***
Постель Чимина — раскалённая сковорода, на которой омега ужом извивается, то и дело вздыхая. Он сбивает простыни в неприятный комок, одеяло теряется где-то на полу. Запах благовоний не приносит долгожданного успокоения, лишь сильнее раздражает слизистые. В голове и в сердце хаос, который он не в состоянии причесать. Его жизнь и так в последнее время напоминает грозу, а Мерседес лишь добавляет раскатов грома. Их поцелуя не случилось только потому, что Тэхён вовремя вмешался. Альфа с золотой копной растрёпанных волос ворвался в библиотеку как раз в тот момент, когда омега попал под кошачье очарование Чонгука. Оказалось ли это волей случая или же нет — не так важно, потому что в итоге всё зависело лишь от блондина. Чимин уверен, что при других обстоятельствах просто не смог бы сопротивляться в момент, когда губы Мерседес были так близко. И что самое главное — он не смог бы сопротивляться себе, а не Чонгуку. Даже несмотря на то, что альфа в тёплом свете библиотеки выглядел потрясающе: с чёрными волосами, которые завитками спускались до плеч, смуглой бронзовой кожей, едва заметной щетиной и запахом шоколадного табака, с тёмными глазами, что смотрели на блондина вожделенно. Тяжёлый характер будущего мужа прикрывался широким плащом природной харизмы и великолепной внешности. В тот момент бессознательное желание удовольствия пересилило рациональность. Секундная слабость стала причиной, по которой Чимин терпел терзающие его сознание мысли вместо того, чтобы дать голове отдохнуть. Мог ли омега позволить себе такую роскошь, как доверие к Чонгуку? Мог ли он позволить себе стать счастливым рядом с ним? Мог ли он разрешить себе окунуться в отношения с головой, перестать держать влечение к мужчине на коротком поводке? Мог ли Чимин признать, что поводок уже натянут? Однако на одних красоте и животном притяжении не построить здоровый, счастливый брак. Омега хотел бесспорного уважения, он готов быть преданным семье Мерседес, если альфа даст ему то же самое. Он желал верность физическую и духовную. Прежде, чем упасть в руки альфы спиной вперёд, он надеялся хотя бы повернуться без страха того, что в неё вонзятся наточенные Чонгуком ножи. Перед глазами всё ещё мелькали воспоминания о проступках будущего мужа. Вместе с тем, однако, на соседнюю чашу весов справедливости опускались и попытки мужчины исправить своё незавидное положение. Заслуживал ли альфа прощения? Чимин всё больше склонялся к положительному ответу, пусть и не так быстро. Но то, что Чонгук следовал в нужном направлении, — безусловная правда, которую было глупо отрицать. Блондин всё меньше и меньше ощущал висящий над их отношениями топор. Взять хотя бы ситуацию с аварией: даже если тогда сыграли адреналин и эмоции, Чимин был по-настоящему впечатлён. У Мерседес в распоряжении ни секунды, но они ему и не понадобились — примчался как испанский мушкетёр на своей красной Линде, решил все проблемы быстрее, чем щелчок пальцами. Слова мужчины о том, что он признаёт омегу как равного, оставили неизгладимый отпечаток на сердце луноволосого. Они стали переломным моментом, после которого Чимин всё больше и больше задумывался о своей роли в доме аристократов и отношении к его хозяевам. Предложение омеги стать бизнес-партнёрами было своеобразной проверкой: не откажется ли Чонгук от своих обещаний, не побоится ли впустить мужа в семейное дело. Мерседес справился с ней на «отлично». Ещё на ужине они с Лукасом сообщили о том, что окончательно приняли предложение Чимина и омега может приступать к следующему шагу. Вместе с этим уверенность блондина в себе значительно возросла. Теперь он не просто гость этой семьи, номинальный муж, чьи права существовали только на бумагах. Он — уважаемый сеньор, оскорбить которого значит оскорбить Мерседес. Прежде лишь разрушая, нынешний Чонгук дал абсолютно твёрдо понять эту догму, самолично выложил фундамент, на котором Чимин мог выстроить нерушимые стены понимания и принятия собственной значимости. Однако одно дело бизнес и виноградники, а совсем другое — его собственное сердце. Чимин уверен: они с диким чёрным котом Мерседес ещё не раз столкнутся лбами из-за их характеров, в чём-то зеркально похожих, а в чём-то полярно отличающихся. Омега считал, что эмоциональный интеллект решает многое. Даже будь Чонгук трижды идеальным управленцем, способен ли он на любовь? Сможет ли мужчина понять переживания Чимина? Несмотря на всё своё упрямство и внешнюю рациональность, способен ли тот научиться слушать будущего мужа, отзываться его чувствам? Слишком много вопросов, в поиске ответов на которые луноволосый только сильнее путался в непроходимом лабиринте из сомнений. Измученно вздохнув, омега медленно выпутывается из хрустящего свежестью постельного белья, тушит тлеющую палочку. Он подходит к балкону и открывает дверь нараспашку, чтобы прохладный сладкий воздух проник в помещение, разбавляя запах мёда и жасмина. В фойе слышатся мягкие шаги, пока блондин неторопливо спускается по лестнице. Он вспоминает о своём ежедневнике, который остался в библиотеке, и решает забрать его прежде, чем кто-нибудь из любопытной четы Мерседес воспользуется этой промашкой. Большой особняк спал спокойным сном. Догорали свечи в канделябрах, за окном изредка сновали тени, похожие на охранников, полумесяц светил ярко и задорно на чистом ночном небе. Когда омега добрался до высоких дверей, ведущих в книжную колыбель, уши уловили тихие звуки, похожие на тонкий плач. Чимин невольно замер, хватаясь ладонью о дверной косяк и всматриваясь в приглушённый свет. Он почувствовал, что стал свидетелем чего-то интимного и личного, скрытого за множеством замков и масок. Небольшой силуэт устроился на диване, обнимая себя за колени и вздрагивая от спазмов. Мануэль разве что не завывал — и столько в этом вое страданий, столько едва сдерживаемого отчаяния, что у Чимина невольно побежали мурашки по предплечьям. — Ох, Мануэль?.. — шёпот омеги в устоявшейся тишине, которая прежде разбавлялась лишь задушенными всхлипами, показался криком. Наполненное болезненной горечью пространство будто сжалось, из-за чего каждый новый вдох давался с трудом. Омега вскидывает голову. Его карамельные волосы рассыпаются по узким дрожащим плечам, а заплаканные глаза пугливо обводят помещение, пока не натыкаются на луноволосого. В приступе стыда и душевной боли он почти задыхается, прячет лицо в ладонях и сильнее прежнего хнычет, содрогаясь всем телом в одной большой судороге. Пара секунд на раздумья — и Чимина почти подбрасывает к нему. Он упирается коленями в пушистый ворс ковра, опускается рядом с диваном, чтобы оставить между ними комфортное пространство. — Милый?.. — омега тянет ладонь к младшему, аккуратно кладёт на голень и поглаживает нежно. — Уйди, Чимин, прошу, уйди, — голос Мануэля сиплый и глухой, он еле разговаривает сквозь усталые рыдания. Омега в сожалении пухлые губы поджимает, хмурится. В блондине борются две стороны. Одна из них, несмотря на слова юноши, хочет приласкать мальчика, прижать к себе покрепче, чтобы тот мог боль вместе с Чимином разделить. Другая же просит его прислушаться к младшему омеге, не наносить ещё больше травм, чтобы в альтруистичном порыве не превратиться в насилующего спасателя. Чимин даёт им ещё один шанс. — Хочешь, я принесу тебе воды? Я принесу тебе воды и уйду, договорились? — он вкладывает в интонацию всю заботу и сладость, использует свои ласковые феромоны, чтобы показать сопричастность и искренность намерений. Над плачущим Мануэлем он склоняется как Луна колыбельной склоняется над землёй, смотрит на него с переживанием. В медовых глазах светится тусклое желание помочь, сделать хоть что-нибудь, чтобы только подлатать порванную душу. Юноша всхлипывает ещё несколько раз, а затем проглатывает очередной порыв и веки воспалённые поднимает, чтобы встретиться с участливым взглядом Чимина. Он смотрит обозлённо, словно пойманный в аконит волчонок, но в то же время в его голубой радужке плескающийся на дне океан из боли. Чимин невольно задаётся вопросами: почему тот в одиночестве на плечах носит рюкзак с тяжёлыми камнями безнадёжности и скорби, почему молчит? — Зачем? — из слов Мануэля брызжет отчаянием, пока он корчит красное лицо в смеси гнева и вины. — Зачем?.. — блондин пытается понять, переспрашивает мягко, наклоняя голову и приподнимая тонкие брови. — Зачем заботишься? К чему это? — юноша лягается, из-за чего Чимину приходится убрать руку, отвести за спину, чтобы только лишний раз не раздражать. Мануэль на чужую осторожность лишь сильнее распаляется: — Притворяешься хорошеньким. Хочешь всем угодить. Исыль даже ударил тебя из-за меня, а ты всё равно жалеешь… Луноволосый позволяет ему высказаться, видя, что это сейчас гораздо важнее, чем доказать свою правду. Он слушает юношу внимательно, осматривая покрытое алыми пятнами лицо. –… лучше бы он мне оставил пощечину, хотя бы какое-нибудь внимание, — сердце Чимина обливается кровью, — а ведь он даже не ненавидит меня. Слишком сильное чувство по отношению к тому, кто не стоит и пары минут его времени. Максимум, это презрение. Всем в этом доме плевать на мои чувства, и Исыль — больше, чем кому-либо. — Но… Почему?.. — омега душит в себе порыв убрать мешающие пряди Мануэля назад, он продолжает сидеть рядом несмотря на то, что ноги