***
Солнце восходит сладко и лениво, потягиваясь и зевая, неохотно посылая первые лучики наперегонки друг с другом. В Испании так — веселиться до нулей из бара в бар, громко смеяться и наслаждаться гастрономическими яствами, чтобы с утра оттягивать наступление нового дня сонно и капризно. Узкие улочки, вымощенные белым камнем, склоняющиеся к средиземноморскому побережью, пусты. Сопят и дремлют, пока суетящиеся золотистые блики целуют их в пахнущие цитрусовыми и свежим хлебом щёки. Апельсиновые деревья, которые растут прямо из двориков, с тяжёлыми ветками налитых горьким соком фруктов, мягко шуршат. «С добрым утром», — шепчут гладкие изумрудные кроны, пока светлый струящийся поток заливает чистые дорожки, течёт дальше. Скалистые высокие берега — Каталанские горы — одни из первых встречают новый день, молчаливыми величественными изваяниями устроившись рядом с морем. Они поросли дикими оливами и мхом, что даже сквозь твёрдый камень искали возможность выбраться к солнцу, погреться хорошенько, полюбоваться миром. «С добрым утром», — отвечают шуршащие волны. Они лижут пятки песочного пляжа, хохочут и шумят, пенятся в мягкие пузыри. Вода тёплая и вкусная, насыщенная солнцем и морскими гадами, которые так сильно нравятся местным жителям. Гладь принимается играть с лучами, переливается и золотит. Где-то на горизонте море сливается с голубым небом, из-за чего не сразу отличить, будто те — побратимы, сросшиеся материей и духом. А небесные декораторы держат путь дальше: пробиваются сквозь ватные облака с усилием, чтобы насытить каждую веточку огромных гектаров оливковых и виноградных ферм. В Каталонии виноградники — больше, чем бизнес. Это целая традиция, дело, которое передаётся из поколения в поколение, честь и достоинство семьи. Жирок ответственности, но и сладчайший подарок. Колышки наставлены ровными рядами, а на них зелёные кусты с широким ажурным листом. Ветки полны драгоценностей. Гарнача иссиня-чёрными серьгами свисает с тонких лоз, сладкими терпкими бусами дозревает до нужного состояния, пока её белая сестрица оттеняет бледно-салатовым. Пузатые плетёные корзины забиты гроздьями ягод, которые вскоре будут бродить в деревянных бочках под вкуснейшие вина. Сомелье опробует каждое, оценит по достоинству, а элитные покупатели тут же запасутся несколькими статными бутылочками, что будут игриво звенеть в крафтовых пакетах. Кто-то постареет на год под цветочное розовое, кто-то зальёт горе душистым белым, а кто-то разделит глубокое красное со своим возлюбленным. Рабочие выходят на смены ближе ко второму завтраку: небесное светило развлекается вовсю, из-за чего температура воздуха медленно, но мерно поднимается. Люди наконец выползают из укромных домишек, чтобы заполнить жалобно урчащие желудки. В забавных шляпах и цветастых рубашках, с задорными загорелыми лицами пьют знаменитый горячий шоколад и закусывают поджаристыми чуррос, коричные крошки от которых остаются в уголках ярко-красных губ. Громкий говор слышится с самых разных закутков, молодые люди, привыкшие жить страстно и по-настоящему, не стесняются выражать свои эмоции. После обеда улицы… снова пустеют. Сиеста — время, когда испанцы отдыхают из-за полуденной жары. Солнце настойчиво печёт, цветы акаций и роз в глиняных горшках подвядают от такой погоды, а некоторые кафе и учреждения прерывают свою работу. Когда воздух становится немного прохладнее, частный каталонский аэропорт регистрирует приближение южнокорейского бизнес-джета. Вытянутая взлетно-посадочная полоса огорожена железным забором в крупную сетку. Она ведёт к обтекаемому стеклянному зданию, которое отражает золотистые лучи. В пассажирском терминале ожидания не так много людей: знаменательных гостей, в основном, встречают прямо с трапа. Нынешний случай был одним из тех самых — кортеж из четырёх автомобилей премиум-класса устроился неподалёку от посадочной территории. Внедорожники импозантно блестели чёрным глянцем, пока между ними устроилась небольшая красная Феррари. Она была рассчитана на водителя и пассажира, хвасталась кругленькой стоимостью на аукционах, а ещё открытым верхом, с которым было особенно атмосферно разъезжать по вечерним улицам Каталонии. На сидениях устроились двое альф: один из них напряжённо следил за приближающимся воздушным судном, а другой легкомысленно острил, доводя брата до лёгкой точки раздражения: — Плюс тридцать два градуса за бортом, высота двадцать метров над уровнем посадочной полосы… — Тэхён гудит своим низким голосом, из-под шанелевских солнцезащитных очков высматривая миниатюрную белую металлическую птицу. Его золотистый бардак из волос треплет тёплый бриз, когда шосси той благополучно касаются асфальтовой поверхности. — Уважаемые пассажиры, с вами был оператор Тэхён де лос Мерсе́дес, спасибо за использование услуг нашей авиа-компании. Мужчина поворачивается к водителю, довольно усмехаясь своим квадратным оскалом: — Пора встречать жениха, Гуклито? — Я просил не называть меня так. Чонгук морщится, одним стремительным движением вытягивая тело из салона машины. Он хлопает дверцей, а затем оправляет полы пиджака. Бедром опирается о тёмно-красную лаковую поверхность элитного раритетного автомобиля и складывает руки на груди, из-за чего белый тонкий хлопок сорочки предупреждающе стягивается в дельте бицепсов и спины. Младший встаёт рядом, щурясь и высматривая омегу. — Почему нет? — Тэхён по сравнению с братом, одетым в официально-деловой стиль, выглядит как модель, сошедшая с парижского подиума: с дымчатым макияжем оливковых глаз, в чёрной кожаной жилетке и расклешенными же к низу брюками. Мерседес-младший выразил желание присутствовать на похоронах чонгуковой свободы и сфотографировать кислую мину брата, когда в его поле зрения появится женишок. Мануэль уже заплатил за эти кадры, в конце концов. — Ну, я же не называю тебя Тэлито. Это папа́ решил, что корейские имена будут хорошо звучать в Испании, а лично у меня переодически уши закладывает. — Мы буквально корейцы, Чонгук, — с выделяющей интонацией произнёс Тэхён. — Наполовину, — парировал старший, пожимая крепкими плечами. — А ваши с Чимином будущие дети на четверть. И хотя бы одного ты обязан будешь назвать в честь их прекрасного дяди, — золотоволосый принял позу телезвезды, будто вот-вот из кустов выскочат папарацци в погоне за фотокарточками с таким знойным красавчиком. — Мануэля? Хорошо, я согласен. — Ты неблагодарный сучонок! — длинная ладошка со шлепком опустилась на крепкое бедро брата. Они оба отвлекаются, когда дверь самолёта с шумом открывается. По оперативно установленному трапу спускается персонал, а затем появляется бритый мужчина в чёрной маске и свободной футболке. Она не даёт оценить очерченную мускулатуру, но даже через оверсайз заметно, что тот крупнее Чонгука и выше как минимум на голову, из-за чего бугаю приходится пригибаться на выходе. Его крепкая рука тянется в сторону внутреннего прохода, а секундой спустя на неё опирается тонкая кисть. Пухлые пальцы с покрытыми прозрачным лаком ногтями