***
Светило окончательно скрывается за полоской горизонта, целуя остывшую землю. Гектары покатых виноградников почти голые: они, наконец, сбросили свои сочные грузные наряды. Теперь видны лишь узловатые широкие листья и тонкие лианы, коричневые витые стебли. Им предстоит долгое межсезонье: тёплая золотистая осень и дождливая зима. Конец лета — сезон сбора урожая в Испании — всегда сопровождается роскошными гуляниями, праздником, рассчитанным на весь регион. Занятие винодельчеством здесь не только обязанность, но ещё и великая радость, которая подтверждает статус богатых толстосумов; статус страны на международном рынке. Хмельные и от проделанной работы, и от крепкого терпкого вкуса на корешке языка, виноделы расходятся чуть за полночь. Из-за палящего солнца их день начинается и заканчивается одинаково поздно. Они же, однако, не пасуют перед погодой и усердно трудятся, хотя от усталости по приходу домой ноги предательски подкашиваются, а Морфей забирает к себе как только макушки касаются подушек. Все десять часов до этого загорелые испанцы отстригали кусты, обращаясь с иссиня-чёрными бусами как с самыми настоящими драгоценностями, пели громкие задорные куплеты; стирали пот с лица и прятались от кусачего солнца за широкими полами шляп. Они заслужили долгожданный отдых. Эти люди — незаменимое звено, без которого вся империя де лос Мерсе́дес не имела смысла, и бизнесмены старались по заслугам оценивать их усилия. Что для одних страдания и непосильный труд, то для других сладкий жирок ответственности и стремление к идеальному, на которое и целую жизнь потратить не жаль. В винодельне прохладно, она давно выпустила летний зной, чтобы сохранить нужную для капризных высоких бутылочек вина температуру. — Дома всё наладилось? — Джин зачёсывает густые тёмные пряди волос назад, развалившись на диванчике, пока Тэхён разливает алкоголь по фужерам. Дионис уставал едва ли не больше, чем остальные, но всё равно упрямо работал. На нём была огромная ответственность: именно от Джина и его команды зависело качество продаваемого продукта. Благодаря хорошему образованию и опыту альфа обладал исключительной внимательностью и умением чувствовать самые тонкие нотки в букете. Но существовало, однако, и что-то кроме виноградников. Дионис окончательно осознал, что ему есть ради кого брать выходные и не задерживаться дольше положенного. Он был рад, что Тэхён стал более терпеливым и чутким. Альфа с золотистыми кудрями и блестящими любовью глазами подобрался как никогда близко к сердцу винодела. Вместе с этим до болезненного остро ощущался вопрос о раскрытии их отношений. Страх в груди Джина ощущался уже не так удушающе: Тэхён действительно делал всё возможное для того, чтобы любимый ощущал себя в полной безопасности. Мерседес-младший пообещал, что останется на стороне альфы, даже если поднимется вопрос об освобождении Сокджина от его полномочий. Кроме того, Чимин заверил обоих, что они с Чонгуком поддержат альф. До свадьбы помолвленных оставалось несколько дней, а это значит, что близился и день, когда наследник виноградных лоз примет статус первого владельца компании, а омега — второго. Это подкрепляло веру в благополучный исход, и настроение обоих было воодушевлённым. — Существует какой-то эффект Чимина, видимо, — Тэхён поднимает лицо, демонстрируя белозубую улыбку. Он протягивает Джину высокий фужер, после чего они со звоном бьются дорогим хрусталём: — я и не припомню, когда у нас в доме было настолько спокойно. Чонгук больше не похож на высокомерного сноба… — Он твой старший брат, имей уважение, — осекает его Джин полушутливо, шлёпая по плечу. — Но он правда здорово изменился! Чимин хорошенько надрессировал его, — лукаво тянет Тэхён, отпивая алкоголь и посмеиваясь. — Не дай Святая Мария Чонгуку услышать это, — альфа убирает вино в сторону, а затем льнёт к своему любимому, утыкаясь носом куда-то в шею. От Тэхёна пахло солнцем и пряностями. Это любимый запах Джина, запах его любви и дома. Лишь рядом с альфой он может полностью расслабиться, заливисто смеяться с его шуток, ощущая сильные руки на своей талии. Им никогда не был важен вторичный пол. Они полюбили друг друга без идиотских предрассудков, не обращая внимания на созданные обществом и природой рамки. Их ссора стала настоящим испытанием, благодаря которому альфа окончательно понял, что не сможет отказаться от Тэхёна в угоду чужому одобрению. Он сможет найти другую работу, но другую любовь… Вряд ли. — Давай сделаем это после свадьбы Чимина и Чонгука? — тихо шепчет Джин, ищет своей ладонью длинные музыкальные пальцы Тэхёна, переплетает их крепко. Тот замирает. Тело альфы напрягается, он весь даже дышит тише, затаивается, словно хищник перед прыжком. — Что «это», малыш? — переспрашивает он, будто не понимая, о чём говорит старший. Дионис отстраняется буквально на несколько сантиметров, дуя пухлые губы недовольно. Он ворчит, нарочно избегая сияющего взгляда напротив: — Ты знаешь. Давай расскажем всем о наших отношениях на следующей неделе? После выходных? — Соберём этих лощёных богачей на ужин и сообщим им, что терпеть не можем щенков и не собираемся их заводить? Скажем папе Фигаро, что он будет первым священником в Каталонии, который обвенчает двух альф? — тут же начал дразнить Тэхён, тем не менее, разве что не подрагивая от радости. Если бы у альфы был хвост, то он вилял бы им сейчас как помелом, ощущая счастье каждой клеточкой тела. — Хэй, но я люблю щенков! Возможно, со временем я бы хотел взять кого-то из приюта, — застенчиво признается Дионис, принимаясь свободной рукой перебирать золотистые кудри любимого, делая вид, что очень заинтересован в этом занятии. — Боже, у моей любви такое огромное сердце, — поражённо шепчет Тэхён, а затем начинает мелкими поцелуями подниматься от шеи и губ Джина, мягкими бабочками нежности покрывая каждый сантиметр бархатной загорелой кожи. Альфа аккуратно укладывает старшего спиной на диван и принимается выцеловывать заалевшее лицо, ощущая, как внутри целая канонада эмоций из-за долгожданного признания. Они, наконец, будут парой. Никаких ужимок на публике, никаких секретов и утаиваний от родных и друзей. Боже, Тэхён определённо должен будет поблагодарить своего будущего родственника за совет «дать время». Они с Джином прошли путь от полного непринятия их чувств до здоровых отношений, а спустя ещё пару месяцев сам Дионис, наконец, дал добро на огласку. Звучит как сон, но если и так, то Мерседес-младший готов никогда не просыпаться, лишь бы позволяли холить и лелеять этого мужчину. Альфа буквально на секунду отрывается от своего занятия, когда Джин внезапно морщится и привстаёт, пытаясь нащупать что-то сзади. — Что такое? — Тэхён хрипло шепчет. — Не знаю… Что-то твёрдое… Подожди-ка… — так же тихо отвечает Джин, с раздражением выискивая причину, которая не позволяет ему полноценно наслаждаться ласками Тэхёна. Небольшой предмет неприятно и больно упирается в спину, отвлекая от неги. Спустя