начинают затекать. Беспомощность и разочарование заполняют пространство, в отражении голубых глаз Чимин может чётко увидеть целый водоворот из чувств. Ему не понять то, как можно ощущать себя одиноко в собственной семье, с живыми и здоровыми родителями. Папа Чимина умер, когда малышу не исполнилось и года. Роды прошли с осложнениями и потерей большого количества крови, омега много болел и в конце концов не выдержал борьбы с собственным организмом. Кихо, однако, никогда не винил своего сына в этом. Он с достоинством пережил удар судьбы, не перенёс горе от потери на ребёнка. Наоборот — его драгоценный омега, который родился в ночь, когда Луна светила особенно ярко, был окружён всем, о чём только может мечтать корейский ребёнок. Его холили и лелеяли, не обделяли и каплей любви. Кихо мог сорваться с самого важного мероприятия, услышав в трубку крошечное «папуля, я соскучился», омеге позволялось всё, на что указывал его пухлый пальчик. Даже когда в их доме появился Юнги, а затем и Намджун, ситуация никак не изменилась. Конечно, глава семьи Пак любил всех воспитанников, он считал альф своими сыновьями. Но к Чимину эта любовь всегда ощущалась иначе — более сладкой, с желанием забаловать до безобразия, показать, что омега достоин только самого лучшего. Луноволосый в Мануэле больше видел Юнги, что для Чимина стал старшим братом, на которого всегда можно положиться. Вместе с тем омега замечал, насколько трудно альфе приходилось жить с осознанием ненужности собственным родителям. Кихо нашёл их по просьбе подростка, но те и себя толком не способны были вытащить из ямы нищеты. Юнги стал бы для них ещё одним голодным ртом, не больше. — Как будто ты не понимаешь, — Мануэль закатывает глаза и шмыгает носом. Он медленно успокаивается, ощущая приятные феромоны Чимина и запах ладана и жасмина, что действовали как успокоительное. Блондин облизывает пересохшие губы, а затем осторожно предполагает, видя, что юноша уже более-менее настроен на диалог: — Ты… приёмный ребёнок, да? Мануэль действительно не имел ни одной схожей черты с Исыль. Если Тэхён и Чонгук могли похвастаться типично корейскими разрезами миндалевидных глаз, несмотря на то, что всё остальное в их внешности в большей степени соответствовало европейцам, то Мануэль был вылитым «espanõl». Лицо юноши кривится в приступе притворного смеха, который выглядит особенно гротескно из-за дорожек слёз на впалых щеках: — Да, можно и так сказать. Они молчат всего несколько секунд, когда Чимин решает поделиться: — Мой брат тоже, — Мануэль смотрит настороженно, но вместе с тем с плохо скрываемым интересом, из-за чего омега решает продолжить: — отец привёл его домой, когда тот был мальчишкой. — Я думал, что твой отец преступник, — юноша прикусывает язык уже в конце фразы, осознав, что именно вылетает из его рта. Чимин понимает, кто натолкнул младшего омегу на эти мысли, а поэтому лишь передёргивает плечами и прикрывает веки на мгновение. — Ну, так и есть в какой-то мере. Однако с моим отцом-преступником я вырос счастливее, чем ты со своими родителями-аристократами, разве нет? Мануэль смутился. Успокоенный, он гораздо проще шёл на контакт и больше напоминал растрёпанного нахохлившегося птенца, который выпал из гнезда. Чимин видел, что своими словами он уязвил юношу и невольно вынудил его задуматься над необоснованными обвинениями, которые и кормили предрассудки Мерседес. Он не жалел об этом, потому что, несмотря на желание помочь юнцу, долг защищать честное имя своего отца всегда будет на первом месте. — Как… Как зовут твоего брата? — Мануэль неловко перебирает свои длинные пальцы, но при этом не отрывает неуверенного взгляда от омеги. — Юнги, — Чимин улыбается возникшим перед глазами воспоминаниям об альфе, — он на несколько лет старше меня. Мне было шесть или около того, когда отец привёл его домой. Юнги пытался наворовать яблок у нас в саду, потому что сильно проголодался. Тогда резиденция не охранялась так тщательно, как сейчас, поэтому ему удалось перелезть через высокий забор. Он порвал штаны на заднице и просидел около получаса на яблоне, потому что собаки среагировали на запах раньше, чем люди. Испанец подавился смешком, зажимая рот ладонью, чтобы не звучать слишком громко. — У тебя есть его фото? — глаза омеги заблестели, а сам он подался вперёд, всматриваясь в лицо Чимина. Тот закивал и потянулся за телефоном, чтобы парой касаний разблокировать его и зайти в диалог с братом. — На самом деле, он убьёт меня, если узнает, что я рассказал тебе такое… Но надеюсь, что ты меня не выдашь, — они вместе захихикали. Блондин нашёл одну из последних фотографий Юнги и протянул телефон Мануэлю: — Не буду… — русоволосый с осторожностью принял телефон и начал всматриваться в последнее селфи с лисьим прищуром альфы, — красивый… Правда, вы совсем не похожи. Чимин приподнял брови и проглотил некультурно громкий смех, сжимая губы от натуги: — Ох, спасибо, Мануэль. Мне очень приятно. — М?! — Мануэль понял, как это прозвучало, и вскинул голову, с сожалением посмотрел на мужчину, думая, что тот обиделся, — извини, пожалуйста! — Ничего страшного. Я понял, что ты имеешь в виду, — Чимин наклонился и перелистнул фото в сторону, показывая ещё несколько. Юноша отвлёкся на них, продолжая рассматривать альфу. — Ты никогда не ощущал, что он… другой? — Юнги? — омега начал догадываться, к чему тот спрашивает подобное, и со всей честностью отрицательно качнул головой, горячо заверяя: — я люблю его. Это мой родной человек, не по крови, но по духу. У нас в семье никогда не заводилось подобных разговоров. Если Кихо принёс его и сделал своим сыном — значит это правильно. С тех пор, как умер отец, Юнги стал самым близким человеком для меня. Он моя душа. На глазах младшего вновь выступили слёзы, которые он начал стирать украдкой. — Звучит очень больно. Исыль никогда не считал меня своим сыном, а у братьев и Лукаса просто нет времени на меня. Они к тебе относятся с большей нежностью и заботой, чем ко мне, — в последних словах не удалось скрыть зависть, из-за чего Мануэль ощутил себя особенно паршиво. Луноволосый с сожалением выдохнул, ощущая, как внутри что-то сжимается от боли за маленького омегу. Он нерешительно вперёд потянулся, чтобы ладонью вновь опуститься на всё ещё подрагивающее тело. — Милый… На этот раз Мануэль не оттолкнул, наоборот, вперёд подался и с судорожным выдохом прижался к Чимину в крепких объятиях. — Извини меня за это, — Мануэль ощущал, как горят его щёки от стыда, но в то же время только сильнее жался к луноволосому в поиске долгожданного тепла хотя бы от какого-нибудь живого существа. Он видел, что старший не притворяется, что омеге искренне жаль. Открытые эмоции Чимина подкупали, Мануэлю хотелось поглощать их, словно он изголодавшийся энергетический вампир. Чимин своим присутствием наполнял юношу теплом и сладостью, которые не смогли дать его родители. — Не представляю, насколько тебе должно быть трудно, — блондин зашептал и, не расцепляя объятий, пересел на диван рядом с омегой, запустил ласково пятёрню в мягкие карамельные волосы. Он поглаживал их в успокаивающем жесте, воркуя смиренно: — но как бы это горько ни звучало — скорее всего, время, когда ты смог бы найти общий язык с родителями, прошло. Тебе не остаётся ничего, кроме как двигаться вперёд. Ты не сможешь получить любовь от людей, которые даже к себе её не испытывают. Но ты можешь принять это, попробовать наладить отношения с Чонгуком и Тэхёном. Я уверен, что они не считают тебя чужим. В конце концов, любовь можно получить и от хобби, которое будет по душе, профессии, друзей. Омега слышит тихие всхлипы и только теснее прижимает к себе Мануэля. Он вздыхает почти незаметно, а затем мягко добавляет: — Я думаю, что Юнги понял бы тебя гораздо лучше, несмотря ни на что. Он просил отца найти его биологических родителей, но те даже не пришли, потому что подумали, что Кихо хочет вернуть его, а лишний голодный рот им был не нужен. Юноша поднял голову, разрывая объятия буквально на мгновение. В его голубых глазах наливались сожаление и боль, он покачал головой. — Не может быть… — Ещё как может, — Чимин грустно улыбнулся, а затем продолжил: — я думаю, что когда отец умер, ему было ещё больнее, чем мне. Не знаю, в чём измеряется боль, однако… — он пожал плечами, — Юнги справился. Он самый сильный альфа из всех, кого я знаю. — Я могу… — Мануэль шмыгнул носом и смущённо выдавил, сжимая пальцы, — могу как-нибудь связаться с ним? — Оу, — омега задумался, — на самом деле, он не особенно любит телефонные разговоры… Но он прилетит на нашу с Чонгуком свадьбу. Я обязательно познакомлю вас, милый. Русоволосый кивнул, а затем в необъяснимом порыве вновь потянулся к Чимину в поисках тактильной ласки. И тот с удовольствием дал её, прижимая омегу к себе. Он испытывал к Мануэлю необъяснимую привязанность, как испытывал бы к своему младшему брату, если бы он существовал. Омега уткнулся носом в русоволосую макушку и тихо прошептал: — Всё будет хорошо. Ты можешь обращаться ко мне в любое время, знаешь? Я дам тебе совет или просто выслушаю. Ты не одинок. Помещение погрузилось в тишину, уже не такую тяжёлую и гнетущую, а наоборот, неосязаемую и лёгкую, словно чистый воздух после шторма. Буря прошла и забрала вместе с собой негативные эмоции. Они слезами