крепко цепляются за чужую ладонь, несколько колец блестят золотом, создавая красивые блики. Омегу освещает каталонское солнце, тут же недовольно путаясь в его высеребренных лунным светом волосах. Он кивком благодарит телохранителя, что-то довольно говорит ему на языке хангуков, а затем принимается неторопливо спускаться. Тэхён стягивает очки, чтобы предоставить себе лучший обзор, разве что не трёт глаза. — Какого… — Чонгук отталкивается от машины, хмуро смотря на незнакомого омегу с расстояния. На фото тот был совершенно иным. Начиная с цвета волос и заканчивая фигурой. — Ты не говорил, что он… Будет таким… Симпатичным. В принципе, я и сам уже не против бы вступить в наследство. — Закрой рот, Тэхён. Старший кидает резкие слова, вымещая липкое раздражение и разочарование. Лишние звуки сейчас только ещё сильнее раскачивают его, словно мужчина — подожжённый маятник. Он несколько мгновений буравит присмиревшего родственника шоколадным взглядом, демонстрируя нервные всполохи цвета дремучего леса, доставшиеся от Лукаса, а затем, сжав челюсти, уверенно направляется навстречу к омеге и его телохранителю. Внутри Чонгука и так постоянный раздрай, начиная с момента, когда отец поставил его перед фактом вынужденного замужества с человеком, которого он даже никогда не видел. Мужчина заочно настроил себя на вульгарного и избалованного сыночка корейской мафии, и почти каждую секунду свободного времени проводил аутотренинг с аффирмациями неприязни. Даже несмотря на слова Лукаса о том, что Чимин не заслужил такого отношения, наследник виноградных лоз не мог справиться с ощущением, будто ему приходится делиться своим ребёнком с посторонним родителем, который за всё это время ни разу не принял участия в его воспитании. Так и было, на самом деле. Чонгук ведь вырос на этих виноградниках, провёл на них всё детство и подростковый возраст. Он знал каждый сорт, каждый куст собственноручно остригал, собирал урожай вместе с обычными рабочими, когда приходил сезон. Юнцом грузил деревянные бочки в огромные грузовики, под конец дня настолько утомлённый, что иногда позволял себе ночевать прямо там, под бархатным полотном бесконечного неба. Это было его дитя. А теперь появлялся неизвестный омега, что претендовал на пятьдесят процентов пакетных акций, в одну целую отделявшую его от обладания контрольным голосом при инвестировании и распоряжении доходов от всего винодельческого бизнеса Мерседес. Слова — слишком тесная одёжка для тех эмоций, которые Чонгук испытывал к его будущему мужу. Он хотел, чтобы это всё было плохим сном, очнуться тут же, сию минуту пробудиться от этой душащей несправедливости. Никто не мог понять его. Ни Тэхён, который шутил в такой ситуации, думая, что всё это — прогулочные развлечения забавы ради, возможность пригреть под бок такого омегу, как Чимин; ни Лукас, вот так просто пообещавший значительную часть дохода их семьи сыну давнего друга. Когда между ними осталось несколько шагов, мужчина постарался усмирить собственную обиду, запихнуть её как можно дальше. Им можно было попробовать если не дружить, то хотя бы и не ненавидеть друг друга. Возможно, Чимин и сам не желал распускать руки на чужой бизнес. Чонгук, наконец, поднял взгляд. Его в это время уже внимательно изучали медовые глаза, цепко поглощая каждую проскользнувшую эмоцию на лице мужчины. Взгляд липкий, сладкий, как у кошки. Мерседес не встречал таких раньше. И дело не столько в цвете, сколько в манере смотреть. Из-под пушистых ресниц, полуприкрытых век. С поволокой чего-то лунного и мистического, бездонного. Омега смотрел, вроде, и на него, но как будто и сквозь. На его личике не было ни грамма макияжа, можно разглядеть каждую пору, каждый миллиметр. Тем не менее, чистая кожа поддерживала образ свежести и ухоженности, создавала эффект дороговизны, нерушимой уверенности в собственной внешности. Чимин был ниже Чонгука больше, чем на десяток сантиметров. Приподнятый подбородок и прямая осанка не вытягивали, на фоне альфы сын мафиози казался хрупкой фарфоровой куклой, сотканной из эфирных нитей самим космосом. Что-то первобытное внутри мужчины тут же зашевелилось — иррациональный намёк на желание оберегать и защищать от любого извне защекотало на кончиках пальцев, скрытых под искусственной кожей чёрных перчаток. Он смахнул эти мысли топливом в котёл раздражения. Миловидные люди часто оказывались горькими гнилушками внутри. Мерседесам ли не знать об этом: все, кто вхож в высший круг, умело пользуются лицемерием, меняют маски, потому что светская жизнь — сплошное представление в театре. Наигранные эмоции, наигранная дружба. Кое-что нельзя купить деньгами, и это — честь. У отца Чимина руки были по локоть в крови. Он этими руками своего сына взращивал на чужих костях, холил и лелеял, пока остальные удосуживались лишь пёсьей смерти. Омега протянул ладонь для приветствия. Мерседес не желал мараться. Он не мог сдерживать внутреннее презрение, не справлялся с концентрированной неприязнью. Молчание между ними затягивалось. Напряжение сгущалось тяжёлыми тучами, грозившими вот-вот обрушиться грозой из разрушительных эмоций. Чимин, не дождавшись никакой реакции от Чонгука, повернул голову к бритоголовому мужчине. Мурлыкающим голосом, сквозь который, несмотря на внешнее спокойствие, слышались дрожащие гласные, заговорил на чистом корейском: — Я что-то не так делаю? Мерседес свистяще выдохнул и прикрыл глаза. — Тэхён! От его вкрадчивого тона и глубокого голоса омега вздрогнул, тут же впиваясь взглядом обратно. Золотоволосый появился рядом через несколько секунд. До этого он стоял позади, рядом с несколькими испанцами из их личной охраны. Мужчина заметил горящее фитилем от петард настроение и без того вспыльчивого старшего брата, а потому решил не попадаться на глаза лишний раз. — Он не знает испанский? Широкие брови среднего из семейства Мерседес взметнулись вверх. — Ты у меня спрашиваешь? — по низкому баритону было слышно, что и сам Тэхён начинает злиться, — это твой жених. Задай ему вопрос сам, не будь таким засранцем, чёрт возьми! Испанский темперамент берёт верх и он экспрессивно взмахивает ладонью, а затем разворачивается на каблуках и направляется в сторону машин. Спустя несколько мгновений мужчина вспоминает что-то на полушаге и замирает. Он выдыхает, а затем оборачивается и к Чимину подходит, тесня Чонгука. Альфа трясёт золотом волос и склоняется перед омегой, беря его за проигнорированную старшим кисть. Он своими губами касается тыльной стороны, с удовольствием ощущая от кожи запах мирры — тёплый и медитативный, сладковатый. — Добро пожаловать, Чимин. Я Тэхён де лос Мерседес. Лицо будущего зятя светлеет. За силуэтом омеги тут же возвышается телохранитель. Тэхён стреляет взглядом на альфу в маске, медленно отстраняясь от блондина. Однако через пару мгновений он всё равно берёт миниатюрного мужчину под локоть и тянет в сторону машин, приговаривая ломанно: — Мой корейский не очень хороший… Но я всё равно постараюсь, чтобы ты чувствовал себя в порядке. Чонгук