буквально пару секунд он выуживает между спинкой и сиденьем дивана поблёскивающий расстёгнутый браслет. Ювелирное украшение явно не из дешёвых, оно блестит цепочкой из белого золота и вставок светлого, полупрозрачного камня. Лунного камня. — Ох, кто-то из посетителей забыл?.. — растерянно спрашивает он, переводит взгляд на нетерпеливого Тэхёна. — О! Я видел такой у Чимина. Может быть он оставил в последний раз, когда они с Гуклито были здесь? — спохватывается Тэхён, принимая украшение в свои руки. — Я не помню, — хмурит Джин эбеновы брови. Он не обратил внимания на запястья Чимина, когда луноволосый омега навещал виноградники вместе со своим мужем. — Нет, нет, у Чимина точно был такой. Это его стиль, — несогласно качает головой Тэхён. Он привстаёт с мягкого дивана и тянется к подлокотнику, на котором растёкся бесформенный жакет альфы. Мерседес-младший аккуратно прячет браслет во внутренний нагрудный карман своей одежды, а после возвращается к Джину. — Вернём ему на свадьбе? Будет дополнением к основному подарку, — винодел нерешительно кивает, всё ещё сомневаясь, но затем щёки его загораются под хитрым взглядом Тэхёна, а из головы разом вылетают все посторонние мысли: — так на чём мы остановились?***
Городское здание арт-галереи обтекают утренние солнечные лучи, играясь бликами на глянцевом стекле и многочисленных биллбордах. Картинки призывно горят рекламой, лица знаменитостей сменяют друг друга, пока не высвечивается фотография запоминающегося омеги. Его выражение лица кажется мягким и задумчивым, светло-карие раскосые глаза оттеняют загорелое золото кожи, а пухлые губы сочны и аппетитны даже через холодные пиксели баннера. Нежный блонд подчеркивает ауру невинности и свежести, сразу же привлекая внимание к фотографии — коренные испанцы обычно жгучие брюнеты. Окольцованные пальцы устроились меж тонких страниц безликой книги, на которой, судя по витиеватой надписи внизу, и должен оказаться фокус. Однако даже фотограф, кажется, был настолько очарован красотой загадочного омеги, что временно забыл о своих обязанностях и решил сыграть на персональной эстетике. «Открытые чтения известных и начинающих авторов в галерее «Art Deco» уже сегодня! Вход по пригласительным билетам, которые разыгрываются по условиям винодельческой компании Mercedes&Vins!» Возле здания устроилось множество дорогих автомобилей. Рассчитанных мест для парковок хватило не всем, несмотря на тщательно спланированное количество гостей. Слух среди испанских богачей о том, что без пяти минут скандальный муж знаменитого Матадора устраивает культурное мероприятие, прокладывая путь к новой нише, разлетелся со скоростью лесного пожара. Им хотелось подобраться поближе к загадочному лунному омеге, который, судя по любопытным сплетням, обладал исключительным обаянием и умением находить общий язык с кем угодно. Благодаря причудливому потолку с панорамными окнами просторный зал галереи заливал золотистый естественный свет. Многочисленные букеты свежих цветов создавали сладковатый флёр; отовсюду слышались обрывки вежливых непритязательных бесед и негромкий смех. Впервые светлые стены галереи видели такое огромное количество посетителей, да ещё и не абы каких: сливки общества и культурные гении смотрели друг на друга со смесью наигранного дружелюбия и искреннего интереса. Персонал сновал между небольших групп по интересам, приглаживая небольшой стихийный хаос от абсолютного аншлага. Совсем скоро все, наконец, устроились на своих местах: круглые столики в окружении удобных кресел позволяли любимчикам жизни оставаться в комфортных для них компаниях. Кремовые брошюры с бордовым торговым знаком семьи Мерседес притягивали к себе взгляды, плотная бумага под пальцами ощущалась приятно и пахла едва заметным шлейфом мирры. Внутри подробно описывалась программа мероприятия: приветствие от Чимина де лос Мерсе́дес, омеги, благодаря которому едва ли не впервые интеллигенция и праздная элита собрались в одном месте носом друг к другу; полуторачасовые чтения от представленных в списке авторов и торжественный фуршет с дегустацией вин. Когда на полукруглую сцену с подставкой для книг и микрофоном посередине мягкой кошачьей походкой выходит тот самый омега, последние шепотки затихают. Все взгляды теперь прикованы только к нему, к его молочному брючному костюму и аккуратной укладке, к способности держать лицо перед аудиторией. Омега устраивается за кафедрой, кладет рядом с небольшими бутылочками воды заранее подготовленную речь, пробегается по ней глазами в последний раз. Он поднимает лицо навстречу нежным лучам и своим гостям. Благодаря такому ракурсу солнце подсвечивает блондинистые пряди, и кажется, будто вокруг его головы светится волшебный ореол. — Я с радостью приветствую всех, кто сегодня нашёл время на то, чтобы заглянуть ко мне в гости, в небольшую Вселенную, планеты которой — талантливые авторы, а спутники, конечно же, их драгоценные творения, — воркующий голос омеги приятен для слуха, а от его слов многие начинают непроизвольно улыбаться, — думаю, что отчасти все мы — творцы собственных Вселенных. На наших планетах любопытные Маленькие принцы и бутоны капризных роз, а закаты так часто, как мы сами этого захотим… За столиками, что расположены ближе к сцене, сидят самые близкие люди. Из шести мест, предназначенных для четы Мерседес, пустуют три. Чимин обращает на это внимание, когда мажет взглядом по людям, высматривая знакомое лицо, но не прерывая свою речь. Почему-то именно сейчас омеге было важно его присутствие, ментальная поддержка, которая ощущалась дороже, чем любая пышная речь. Альфа находится довольно быстро: каре-зелёный лес горит гордостью и чем-то схожим на восхищение, отчего луноволосый берёт паузу и облизывает пухлые губы, не открывая глаз от своего мужа. Ох, вы когда-нибудь видели его мужчину? Его мужчина опирается бицепсом о колонну, сложив руки на груди. Закатанные до локтя рукава светлой сорочки открывают вид на венистые предплечья, а ладони, как и всегда, прячутся в кожаных перчатках. Натренированные бёдра обтекают классические брюки, которые прекрасно подчёркивают слаженную, грациозную, но в то же время крепкую фигуру альфы. Пара чёрных прядей выбилась из влажной причёски Чонгука. Чимин хочет убрать их с лощёного лица до фантомного зуда на кончиках пальцев. –… и кроме драгоценных гостей и авторов, я бы хотел поблагодарить и выразить огромную привязанность к спонсорам сегодняшнего вечера, своей новообретённой семье, — луноволосый одаривает нежной улыбкой Лукаса, Тэхёна и Мануэля, — и в особенности своему жениху, Чонгуку де лос Мерсе́дес, — вновь стреляет взглядом в альфу, — без его управленческого таланта и упорного труда вряд ли бы компания имела такой, без лишней скромности, подминающий и всепоглощающий успех. Чимин замечает, как альфа незло закатывает глаза и качает головой, сдерживая улыбку, а затем слышит подтверждающие восклицания со столика, за которым сидят друзья Чонгука — Марио