высохли на чужих щеках, испарились в воздухе, из-за чего на душе образовалось долгожданное спокойствие. Веки Чимина внезапно начали наливаться свинцом. — Спасибо, — тихий шёпот юноши утонул в неге покоя. В объятиях друг друга омегам было хорошо и комфортно, из-за чего вскоре библиотеку наполнило общее сопение. Почти неслышные звуки пианино из приоткрытого окна библиотеки звучали как игра ангелов в раю. Они переливались и ощущались сладко и тепло, полные воспоминаний и ностальгии, словно конфетные бусы. Чонгук перебирал клавиши пальцами, воссоздавая замысловатую мелодию и позволяя ей раствориться в ночном небе. Чёрное фортепиано прямиком из Японии располагалось на открытом восточном балконе. Мерседес обучался в музыкальной школе ещё в юности, прежде чем виноградники поглотили всё свободное время подростка. Теперь же он играл для того, чтобы привести в порядок свои мысли, отвлечься хотя бы ненадолго от дел, не прибегая при этом к вредным привычкам. Музыкальный инструмент стал для него своего рода отдушиной. Именно поэтому в самом начале Чонгук был недоволен выбором комнаты для Чимина. Она находилась в непосредственной близости от балкона, где проходили его занятия. Альфа беспокоился о том, что луноволосый мог стать невольным свидетелем его слабости. Мужчина, однако, крепко привык играть именно здесь, из-за чего так и не оставил распоряжение перенести фортепиано на нижние этажи. Порхающими движениями он плёл вязь из нот, словно макраме, отпускал музыку в воздух, что кружила вокруг чистыми нотами. Балкон был небольшим, расположен полукругом, с резными перилами и растущими по ним мхом и лозами дикого винограда. На полу устроились несколько торшеров, в остальном же лаковую чёрную поверхность и альфу освещал лишь естественный свет. Мерседес выдаёт последние несколько нот, а затем поднимает голову наверх и всматривается в ночное светило. Луна сегодня золотит, подмигивает, напоминая глаза одного сладкого омеги. От неудавшегося поцелуя, за который Тэхён получил испепеляющий взгляд и пару любовных братских слов, внутри горело неудовлетворённостью. Не уважай он Чимина с особенным трепетом — назло всему впился бы в манящие губы. А так приходилось лишь в голове представлять, насколько блондин хорош на вкус. То, с какой прытью Чимин сбежал от него, даже повеселило альфу. Омега всё время казался ему неприступным, с энергетикой сирены, которая своим пением и взглядом из-под ресниц заманивала в сети. В этот же раз было видно и то, как мягкие щёки тронул едва заметный румянец, и как Чимин в собственном желании поцеловать альфу чуть не утонул. Чонгук прикрыл клавиши створкой и встал с табурета. Он неторопливо, словно кот, который осматривает свои территории, проходит по коридору. Возле двери в комнату луноволосого невольно прислушивается, замедляя шаг. Не услышав никакого лишнего шума, он делает вывод, что омега уже уснул. Запах благовоний и мёда до сих пор фантомной сладостью где-то на стенках лёгких, липкий и приторный. Чонгук им всё никак не надышится — больно уж вкусный, — но с усилием воли всё равно заставляет себя двинуться дальше. Он спускается по лестнице и проходит через витражную дверь на веранду, чтобы пара теней тут же подскочила к нему. Охранники отчитываются о положении вокруг особняка и двора, на что Чонгук кивает, а затем, пару раз вдохнув в себя ночной воздух и выкурив шоколадную сигарету, заходит обратно. Краем глаза он замечает горящий в библиотеке свет и сворачивает в ту сторону. Обычно только Мануэль засиживался в ней допоздна. Альфа хотел проведать брата и напомнить ему про то, что стрелка часов давно перевалила за полночь. Трогательная сцена, которую он застаёт при входе в помещение, вынуждает альфу растянуть тонкие губы в тёплой улыбке и покачать головой. Чимин и Мануэль устроились в обнимку на явно тесном для двоих диванчике, при этом прижимаясь друг к другу в едином странном переплетении тел. Судя по тому, как умиротворённо они сопели в унисон — их совсем не смущало практически отсутствие между ними какого-либо пространства. Чонгуку стало приятно и спокойно, он гордился тем, что Чимину удалось примирить отношения с младшим братом мужчины. В груди зрело всё большее восхищение этим омегой, который со своим внутренним стержнем, что был твёрже, чем у всех знакомых ему альф, перенёс чужую ненависть и обратил её в любовь. Мерседес неслышной поступью подошёл к омегам и сел на корточки перед диваном. Он протянул ладонь и убрал лунные пряди с умиротворённого лица Чимина, предоставляя себе обзор на подрагивающие пушистые ресницы и здоровый румянец на мягких щеках. Чонгук перевёл нежный взгляд на своего брата, а затем потянулся к нему и поцеловал невесомо в открытый лоб. Он осторожно высвободил Мануэля, чтобы подхватить безвольное тело на руки и отнести его в комнату омеги. Мужчина укрыл брата тонким одеялом, зная, как тот не любит духоту, а затем спустился обратно. Что-то сожалеющее внутри оцарапало, когда по возвращению Чонгук застал уже проснувшегося от его предыдущих манипуляций Чимина. Блондин пытался пригладить волосы и сонно щурился, скользя по библиотеке затуманенным взглядом. — Проснулся? Тихий голос Чонгука отвлёк его, из-за чего блондин поднял припухшие веки, а затем нерешительно кивнул. Он неуверенно встал с дивана и, не забыв прихватить ежедневник, направился к дверям, чуть подрагивая и обнимая себя ладонями. — Чимин… — альфа встал возле выхода, загораживая омеге дорогу, — я бы хотел попросить кое-что. Блондин остановился рядом, реагируя на вопрос мужчины. Он обвёл лицо альфы лунными глазами, а затем ответил тихо и хрипло, устало улыбаясь: — Ты специально выбрал время, когда я сонный и не могу сопротивляться? Чонгук тихо смеётся и отрицательно морщит нос. — Это получилось само собой. Просто не хочу держать в себе, — Чимин приподнимает брови, предлагая мужчине высказаться. Альфа смотрит на него открыто, а затем произносит то, от чего у блондина сердце на миг замирает: — ты позволишь мне ухаживать за тобой? Чимин цепляет ладони и вытягивает руки вперёд, по-кошачьи наклоняя голову, смотрит из-под ресниц сладко: — Ох? Ухаживать? — Ухаживать. — Мерседес на мгновение прикрывает веки, чтобы не отвлекаться на хитрого омегу, а затем кивает: — я хочу исправить твоё первое впечатление обо мне, как об альфе. Луноволосый медово глазами блестит, а затем дразнит елейным голосом: — Сначала партнёры по бизнесу, потом ухаживания… А спустя время что? Замуж позовёшь? Тонкие губы альфы растягивает незлая усмешка, он наклоняется ниже и блондинистые пряди заправляет за ушко, пока Чимин наблюдает с интересом . — Позову тебя на встречу со своими друзьями на выходных. А замуж за меня ты и так выйдешь. Чимин вновь ощущает тягучий красный. Внутри разгорается пожарище из, пока что, неосознанных чувств. Они не давят и не досаждают, как это было с Намджуном. Сейчас как никогда виден контраст между тем, что омега испытывал к другу, когда тот признался ему во влечении, и к Чонгуку. — Нахальный, — луноволосый щурится, борется с чарующей улыбкой, которая неволей возникает на его лице. — Так что, м? — терпения у большого кота явно не занимать, из-за чего он повторяет вопрос. Омега на эту слабость наступает, словно на юркий кошачий хвост, специально обращает внимание лишь на вопрос о встрече с друзьями: — Они не будут против? Чонгук нахмурился. Он не хотел, чтобы Чимин ощущал себя некомфортно с друзьями Мерседес или думал, что кто-то может влиять на его решение касательно роли омеги в жизни альфы. — С чего бы им быть, Ни́но? Пока я буду рядом — никто не посмеет выразить неуважение к моему мужу. Чимин довольно кивнул, показывая, что принял к сведению слова альфы. Он наклонил голову и невинно уточнил, прячась за лунными прядками: — А как насчёт тебя? Мужчина приподнял брови, мгновенно прикипая к его взгляду, который действовал на него до безумия хорошо и залипательно. — Ты тоже не посмеешь? Обидеть меня? Чимин дёргает большого чёрного кота за усы. Тот скалится, но стоически держится — знает, что сам в этой ситуации виноват. — Не посмею. — Глаза в глаза, твёрдое и ясное, полное негласного обещания. Сильнее только нотариальная печать и клятва на крови. Ещё пару мгновений омега смотрит на него с отблесками непонятных мужчине эмоций, а затем кивает и произносит мягкое: — Хорошо, сеньор Мерседес. Я согласен. Он оборачивается и юркает из библиотеки, торопливо поднимается по лестнице. Уже в комнате Чимин укладывается в постель и накрывается одеялом с головой, улыбается отчего-то совсем мягко, чтобы спустя несколько минут позволить Морфею забрать себя в долгожданное царство перин и мечтаний.***