после рабочего дня, поэтому извини за эту сцену. Альфа галантно открывает заднюю дверь тонированного внедорожника, запуская омегу в тёмный кожаный салон. Чонгук толкается языком в щёку, засовывая руки в карманы и опуская голову. Спустя несколько секунд, причесав немного свой внутренний хаос, он выуживает фамильный позолоченный портсигар, на котором выгравирован герб их семьи — бык, обвитый виноградными лозами, — и достаёт из него шоколадную никотиновую папиросу. Чёрная кожа тонких перчаток блестяще лоснится и оттеняет палочку цвета какао меж длинных пальцев, пока мужчина подпаливает ядовитую любовницу. Лёгкие нуждаются в горелом тяжёлом дыме, а голова — в паре мгновений расслабления. Мерседес с наслаждением делает первый затяг, подставляется солнечным лучам, которые жалящими поцелуями проходятся по его загорелому бронзой лицу. — Вы поедете вместе с вашим братом и женихом или на своём личном транспорте? — голос одного из телохранителей отвлекает мужчину от смакования. Мерседес обводит насыщенно красный Феррари восемьдесят пятого года и кривит губы в недовольном выражении лица. Делает вторую затяжку коричневой сигареты, щуря глаза, а затем достает из кармана брелок с ключами и кидает тот охраннику. — Припаркуешь Линду в автопарке. Багаж в отдельную машину, пусть занесут в подготовленную комнату. За всё отвечаешь головой. Не дожидаясь кивка парня, в несколько тугих вдохов Чонгук кончает с небольшим перекуром и метким движением закидывает остаток в урну. — Мне следует ехать с Чимином. Его окликает хрипловатый голос. Мерседес хмурится и оборачивается, обводит взглядом мужчину, который был с омегой изначально. Тот уже без маски, челюсти напряжённо сжимает и ждёт чонгуковой реакции. У него совсем короткие волосы и мышцы, которым Чонгук даже завидует немного. — Ты вообще кто? — в конце концов отвечает он, засунув руки в карманы, наклоняет голову назад. — Намджун. Персональный телохранитель господина Пак Чимина. И я бы хотел ехать с ним. У альфы язык чешется во внезапном порыве исправить «Пак» на «Мерседес», но он посылает эту мысль куда подальше, а затем разворачивается и неторопливо направляется в сторону машин. — Весь наш персонал едет в других автомобилях. — Я не ваш персонал. Я личный телохранитель Пак Чимина. Чонгук вновь останавливается и наклоняет голову к асфальту, натужно губы облизывает. Он во второй раз оборачивается к альфе, а затем вкрадчивым тоном повторяет, словно гвозди забивает в крышку гроба: — Ты телохранитель Чимина. Чимин — мой жених. Значит ты часть моего персонала. В третий раз повторять не буду, Намджун. Щенком побежишь. Поставив точку в этой дискуссии, мужчина, не обращая внимания на потяжелевший взгляд драконьих глаз, продолжает свой путь. Он подходит к ожидавшему его внедорожнику и забирается в открытую водителем дверь, устраиваясь на переднем сидении. Мужчина тут же заполняет просторный салон запахом горького шоколада. Быстрый взгляд в зеркало заднего позволяет подтвердить его догадки — омега сидит как хороший мальчик, со сложенными на коленях ладонями, но когда появляется Чонгук, морщится едва заметно. Давид тоже не любил, когда от Мерседеса несло сигаретным дымом. Волновало ли его это? Нет. Но из уважения к первому альфа был готов курить после их секса, а не до, потому что по завершении они не проводили время вместе и мужчина исчезал по своим делам. — Вчера был у Давида. Чонгук произносит на испанском непринуждённо, пока Тэхён приподнимает брови выразительно. Обсуждать любовника при женихе, который сидит рядом? К тому же, не понимает ни слова? Верх наглости и дерзости. — Он всё равно не понимает. К чему эта ширма? Золотоволосый поджимает губы и откидывается на кожаную обивку, неотрывно глядя в глаза брата. — Давид спрашивал, возьмём ли мы его на теннис, — наследник виноградных лоз не собирается уступать, непринуждённо пожимая плечами. — Вряд ли, — в конце концов отвечает Тэхён. Он чешет щёку, кося взгляд на Чимина, который с интересом следит за проносящимися мимо апельсиновыми фермами. — Теперь у тебя официально есть омега. Если только не собираешься метаться между ними, чтобы под конец Гарсия был готов дать тебе. — Он всегда готов дать мне, — как само собой разумеющийся факт, произносит Мерседес. — Тоже верно. Тогда приглашай. Вряд ли Чимин будет настроен на секс в ближайшие недели. Светловолосый оборачивается к сидящему рядом Тэхёну, услышав своё имя. Он вежливо улыбается и смотрит вопросительно. Младший брат будущего мужа незло усмехается, а затем качает отрицательно головой. Оставшуюся дорогу они проводят в молчании. Чонгук тапает в телефоне торопливо, сосредоточенно нахмурившись, а Тэхён успевает задремать. Чимин внешне покорно ожидает конца, почти не меняя своей позы. Наследник виноградных лоз снова смотрит на омегу через зеркало. Красив. То фото, что откопали Чонгуку, — будто его бледная копия, испорченная в фотошопе. В жизни омега намного притягательнее. С этими блондинистыми волосами, загадочными глазами и пухлыми губами, острым подбородком и косточкой челюсти, о которую, кажется, можно порезаться. У него узкие плечи и талия, а бёдра наоборот — приятно растеклись по оббитому чёрным сиденью. У альфы, кажется, зубы начинают чесаться от желания укусить мягкую кожу, оставив множество своих следов. Чимин внешне в его вкусе, отрицать этот факт глупо, но внутренне… Чонгук убеждает себя, что не взял бы его, даже если бы тот оказался последним омегой на планете. А ведь придётся. Им нужен наследник, и чем раньше, тем лучше. От этих мыслей альфа закатывает глаза и потирает лицо ладонями. Всё нутро сопротивляется и трещит негодованием. Казалось бы, о какой любви может идти речь, когда на кону семейная реликвия, передача таких ответственных регалий, как виноградники. То, что они не станут мешать друг другу, — уже хорошо. Но Мерседесу всё равно не легче. Машина мягко останавливается, дожидаясь, пока автоматические кованые ворота разъедутся. Стоящий на посту охранник узнаёт хозяина на переднем сидении и пропускает тонированный внедорожник. Тэхён тут же распахивает глаза и подбирается, хрипло бормочет: — Уже приехали? — С добрым утром, — саркастично отзывается Чонгук, отстёгивая ремень, — с вечеринок нужно возвращаться раньше. — О не-е-ет, папа́, не начинай… — притворно хнычет альфа, лениво выбираясь. Старший Мерседес уже подходит к задней двери, чтобы вежливо открыть её для будущего мужа. Омега благодарит его на корейском и смотрит карамельными глазами, пока мужчина прячет свои. Троица направляется ко входу в особняк. Альфы не торопят Чимина, видя его реакцию. Чонгук подмечает, что тот в принципе достаточно пытлив. Это естественно, потому что всё вокруг для него новое, неизведанное. — Позже мы тебе всё покажем, — Тэхён касается его спины, из-за чего омега мягко отстраняется, но кивает и идёт уже быстрее, догоняет старшего мужчину. Для золотоволосого такая реакция непонятна, но он принимает омежье поведение, справедливо считая, что тот устанавливает комфортные для него