порывается одобрительно свистнуть, но в последний момент получает предупреждающий взгляд от Вивьена. — И прежде, чем я присоединюсь к вам в качестве слушателя, а на сцену выйдет наш первый автор, мне бы хотелось зачитать небольшой отрывок из всеми любимой сказки… Чимин опускает глаза, чтобы найти нужный текст на распечатанных страницах. Его выразительный мягкий голос раздаётся на весь зал, пока к выходу готовится один из опытных писателей. « Пятая планета была очень занятная. Она оказалась меньше всех. На ней только и помещалось что фонарь да фонарщик. Маленький принц никак не мог понять, для чего на крохотной, затерявшейся в небе планетке, где нет ни домов, ни жителей, нужны фонарь и фонарщик. Но он подумал: «Может быть, этот человек и нелеп. Но он не так нелеп, как король, честолюбец, делец и пьяница. В его работе все-таки есть смысл. Когда он зажигает свой фонарь — как будто рождается еще одна звезда или цветок. А когда он гасит фонарь — как будто звезда или цветок засыпают. Прекрасное занятие. Это по-настоящему полезно, потому что красиво». И, поравнявшись с этой планеткой, он почтительно поклонился фонарщику. — Добрый день, — сказал он. — Почему ты сейчас погасил фонарь? — Такой уговор, — ответил фонарщик. — Добрый день. — А что это за уговор? — Гасить фонарь. Добрый вечер. И он снова засветил фонарь. — Зачем же ты опять его зажег? — Такой уговор, — повторил фонарщик. — Не понимаю, — признался Маленький принц. — И понимать нечего, — сказал фонарщик, — уговор есть уговор. <…> «Вот человек, — сказал себе Маленький принц, продолжая путь, — вот человек, которого все стали бы презирать — и король, и честолюбец, и пьяница, и делец. А между тем из них всех он один, по-моему, не смешон. Может быть, потому, что он думает не только о себе». Маленький принц вздохнул. «Вот бы с кем подружиться, — подумал он еще. — Но его планетка уж очень крохотная. Там нет места для двоих. » –… сегодня тут собралось множество людей, для которых дело всей их жизни — фонарь, а они сами – доблестные Фонарщики, что меняют день на ночь каждую минуту без продыха, — Чимин поднимает веки, — но одиночество, зачастую, теснит планетку. Пожалуйста, в погоне за целями и бесконечной рутиной не забывайте главное — о звёздах внутри вас и в глазах людей, которые вас окружают. Спасибо за предоставленную возможность сиять. Омега слегка кланяется, раскрасневшийся от нахлынувших чувств, прежде чем зал заполняют громкие аплодисменты. Он уступает место солидному писателю, альфе в возрасте, который в приветствии целомудренно прижимается губами к тыльной стороне тонкой ладони и хвалит омегу. Чимин смущённо кивает и приглашает к кафедре, а после спускается со сцены. Не успевает он дойти до столика, как его путь преграждает испанец с густой щетиной и волнистыми волосами. В его руках огромный букет алых роз. Альфа торжественно передаёт цветы луноволосому, удостаиваясь удивлённой, но тем не менее, сдержанной улыбки. Чимин узнаёт в нём Даниэля, знакомого Чонгука, с которым омега играл на теннисном корте пару месяцев назад. — Большое спасибо за цветы, — благодарит он, передаёт презент в заботливые руки подскочившего персонала, — такие шикарные! — Какой омега, такие и подарки, — подмигивает мужчина и уже открывает рот, чтобы вызваться проводить Чимина до нужного места, когда луноволосый ощущает уже привычный жест. Ладонь Мерседес собственнически устраивается на тонкой омежьей талии, прижимая Чимина к себе, поглаживает кончиками пальцев по мягкому животу. Чонгук возвышается рядом с хрупким силуэтом монолитной стеной, смотрит на чужого альфу почти что равнодушно. — Чонгук, дружище! — восклицает тот, но уже без бывалого энтузиазма. Мерседес никак не реагирует на заискивающий тон, отвлекается лишь когда Чимин берёт на себя диалог, укладывая светлую макушку на крепкое плечо рядом: — Даниэль сделал мне прекрасный подарок в честь маленького дебюта. Спасибо тебе ещё раз, — омега кивает в знак благодарности, а затем смотрит на Чонгука снизу вверх, из-под пушистых ресниц, с особенными нотками игривости и любования: — идём за столик? — Идём, Нино, — Чонгук дежурно кивает альфе напротив, пока Чимин уже тянет его в нужную сторону. Уже спустя несколько секунд, отодвигая стул для мужа, Мерседес морщит нос и шепчет себе под нос: — стервятники. — Точно-точно. Мы выбираем лучших омег, но иногда это приносит столько суеты, — Лукас довольно улыбается и приобнимает Чимина за плечи. Взгляд Чонгука отчего-то становится холоднее, когда он смотрит на своего отца. Ни оживлённый Тэхён, ни радостный Мануэль не замечают этого, но у Чимина мелкие мурашки проходятся по загривку. Это не недовольство. Омега уже достаточно хорошо различает, как Мерседес реагирует на те или иные действия. Сейчас Чимин может положить голову на гильотину в доказательство тому, что за подобным поведением кроется какая-то более глубокая мотивация. Луноволосый вежливо улыбается своему тестю, а затем аккуратно перехватывает руку Чонгука под столом, переплетая со своими окольцованными пальцами. Тот ощущает мерные поглаживания, переводит глаза на Чимина. Напряжение почти сразу же уступает место другим эмоциям: лес утихомиривается, хмурая складка меж бровей разглаживается. — Спасибо, что приехали поддержать меня, — делится Чимин, чтобы сменить тему. — Ты потрясающе выглядел на сцене, хоть я и обзевался за полчаса нахождения тут. Слишком много занудных альф на квадратный метр, — отвечает Мануэль, отпивая разбавленное игристое из фужера и морщась недовольно. Остальные Мерседес тут же обращают на него свои взгляды, начиная с насмешливых и заканчивая искренне оскорблёнными. Это разбавляет атмосферу, и Чимин тихо смеётся, покачивая головой. Вскоре старшие альфы заслушиваются выступлением писателей. В небольших перерывах Мануэль то и дело наклоняется к Чимину, они прикрывают лица ладошками и перешёптываются об испанских богачах, которые стали неожиданными гостями. Молодые люди неслышно посмеиваются и кидают друг другу многозначные взгляды, пока в душе омеги расцветает пахучими бутонами искренняя привязанность к Мануэлю. В Корее у него, по сути, и не было друзей, кроме Намджуна. Тем более друзей-омег. Общение с Мануэлем для Чимина — возможность расслабиться без боязни быть непонятым. Они могут сплетничать без умолку или обсуждать какие-то серьёзные темы, лежать в обнимку и заходить в комнаты друг друга в любое время, одалживать вещи из гардероба и радовать небольшими подарками. С Тэхёном Чимину тоже было весело и комфортно, они всегда могли найти общую волну, но только Мануэль ощущался для омеги тем самым младшим братом, за которого он способен сворачивать шеи. Однако всякому веселью свойственно кончаться. Луноволосый ощущает, как его стул под натиском сильной ладони двигается в сторону, а ещё через пару мгновений он оказывается вплотную к Чонгуку. — О чём болтаете? Я тоже хочу посмеяться, — альфа приподнимает брови, пока Чимин полушутливо закатывает глаза, замечая