Небо на побережьях Испании розовое. Солнце только-только встаёт, будто море насильно выталкивает сонное светило из-за глубины горизонта, а затем покрывается румянцем из-за его же поцелуев. Оно отливает персиком, пока золото за слоем облаков блестит и отражается в голубой спокойной воде. Блики играются друг с другом, волны сбиваются в сливочную пену. Сливочная пена на чиминовом латте отдаёт сладостью и корицей, из-за чего омега с удовольствием жмурится. Он кладет чашку с знакомыми кремовыми розами на поднос, а затем удобнее устраивается на кровати и перечитывает записку, которую оставил ему Чонгук. «Dormiste durante el desayuno. La puerta de la habitación estaba abierta y decidí cumplir mi promesa de alimentarte en la cama. Te espero hoy a las siete. Puedes vestirte como quieras, pero lo más probable es que acabemos en la barra.» Голос мужчины звучит у него в голове, пока он пробегается по строкам. Омега был приятно удивлён, когда с утра его разбудил не стук в дверь или телефон, а запах кофе и свежей выпечки. Судя по всему, Чимин разминулся с Чонгуком буквально на несколько минут, проснулся как только тот неслышно ушёл, потому что еда казалась очень аппетитной и не успела заветриться. Такая забота не могла не доставлять удовольствие. — Ах-х-х… — омега потянулся и выгнулся кошкой на простынях, ощущая, как лучи солнца бегают по его лицу, а лёгкие наполняет запах пионов. Вся комната омеги была заполнена цветами. Вытянутые прозрачные вазы с букетами стояли даже на полу и на балконе из-за того, что их некуда было девать. С последних событий прошла ровно неделя. Время тлело шоколадной сигаретой меж татуированных пальцев Мерседес, который сдержал своё слово и ухаживал за Чимином так, как никакой другой альфа прежде. Чонгук был настоящим сеньором: готовил завтрак специально для омеги, узнав его предпочтения, терпеливо обучал каталанскому, благодаря чему луноволосый уже составлял предложения и общался простыми конструкциями; ездил вместе с ним на виноградники и в принципе вёл себя галантно и учтиво. Чимин привыкал к касаниям альфы, пальцам на своей талии, которые дарили ощущение защищённости, к острым шуткам и их словесным перепалкам. С каждым днём омега всё больше включался в испанский ритм жизни: вставал позже, как и ложился. Это ощущалось хорошо и страшно одновременно. Хорошо потому, что он наконец-то хоть чем-то мог ощущаться «своим», а страшно из-за ощущения, что больше нет пути назад. Он перестал автоматически переводить часы вперёд, чтобы понять, сколько времени сейчас в Сеуле, перестал видеть во снах яркие и шумные улочки города. Вместо этого он привыкал к мягкому климату Средиземноморья, к естественной тишине и зелени вокруг. Его завораживала природа Испании: Чимин мог часами наблюдать за чистым небом и сливочными облаками, высматривать пики горных плато, поросших заброшенными дикими оливами и апельсинами. Омега привыкал к запаху моря, сладкому и сырому. Он и подумать не мог о том, как раньше жил в вечной стройке и пыли вокруг, как дышал ими. Он привыкал к местной кухне и испанскому горячему нраву, привыкал к здешним людям с широкими улыбками и громкому говору на улицах. Он всей душой прикипел к виноградникам, в конце концов. Чимин не мог не понять Чонгука в его стремлении облагородить их, в старании альфы. Если отбросить все эмоции, то силой воли и упорством Мерседес стоило восхититься. Этот мужчина был действительно хозяином, он собственными руками взрастил несколько новых плантаций, держал под контролем весь процесс крепко и властно. От осознания того, какой силой он обладал, при живом отце управляя целой империей, бросало в дрожь. В приятную, которая сопровождает предвкушение или восторг, которая зачастую перерастает во что-то большее. Кроме того, Чимину было приятно ощущать себя частичкой огромного, выверенного годами механизма V&M. Омега уже думал о том, где он может найти писательские таланты и кто ему в этом поможет. В голове было множество планов, что порой не умещались и требовали выхода. Жажда деятельности распаляла. Он был окрылён тем, что ему удалось наладить отношения с Мануэлем, а холодный особняк всё больше оттаивал для него. Единственной неприступной крепостью оставался Исыль. Чимин некоторое время наблюдал, как переливаются подвески на комоде, играясь с бликами солнца, а затем всё-таки уговорил себя встать. Омега переоделся в домашнее и отнёс остатки завтрака на кухню, вернулся обратно и успел нанести маску на лицо, чтобы побаловать себя парочкой часов в покое и уединении. Он отпустил Намджуна на выходные, как и планировал изначально, уверив альфу, что всё время с Чимином будет сам Мерседес, а значит и его люди неподалёку. Их отношения всё ещё нуждались в откровенном разговоре, но решиться на него было не так-то просто. Чимин не желал портить крепкую и закалённую годами связь с тем, кто оставался рядом с самого детства. Альфа для него в первую очередь друг, один из самых близких людей. По крайней мере был им. Романтический настрой к Чимину в значительной степени повлиял на их взаимодействия. Им стало неловко в компании друг друга, хотя раньше такого никогда не было. Омега и подумать не мог о том, что когда-нибудь станет избегать мужчину. Он искренне желал, чтобы Намджун нашёл в себе силы достойно принять отказ Чимина. Только омега позволил себе расслабиться и погрузился в очередную книгу испанских классиков, как его телефон завибрировал входящим вызовом. Он с удивлением и разливающимся внутри теплом узнал в звонящем своего брата. Чимин отложил литературу и настроил ракурс, чтобы Юнги смог получше его рассмотреть, а затем ярко заулыбался и замахал ладонью: — Юнги-хён! Как ты? Как твои дела? Включи камеру, я хочу увидеть тебя тоже… — омега и сам замечал то, как рядом с братом снова превращался в ту самую капризную суетную шестилетку, но радость от разговора с альфой всё равно перевешивала рациональность. — Прекрати разговаривать со мной на испанском, паршивец, — хрипловатый голос вынудил его ойкнуть, а затем вновь торопливо забормотать, но уже на хангыле: — Ах, прости-прости, я и не заметил… Включи камеру, Юнги-хён, ну же… Чимин от нетерпения застучал пяткой по простыне, неотрывно глядя в экран телефона. Когда показалось лицо Юнги, омега тут же начал нажимать на кнопку питания, делая кучу скриншотов с недовольной миной своего брата. — Низкокачественные фото высококачественного мужчины, — блондин засмеялся, а затем пригляделся к лицу Юнги, чтобы протянуть недовольно: — ты так сильно похудел. Тебя морят голодом? — А ты побелел. Держат в подвале? — Это маска, глупец, — Чимин сделал вид, что легонько шлёпает по своим щекам, распределяя косметику, — без шуток, Юнги. У вас всё хорошо? Чимин звучал обеспокоенно, то и дело осматривая уставшее лицо альфы с впалыми щеками и кругами под глазами, невольно хмурясь. Он беспокоился за мужчину так, как не переживал за себя или кого-либо ещё. Прежде, чем Юнги открыл рот, чтобы выдать хоть что-то в своё оправдание, на фоне послышался громкий голос Ушика: — Чимин, скажи ему. Он совершенно меня не слушает. Работает без сна и отдыха. Омега предупреждающе прищурился, не отводя строгого взгляда от лисьих глаз Юнги, а затем громко произнёс: — Привет, харабоджи! — Да, малыш, привет, — брат повернул телефон в сторону Ушика, чтобы на лице омеги тут же образовалась нежная улыбка, — прекрасно выглядишь. Испанский загар тебе к лицу. — Ах, спасибо, — Юнги закатывает глаза, но даже через экран видно, как мужчина улыбается почти незаметно, наблюдая за омегой, — Юнги-хён, я рассказал о тебе кое-кому, и теперь этот кое-кто хочет поговорить с тобой. — М? Кому? — Его зовут Мануэль. Он просил твой номер, но я решил познакомить вас на свадьбе, — омега скользит жадным взглядом по всему лицу брата, стараясь запечатлеть его каждой клеткой, под сетчаткой отпечатать. Он скучал больше, чем сильно. Блондин отдал бы многое для того, чтобы сейчас обняться с Юнги, прижать его к себе как можно крепче. От внезапного порыва влага скапливается в уголках глаз. Омега смахивает её как можно незаметнее, а затем вновь улыбается, смотрит на мужчину с любовью. Юнги сразу же понимает в чём дело. Он наклоняет голову и едва-едва отрицательно ею качает, на что Чимин вздыхает глубоко: — Скучаю по вам очень сильно. — Я по тебе тоже, Чимин-и, — голос с помехами, но родной до мурашек. Альфа молчит некоторое время, а затем нерешительно, даже робко спрашивает: — тебя никто не обижает? Не расстраивает? Омега чувствует, что ещё немного — и не выдержит. Зальёт слезами всю спальню, нажалуется совсем как в детстве, на что Юнги достанет свою биту и прилетит через весь свет, только чтобы защитить родного и любимого. — Нет, нет, — моргает часто-часто и прочищает горло, ощущая, как в носу свербит. Альфа за тысячу километров понимает, что это совсем не так, но только и может, что поджать тонкие губы. — А где Намджун? Я думал, он будет держаться за твою юбку… — старший пытается тему перевести и шутит, на что Чимин и правда фыркает, а затем тяжело вздыхает. — Ты даже не представляешь, насколько прав. Я отпустил его отдохнуть. Мы с Чонгуком сегодня едем немного salir de copas. — Вот как. Пока тут старший брат рвёт на себе волосы, он развлекается с будущим муженьком, — Чимин мягко засмеялся, видя недовольное лицо альфы. — Какой же ты вредный. Вы чем-то похожи, знаешь? Он тоже сначала притворялся грубой ледышкой. Недоумённое выражение брата с круглыми глазами и приоткрытым ртом стоит видеть. Луноволосый тут же срывается на хохот и принимается делать скриншоты. — Ты называешь меня как? После всего, что я для тебя сделал? — альфа всем своим видом показывает, что его обиду не передать словами и пиксельной картинкой. — Сделал что? Я до сих пор помню, как ты отваживал всех моих ухажёров и вообще любых альф, которые проявляли ко мне интерес. Ты грозился прострелить им колени, Юнги-хён. — Так было нужно, — Юнги и не думает открещиваться, — потому что у тебя должен быть