границы. Хотя с поцелуем при встрече проблем не возникало. Чимин скользит в дверь, которую Чонгук придерживает, проходя следом за ним, почти давая ею по носу зазевавшему брату. — Эй, сучо… Его голос теряется во дворе, пока мужчины проходят в просторное фойе. Там, возле красивой светлой лестницы, расположились несколько кресел и низкий журнальный столик. Двое омег тут же привстают со своих мест, внимательно осматривая вошедших. Хозяин постарше первым подходит ближе. Под его холодным взглядом карих глаз становится не по себе даже Чонгуку, но он, привыкший, стоически выдерживает изощрённую процедуру. — Сын. — Мерседес тут же чуть сгибает голову в кивке. Голос Исыль требовательный, от него жилы стынут и мороз по позвонкам проходится. — Представь мне гостя. Последнее слово мужчина в возрасте выделяет особенной интонацией. Неприятной, будто Чимин и ногтя его не стоит, ободранец, который пришёл просить милостыню в этот дом. Чонгук открывает рот, набирая воздух в лёгкие, когда светловолосый омега делает шаг вперёд и кланяется под прямым углом. Он разгибается, а затем на уровне носителя, шикарным испанским произносит: — Меня зовут Пак Чимин. Я рад оказаться в вашей семье, это честь для меня. Я надеюсь, что вы позаботитесь обо мне с такой же теплотой, с какой ваши сыновья приняли меня в аэропорту. — Какого… Тэхён проглатывает мат, остановившись в дверях. Он переводит взгляд с нахмуренного Чонгука на Чимина, что напряжён всем телом, ожидая ответного приветствия хотя бы сейчас. И он не получает. — Тебя не учили, что нужно молчать, если тебя не спрашивают? Исыль непоколебим. Если он и заметил секундную заминку своих сыновей, то явно не придал этому значения. Зато теперь Чимин понимает, в кого Чонгук и Тэхён выглядели почти как типичные корейцы. У немолодого омеги миндалевидные глаза удивительно тёплого цвета могли заморозить целый Тихий океан. Он на будущего зятя смотрел с нескрываемой неприязнью, которая только сильнее заискрилась, когда Чимин посмел заговорить без разрешения. В его тёмных, отросших пробором волосах не было ни единой седой пряди, а худощавое лицо искривилось в презрении. Шатен маленький и стройный, и, казалось бы, как в нём весь северный полюс умещается? Сердце Чимина заныло. Он понимал отчасти, чем заслужил такую реакцию, но своей вины всё равно не ощущал. Его воля, — и омега подстреленной птицей швырнул бы своё тело в одно из витражных окон этого большого дома, разбивая стекло на тысячу осколков, и улетел обратно через весь океан. — Я прошу прощения. Чимин снова кланяется, по-прежнему уверенно, но делая свой мурчащий голос тише. — Думай, прежде чем что-то делать. Теперь ты представляешь нашу семью. Я не хочу, чтобы в газетах писали о том, что у де лос Мерседес зять-невежа. Попробуешь опозорить меня или моего сына — и я лично посажу тебя на первый же ближайший рейс до Кореи. «И всего-то? Я начну сейчас же», — нервно захохотал внутренний голос Чимина в попытке огородить психику от точных плевков концентрированным ядом. Луноволосый сжал зубы и прикрыл глаза на несколько секунд, не разгибаясь, а потом ещё раз надрывно кивнул. Внутри всё дрожало. Он знал, что будет сложно, но чтобы настолько… Будущий жених и его брат обсуждают любовника рядом с омегой так, будто его нет, о-свёкр хлестает словами в попытке высмеять положение омеги в этом особняке. Чимин прикусывает губу, сжимая ладонь в кулак до воспалённых лунок от ногтей. Мужчина не поднимает взгляд, внутренне содрогаясь от мысли напороться на айсберг, из-за которого, кажется, когда-то затонул сам Титаник. — Чимин! Гулкий голос разносится по фойе, и омега тут же вскидывает голову, старательно игнорируя леденящие глаза. По лестнице грузно спускается ещё один альфа, замыкая семейную ветвь Мерседес. — Аджосси, — Чимин выдыхает с облегчением, которое настолько явно слышится, что он сам при этом морщится. Он делает несколько шагов в сторону альфы, проносясь мимо Чонгука, чтобы попасть в тёплые крепкие объятия. От взрослого альфы пахнет терпким вином и чем-то до боли родным. — Лукас… Мой папа… Взгляд омеги стекленеет, когда речь заходит об умершем родителе, а сам он замирает изломанной куклой. Даже у Чонгука что-то неохотно шевелится при виде этой сцены. Его отец никогда не относился с таким тёплом ни к одному чужому омеге, даже Давиду, семью которого они знают с самого рождения. Лукас позволял себе тактильную ласку в сторону Мануэля, младшего из сыновей, но и та отдавала дежурщиной. Тут же де лос Мерседес разрешает Чимину использовать себя как огромного плюшевого медведя, в его зелёных глазах плещется обожание и радость при виде гостя. Это абсолютный феномен, который у каждого из присутствующих вызывает разные чувства, в какой-то степени удивляющие своей полярностью. Исыль поджимает тонкие губы, с ещё большей брезгливостью осматривая тонкого омегу, который в руках его мужа казался ещё меньше, хрупче, чем чужие ожидания. — Твой папа был хорошим человеком. Искренним и честным. Благороднейшим из всех, кого я знал, — крупная ладонь солидного мужчины опускается на светлую макушку, ласково приглаживая мягкие волосы. Чонгук мысленно фыркает, стремительно меняя выражение лица. В его груди после этих слов сострадание тут же сметает глухое раздражение. Искренний? Благороднейший? Человек, который убил стольких, что стихийного провинциального кладбища не хватит, чтобы похоронить? Что за бред городит Лукас? — Спасибо вам. Омега кивает и берёт себя в руки, медленно отстраняясь, даже немного фантомно опьянев от запаха Мерседеса-старшего. — Тебя хорошо встретили? Альфа спрашивает участливо, приобнимая Чимина за плечи, а затем кидает взгляд в сторону Чонгука и Тэхёна. Последний выглядит, как поджавший хвост золотистый ретривер, а старший сын лишь бровь вызывающе приподнимает, смотрит не скрывая праведный гнев. Лукас понимает, что что-то не так. В его голубых глазах назревает шторм, когда он переводит их на притихшего Чимина: — Малыш? Тебя хорошо встретили? Золотоволосый уже готовится к вечернему разбору полётов, а Чонгук сжимает руки в перчатках до хруста чёрной кожи, прячет кулаки в карманах брюк. — Да, — неожиданный ответ от омеги сбивает их с толку. Чимин это прекрасно видит. Он догадывается, что альфы думали о жалобах и канючестве, но Пак не был настолько мелочен. Он ответит, но по-своему. — Да, Тэхён и Чонгук были очень вежливы ко мне. Светловолосый кивает в подтверждение своих слов, пока Лукас подозрительно осматривает его. Не найдя ничего компрометирующего в глазах омеги, Мерседес медленно кивает, а затем ладонью ведёт в сторону Исыль и младшего ребёнка. — А это мой муж, Исыль, и мой младший сын, Мануэль. Мужчина с холодным взглядом лишь приподнимает подбородок, а тёмноволосый Мануэль смотрит с затаённой завистью и горькой ревностью. Омега тих, настолько, что Чимин даже на некоторое время забыл о его существовании. Теперь же кожа щёк горела от чужого воинственного настроя, сердце быстро билось, а ладони вспотели. Ему будет сложно с этими людьми. Блондин умудрён