недовольное выражение Мануэля: — Всё о любовниках. — Так у тебя их несколько? — мгновенно подхватывает игру большой чёрный кот, совершенно не обращая внимания на реакцию своего брата. Он, кажется, несколько привык к подёргиванию за усы и соскучился по вниманию мужа, что сам напрашивается на колкий флирт. — Ах, конечно, — Чимин наклоняется к альфе, аккуратно зачёсывает шелковистые пряди назад, — больше любовников — больше букетов. А у тебя разве не столько же? — Багажников на всех не хватает, — Мерседес прикрывает глаза, наслаждаясь аккуратными поглаживаниями. — Покупай микроавтобус, — посмеивается Чимин, а затем тянется вперёд, чтобы губами прижаться к чужому лбу в нежной ласке. Их не смущают наглые папарацци и едва слышные перешёптывания. Омега ощущает остальных людей не сильнее, чем шкрябанье иголкой по коже — неприятно, но перетерпеть можно. Всё-таки сливки испанского общества это не корейские палачи, в случае чего можно откупиться какой-нибудь дорогой безделушкой. В конце концов, наблюдать за мальчишеским характером Чонгука, который открыл для себя Чимин, гораздо приятнее. Ради такого зрелища можно и не обращать внимания на злые языки в спину. — Я зайду к тебе вечером? Нужно будет обсудить завтрашнее мероприятие в честь свадьбы, — омега кивает на учтивый тон наигранно внимательно, глазами обласкивая гладкий волевой подбородок и тонкие губы, родинки на лице. — Ты такой очаровательный. Как садовая змея, — поддерживая милую интонацию, вторит ему Чимин. — А ты тогда трусливый зайчонок? — глаза Чонгука блестят хитростью. — С чего бы? — пытается откреститься омега, сдавая назад. Слишком опасная территория, на которой он не сможет противостоять игривому хищнику. — Избегать меня после того, что устроил, когда я играл на пианино… — Ах, замолчи! Омега старается скрыть заалевшие щёки, показательно отворачивается к сцене, делая вид, что его внимание полностью занято подготовкой к очередному выступлению. — Блядство, Чимин, я готов говорить любое la mierda, только чтобы наблюдать твоё редкое смущение, — рокочет Чонгук, подпирая своим плечом чужое. — Ты просто невыносимый. Как будто бы я один участвовал в этом, — почти обвинительно шепчет омега, снижая громкость голоса до минимума, потому что автор начинает представлять отрывок из своего романа. — Значит, это я тебя соблазнил? — Нет. Никакого соблазнения. А если и дальше продолжишь светить торсом на балконе, то простудишься, — парирует Чимин, а затем прижимает палец к полным губам в знак молчания. Мерседес возится рядом ещё какое-то время, пока не находит удобную позицию, поигрывая с лунными волосами и лениво мажа взглядом по стенам галереи. Никогда ожидание не длилось так долго.***
— Вы уже купили билеты? Чимин критично осматривал обувь, которую курьер привёз ему буквально пару часов назад, параллельно с этим разговаривая по видеосвязи с Юнги. Он отвалил за красные ботильоны с знаменитой кошачьей мордой на высоком каблуке несметное количество денег. Омега был действительно зависим от хорошей одежды, гардероба, полного комфортных и красивых вещей, и требовал соответствующее большим вложениям качество. В конце концов, на свадьбе особо не вырядишься, а вот на вечеринке можно было и покрасоваться, несмотря на то, что Исыль ещё не отошёл от прошлого перформанса Чимина. По крайней мере, так себе объяснил луноволосый отсутствие мужчины на чтениях. — Да, прилетим в субботу. В воскресенье в обед будет церемония? — Юнги потирает уставшее лицо, переспрашивает на всякий случай. — Да, в охотничьей усадьбе Мерседес. После самого мероприятия родители и все близкие родственники останутся на поздний ужин, а мы с Чонгуком уедем в особняк, — Чимин убирает обувь в коробку, шуршит пергаментной бумагой и двигает макбук поближе, чтобы рассмотреть каждый пиксель и родное лицо по ту сторону экрана. От мысли, что совсем скоро они встретятся, всё переворачивается и возбуждённо потрескивает, как еловые ветки в костре. Он не видел своего брата и деда два месяца. Ушик и Юнги проводят его к алтарю, как и полагается. Чимин больше не будет ощущать ту горечь и одиночество, которые чувствовал во время венчания. Это обнадёживало и грело. — А Намджун? Вы так и не поговорили после того, что произошло? Чимин поделился своими переживаниями о ситуации с альфой почти сразу же. Юнги тогда долгое время настаивал на том, чтобы отправить Кима обратно в Корею и вместо него прислать кого-то из проверенного окружения. Сначала омега наотрез отказывался, не желая вновь привыкать к чужому лицу. Однако спустя некоторое время он решился подойти к бывшему другу и рассказать об этом предложении, справедливо рассудив, что тот сам должен принимать подобные решения. Он отпустил бы Намджуна, если бы мужчина сказал или попросил, но альфа лишь поджал челюсть и отрицательно качнул головой, упрямо избегая встречи глазами. Чимин сказал Юнги, что пока что оставит всё так, как есть. — Как я могу заставить поговорить со мной человека, который в полтора раза больше меня? Что мне сделать, за шкирку его схватить? Зажать где-нибудь в углу? — недовольно отзывается Чимин, под пристальным взглядом старшего брата вновь ощущая себя шестилеткой, которой приходится оправдываться за сломанную игрушку. — Приказать, — выразительно отвечает альфа, откидываясь на офисное кресло и складывая руки на груди, из-за чего его мешковатая одежда становится ещё объёмнее, жадно съедая худосочное тело. — Я не буду, — тут же отзывается Чимин, качает головой, давая понять, что здесь и обсуждать нечего, — я и так наделал слишком много ошибок. — Это следствие, а не первопричина. Ты наделал ошибок как раз-таки из-за недомолвок. Промолчал там, спустил с поводка здесь. Огромное недопонимание как итог. Иногда нужно быть жёстким, Чимин. Ты не сможешь стать хорошим для всех, — отрывистые глухие фразы Юнги будто хлестали омегу по щекам. Эта манера разговаривать досталась альфе от покойного отца, к огромному неудовольствию Чимина. — Ты говоришь как Чонгук, — бормочет омега. — Значит, Чонгук прав. Пусть он сукин сын временами — и я поговорю с ним на этот счёт, — но умный сукин сын. Ты, Чимин, холоден и рассчётлив по отношению к чужим людям, но к родным… — Юнги вздыхает, шепеляво продолжает, посматривая из-под леопардовой меховой панамы: –… иногда удара стоит ожидать именно от тех, кто подобрался к тебе ближе всего. И действовать в таких случаях нужно едва ли не резче, чем с остальными. Потому что они знают, где болит. На некоторое время комната погружается в молчание. Чимин вздыхает и сцепляет руки перед собой, играет с бликами от венчального кольца, раздумывая над поведением охранника в последнее время. — Думаешь, Намджун способен на подлость? — Он твой ручной пёс, — пожимает плечами Юнги, — но известны случаи, когда даже ручные псы загрызали своих хозяев до смерти. В словах брата есть огромная доля рациональности, Чимин понимает это. Но одно дело проанализировать разумом, а другое прочувствовать сердцем. Намджун, его