самый лучший альфа, ты знаешь. — Знаю, — Чимин морщит нос, а затем снова улыбается заботливо. — У вас уже поздно. Ложись спать, пожалуйста. Хочу, чтобы ты сохранился до моей свадьбы. — То есть потом можно будет откидываться? — ехидно уточняет альфа. — Ну, если ты так хочешь… — Паршивец… Юнги впервые за звонок тихо смеётся. Омега вслушивается в этот звук со всем трепетом и удовлетворённо вздыхает. — Я люблю тебя, Юнги-хён. Пожалуйста, береги себя. И Ушика тоже. — Я буду. Я люблю тебя тоже, Чимин-и. Проведи время хорошо. Прощание обоим даётся нелегко. Из-за постоянной занятости они не могут связываться так часто, как это хотелось бы, поэтому такие моменты для мужчин на вес золота. Чимин будто выныривает из моря неги и смеха, когда комната вновь погружается в тишину. Фантомно будто бы ещё звучат шепотки Юнги и дедушки, но омега знает, что это просто сильное желание услышать их наяву. Он судорожно вздыхает и позволяет себе ещё несколько минут пустым взглядом упереться куда-то в стену. Пялится, а у самого в мыслях моменты из их с Юнги детства калейдоскопом. Когда Кихо катал Чимина на спине, пока альфа хихикал рядом, наблюдая за ними и поедая сладкую вату, из-за которой омега и отец позже мазали мальчика яро пахнущей мазью против аллергии. Когда Чимин случайно испортил акварель Юнги, смешав все цвета и пытаясь отмыть её, только больше грязи разводя. Ревел тогда страшно, всхлипывая в пиджак отца горестное «теперь он будет ненавидеть меня», на что тот лишь смеялся и глаза закатывал, будто не может позволить купить сыновьям фургон таких же красок. Когда Юнги и Намджун первый раз подрались и тогда получили от Кихо, из-за чего Чимин ещё несколько дней каждому из них украдкой таскал сладости. Когда они были вместе и счастливы. Блондин сползает с подушек на одеяло и сворачивается в позу эмбриона, продолжая прокручивать приятные и не очень моменты. Он прикрывает глаза на пару мгновений, пока комнату наполняет уже привычное, но от этого не менее горькое: — Я очень сильно скучаю по тебе. Кажется, будто он лежит всего ничего. Однако когда омега приходит в себя, маска на лице нещадно стягивает кожу, а часы на телефоне подтверждают, что он продремал не меньше часа. Чимин с шипением подрывается в ванную комнату. К вечеру он окончательно приходит в себя, умудряясь при этом найти подходящую одежду и впервые за долгое время сделать полноценный макияж. Намджун так и не появляется. Омега ещё в обед интересуется у охраны, не видели ли они мужчину, но те лишь пожимают плечами. Чимин надеется, что альфа действительно нашёл, чем себя занять, а не встрял в какую-нибудь передрягу, хоть это совсем не в его характере. К назначенному времени луноволосый неторопливо спускается в фойе, тапая по экрану телефона и отправляя Намджуну несколько сообщений. Он ощущает на себе темнеющий взгляд дремучего леса уже внизу, поднимая веки и тут же напарываясь на него. У Чонгука дыхание перехватывает от того, насколько омега хорошо выглядит. Его расклешенные к голеням брюки подчёркивают широкие бёдра и мягкие ягодицы, а кофточка с длинными рукавами, глубоким вырезом и подвязками на талии даёт полюбоваться фигурой песочных часов. Насыщенно-красный цвет омеге к лицу, он в нём выглядит особенно страстно и привлекательно. Луноволосый замечает настроение Мерседес и улыбается лукаво, а затем спускается с последней ступеньки и делает полный круг, чтобы продемонстрировать свой наряд, брендовые туфли на широкой платформе и сумочку. Чонгук улыбается без тени насмешки, довольно осматривая своего мужа. — Ты превосходно выглядишь, — он подаёт омеге ладонь, и тот, недолго думая, цепляется за неё, устраиваясь рядом с альфой. Мерседес выглядит так же шикарно: в свободной рубашке под леопардовый принт, заправленной в брюки, и с зачёсанными назад чёрными волосами. Мерседес как никогда напоминает испанского винодела, в руках которого многомиллионный бизнес. — Ты тоже. У тебя есть вкус, — они вместе идут в сторону нулевого этажа. Чонгук как-то странно косит на него глаза, поблёскивая ими плутовато: — Да, определённо. — Скромность украшает, знаешь ли, — со смешком сообщает Чимин, пока брюнет открывает дверь красной Феррари, усаживая омегу. Сегодня машина была с открытым верхом, и блондин с замиранием в сердце готовился к тому, чтобы ощутить сладкий вечерний воздух Каталонии. Альфа наклоняется вниз, держась за корпус Линды татуированными ладонями. — Только тех, у кого кроме неё ничего нет, Нино, — он захлопывает дверь мягко, пока блондин переводит дыхание, сжимая пальцы на чёрной коже сумки. Концентрация напряжения в сегодняшней атмосфере ошеломляющая. Она покусывает шею и щёки омеги, вызывает необъяснимую дрожь. Чимину, тем не менее, нравится эта игра в «кто дольше», нравится большого кота щёлкать по лбу, накручивать его хвост на палец и за ушком трепать, пока терпение того, в конце концов, не кончится и он не подомнёт хрупкое тело под себя. — Своего любовника тоже позвал? — он не может сдержать своё ехидство, пока Чонгук заводит машину, а затем с тихим урчанием мотора трогается вперёд. — Конечно. Уже в багажнике, — брюнет одной ладонью выворачивает руль, сосредоточенно посматривая по сторонам, а другую устраивает на коробке передач. Есть что-то абсолютно тягучее и пьянящее в том, как хорошо смотрится Мерседес за рулём красного Феррари. Сошедший со страниц испанских модных журналов, где в рейтинге «завидных холостяков» занял бы первое место. Бронзовые закатные лучи солнца путаются в волосах обсидианового цвета, в полном подчинении скользят по смуглому лицу. Они словно, как и Чимин, залипают на волевом подбородке и широких скулах мужчины, с лукавым хихиканьем пускаются вниз по расстёгнутой на верхние пуговицы рубашке. Омега отворачивается, сдерживая улыбку в ответ на шутку Чонгука. Он выуживает солнцезащитные очки и цепляет их, а затем с удовлетворённым вздохом откидывается на сиденье. В порыве непередаваемого восхищения Чимин вскидывает ладони навстречу зефиру, что треплет его блондинистые пряди. Счастливая улыбка сама растекается по его лицу, пока омега руками пытается до самого неба дотянуться. Возникает ощущение, будто они упали в бокал с шампанским: нежно-золотистое небо отражается в красном глянце машины, песочное побережье приятно шипит, а внутри пузырится счастье. Салон заполняет тихий дрим-поп, под который певица умело поёт, создавая эффект старых романтических фильмов. — У вас очень красиво, — почему-то решает поделиться омега, распалённый атмосферой. — У нас, — исправляет его Мерседес, на мгновение смотрит в сторону мужа, отвлекаясь от дороги. Лес в зелёно-карих глазах расцвёл, блестит ореховым и изумрудным на свету, — они проникновенные до мурашек, — у нас очень красиво. От этих слов что-то приятное теплится внутри, топит Чимина в тягучий мёд, из-за чего он щурится довольно и наклоняет голову, отводит взгляд. Он натыкается на обнажённую ладонь мужчины, что устроилась на механике. Омега не задумываясь тянет кисть, чтобы провести по набитым татуировкам фалангами. — Без перчаток тебе идёт больше. Чонгук внезапно отрывает ладонь от коробки передач, укладывает на неё руку мужа, а затем и свою сверху, переплетая их пальцы. Мужчина, фактически, позволяет Чимину разделить с ним процесс вождения, таким жестом демонстрирует своё доверие. — Да, но это слишком большая роскошь для того, кто родился в семье аристократов, — Мерседес невозмутимо отвечает. — Быть самим собой и делать ошибки? — ощущение тёплого плена отчего-то нравится, нравятся грубые застарелые мозоли на ладонях точно так же, как и мягкость их кожи. — Именно, Нино, — Чимин вновь смотрит на острую линию челюсти мужчины, который занят дорогой, но при этом ощущает на себе сладкий взгляд омеги. — Не думаю, что смог бы жить так. Луноволосый, в конце концов, позволяет себе расслабиться и прикрывает веки. — И это говорит о твоей силе, а не слабости. Последние слова остаются висеть над ними, пока Мерседес сворачивает в Барселону. Они остаются в колотящемся от неподкупной искренности альфы сердце. Мимо них пролетают огни вечернего города, который только начинает веселиться. Уютные гирлянды сменяются неоновыми вывесками, вместо булочных открываются бары, площади заполняет множество громких и молодых испанцев. В воздухе пахнет уличной едой и сладостью от побережья, что совсем рядом расположилось; высокие пальмы мягко шуршат острыми верхушками. Омега заметил, что у Барселоны два облика. Дневной, уютного песочно-оранжевого цвета: большое количество зелени с широкими узловатыми листами, культурные центры, замки и резиденции, в которых можно переместиться на пару веков назад, запах выпечки и новых знакомств. Другой же, ночной, тёмно-красного цвета и со вкусом испанского ликёра, громкой музыки в барах и клубах, со спонтанным страстным сексом на пляже. Чимин хотел бы узнать поближе и тот, и другой. Когда Чонгук паркуется в подземной стоянке одного из спортивных комплексов, Чимин с интересом осматривается вокруг. Омега дожидается, когда мужчина откроет ему дверь, а затем изучает вывески, пока брюнет тянет его вперёд. — Что мы будем делать? Что здесь находится? — Ты очень любопытный. Немного терпения, м? — Чонгук вызывает лифт, куда они вместе проходят. Блондин тут же прикипает к зеркалу во всю стену. — Юнги просил больше