опытом. Он лично давал приказы на отсечение голов предателей, поминал отца под десяток тяжёлых взглядов разномастных бандитов. Но при этом омега совершенно точно знал, чем заслужил плещущиеся острой ненавистью глаза-ножи в спину, шепотки, как только он покидал помещение. Но тут… Тут — нет. Все, кроме Лукаса, в этом доме были будто запрограммированы на негативные эмоции по отношению к омеге. Начиная насмешкой и заканчивая открытой брезгливостью. И последнее, наверное, било особенно сильно. Чимин привык быть любимым. Любимым сыном, любимым внуком, любимым братом. Отец доставал ему лучшее из лучшего, Юнги был готов выпустить кишки любому, кто косо смотрел на омегу, Ушик поднял бы на уши всю страну, если бы с Чимином что-нибудь произошло. Его любили даже мафиозные бармалеи, иногда дико и грубо, но преданно, как псы любят своих хозяев. По приезде в Испанию весь авторитет Чимина обнулился. Тут у него не было своего имени, он нежеланный гость, презренный нарушитель чужого спокойствия, омега, лишивший Чонгука свободы и единоличного права на бизнес. Лукас натужно выдохнул, наблюдая за неслышной заминкой, а затем подтолкнул Чимина под спину, направляя к лестнице. — Иди, Чонгук покажет тебе вашу комнату, а потом всё остальное. Теперь это и твой дом тоже. Если что-то будет нужно — можешь смело и нагло обращаться ко мне, договорились? Блондин кивнул, вновь почтительно кланяясь, а затем замер, дожидаясь старшего сына. Чонгук поджал губы и отвёл взгляд на пару секунд, а затем всё же медленно направился в сторону лестницы. Он кивнул на неё и коротко произнёс: — Второй этаж. Вперёд. — Чонгук, — предупреждающе начал Лукас, но омега лишь качнул головой, из-за чего луна рассыпалась по его лицу. — Я понял. Спасибо. Он начал живо подниматься по ступенькам, напряжённой спиной ощущая впившиеся в него холодными пиками глаза Исыль. Чимин поджилками ощущал идущего за ним альфу. Он внутренней стороной ладони прикрыл ягодицы, слыша на это неверящий смешок. Несмотря на такую реакцию, блондин невозмутимо добрался до нужного этажа, нерешительно замирая в длинном коридоре в обе стороны. — В левое крыло, последняя дверь по правую руку. Омега направился куда ему указали, наедине с Чонгуком чувствуя себя куда увереннее, но всё равно не позволяя задержаться взгляду на деталях интерьера, предпочитая одиночную прогулку после того, как он отвадит от себя хвост. — Твоя амнезия прошла? С поддёвкой спрашивает мужчина, когда они добираются до нужной комнаты. Он прикрывает за собой дверь с тихим щелчком, на что Чимин невольно напрягается. Альфа словно пантера свою территорию неторопливо пересекает, стягивая пиджак и расстёгивая верхние пуговицы сорочки. Одежда тут же оказывается на плечиках в шкафу, а сам Чонгук устраивается в кресле, с нечитаемым выражением лица глядя на жениха. Омега думает, что Мерседес притягателен. Мужчина высокий, не выше Намджуна, но всё равно Чимина в росте достаточно сильно превосходит. У него крепкие плечи и развитый торс, скрытый под хлопком деловой одежды, натренированные бёдра и округлые ягодицы. Волосы его цвета маслины, сдобренные ароматным бальзамом и завитые в кудрявые локоны. Пряди обрамляют золотистое лицо, будто альфа — спустившийся с неба греческий бог. Брови широкие и чёрные, совсем как у брата, нос с горбинкой и губы тонкие. Его внешность — жгучая смесь испанца Лукаса и корейца Исыль. У них могли бы быть красивые дети. Если бы не несколько «но». Чонгук Мерседес — утопия, альфа, имеющий любовника и не имеющий ни капли чести, чтобы не обсуждать того при своём будущем муже. У Чимина к мужчине стойкое презрение, окончательно укрепившееся во время поездки. И это, судя по поведению альфы, единственные взаимные чувства, которые их связывают. Омега далеко не глупец. Он предпочитает наблюдать, лунной кошкой следить за людьми до тех пор, пока те не проявят истинные лица. С Тэхёном и Чонгуком это случилось слишком быстро. Возможно, виноват был горячий темперамент мужчин. В Корее совершенно другой менталитет. Никто не стал бы целовать руку омеги при первой встрече, не проявлял бы к нему настолько очевидное пренебрежение. Их было очень легко читать, но одновременно с тем сложно понять. — Я не скрывал того, что знаю язык, — Чимин пожал плечами, — ты просто не говорил со мной. Чонгук открывает рот в явном возражении, но омега опережает его, получая на это вспыхнувший раздражением взгляд каре-зелёных глаз: — Ты спросил у Тэхёна. Я стоял прямо перед тобой, но ты решил, что лучше выяснить это у брата, а не у меня. Ты не обратился ко мне ни разу за всю поездку. Комната погрузилась в некомфортную тишину. Чонгук не выглядел как человек, который стал бы перед кем-то оправдываться, а Чимина уже волновали вопросы куда более животрепещущие. — Мне нужна отдельная комната. И личная машина. И чтобы ты показал мне виноградники. Если на первые два заявления Чонгук снисходительно улыбнулся, то последнее превратило улыбку в оскал. Мерседес — большой чёрный кот, с лоснящейся ухоженной подшёрсткой, рассевшийся среди красного бархата обивки. Только длинного хвоста ему не хватало, который бы яростно бился о пол, выдавая все эмоции. — Ещё что-то? — пропел мужчина, закидывая ногу на ногу. — Это сарказм? — невинно уточнил Чимин, присаживаясь на кровать, не желая выглядеть зажатым, — если нет, то ещё чтобы ты не курил в моём присутствии и не разговаривал про то, как быстро твои любовники готовы заняться с тобой… — маленький нос омеги поморщился. Чонгук выдавил смешок и покачал головой, упираясь языком в щёку. В его глазах зелёным пожаром искрила едва сдерживаемая насмешка. Такое самообладание даже восхищало блондина самую малость. — Маленький омега ещё не понял, в каком положении он здесь находится? — тон мужчины приобрёл опасные издевательские нотки. Он встал одновременно с Чимином. Мужчины смотрели друг на друга, метая молнии, но при этом сохраняя дистанцию. Между ними воздух почти наэлектризовался, вот-вот светлые волоски дыбом поднимутся. Искры щёлкали, как еловые угольки, обжигающе стреляли в заходящееся бешенным темпом сердце Чимина и клокочащий котёл чонгуковой злости. — Я не хочу это слушать. Чимин зашептал с максимальной вежливостью, на какую сейчас был способен, не отводя своего магического взгляда от чужого. — Нет, ты будешь, Чимин. Ты берёшь кусок, который не в силах пережевать. Мужчина уже был не способен остановить слова, что иголками впивались в тонкую кожу Чимина. Омега был чувствительным. Его любили бесконечно сильно, он вырос в атмосфере заботы и нежности, которую давал ему отец, несмотря на грязный мир вокруг. Блондин не только не испачкался, но ещё и других пытался отмыть, полюбил своей лунной душой кроваво-красные. Чонгук ранил его сейчас в абсолютной жестокости. — Комната, машина, деньги? Пачками, Чимин. Можешь сесть на них своей хорошенькой белой попкой, если пожелаешь, у тебя будет столько, что ты даже не заметишь это. Но бизнес де лос Мерседес принадлежит мне. Даже не Лукасу, не Тэхёну. Не Исыль, не Мануэлю. Это