Намджун, который дул на разбитые коленки Чимина и буквально носил омегу на руках? Делил множество секретов и помогал улизнуть от отца и деда? А теперь, возможно, вынашивал в мыслях желание навредить Чимину? Сама мысль о вероятности такого рода предательства разрушала изнутри. Не успевает Чимин ответить и хоть как-то упорядочить мысли, как в дверь пару раз стучатся. Он хочет попрощаться с собеседником и пообещать перезвонить, но Мануэль уже врывается в комнату с тем самым букетом от Даниэля. Цветы настолько огромные, что загораживают омеге ракурс. — Чимин! Ты забыл розы, которые подарил тебе Данилито. Я увидел это и попросил персонал галереи отправить их в особняк почтой. Чимин встаёт с кровати и спешит к нему, берет объёмную вазу, чтобы отнести её на балкон: — На самом деле, я не забывал… Это было намеренно… Предпочитаю принимать цветы только от любимых мужчин, — неловко посмеиваясь, сообщает луноволосый. — Так вот почему твоя комната завалена букетами от Чонгука? Омега поспешно выходит на открытое пространство, внешне игнорируя незлое подтрунивание от Мануэля, но мысленно смущаясь внезапному осознанию. Он пару раз вдыхает и выдыхает, а затем оглядывается. Омега находит свободное место рядом с другими горшками уличных растений, и устраивает розы между высоким плющом и диким виноградом. Осень в Испании гораздо теплее, чем в Корее, поэтому можно было не волноваться за сохранность цветов. Солнечные деньки продолжали радовать Чимина, а кудрявые сахарные облака не давали ни одного намёка на возможную непогоду. — О, ты смотришь трансляцию какого-то… Как это у вас… Остановившись возле балконной двери, Чимин приподнимает тонкие брови и поджимает губы, чтобы не рассмеяться. Он застаёт просто уморительную картину. Мануэль улёгся на постель омеги прямо перед макбуком и тыкал пальцем в экран с растерянным Юнги. — Ах… Сейчас… — Мануэль щёлкает пальцами в воздухе и закатывает глаза, а затем внезапно восклицает: — айдол! Это трансляция какого-то айдола? Он очень симпатичный! Мне не нравятся слащавые мужчины, но этот выглядит миленько. Альфа по ту сторону экрана отмирает, растягивает маленький рот в неловкой улыбке, а затем наклоняет голову и показывает сердечко из пальцев, подражая корейским певцам. Мануэль меняется в выражении. Он замечает небольшое окошко снизу, где отображается его лицо крупным планом. Осознание словно раскалённые угли обжигает омегу и вынуждает резко соскочить с кровати, избегая ракурса, с которого его можно будет увидеть. — Святое дерьмо, Чимин! — Это мой брат, — сгибаясь от хохота, выдавливает тот. На глазах выступают слёзы и он стирает их тыльной стороной ладони, садится туда, где ранее лежал Мануэль. Они берут буквально полминуты, чтобы покрасневший Мануэль привёл себя в порядок и устроился рядом, а Чимин перестал смеяться. — Я рассказывал тебе о нём. Это Юнги, мой старший брат, — луноволосый протягивает ладонь в сторону экрана, пожёвывая губы, чтобы вновь не заулыбаться неприлично широко, а затем кивает уже на смущённого младшего: — а это Мануэль, первый омега в семье Мерседес. — Ах, прекрати! Это ведь ты, — шлёпает по плечу Чимина Мануэль, а секундой позже обращается уже к альфе: — извините, пожалуйста! — Ничего страшного, — пожимает плечами Юнги с нечитаемым выражением лица. Для обычного взгляда эмоции мужчины холодны и не особо ярко выражены, но Чимин, который прожил с ним почти всю сознательную жизнь, видит и бегающие по кабинету кошачьи глаза, и стиснутые пальцы. Он хитро ухмыляется наклоняется к макбуку: — Что ж, буду ждать вас в субботу с большим нетерпением. Пока-пока, Юнги-я! Альфа буркает что-то вроде «до встречи» и отключается, а Чимин убирает макбук в сторону, раздумывая над поведением брата. — Звонок сбросился? — шёпотом спрашивает Мануэль, выглядывая из-за плеча Чимина, а получив на свой вопрос кивок, подрывается и принимается кружить по комнате: — как же неловко! Как же неловко! Он меня ненавидит! Он меня ненавидит? Омега в отчаянии смотрит на старшего, который в этот момент разводит благовония и машет палочкой перед собой. — Он слишком мудр для этой эмоции. Не переживай, милый. Мануэль подходит к кровати и падает на неё, сминая покрывало в ладонях, стонет и прячется в кокон. — Как я могу не переживать, когда… Когда он такой красивый. Я всегда говорю всякую ерунду, а потом жалею. Боже, этот альфа, — он неожиданно приподнимает голову и жадно смотрит на Чимина, — он выглядит так хорошо? Его кожа очень светлая. Она везде такая? Чимин морщится шутливо и качает головой: — Если ты имеешь ввиду задницу, то я не знаю, милый. Избавь меня от этих разговоров, ради Бога. — Но я ведь не против, когда ты рассказываешь о Чонгуке. Я уверен, что разговоры об этом дурацком альфе хуже, чем о Юнги, — жалобно говорит Мануэль. Чимин наклоняется к нему и приглаживает растрёпанные светлые пряди, пытается мягко объяснить: — Знаешь, тут существенную разницу играет культура. У вас иное отношение к старшим. — М? В каком смысле? — Ну, например, — омега укладывается рядом с младшим, — при всех наших близких отношениях с Юнги, я бы никогда не смог назвать его «дурацким». Обсуждать жизнь моего хёна, брата, тоже неуважительно с моей стороны. Открыто выпивать при старших также не приветствуется в Корее. Мануэль обмякает, вспоминая все те разы, когда он чуть ли не в открытую демонстрировал Чонгуку средний палец и шутливо подкалывал его. Он прикрывает глаза, тяжело вздыхая: — Как же всё сложно… Он точно меня ненавидит… — Я уверен, что всё в порядке. Вы обязательно пообщаетесь лично и найдёте множество тем для разговора. Чимин прислушивается к натужному сопению рядом и прикрывает глаза. В голове много мыслей, которые роятся неприятными надоедливыми мушками. Несмотря на то, что жизнь, казалось бы, налаживается, он по-прежнему ощущает себя пылинкой, которую вот-вот подхватит разряженный грозой воздух. Закружит и разорвёт на атомы, ударит оземь с силой, чтобы остатки духа выбило. В груди непонятное напряжение и ожидание чего-то хтонического тугой пружиной. Первое время Чимин списывал это на волнение перед свадьбой. Пышное и громкое мероприятие состоится уже в эти выходные. Чонгук сказал, что у омеги есть право выбора, но сам Чимин вряд ли допускал мысль о побеге из-под венца. Омега обжился в Испании. Он завёл здесь друзей, занимался делом по душе, принимал солнечные ванны, которых так сильно не хватало на родине. Он много смеялся и шутил, он путешествовал по городу и провинции без опаски быть подстреленным подлыми мафиози. Испания дала ему кров и место под солнцем, а лес в чужих глазах стал долгожданным покоем. Густая листва и мягкий мох — освежающая тень, а тёмные вкрапинки — дым от шоколадной сигареты на судорожном вдохе перед поцелуем. Всё становилось одновременно легче и труднее. Через открытую балконную дверь Чимин слышит уже привычный хруст гравия под колёсами. Он тут же поднимается с кровати и спешит на балкон, чтобы удостовериться в своих догадках — Мерседес. Линда сверкает насыщенными красным глянцем под закатными лучами солнца. Она будто пылает, красотка, на костре завистливой инквизиции, мигает фарами в молчаливом «каждый день меня седлает самый горячий мужчина Испании, а что у тебя на личном?». У Чимина на личном, к слову, мокрые шёлковые трусики и тёмный след от укуса на ключицах после попытки переиграть большого чёрного кота, хозяина дорогой машины. После фроттажа на бедном пианино Мерседес почти не разговаривали — воздуха хватило лишь на медленные поцелуи, уже не такие жадные и кусачие, а, скорее, с невысказанными извинениями и принятием друг друга. Они сформированные личности со своими достоинствами и недостатками; люди, которые делают ошибки и пытаются исправить их, — иначе, что такое «жизнь»? Однако кроме эмоциональной разгрузки и окончательного испития до дна прошлых обид, у Чимина этот эпизод возымел эффект подскочившего либидо. Чонгук… Сексуальный. Без лишних слов, Чонгук Мерседес действительно альфа с потрясающим телом и кинковым поведением в постели. Его хотелось одновременно дальше и ближе, оттолкнуть и притянуть. Чимин опирается о перила балкона локтями, укладывает подбородок на кисть и смотрит на своего мужа, который обсуждает что-то с охранниками. В какой-то момент Чонгук, будто ощущая медовый взгляд омеги, поднимает свои глаза, напарываясь на чужие. Он ухмыляется и отвешивает шутливый полупоклон, на что луноволосый кивает с благоволением и постукивает по запястью, намекая на то, что Чонгук приехал слишком поздно. После чтений семья Мерседес отобедала в дорогом ресторане местной кухни. Сразу же из заведения Чонгук уехал на работу, сказав Чимину, что не задержится и вечер они проведут вместе. — Твой принц на белом коне? — Мануэль бесшумно подошёл сзади и положил голову на плечо омеги, обнял его за талию. — Матадор на красной Линде, — хихикает старший и оборачивается в кольце рук, прижимает Мануэля покрепче, поглаживая по светлой макушке. Он тихо спрашивает, уловив меланхоличное настроение того: — Исыль что-то наговорил? Или ты всё из-за Юнги? — Ты сказал не беспокоиться по поводу него, — пожимает плечами он, а затем продолжает, высматривая что-то вдалеке: — Исыль странно ведёт себя в последнее время. Он будто бы постарел сразу на несколько лет, ты не заметил? — Мы не пересекались с ним после венчания. Кажется, что он почти не выходит из комнаты. Ты волнуешься о нём? — Не знаю, — Мануэль пожимает плечами, — после всего, что он сделал? — И я не осуждаю тебя, — понимающе кивает луноволосый, а затем отстраняется и держит омегу за плечи: — я аккуратно спрошу Чонгука в чём дело, договорились? Младший кивает, а затем ещё раз льнёт к Чимину. Он будто заряжается от того на столько долго, на сколько позволяет сам луноволосый. — Спасибо, что появился в нашей семье, — внезапно шепчет Мануэль в порывах чувств, — мне стало спокойнее и лучше с тех пор, как ты приехал. — Пожалуйста, милый, — с нежной улыбкой отвечает ему Чимин. Умиротворение и счастье в этот момент смешиваются внутри в целебном бальзаме, что заживляет израненное сердце омег. Они расстаются только спустя десять минут, когда Мануэль говорит, что его пригласили в гости к одному из друзей: время подходит к вечеру и ему уже пора собираться, чтобы не опоздать. Чимин отпускает омегу, думая о том, чтобы принять лёгкий душ. Уже после процедуры размякший от горячих струй и ароматного пара омега слышит прерывистый стук, не успев насладиться уединением. На этот раз гость вполне ожидаем. Чонгук пропускает перед собой персонал особняка — те с шумными тележками для еды и небольшим уличным столиком проходят на балкон. Альфа уже в домашней одежде, свободной брендовой футболке и широких домашних штанах, видимо, тоже только-только после купания. — Организовал нам отдельный ужин? — омега подходит к Мерседес, привстаёт на цыпочки и целует нежно в щёку с едва заметной щетиной в знак приветствия, ощущает, как его тонкую талию тут же подхватывают сильные руки, не давая отстраниться. — Да. Лукас сказал, что у него дела на сегодняшний вечер. У Исыль болит голова, Тэхён с Джином на виноградниках. — И Мануэль скоро уедет к другу, — кивает Чимин, рассматривая загорелое лицо напротив. — Значит, мы сегодня только вдвоём? — хитро мурчит Чонгук. — Мне не нравится твой тон, альфа… — щурится Чимин и отвлекается от мужчины, наблюдая за людьми, которые старательно приводят в порядок балкон. — Что с ним не так? — наигранно невинно спрашивает Чонгук, чтобы буквально через пару секунд скинуть шубу агнца и продемонстрировать острые клыки: — может это в твоей хорошенькой светлой голове грязные мысли, ага? — Если и так, то это ты испачкал, — открещивается сразу же Чимин. — Просто невероятно, — качает головой Мерседес, отпускает из своих рук омегу, который тут же следует за персоналом, чтобы помочь. — Мануэль познакомился с Юнги, кстати. Чимин сообщает это словно между строк, даже не оборачиваясь ощущает, как большой чёрный кот следует за ним. — М? — Я разговаривал с Юнги, когда он зашёл в комнату, чтобы отдать мне цветы, — молодые люди заканчивают устанавливать столик и накрывают его несколькими блюдами, высокими графинами с соком и водой. Чонгук кивает им, благодаря за работу и отпуская по своим делам. — Мне казалось, что ты оставил букет в галерее. Чонгук ухаживает за Чимином, отодвигая для него стул. Омега отрицательно качает головой и кивает в сторону алых роз, которые ранее расположил между горшками с плющом. Мерседес усаживается напротив, обращает внимание на цветы, впериваясь в них пристальным взглядом. — Я так и сделал. Мануэль решил, что это произошло случайно, — луноволосый берёт вилку и нож, принимается разрезать свиной стейк на мелкий кусочки. — Да какая же заботливая задница, — ворчит мужчина, повторяя за Чимином. Тот смеётся тихо, думая о том, что Мерседес и правда слишком похожи. Луноволосый размышляет над тем, чтобы рассказать Чонгуку о заинтересованности Мануэля в Юнги, но в голове ещё живы воспоминания о последнем их разговоре на тему семьи Чимина. Он решается найти для этого более подходящее время, а сейчас вдоволь насладиться вкусным мясом и компанией альфы. За то время, пока они находились на открытом воздухе, на улице окончательно стемнело. Во дворе особняка зажглись высокие фонари, будто соперничая с яркими звёздами на высоком небе, затянутым чёрным сатином. Молочный месяц выглянул, чтобы полюбоваться своими любимыми детьми. Где-то в отдалении слышался мелодичный звук воды из фонтана и ленивый лай соседских собак, шуршание крон апельсиновых деревьев. Пахло сладкой ночью, какие бывают только поздним летом: с нотками костра и подбродивших ягод, сочной травой, тёплым морем и сырым мхом. Когда молодые люди заканчивают с плотным ужином, Мерседес спрашивает разрешение своего мужа на то, чтобы закурить. Тот кивает, машет ладошкой позволительно. — В последнее время ты куришь реже. Не пробовал бросить? Чонгук встаёт рядом с перилами, подпаливает