фотографий с тобой, — он достаёт телефон и прижимается спиной к Мерседес, на что тот сразу же обвивает его талию, — сделай вид, что ты мой любящий муж и мы каждый день делаем вылазки в испанские магазинчики, как прожжённые богачи. От его делового тона Чонгук в доброй усмешке закатывает глаза и улыбается, что тут же запечатляет Чимин. Мужчина обнимает омегу покрепче, укладывает подбородок на светлую макушку и смотрит прямо в камеру. Чимин делает несколько кадров, корча мину для фотографий, а затем довольно листает получившиеся снимки. От ощущения тепла чужого сильного тела, которое почти полностью скрывает омегу за собой, внутри поджимается и урчит. Он может с лёгкостью опереться, зная, что Чонгук выдержит его вес. Чувство собственной хрупкости по сравнению с мощной комплекцией мужчины поражает и будит что-то предвкушающее. То, как он рядом с альфой ощущает себя одновременно сильным и слабым, — абсолютный парадокс, который раздвигает привычные рамки. — Думаю, достаточно… — Чимин пытается выбраться из объятий, убирает телефон обратно в сумочку, прикусывая мягкую губу в прозрачном блеске. — М-м, да? — Мерседес будто понимает всё прекрасно, тянет уголок рта в ухмылке и только сильнее сжимает ладони на обнажённой талии, пальцами пробегается по коже, что мгновенно покрывается мурашками. Он опускает лицо к чужому, кончиком носа ведёт по виску и скуле омеги, шумно вбирая в лёгкие сладкий запах. Столько в этом жесте вульгарной заинтересованности и жадного порыва, что Чимин прикрывает глаза и со вздохом откидывает голову на крепкое плечо, бессознательно предоставляя больше простора для действий альфы. — Чонгук?.. — немного жалобно, потому что омега сам не знает, чего хочет — чтобы тот продолжил и зашёл дальше или чтобы прекратил. — Да? — для альфы это словно не сложнее, чем прогулка по парку. Он большим чёрным котом чуть ли не мурчит, касаясь нежной кожи омеги, а затем оставляет мягкий мимолётный поцелуй где-то под его челюстью, добивая: — скажи, Нино. У Чимина пульсирует где-то внизу живота. Чонгук топит его, топит в океане из соблазна. Если бы они попали в авраамический рай, то альфа непременно выступил бы в роли Змея-искусителя. Звук лифта становится для него спасательным жилетом. Омега тут же приходит в себя и подрывается, выскальзывает из ослабевшей хватки. Чонгук переводит игривый взгляд вперёд и довольно улыбается, а затем засовывает руки в карманы и выходит из наполненной их феромонами кабинки. Чимин старательно причёсывает растрёпанную укладку, стараясь отвлечься и утихомирить разыгравшееся возбуждение. Он чувствует, как Мерседес тянет его в сторону одного из залов, и поддаётся. Внутри просторное помещение визуально поделено на две части: одна из них представляет очерченные и пронумерованные дорожки, а другая зона для наблюдения и отдыха, где расположились столики с напитками и небольшим фуршетом. Несколько альф уже разговаривали о чём-то, а как только заметили новеньких, то тут же заголосили с разной степенью восторга, впуская Мерседес в свой небольшой круг. Чимин почти не переживал. Ему хотелось поближе узнать эту часть жизни Чонгука. Омеге было любопытно познакомиться с людьми, которые имели значение для альфы. — Надо же, какие гости… Сам Матадор и его восхитительный спутник… — один из альф с выразительными глазами, густой щетиной и длинными каштановыми волосами взял протянутую омегой ладонь, чтобы оставить на ней лёгкий поцелуй, — я Марио, остальных можешь не запоминать. — Меня зовут Чимин, — мужчина улыбнулся приветливо, ощущая уже привычно поглаживающие пальцы Мерседес на своей талии. — Как насчёт того, чтобы восхищаться моим мужем без лобызания его руки? — брюнет ограничился кивками и произнёс с весельем, а затем поморщился от жалящего щипка на своём боку, — ох, Нино? Я не доживу до церемонии… — Вот и отлично. Не хочу идти под венец с женихом-грубияном, — мило улыбнулся омега, а затем поприветствовал ещё троих мужчин. Кроме обольстительного медведя Марио друзьями Мерседес была парочка братьев-испанцев Алехандро и Иван, и один француз по имени Вивьен. Он особенно хорошо запомнился омеге, потому что своей внешностью напоминал пули: с полноватым телосложением и розовыми щеками, дружелюбно блестящими светлыми глазами, тёмными длинными кудряшками на голове. Именно он устроился с омегой за столиком, пока остальные скрылись за ещё одной неприметной дверью, которая оказалась раздевалкой. — Ох, фехтование? — омега был приятно удивлён и взбудоражен, узнав, свидетелем какого досуга станет. Он потягивал какой-то безалкогольный коктейль, пока Вивьен довольно закивал, отправляя в рот маленькую закуску: — Конечно, я думаю, что Мерседес просто решил покрасоваться перед тобой, но для нас фехтование это действительно национальная гордость. Как коррида, например. — К слову о корриде… — Чимин подался вперёд, чтобы лучше разглядеть лицо мужчины, — почему Марио назвал Чонгука Матадором? Блондина и правда волновал этот вопрос. — Ого, ты не знаешь? — Вивьен удивлённо моргает, тряхнув своими кудряшками. Он улыбается заговорщически и довольно делится, будто лично придумал это прозвище: — Чонгук самый младшенький из компании, но при этом всегда обходит нас в любых делах. Лучший во всём. Особенно в бизнесе. Матадор — тот, кто руководит корридой и укрощает быка. Чонгук де лос Мерседес — Матадор испанского виноделия, мастер в своей отрасли, лидер. — О-оу… — невольные ростки гордости пробиваются в груди Чимина, он прячет довольное лицо за высоким бокалом, в то же время задумчиво бормоча: — значит, татуировка быка на его ладони не только герб семьи? — Можно сказать и так, — Вивьен кивает, а затем замечает мужчин и указывает на них, — начинается… Павлины будут пушить хвосты. Чимин тянет уголки губ в усмешке, не отрывая взгляда от довольного альфы. Было заметно, что Чонгук ощущает себя как рыба в воде. Смеётся с друзьями, размахивает рапирой и дразнит мужчин, пока они готовятся к небольшим соревнованиям. Омега замечает, что с улыбкой лицо Мерседес становится ещё моложе и привлекательнее. Подлецу всё к лицу — белый цвет экипировки ему очень идёт. Оттеняет бронзовую кожу и смольные волосы, подчёркивает литые мышцы. Чонгук выглядит до одурения хорошо. Брюнет замечает взгляд омеги и белозубо улыбается ему, чтобы подмигнуть и покрасоваться, исполняя пару батман. Чимин на это лишь закатывает глаза притворно, но всё равно довольно кивает, давая понять, что внимательно следит за своим альфой. — Хвастливый мальчишка, — произносит он одними губами, зная, что Чонгук его поймёт. И тот понимает. Посылает воздушный поцелуй дразняще, а затем вновь отвлекается на своих друзей. Вивьен с затаённым смехом наблюдает за их переглядками, а когда омега возвращается к нему, качает головой: — Вы так хорошо понимаете друг друга. Мы с моим омегой до сих пор как кошка с собакой. — Думаешь, мы с Мерседес нет? Любовь и ненависть это две стороны одной медали под названием «чувства». Я думаю, что все мужья такие, — Чимин отчего-то смущается и прижимается губами к трубочке. — Совсем нет. Ты уже называешь его мужем? — Вивьен с интересом приподнял густую бровь. — Мы помолвлены по факту рождения, — луноволосый демонстрирует золотое кольцо на безымянном пальце, — я ношу его с шестнадцати. Настолько привык к мысли, что у меня есть супруг, и из-за этого миновал стадию «жениха Чонгука». Для меня существует только «муж Чонгук». — Вот как, — Вивьен растягивает уголок красных пухлых губ в понимающей улыбке, а затем их обоих отвлекает звук секунданта. — Ан гард! — глухое и отрывистое, по окончанию которого альфы занимают свои позиции. Пару вздохов — и альфы приступают к бою. Лицо Мерседес сосредоточенное. Марио не уступает ему в навыках и комплекции: пытается несколько раз жалить кончиком рапиры, наступает агрессивно. Чонгук же и здесь похож на большого кота: внимательно наблюдает и отступает, не лезет на рожон, пока не следует. И это даёт свои плоды. Когда медведь-Марио наконец выдыхается, что было очевидно, с его-то упорством и энергией, которую он вкладывал в выпады, другой альфа в несколько ударов заканчивает с мужчиной одним точным уколом. Марио наигранно роняет рапиру и падает на колени, отбрасывая голову назад. Он хватается за красное пятно от колера на нагруднике, которое свидетельствует о том, что Мерседес ранил его, и выдаёт драматично: — О нет, сеньор… На этот раз вы победитель в нашей дуэли за сердце прекрасного омеги… — испанец смотрит в сторону Чимина хитро, на что тот хохочет. — Как будто могло быть иначе, — самодовольно хмыкает Чонгук и стягивает защитную маску. Мужчины уступают дорожку Алехандро и Ивану, чтобы те тоже сразились и выбрали достойного кандидата для финала. Мерседес садится рядом с Чимином и подзывает персонал, чтобы ему подали алкоголь, а затем хитро наклоняется к омеге, чтобы горячо зашептать: — Разве победителю не полагается его заслуженный поцелуй? Блондин приподнимает брови, смотря на альфу выразительно. Мерседес невозмутим. Омега щурится и показательно прижимает пару пальцев к своим пухлым губам, а затем ими же целомудренно касается уголка рта Чонгука. Его сердце бухается куда-то в живот, когда мужчина вдруг перехватывает кисть и подрагивающие фаланги целует одну за другой. Столько в этом жесте слепого обожания, что Чимин судорожно воздух