мои виноградники, и я не позволю тебе даже близко к ним подобраться. Сиди в особняке и занимайся своими милыми делами, договорились? Ты, в первую очередь, гость, который… Чимин резко вскидывает ладонь напряжённым жестом, прикрывая глаза на мгновение. Чонгук замолкает скорее ошеломлённо, чем послушно. Этот омега только что… Приказал ему заткнуться? — Я имею на эти виноградники абсолютно такое же право, как и ты, — в комнате повисает молчание, когда Чимин, не выдержав самодовольной испанской речи, произносит твёрдо: — Не я заставил Лукаса подписывать договор… Омеге не нравится ироничный хмык, который вылетает изо рта альфы. Он понимает, что следующие слова будут выстрелом в голову. — Конечно, не ты. Твой папаша. Комната погружается в тишину. Светловолосый неверяще смотрит на чужое лощёное лицо в попытке найти хоть каплю человечности, проблеск сомнения в собственных словах. Но Чонгук упрям. Он уже сформировал мнение касательно всей этой ситуации и не отступится от него. Омега пересекает разделяющее их расстояние за секунду, осознанно нарушая чужие личные границы, а затем выталкивает из напряжённого горла: — Не смей упоминать его, 새끼. Усмешка брюнета кривится, он осматривает мужчину напротив оценивающе. Чимин вблизи ещё красивее. Он в своей ярости сногсшибателен и разрушителен, как ночная гроза. Его внешняя безмятежность сменилась форменной агрессией, лунное очарование скрылось за тяжёлыми тучами злости. — Почему же? — Чонгук понимает, что мужчина его оскорбил, наслаждается этим достижением. Переход на личности во время конфликта — как один из всадников скорой победы. — Твой отец торговал оружием и наркотиками, он вполне мог заставить Лукаса сделать это… — …ты ничего не знаешь о нём, — омега физически не может слушать, как ублюдок валяет в грязи имя его близкого человека, — ты даже о своём родителе ничего не знаешь, не то, что о моём. — И не горю желанием. Гораздо важнее поступки людей, а не то, почему они их совершили, потому что я не могу прочувствовать чужие страдания, а вот свои — вполне. Мне плевать на то, кто ты такой. Никто не обязан тебя тут уважать. Просто не путайся под ногами. Притворяйся и дальше, что ты не знаешь испанский, у тебя отлично это выходит. Я организую мир, в котором тебе не придётся ни о чём волноваться. Ты ведь и раньше так жил? Альфа почти заворожённо, с невероятным сплавом восхищения и злости, наблюдает за тем, как Чимин из ранимого и задетого превращается в твёрдого и острого. Сейчас перед ним не тот доброжелательный омега, который старался угодить его семье, а наследник мафиозного синдиката клана Пак. Светловолосый тянется так высоко, как может, неприлично близко к гладко выбритому, пахнущему шоколадом и дымом, лицу, взгляда не отводит. — Ты бы и двух минут не продержался в мире, где я жил, щенок. Пощёчина. Словами иногда больнее, и Чимин ударил со всей силой. И Чонгука задело. Черноволосый мужчина впивается в горящие ненавистью медовые глаза, где больше нет сладости и кокетства. Он несколько мгновений бегло осматривает омежье лицо, заметно теряясь от такой близости. Ровно за секунду до того момента, как сладкий запах благовоний достигает его носа, альфа отталкивает блондина назад. Он впервые касается мягкого тела омеги и, не думая, что Чимин настолько эфирный, на мгновение даже дёргается за ним в попытке удержать. Чимин вскрикивает и мягко падает на перины кровати позади него. Что-то внутри Чонгука неожиданно крошится от этого маленького звука. Прикосновения ладоней альфы выжженным клеймом остаются на груди луноволосого. Он равновесие потерял скорее от неожиданности, чем от толчка, но от этого не менее обидно. Чимин опирается локтями о покрывало и смотрит волком на мужчину: — Правда глаза колет, Чонгук? Правда глаза колет. Мерседес думал, что одёрнет омегу, заставит его присмиреть, но в итоге сам почти с ума сходит из-за бушующего внутри урагана. Он обводит хрупкое, дрожащее от неспособности держать внутри столько ярости, тело, а затем выругивается и стремительным шагом покидает поле их битвы, хлопает дверью до выбитого замка. По горящим лихорадцем щекам Чимина катятся обжигающие слёзы, а спустя несколько секунд омега утыкается лицом в постель, приглушая ею судорожные всхлипы. Они оба проиграли.***
— Дона… Дона Рита? — Чимин остановил женщину с бейджем на блузе, которая в это время шла по коридору с корзиной свежего белья. У неё была тёмная кожа и туго затянутые в пучок волосы, большой нос и пухлые губы. Карие глаза экономки блестели вниманием, её тонко выщипанные брови взметнулись вверх от удивления, что омега обратился к ней по имени: — Да, сеньор Чимин? — Сеньор Лукас сказал, что я могу занять любую гостевую комнату. Вы не могли бы подготовить одну из них? Дона удивилась, но без лишних вопросов кивнула и махнула ладонью к нужным дверям, проходя в правое крыло дома. Блондин поспешил за ней. — Вот здесь находятся пустые. Посоветовала бы вам эту, есть выход на просторный открытый балкон. — Да, будет замечательно! — Чимин воодушевлённо кивнул, осматривая уютное помещение. Вечернее солнце золотом залило пространство, из-за чего то казалось особенно красивым, — большое спасибо. — Я сейчас же распоряжусь, чтобы ваши вещи перенесли сюда. Женщина склонила голову, а затем торопливо ушла в сторону лестницы, видимо, в поиске кого-то из персонала покрупнее. Чимин вздохнул и сцепил ладони, проходя в комнату. Внутри у него ощущалась пустота, которая бывает после непродолжительной, но яркой истерики и слёз. Он старался не думать о том, что произошло между ним и Чонгуком около часа назад. Мозг будто сжалился над омегой и запер воспоминания в самой дальней клетке на подкорке сознания, чтобы они бесились там и оставили омегу в покое хотя бы на некоторое время. Самая сильная эмоция, которую он мог распознать в этот момент — тоска по родным. Ему не хватало сейчас шутливых переругиваний со своим братом, мудрых и рассудительных советов от деда. Он думал о том, что оставил частичку чего-то важного, покинув свой дом в Корее. Назвать этот, несомненно, шикарный и ухоженный особняк, домом, он при всём желании не мог. А омега не то что не мог. Он и не хотел. Ему претила мысль, что он останется здесь до конца своей жизни. Ненависть сеульской мафии, ощущаемая пощёчинами с самого рождения Чимина, теперь казалась поцелуями. Он желал вернуться назад, скучал по урбанистическому шуму вечной стройки, по их национальной еде и обычаям. Светловолосый обнял себя, прикрывая глаза и голову склоняя под тёплыми лучами вечернего каталонского солнца. То утешающе поцеловало его в макушку и лицо, бледное из-за переживаемого стресса. Испания начинала ему нравиться. Не в пример её жителям. Чимин всю дорогу пытался отвлечься от внутреннего урагана, что сметал его надежды на счастливое и спокойное будущее в семье Мерседес. Теперь он думал, что лучше вообще ни на что не надеяться. Жить нынешним моментом, вкушать и принимать то, что происходит сиюминутно. Он видел огромные апельсиновые фермы за тонким забором, рабочих в