яростными язычками зажигалки коричневую сигарету. Он с наслаждением затягивается, щурясь от удовольствия, качает головой отрицательно. — Хочешь зачитать мне нотации? Омега морщит нос, подумав о том, что он и правда прозвучал слишком любопытно, задел личные границы Мерседес. Луноволосый убирает приборы на салфетку и выходит из-за столика. Медленной, скользящей походкой он направляется к мужчине, чтобы встать рядом, вытягивая руки вперёд. — Хочу понять, чем они тебя привлекают. Чонгук косит на луноволосого свой взгляд, приподнимает бровь, будто и сам задумываясь над этим вопросом. Он смотрит на папиросу между длинными указательным и средним пальцами, а после нескольких секунд раздумий протягивает её Чимину. Тот, на удивление Мерседес, принимает в руки шоколадную убийцу. Омега под нечитаемым взглядом Чонгука аккуратно прижимает кончик к пухлым губам и густо вздыхает мягкий сладковатый дым. Чимин задерживает его во рту, ощущая, как начинает жечь слизистую, а после выдыхает и кладёт тлеющую сигарету на каменные перила. — Так я выгляжу для тебя желаннее? Мужчина отводит глаза и хмыкает неверяще, возвращается к лицу омеги. Тот смотрит из-под ресниц, совсем не смущаясь реакции Мерседес, приподнимает тонкие брови в ожидании. — Желаннее чего? — Чонгук прочищает пересохшее горло, пожёвывая губы. — Желаннее сигарет, — тонкие плечи приподнимаются, отчего молочный пушистый свитер оголяет ключицу с тёмным следом от зубов альфы. Обнажённая кожа тут же привлекает внимание разбушевавшийся лес. Густой рокочущий смех звучит как сорвавшаяся гильотина. — Ты всегда, — мужчина наклоняется к луноволосому, тыльной стороной ладони ведёт по мягкой щеке со светлым пушком, касается плюшевых губ, — если бы у меня была возможность во время стресса брать в рот тебя, а не папиросы, то, возможно, я бы перестал курить. — Ах, правда? — воркует сладким голосом омега, — так ты переживаешь сейчас? Поговорим о том, что сможет тебя отвлечь? — Например? — хриплый выдох. Пара томительных секунд. — Секс? — Хочешь отвлечь меня от сигарет разговорами про секс? — переспрашивает Чонгук, будто сомневаясь в том, что услышал. Они танцуют на острие ножа, лишний шаг — и сорвутся с края, упадут в руки друг друга. У порока, оказывается, ладонь увита чернильной виноградной лозой, а у Иуды в волосах танцует луна и глаза цвета жидкого мёда. — Какие вещи, не связанные с сексом, тебя возбуждают? — Чимин переходит на шёпот. Окольцованные пальцы тянутся к мужчине и поигрывают с чужой шеей, чтобы так же игриво спуститься ниже. Чимин находит край плотной ткани и юркает ладонью под просторную футболку, гладит косые мышцы живота, что инстинктивно сжимаются в напряжении. Торс Мерседес можно использовать для анатомического атласа — до того твёрдый, натренированный утренними вылазками в сад. При ощущении его под мягкими подушками пальцев в голове невольно возникают самые разные мысли: от восхищения и павловской реакции до яркого возбуждения и сцен, где Чонгук без особого усилия трахает Чимина у стенки, подобрав под себя пухлые омежьи бёдра. Чонгук думает над ответом несколько секунд, чёрный зрачок топит радужку, выдавая резко возросший интерес. — Помада у тебя на губах, — медленно, но уверенно произносит. — Почему же? — ладонь замирает. — Я представляю её отпечатки в форме твоих губ на моей шее, — альфа отстраняется буквально на мгновение, чтобы стянуть с себя верх. Вдох луноволосого застревает где-то в горле, а глаза соловеют. — На моем прессе, — продолжает тем временем Чонгук. Он ловит взгляд Чимина, и не отрывая своего, бесстыже произносит: — на моём члене. Бурлящая в жилах кровь почти оглушает омегу. Он впервые понимает значение выражения «все остальные звуки исчезли». Так и есть — осталось лишь собственное хриплое дыхание, что выходит толчками, будто все органы разом забыли своё дело и весь Чимин превратился в сплошное поглощение. — Как насчёт тебя? Чонгук словно понимает, какое влияние имеет на своего мужа. Чёрт, конечно понимает. Ещё бы этот Дьявол не понимал. Мысли в голове перебивают друг друга, когда Мерседес наклоняется к Чимину и прижимает того к широким перилам, расставляя руки по бокам от омеги, заключает омегу в своеобразную ловушку. — Насчёт… — луноволосый пытается взять себя в руки и выдыхает, прикрывает глаза. Чонгук не единственный, кто может управлять здесь. Если найти правильный подход, то и большого чёрного кота можно вынудить прыгать через огненные кольца, ластиться, будто под валерианой. Луноволосый высовывает кончик языка и проводит им по верхней губе, опускает глаза вниз. Загорелый обнажённый торс так и просится под жалящие поцелуи, а тёмная полоска коротких жёстких волос от пупка и вниз поджигает факел желания. — Насчёт меня, — говорит он сладким голосом, принимаясь оттягивать резинку домашних брюк. Это первый раз за вечер, когда Мерседес содрогается. Дрожь проходится по сильному телу альфы, когда пальцы Чимина касаются полутвёрдого паха через слои одежды. Такая реакция опьяняет: секундами назад Чонгук нависал над ним, как скала, а сейчас крошится, будто не крепче, чем жалкий известняк. Она даёт «зелёный», а на обычно мягком лице появляется хитрая ухмылка. — Когда пряди волос падают тебе на лицо, — говорит он, а в ответ на приподнятую бровь наклоняет голову, прижимая её к плечу. Он широко разводит пальцы и принимается поглаживать ладонью выпирающий бугорок, стимулируя ствол, вбирает в себя чужой вздох: — отчего-то кажется, будто именно так ты будешь выглядеть после того, как хорошенько съешь меня. С растрёпанной прической, густой чёлкой, которая то и дело будет падать тебе на лоб, пока ты зароешься лицом между моих бёдер. — Чёр-р-т, — срывается на горловое ругательство Мерседес, жмурится и напрягает челюсть до желваков. На словах омеги чужой член заинтересованно дёргается, что сразу же ощущает Чимин. Он стягивает брюки вниз, оставляя их висеть на сильных бёдрах, выдыхает тихое «ах», когда видит член мужчины. Чонгук… крупный. При том, что плоть ещё не налилась полностью. У альфы, кто бы сомневался, красивый, толстый член, с округлой головкой и венами, что видно даже через тонкое нижнее белье. — Продолжим? — нетерпеливо подгоняет мужчина, которому, по всей видимости, доставлял огромное удовольствие их dirty talk. — Как пожелаешь, Матадор, — отзывается с незлым смешком Чимин, а затем предлагает мужу: — хочешь спросить меня о чём-то? — Да, — тугой ответ, потому что омега принимается подушечкой большого пальца массировать головку члена через бельё, — где бы ты хотел заняться сексом, помимо спальни? Чимин поднимает веки, чтобы заглянуть в душу Мерседес. Глаза Чонгука выделяются на бронзовом лице, горят лесным пожаром, из-за чего фантомный дымный запах даже ощущается краем обоняния. Сигарета рядом с молодыми людьми медленно тлеет, отдавшись во власть случаю. — На капоте Линды. — Мечтаешь, чтобы я взял тебя в присутствии своей любовницы? — настал черёд Чонгука остро усмехаться. Он подхватывает омегу