заглатывает, словно тот превратился в густую сладкую патоку. Он замирает, но затем всё же деликатно ведёт подрагивающими кончиками пальцев по острой гладкой скуле мужчины, на что тот прикрывает глаза и подаётся под касания, чуть ли не мурча. — Влюблённый Матадор, Святая Мария. Не думал, что когда-нибудь стану свидетелем такого зрелища, — присвистывает Марио, на что Чимин смущённо отстраняет ладонь и сжимает губы, отводит глаза куда-то в сторону. От слов испанца, произнесённых шутливым тоном, в груди блондина переворачивается. Чимин знает, что это ещё не влюблённость — симпатия, которую Чонгук выказывает красивыми жестами. Они осторожными шагами друг друга изучают, прощупывают границы допустимости. Так бывает с кошкой, которая играючи покусывает и смотрит, больно ли человеку. Ищет порог, через который нельзя переходить. Так и мужчины: флиртуют и поругиваются шутливо, испытывают, но дальше не заходят, боясь, видимо, пересечь пресловутый Рубикон. Чонгуку подают испанский бренди, на что тот кивает. Он разводит ноги шире, бёдрами касаясь омежьих, жмётся тлеющим теплом. — Мерседес, я не поведу Линду, — тут же предупреждает его Чимин, заметив алкоголь в стакане с толстым дном. — Конечно поведёшь, Нино, — брюнет показательно отпивает янтарную жидкость, ухмыляясь при этом. — Только если с тобой в багажнике, — блондин вздёргивает подбородком и отбирает у того бокал, чтобы пригубить немного, тут же морщась от вкуса и возвращая обратно под смех Вивьена и Марио. — Какой кошмар. — В багажнике мой любовник, разве ты забыл? — весело парирует альфа. — Не боишься оставлять меня с омегой в тесном месте и горизонтальном положении? — Не боишься, что заторможу на зелёном светофоре, чтобы кто-нибудь вмазался в бампер? Мало ли, Марио на пассажирском отвлечёт меня от дороги… Чимин невинно дует из трубочки, стреляя из-под ресниц в дерзкого Марио рядом, который тут же подбирается и подмигивает ему. — Я могу, да. — Обойдёшься, — Мерседес скалится, вроде и шутливо, но в то же время мгновенно пресекая флирт чересчур игривого друга. Брюнет вот-вот раздражённо хвостом забьёт по поверхности диванчика. Чимин замечает малейшие перемены в его настроении, что отчасти кажется странным, потому что пара недель — совсем не срок для того, чтобы сформировать такую тесную связь. Но омега может. Несмотря на его же слова, он со временем всё больше и больше ощущает, что приручить дикого чёрного кота сложно, но вполне себе вероятно. — Я тоже хочу сыграть, — мгновенно переводит тему блондин, ставит громко стакан с коктейлем на деревянную поверхность стола. Марио, видимо, менее проницателен, или ему действительно нравится дразнить своего друга. Он тут же протягивает руку в сторону Чимина и с готовностью произносит: — Я готов выступить в роли учителя. Широкая татуированная ладонь Мерседес тут же опускается на мягкое бедро омеги, сжимает по-собственнически. Жест почти обжигает. — Я… — Чимин прикусывает плюшевую губу, прикрывая глаза на мгновение и переводя дыхание. Альфа сегодня добьёт его. — Я хочу надрать зад Чонгуку. Рядом с ним слышится бархатный смех от брюнета. Чонгук оборачивается к персоналу и бросает короткое: — Самый маленький размер экипировки для омежки, который собрался надрать мне задницу. Блондин глаза закатывает и юркает из-за стола, чтобы переодеться в отдельной комнате. Когда он выходит из раздевалки, одёргивая белые штаны на бёдрах, Мерседес одерживает победу над Иваном и оборачивается к омеге, сразу же прикипая к нему потемневшим взглядом. Униформа для альф была широкой на талии и узкой в ягодицах, обтягивая те как вторая кожа. Иван ухмыляется и смотрит на залипшего Чонгука, произносит с незлой насмешкой, идя в сторону омеги: — О да, сеньор Чимин, теперь у тебя есть все шансы на выигрыш. Луноволосый мягко хихикает, принимая от него ладошку, чтобы дать «пять» довольно, а затем принимает стойку на своей линии. — Ты собрался использовать запрещённые приёмы, мушкетёр? Не боишься? — поддевает его Чонгук, выгибая чёрную бровь, сбивая с омеги наигранную спесь, пока им раздают рапиры. — Ах, сеньор, страх долой, — омега тут же неумело размахивает оружием, в воздухе пытаясь вычертить букву «J», в то время как альфы за столом сгибаются в хохоте. — Надень маску, Нино, — снисходительно предупреждает Мерседес, качая головой. Персонал помогает омеге застегнуть защитную экипировку. Чонгук ждёт, пока тот привыкнет к ограниченному обзору, осматривая упрямого мужа. — Нападай, сеньор, — Чимин подзывает его пальцами, на что альфа упирается языком в щёку и натягивает защиту на голову. Когда секундант даёт понять, что партия началась, омега тут же отступает, не желая быть зачинщиком. За маской не видно выражения лица Чонгука, но блондин подозревает, что тот смеётся. Несколько мгновений — и чёрный кот в белом костюме подбирается небезопасно близко, а затем в комнате слышится хлёсткий звук и звонкий вскрик омеги. Будто огнём облизало. Мерседес длинной частью рапиры шлёпнул по упругим ягодицам Чимина, на что тот ошеломлённо замер, уставившись на него. — Ты нахал! — обвиняюще выкрикивает, ощущая, как горят мягкие щёки. Это не столько больно, сколько смущающе, а Чонгук лишь больше распаляет, подзывая мужа пальцами, совсем как тот его. Чимин взбешённой кошкой подаётся вперёд, когда альфа немыслимым образом выкручивается и вновь хлопает сочную мягкость. Рассекающий воздух звук рапиры на мгновение опережает ещё один звонкий шлепок. Видимо, это доставляет Чонгуку какое-то особенное, изощрённое удовольствие. Иначе объяснить поведение Мерседес блондин не может. Чимин не в силах соврать, что и у него внутри от хлёстких, жгучих поцелуев тупой частью эспадрона одновременно с искромётным бешенством сплетается что-то возбуждающе-острое. Возникает ощущение, будто они занимаются садомазохистскими практиками во время секса, а не фехтованием на глазах у кучи народа. Перед глазами вспыхивают до обречённых стонов поражающие кадры собственной фантазии. Тонкий ремешок на его ягодицах. Плётка на его ягодицах. Татуированные ладони Мерседес на его ягодицах. Напряжение вокруг них искрит и стреляет, одно лишнее телодвижение — и вспыхнут они оба обжигающе-красным. И Мерседес делает. Отвлекает омегу и выворачивает рапиру из его рук, прижимает к себе спиной, в пару движений стягивает с него и с себя маски, чтобы губами провести по тонкой шее, прикусить местечко на челюсти. — Ах! — Чимин берётся за сильную ладонь, которая обвила его талию, — Чонгук! От касаний мужчины всё дрожит, что-то абсолютно первобытное и дикое пробуждается от шутливого укуса альфы. — Ну что, надрал задницу? Или получил по ней? — хриплый шёпот пускает табун мурашек по его загривку. — Мерседес, ты… — омега смотрит из-под ресниц, щурится, пытаясь сфокусировать взгляд, и дышит глубоко. Кусает плюшевые губы, ощущая, как терпкий шоколадный запах забивается в ноздри, — просто невыносимый. — А ты слаще сахара, Нино. Беги переодеваться, пожалуйста. Мы ещё хотели дойти в бар, но если ты и дальше будешь светить этими штанишками… — альфа многозначительно упирается языком в щёку, а затем отпускает луноволосого чуть ли не через силу, — я вызвал шофёра, который отвезёт нас обратно. Чимин открывает рот, как выброшенная на берег рыба. Он не знает, от чего ему хуже — очередной победы альфы или что Чонгук прервал их на таком моменте. Отпечаток чужих зубов где-то на шее горит, напоминая, что это всё не горячие фантазии, а вполне себе взаимная страсть. — То есть ты специально дразнил меня, зная, что всё равно вызовешь шофёра? — Именно так, — мужчина улыбается шкодливо, на что омега качает головой и глаза закатывает, отправляясь в сторону раздевалки разозлённо. — Чёртов Мерседес… Чимин быстро переодевается и пытается привести себя в порядок. Он почти нетронутый макияж осматривает, подручными средствами стирает с подбородка размазанный блеск для губ, а затем мочит ладони в холодной воде и брызжет ею на горящие щеки. Мысли в голове в абсолютном хаосе, из-за чего сформировать получается лишь что-то примитивное. От этого блондин раздражённо вздыхает и опирается руками о керамическую столешницу раковины. В зеркале напротив абсолютно безумный омега: с горящими сладостью глазами, растрёпанными волосами и красными щеками, распухшими и измученными от постоянных терзаний губами. И всё это дело рук Чонгука. От этого умозаключения Чимин стонет высоко, закидывая голову назад. Этот большой чёрный кот становится настоящей проблемой. Спустя ещё несколько минут он, наконец, причёсывает немного внутренний хаос и выходит из раздевалки уже в своём костюме, стучит глухо каблуками. — Вы с Вивьеном можете пока что отправиться в бар, он находится через дорогу. Я быстро приму душ и мы присоединимся к вам, договорились? Омега кивает на слова Чонгука и юркает мимо него, заправляя прядь за ухо. Он лишний раз старается не смотреть на него, только-только успокоившись. Альфа понимает, что Чимину нужно немного времени и решает не донимать его лишний раз, лишь кудрявому другу показывает в сторону дверей, за которыми муж скрылся. — Ты… — Да, да. Как зеницу Ока, — Вивьен понятливо соглашается и спешит за шустрым луноволосым омегой. Чимин дожидается крупного альфу и лишь затем нажимает на кнопку лифта, сжимает ладони на ручках сумки, ощущая себя уже более спокойно. Друг