутья решетки, пытаясь прогнать свои мысли, вытащить их из головы, вернуть утерянное героиновое спокойствие и безразличие. Он чувствовал запахи, чувствовал шершавую поверхность бетона под собой, точно так же, как тогда в башне. Он ощутил наступающую тяжесть, обнимающую его, как снежная лавина. Страх, тревога, боль — все слилось в единый неразборчивый хаос.

***

Раф с разбегу влетел в деревянную дверь, отделяющую его от Леонардо. После их небольшой конфронтации у лестницы прошло не более пяти минут, но с его братом снова что-то произошло. Звук разбившегося стекла, погрома и страшный, рвущий душу крик заставили его спешно оставить едва разогретый ужин, направившись бегом к ванной. Двое младших братьев уже были у него на хвосте. Когда незапертая дверь открылась, Рафаэль застыл на месте. Ванная комната была разгромлена, повсюду было стекло, из сорванной трубы, где раньше была раковина, хлестала вода, деревянная полка, где лежали их банные принадлежности, разбита в щепки. И посреди всего этого, на земле, свернувшись в позе эмбриона, насколько позволял его гипс, лежал его старший брат и ритмично бился головой об кафель, уставившись куда-то вдаль невидящими, остекленными глазами. Сердце Рафаэля упало куда-то вниз, дыхание сперло. Он не был похож на его старшего брата. И он не знал, был ли он сам когда-либо так напуган. — Лео, — мягко позвал Донателло из-за его плеча. Не получив никакой реакции, он вздохнул, пробираясь вперед через Рафа. Ему нужно было хотя бы оттащить старшего от стекла, чтобы он не поранился еще больше, пока не придет в себя. Осторожно подойдя к брату, минуя самые опасные осколки, он присел рядом и потянулся к его плечу. Он едва успел коснуться его, когда Лео дернулся всем телом и рванул в сторону. Микеланджело вскрикнул. Гений с ужасом наблюдал, как его старший брат пытался вжаться в стену, стараясь увеличить расстояние между ними. Его взгляд перебегал от Рафа к Майки, затем снова к Рафу и обратно еще пару раз, прежде чем кто-то еще сделал хоть шаг. Первым двинулся Рафаэль. Он уверенно прошел вперед, будто на полу не было всего этого стекла. Подойдя ближе к Лео, он присел рядом, резко положив руки ему на плечи, и притянул к себе, заключив в крепкие объятия. — Нет... Не надо... Пожалуйста, не надо... Оставьте меня в покое... — мямлил Леонардо. Рафаэль только крепче сжал руки вокруг него, не позволяя брату дергаться слишком сильно. Не дай бог рана в боку снова откроется, или перережет себе какую вену случайно. — Шшш, — Раф положил одну руку ему на затылок, направляя его голову к себе на плечо. — Лео, все нормально. Ты дома. Ты больше не там. Все хорошо. — Дома? — сорвиголова скорее почувствовал дыхание брата у себя на шее, чем услышал слово. Майки подобрался ближе и положил руку на панцирь Лео, нежно описывая маленькие круги. — Дома, Лео, — тихо ответил младший. Тут же рядом оказался и гений. Он осторожно коснулся его головы, проведя ладонью по лицу, останавливаясь на щеке. — Мы тут, Лео, мы тут. Руки старшего брата обвили панцирь сорвиголовы в ответ, и он уткнулся лицом в сгиб шеи. Он с силой втянул в себя воздух, отмечая такой знакомый запах Рафаэля. Не клетки. — Ты знаешь, где ты, Лео? — спросил Донни, совсем близко. — Не там. Кто-то хмыкнул, подтверждая его слова, и погладил его по голове. Касания братьев такие приятные, мягкие, родные, теплые. — Донни? — Да, Лео? — Не дай им снова меня забрать. Пожалуйста. Донателло почувствовал, как слезы навернулись на глаза. Мягкая улыбка появилась на губах, и он еще пару раз с лаской провел ладонью по голове Лео. — Никто тебя больше не заберет. Обещаю.