больших полых шляпах, которые собирали урожай. Сочная зелень волновала его взгляд, даже в горьком шоколадном дыму машины он мог фантомно уловить запах цитрусов и наполненных жизнью тонких стволов. Ему нравились и цепи из гор, которые виднелись издалека, чистое небо и золотисто-лазурные пляжи, мельком замеченные из окна машины. — Чимин? Омега обернулся и посмотрел на Намджуна. Тот внимательно оглядел лицо блондина и нахмурился едва заметно. Он занёс несколько чемоданов, пропустил ещё одного мужчину, который грузно сложил остаток вещей Чимина в комнате. Альфа выпроводил его и закрыл за персоналом дверь. Он посмотрел на Пака вопросительно и с каплей тревожности: — Что случилось? — Ничего, — блондин пожимает плечами и отрицательно машет головой, игнорируя то, как бритоголовый недовольно сжал полные губы. — Немного повздорили с Мерседес. Тебя расположили рядом? Намджун сжимает челюсти и глаза закатывает в раздражённом жесте. — Слуги тут живут на третьем этаже. — Но ты не слуга, — возразил Чимин, выразительно смотря ну альфу. — Для них — да. — Ах-х, 씨발... Намджун был единственным человеком, рядом с которым блондин чувствовал себя полностью безопасно и спокойно. Альфа — та самая пуповина, что связывала его с родиной и семьёй. Они вместе прошли много всего: подросток, будучи сыном одного из серьёзных дилеров и крестником Кихо, остался сиротой раньше, чем все они предполагали. Именно Кихо приютил к себе нескладного юношу, что вёл себя замкнуто и огрызался на всех домашних, раздражая Юнги до драк и словесных стычек. Единственный, за кем альфа сразу же щенком увязался, оказался Чимин. Намджун стал для Паков верным помощником, охранником омеги, который никому так сильно не доверял самого себя, как этому мужчине. Последний же дал обещание своему крёстному отцу перед смертью — оберегать его младшего сына так, как берёг сам Кихо. И обещание это Намджун намеревался сдержать любой ценой. То, как Мерседес дистанцировали его от Чимина, — казалось подозрительным. Чонгук выводил обычно спокойного альфу по щелчку пальцев. Была ли это ревность, или же он просто выполнял свою работу — мужчина пока не понимал. — Я попробую настоять на том, чтобы тебя переселили поближе. Пак устало вздохнул. Перелёт, холодное приветствие со стороны Мерседес, ссора с Чонгуком — всё это в значительной мере повлияло на то, что сейчас омега чувствовал себя выжатым лимоном. Намджун уже открыл рот, чтобы поинтересоваться, нужна ли блондину помощь с вещами, как в дверь отрывисто постучали. Они оба напряжённо переглянусь. Чимин прочистил горло и громко спросил: — Кто там? По ту сторону повисла тишина, а затем послышался нерешительный голос Тэхёна: — Чимин, это я. Пожалуйста, позволь мне войти. Блондин прикрыл глаза, и Намджун тут же отреагировал на это, приподнимая брови в безмолвном вопросе «выгнать его?». Омега отрицательно кивнул, шепнув «это мой будущий родственник, так нельзя», на что получил саркастичный смешок. Чимин подошёл к выходу и открыл приглашающе дверь. — Здравствуйте. Входите, — он махнул ладонью, намеренно игнорируя пытливый и немного виноватый взгляд золотоволосого. То, насколько разными были братья Мерседес, — бросалось в глаза очевидно всем окружающим. Если Чонгук напоминал, скорее, пантеру: кошачья грация во всей её красе, осторожность и внешняя холодность, пока внутри эмоции горели костром неуёмной гордыни и уверенности в собственном мнении; то Тэхён совершенно точно был полосатым тигром. Немного неуклюжим и шумным, но в целом довольно дружелюбным, если не дёргать за хвост и усы. Чимин не ощущал от него опасности, пока что Лукас и Тэхён были теми, с кем омега не чувствовал особенной тяжести. Он всё ещё ощущал обиду и разочарование из-за того, что альфа поддержал разговор Чонгука в машине, не придавив до конца моральными нормами и принципами, но… Это было ожидаемо, в конце концов. Омега не собирался становиться с ним закадычными друзьями, понял, что Мерседес-младшему нельзя доверять, но и не против был принять чужие извинения, если тот пришёл ради этого. — Можем мы перейти на «ты»? — омега кивнул, переплетая ладони перед собой. Намджун уже был рядом, сверля альфу нечитаемым взглядом. — Так… — Тэхён неловко кашлянул, кожей ощущая напряжённую атмосферу. Омега ему понравился. В платоническом смысле, не любовном. Чимин был симпатичен, от него пахло тепло и сладко. Тэхён не видел проблемы в том, чтобы блондин стал зятем их семьи, и считал, что тот выглядел больше, чем подходяще. Конечно, он не мог пока что знать характер и особенности будущего Мерседес, но интуитивно был уверен: Чимин тот самый. Золотоволосый понимал, что своими потаканиями чонгуковому характеру задел чувства блондина, и пришёл, чтобы наладить с ним отношения. Он не был глупым и прекрасно видел, как именно отреагировали омеги на появление Чимина. Тэхён не хотел, чтобы мужчина с прядями цвета луны сломался вот так: некрасиво и рассыпаясь на части от чужой зависти и злости. — Я бы хотел попросить прощения за моё недостойное поведение и пригласить тебя на семейный ужин. Я понимаю, что ты и так устал из-за перелёта и поездки, но папа́ пожелал тебя видеть. В последнее время он не в духе, — добавил альфа неуверенно, выдавливая сожалеющую квадратную улыбку. — И я даже подозреваю почему, — Чимин потянул уголки губ вниз, смотря на него понятливо. — Ой, нет-нет, — Тэхён замахал ладонями отрицательно, испугавшись, что своими словами сделал ещё хуже, — о, Святая Мария… Извини, Чимин, пожалуйста. Омега не выдержал и захихикал, качая головой отрицательно. Тэхён замер и мягко посмотрел на него, понимая, что тот не в обиде за его слова. — Всё нормально, Тэхён. Дашь мне немного времени? Намджун составит тебе компанию. Чимин уже пожалел, что последняя фраза вырвалась из его рта, но Тэхён с неожиданным интересом глазами сверкнул в сторону мужчины, отчего тот даже немного растерялся, приспуская маску невозмутимости. — Да, конечно. Я пока что проведу Намджуну небольшую экскурсию по второму этажу. Когда оба альфы скрылись за дверью, Чимин слабо выдохнул и начал распаковывать свои вещи в поиске чего-то приличного и того, что не нужно было бы гладить. Омега был ценителем качественной и красивой одежды, а поэтому размер его чемоданов с гардеробом воистину поражал. Блондин надел чёрные классические брюки и молочный джемпер, что объёмными рукавами полностью «съел» его небольшие ладони. Он нанёс парфюм на внутреннюю сторону кистей и шеи, поправил фамильную золотую подвеску, парой эфирных движений причесал мягкие волосы. Оставшись довольным своим внешним видом, он кое-как переборол внутреннее нежелание идти. Омега в задумчивости вышел из комнаты, продолжая оправлять одежду, стряхивая несуществующие пылинки. То, какую сцену он застал, подняв голову в удивлённой реакции на странные звуки, заставило его прижать ладонь ко рту. Он пытался задушить в себе неуместный смех, наблюдая, как Намджун, краснея и бледнея, но сохраняя при этом невозмутимое выражение лица, пытается отстраниться от