молчит некоторое время, а затем произносит с сочащимся восхищением, покачивая головой: — Просто сногсшибающая страсть. Омега смотрит на него укоризненно, на что тот отвечает невозмутимым взглядом светлых глаз. Чимин ничего не говорит, дожидается, когда двери лифта открываются, и выходит неторопливо. Стоит им пересечь улицу и попасть в бар с неоново-красной вывеской и многообещающим названием «Viva la Vida», как настроение мгновенно улучшается. Чимин решается хотя бы на пару танцев вперёд замести под диван переживания и страхи, разобраться с ними позже. Испанские заведения поражают своей… Атмосферой. Это первое, что замечает Чимин, когда заходит внутрь. Красное освещение создаёт особенное томление, как и лёгкий сладкий дым, что мгновенно проникает в ноздри, заставляет подсесть ещё со входа. Тягучая музыка сменяется мелодичной, но всё такой же, под которую удобно бесстыдно тереться о бёдра партнёра. Вдали виднеется огороженная танцплощадка, где уже достаточно посетителей в каком-то едином порыве отдаются наслаждению с примесью алкоголя и предвкушения хорошей ночи. У Чимина внутри гудит от желания нырнуть поглубже в эту толпу. Он никогда не занимался профессиональными танцами, но любил и умел двигаться в своё удовольствие, несмотря на то, что пара сеульских клубов, в котором ему удалось побывать, отличались тривиальностью и пошлостью. Здесь же всё иначе. Испанская музыка особенная — цвета их флага. Насыщенно-красная с золотистыми проблесками. Она окрашена и эмоционально: страстная, с чётким ритмом ударных, от которого бёдра сами пускаются в энергичный танец. Что со стороны кажется вульгарным, тут приобретает совершенно иные черты, — сладкого исступления и порывов в пылу искренности и влечения. Она показывает, что иногда пойти на поводу у своих желаний бывает слаще, приводит к совершенно немыслимым, но приятным последствиям. Они с Вивьеном садятся за барную стойку и заказывают по паре алкогольных напитков, пока блондин с восхищением следит за гибкими телами. Те прижимаются друг к другу и без лишнего стеснения выписывают восьмёрки. — Почему ты не взял омегу с собой? — он с сожалением и некоторым осуждением смотрит на Вивьена. Тот пожимает плечами, стуча пальцами по барной столешнице. — Мы подумали, что тебе будет неловко. — Что за чушь, — Чимин закатывает глаза и качает головой, — я бы нашёл с ним общий язык. Пожалуйста, в следующий раз обязательно приезжайте вместе! Я попрошу Чонгука, чтобы он организовал ужин. — Как скажете, сеньор Мерседес, — Вивьен с улыбкой кивает, а у омеги в этот момент сердце замирает. Его назвали сеньором Мерседес абсолютно осознанно, пусть с долей юмора, но всё же. Это непривычно, но одновременно с этим приятно ноет где-то в груди. От признания действительно многое зависит. Конечно, главное не то, как тебя называют, а что ты сам из себя представляешь, однако Чимину всё равно становится до прикушенных губ хорошо. — Ты хочешь потанцевать, да? Иди, Матадор присоединится к тебе, — кудрявый альфа кивает в сторону танц-площадки. — Он умеет танцевать? — Чимин широко веки распахивает, пока Вивьен ухмыляется. — Испанцы очень любят ночные развлечения. У нас для этого даже есть особые термины, которые не встречаются ни в одном другом языке. Когда я был моложе, для меня уйти из дома вечером и вернуться только под утро — обычное дело. Да, там присутствовали алкоголь и травка, но суть совсем не в этом. Мало кто напивался до бессознательности. Мы веселились и отрывались под музыку, танцевали и танцевали. Слышать подобное для Чимина довольно странно: в Корее к танцам относились скорее как к хобби или профессии, отдельно развитой индустрии. Даже в заведениях, где он развлекался, упор был на знакомствах и выпивке. Их менталитет, всё же, гораздо более зажат и холоден, чем у испанцев. Чимин просто не мог представить, чтобы Намджун или Юнги до упаду танцевали где-нибудь в одном из баров. — Все испанские мужчины умеют танцевать. Знаешь, как у нас говорят? Танец — это секс, только в вертикальном положении. Так вот, Чонгук — прекрасный любовник. Блондин принимает к сведению и улыбается по-кошачьи хитро, медово блестит глазами, а затем кивает и слезает со стула, теряясь где-то в толпе. Примерно в это же время Чонгук застёгивает рубашку, оставляя верхние пуговицы демонстрировать бронзовую полоску грудных мышц. Он зачёсывает влажные после душа волосы назад, а затем выходит из комнаты. Мужчина оплачивает бронь, а затем благодарит персонал за вечер и широким шагом направляется к выходу. Уже внизу он встречается с остальными альфами и присоединяется к их спонтанному перекуру, выуживая из портмоне шоколадную папиросу. — Тебе достался лучший омега, знаешь? Марио уже без тени улыбки, затягивается дымом и выдыхает, почёсывает щетину на широком подбородке с ямочкой. — Знаю, — Матадор выдыхает белёсо куда-то в чёрное небо, уже привычно для себя ищет глазами Луну. Находит. На душе становится спокойнее. — Не упусти его, — Иван тушит бычок о бетонную стену, повторяя за своим братом, а затем метко швыряет в урну, — он слишком лакомый кусочек. Я уверен, что тебе придётся бороться за его внимание и осаждать чужих альф даже когда ваша свадьба официально состоится. — А ещё он интересная личность и прекрасный человек. Таких видно сразу, — Алехандро дополняет, кивая согласно. — Я вёл себя по-скотски с Чимином в начале. Стараюсь быть галантным сеньором сейчас, не заходить дальше позволенного и не напирать, хотя только сам Бог знает, как сильно хочется впиться в его хорошенькие губки и сделать своим, — Чонгук щурит глаза и затягивается. — Это тебе не Давид, — хохотнул Марио, — ты встречался с ним, кстати? Альфа отрицательно цокает, делает ещё пару вдохов и заканчивает с сигаретой, кивает в сторону красной вывески. — Я никогда не любил Давида. Он станет хорошим омегой для кого-то, но не для меня. Мы с Чимином договорились о том, чтобы не изменять друг другу до свадьбы. — Так у тебя целибат? — Чонгук на это закатывает глаза, пока остальные мужчины посмеиваются. — Святая Мария, в какой момент ты стал таким взрослым? Настоящий альфа. — С ним хочется быть достойным. Они согласно голосят и идут к бару, привлекая к себе внимание. — Не был бы ты моим другом, и клянусь, я бы постарался отбить Чимина у тебя… — Посмотри, посмотри, у него сейчас пар из ушей повалит… — Заткнулись бы вы, idiotas… В залитом цветным светом помещении Чонгук сразу же находит Чимина глазами. Он с разгорающимся внутри удовольствием наблюдает за лунным омегой, который освещает танцзал своей радостью. Его волосы сверкают от лучей софитов, тело змеёй изгибается под музыку, бёдра соблазнительно трясутся. Красный костюм только сильнее подчёркивает внутренний огонь, который в блондине пылает сейчас ярче факела. Мерседес проходит в толпу, взглядом предупреждая особенно прыткого альфу, а затем кладёт ладони на талию омеги. Тот вздрагивает, но, почувствовав уже привычный запах шоколада и табака, тут же обмякает в сильных руках. Они неторопливо двигаются, прижимаясь друг к другу. Чонгук пахом теснее притирается к мягким ягодицам, пока луноволосый в абсолютной неге от музыки голову на плечо ему откидывает и делает волны всем телом. Альфа находит его ушко и текст песни персонально для Чимина шепчет: — Si te vuelvo a ver, se me vuelve a parar, la respiración, por verte bailar. Si tú sabes que te gusto, ¿por qué te haces la loca? — от двусмысленности и того, насколько лирика подходит под их ситуацию, внутри Чимина тянет. Он почти глаза закатывает, вслушиваясь в слова альфы, что, кажется, самой души касаются, — cuando yo te miro, te muerdes la boca, yo solo quiero verte bailando sin ropa, en la misma cama, en la misma nota. Омега не выдерживает и отстраняется, почти отлетая от Чонгука. Тот крепко за кисть хватает и обратно к себе тянет, выбивая остатки воздуха из лёгких. Чимин инстинктивно обвивает его шею ладонями, смотрит неотрывно на альфу, в зелёных глаз которого лес полыхает. Легче сейчас лечь под гильотину, чем оторваться. Когда мелодия становится более томной, альфа ладонями ведёт по пухлым бёдрам мужа, оставляет их на ягодицах, будто только там им самое место. Чимина ведёт. Он позволяет делать с собой что угодно, только чтобы насладиться сладким возбуждением как можно дольше, течной кошкой виться вокруг большой чёрной пантеры. Омега теряет остатки разума, в горле пересыхает, а меж дрожащих ног наоборот бесстыдно мокнет. Почти скулёж вырывается из его маленького рта, когда Чонгук надавливает на мягкость и под ритм несколько раз вжимает хрупкое тело в себя, имитируя поступательные толчки, совсем как в сексе. Они мокрые, горячие и сладкие, как куба либре. Танец — это секс, только в вертикальном положении? Они занимаются любовью дико, оставляя друг на друге собственные феромоны, царапая и покусывая. Чонгук до синяков сжимает омежью талию, а Чимин и сам не замечает, как впивается в сильную, мускулистую шею альфы жалящим поцелуем, когда тот подхватывает его на руки и кружит. Их физиологическая тяга друг к другу сногсшибательна и неизбежна. Она как что-то, что было с ними всегда. Упёртые характеры, словесные пикировки и щелчки по носу — всё это просто детская игра на фоне того, насколько сильно хотят друг друга их тела. А секс, как известно, только облагораживается чувствами.