Тэхёна. Тот, видимо, совершенно не чураясь такого поведения, только теснее прислонился к сильному телу, почти вжимая его в стену коридора, воркуя при этом что-то. Телохранитель первым заметил Чимина, а поэтому резко дёрнулся и стремительно расположился за его спиной, вырвавшись из чужой ловушки. Впервые светловолосый мог использовать глагол «спрятался» по отношению к Намджуну, но… — Ох, ты уже готов? Тэхён невозмутимо приподнял брови, делая вид, что ничего не случилось, хитро кося взглядом в сторону Чимина. — Да. Ты подскажешь, где Намджун может перекусить? — Я могу даже проводить… — Нет, благодарю. Чимин прикусил губу и вложил руку в тэхёнову, который галантно повёл их к лестнице. Намджун прежде никогда не говорил первым и его реакция на альфу забавляла Пака. Охранник оставил их на повороте в столовую — его забрал мужчина, которого омега уже видел в качестве их водителя. Всё внутри заволновалось, едва омега осознал, что вот-вот встретится с холодными глазами свёкра, недовольством Мануэля. Он был уверен, что ему кусок в горло не полезет на этом ужине. Едва они с Тэхёном переступили порог просторного помещения, как за столом повисла тишина. Чимин внутренне выдохнул, будто бросаясь с трамплина в толщу сжирающей глубины из неприязни Мерседес, а затем мягко проговорил, немного кланяясь: — Добрый вечер. Приятного аппетита. — Чимин, проходи сюда, — глаза Лукаса горят довольно, мужчина в возрасте указывает ему на место рядом с Чонгуком, почти напротив Исыль. Меньше всего Чимин бы хотел сидеть там, но ему остаётся лишь вежливо улыбнуться и сделать, что следует. Омега присаживается за стол и укладывает подрагивающие ладони на свои бёдра, опускает взгляд на блюда, не желая напороться на чьё-либо лицо. — Обычно мы ужинаем позже. Знаешь, к восьми часам вечера, — Лукас непринужденно заполнял напряжённую тишину, Чимин зацепился за эту возможность как утопающий за соломинку и перевёл на него взгляд, — однако Исыль подумал, что ближе к ночи ты уснёшь, уставший от перелёта, а нам всем очень хочется узнать тебя поближе. Омега кивнул, приняв слова альфы к сведению. — Я очень рад оказаться здесь. У вас красивый дом, — рядом с Чимином послышался чонгуков ироничный смешок, на что Лукас отреагировал тяжёлым взглядом. Мысленно выдохнув, блондин взял в дрожащую ладонь столовый прибор, чтобы отвлечь себя едой. Как он и полагал — аппетита не было. Пока рядом раздавались звуки ужина, под тихий разговор между Лукасом и Чонгуком, Чимин ощущал себя самым одиноким человеком на земле. Это то же самое, что сидеть за пустым столом, а рядом несколько зеркал. В них отражается каждое его действие, из-за чего омега и сам себя начинает оценивать невольно. Не делает ли он что-то не так? Достаточно ровная ли у него осанка? Не испачкал ли он рот? За обычными движениями ночным кошмаром начинает возвышаться страх осуждения. Чимину это не нравится. Его коробит от мысли, что он превратится в человека, которому мнение окружающих важнее, чем собственное «я». Внезапное осознание, что он сможет прожить с чужим разочарованием по отношению к нему, а без себя, как личности, нет — удар по кандалам, который крошит сковывающую его цепь в грязную пыль. — Ты знаешь каталанский язык? Голос Исыль слышится уже не как приговор глашатая для висельника, но всё так же холодно и требовательно. Чимин за весь день впервые открыто на него смотрит, принимает чужие эмоции, но не впускает их в себя. — Нет. Чонгук рядом замирает. Между ними достаточно расстояния, но омега всё равно чувствует тепло от тела мужчины. Он ощущает запах шоколадных сигарет, который забивает ему все лёгкие. Игнорирование друг друга после их ссоры казалось хорошим решением в порыве эмоций, но сейчас Чимин понимает, насколько детскую позицию они оба заняли. Нужны ли ему виноградники? Нет, не особо. Он мог найти иное занятие, которое бы приносило омеге доход, у него имелись накопления под приличный процент в банке. Мужчине было куда вернуться, в конце концов. В нём говорило скорее желание понять их культуру и семью, встать с ними в один ряд, перестать нести на себе клеймо «гостя». Агрессивная реакция Чонгука всё испортила. У Чимина была гордость, он не забудет то, как альфа задел честь отца омеги. Ни о какой любви между ними после такого и речи быть не могло. Но компромисс — это то, что было необходимо для дальнейшей жизни. — Почему ты не выучил? — Исыль словно голодная собака вцепился в кости чиминовых недостатков. — Я полагал, что испанского и португальского будет достаточно, — блондин пожал плечами. — Мало ли что ты полагал, — его спокойные объяснения, казалось, только сильнее распаляли свёкра, — каталанский — такой же важный язык, несмотря на то, что он используется только здесь. Вся наша семья знает его, ты обязан разговаривать на нём так же хорошо, как на корейском. А то и лучше. Теперь это твой дом и твоя страна, забудь тот мир, в котором ты жил раньше. Чимин едва сдерживается от порыва выплеснуть томатный суп прямо на голову этому нахальному омеге. Он бы никогда не стал, он прибегал к насилию только в крайних случаях и если того требовал кодекс, но сейчас… — Я запрещаю тебе разговаривать на корейском языке в этом доме. Ни со своим телохранителем, ни, тем более, с кем-то из моей семьи. Омега не знает, что ошпарило больше: то, как Мерседес дал понять границу между Чимином и «его» семьёй, или столь ярое ограничение. Блондина почти затрясло изнутри от едва сдерживаемых обиды и злости. Целый день мужчину хлестали презрением и словами неприязни. Он этой грязи наелся на всю жизнь вперёд, тошнило от наполненности, а в него всё пихали и пихали. — Но папа́… — низкий голос Тэхёна послышался неожиданно, словно гром среди ясного неба. Альфа неуверенно, но тем не менее, не отступая от начатого, продолжил: –… когда-то мы учили корейский, чтобы лучше знать историю и культуру, не забывать корни. Ты сам разговаривал на нём, помнишь? Лукас, который до этого напряжённо молчал, натужно усмехнулся и отпил тёмное вино из высокого фужера. — Видимо, нет, — глаза Исыль опасно сверкнули в ответ на насмешливую фразу мужа. — Чонгук обучит тебя каталанскому. В вашем распоряжении наша семейная библиотека. Начинайте хоть завтра, практикуйтесь сколько влезет. Чимин почти кожей прочувствовал недовольство будущего мужа. — Лукас, ты знаешь, что у меня и так много дел… — Каких? Отец и сын встретились взглядами в явной борьбе. Они оба всё прекрасно знали. Вынудить Чонгука заниматься с омегой — лишить его лишнего времени на Давида. Наследник виноградных лоз знал, что уже проиграл. Он вздохнул и откинулся на спинку стула, а затем повернулся к Чимину и принялся буравить его своими каре-зелёными глазами. Блондин лишь вскинул бровь, демонстрируя собственное недовольство этой ситуацией, мол, «ты не один, кому это не сдалось». Что-то между ними вновь заискрило. Чонгук наступал и пытался подчинить, внушал страх перед собой. Чимин выворачивался и скалился, в полной мере ощущая к жениху лишь презрение. Они стоили каждой капли крови друг друга.