под поясницу и слегка надавливает на неё. Мурашки шаловливо проявляются где-то меж лопаток, вынуждая Чимина сжаться на мгновение от щекотки. — Да, — с вызовом отвечает тот. Омега облизывает щедро губы, а затем принимается стягивать бельё альфы вниз: — я хочу… — Делай, — рваное, как последний вздох перед смертью. Пальцы Чимина деликатно обхватывают горячую плоть, сжимают её аккуратно. Чонгук наклоняет голову вниз, пропуская воздух через сжатые зубы. Для него, видимо, огромный подвиг сейчас, фактически отдаться в руки омеге. Несколько мгновений на то, чтобы привыкнуть, а затем Чимин принимается мерно надрачивать толстый ствол, ощущая, как от такого вида собственная дырочка жадно сжимается. Смазка пачкает его трусики, а в голове сплошные знаки вопроса. Каково это, ощущать, как горячий член альфы давит и растягивает тугое колечко? Проталкивается вперёд, наполняя омегу под завязку, чтобы ягодицы ощущали лишь лёгкое онемение и чужой гладкий лобок? — Ты выбрит, — шёпотом бормочет Чимин. — Тебе не нравится? — неожиданно нервно интересуется Чонгук, бегая глазами по лицу омеги. Только сейчас, кажется, Чимин понимает, насколько важно Мерседес быть в глазах мужа самым идеальным. Самым лучшим, самым достойным, без шансов на других претендентов, на ступень выше остальных альф. — Нравится. Просто у корейцев… — бросается объяснять омега, но делает только хуже, потому что взгляд Чонгука становится темнее, злее, –… блядский ты боже, Мерседес. Просто сожри меня. Одновременно с этим Чимин тянется изголодавше ко рту альфы, принимается вылизывать влажный рот. Он командует буквально секунду до того, как Чонгук перехватывает инициативу и целует до одурения хорошо, жадно, словно в попытке заклеймить омежьи губы. Член альфы густо течёт предъэякулянтом, пачкает пухлые пальцы, которые то и дело соскальзывают. Чимин пытается наскребсти хотя бы крупицы самоконтроля и опускает ладонь ниже, обхватывает мошонку, мягко мнёт и оттягивает. Мясистые бёдра Чонгука крупно дрожат. — Ты самый сильный альфа, — задыхаясь после длинного поцелуя, говорит Чимин, нащупав ещё одну маленькую слабость большого мужчины: — у моего альфы самое выносливое тело… В порыве каких-то на грани с дикостью рефлексов Мерседес утыкается носом в чувствительную шею омеги, губами сжимает тонкую кожу до лопающихся капилляров, вдыхает часто и глубоко, наполняя лёгкие запахом ладана. — Мой альфа может дать мне самый большой узел, — шёпот звучит криком, а укусы ощущаются сладкими поцелуями. Чимин вновь принимается плотно дрочить тяжёлый влажный член, наклоняет голову и смотрит, как набухшая яростным красным головка то и дело пропадает меж омежьих пальцев. Он закатывает слезящиеся глаза, не в силах больше противостоять калейдоскопу сцен в голове, часто-часто моргает. — Ах, Чонгуки… Жемчужная нить выстреливает на ладонь и кисть омеги, когда яйца туго поджимаются, а из горла альфы вырывается тихий рокот. Он отдаёт вибрацией где-то под челюстью Чимина, отчего внутри всё дрожит. — Блять, Нино. Блять, блять, блять. Испачканная рука омеги подрагивает, щёки красные, а в голове куча несвязанных мыслей. Выдох. Чонгук тянется за футболкой, которую отбросил до этого, сжимает её бесформенной тряпкой и принимается бережно вытирать собственную сперму. Омега, неожиданно для него самого, внезапно прерывает Мерседес и привстаёт на цыпочки, чистую ладонь кладет на острую челюсть, мягкостью губ сталкивается с чужими. Они целуются всё так же страстно и всепоглощающе, пока альфа с мокрым звуком не отстраняется. Он смотрит на полубессознательного мужа буквально пару секунд, чтобы после резко развернуть Чимина спиной к себе. Тёплый нежный ветерок обдувает их тела, пока альфа с коротким вжиком расстёгивает чужую ширинку, высвобождая твёрдый омежий член. — Опрись о перила, Нино. Я собираюсь сделать то, о чём ты говорил. Я хочу съесть тебя. Ты позволишь мне съесть тебя? — голос глубокий, проникновенный, тот самый, из-за которого внизу живота кипятком обдаёт. — Да? — выдыхает Чимин неуверенно, а затем жалобно просит: — да, Чонгук-и, пожалуйста… Он кладёт ладони на твёрдый камень, прогибается в спине, позволяя стянуть с себя классические брюки и промокшие трусики. — Раздвинь их для меня, Нино, — широкая ладонь альфы проходится несильно по толстым ягодицам, оставляя красноватые следы. Чимин тут же разводит свои бёдра, расставляет широко ноги и привстаёт на цыпочки от нетерпения. — Какой же красивый, чёрт возьми, — выдыхает альфа, наслаждаясь видом сзади. Он кладёт руки на мягкие половинки, впивается в них пальцами, массирует круговыми движениями. Текущая дырочка сжимается с влажными звуками, из-за чего омега густо краснеет и жмурится. — Я люблю их. Эти молочные ягодицы и большие бёдра, которые заставляют некоторые твои брюки трещать по швам. Блять, ты хоть раз видел, сколько альф и омег оборачиваются на тебя, когда ты надеваешь нечто подобное? — взбешённо-ласково произносит Чонгук. Шипение вырывается изо рта омеги, чтобы секундой позже и жалкий хнык. Мало того, что он уже возбуждён до красных пятен перед глазами, так ещё и поддразнивания Мерседес доводят до исступления. Чимин пытается глубоко дышать, чтобы не скатиться в тупой плач, но от перенасыщения кислородом всё становится только хуже — голова предательски кружится. — По-пожалуйста… Чонгук-ки?.. Я не смогу долго, я правда не… Влажный горячий язык размашисто лижет меж ягод, собирая густую смазку. Тонкое «хах?» застревает в горле, пока Чимин широко открывает рот и закатывает глаза, надламывает тонкие брови в абсолютно разрушенном выражении лица. Мерседес ест омегу неторопливо, без вульгарных хлюпов и лишних движений, но уверенно, наслаждаясь каждым мазком, прижимается лицом бесстыдно, пачкая в жидкости весь рот и подбородок. Это похоже на самый вкусный в жизни десерт, три мишленовские звезды из трёх. Он вперивается твёрдым языком в колечко мышц, погружая его внутрь, из-за чего Чимин ломается с хрустом позвонков, пытается отстраниться, подавшись вперёд. Сильные руки не дают сдвинуться ни на миллиметр, прижимают обратно. — Чонгук-и! Блять! По внутренней стороне омежьих бёдер течёт. Чонгук находит одной ладонью аккуратный член и сжимает его ладонью, мелко дрочит. Хрупкое тело дрожит, пока альфа покрывает поцелуями роскошные ягодицы, то и дело возвращаясь к дырочке, мажет губы в смазке. Он вылизывает гладкую поверхность, наклоняется ниже, чтобы взять в рот небольшие яички. — Нет, нет! Боже, альфа, что ты!.. — через Чимина проходит ток, когда он ощущает тёплый мокрый рот, слёзы безостановочно текут по его щекам, а изо рта вырывается низкий скулеж. Никогда. Ни один чёртов альфа. Не брал его так. Только чтобы сделать приятно, только чтобы довести до оргазма, Чонгук делает что-то абсолютно противоестественное и интимное. Чимин видит звёзды с закрытыми глазами, когда Мерседес прижимается к крупно дрожащему телу сзади большой ложкой, заключает в свои объятия и дышит щекотно и тяжело на ушко омеги. Тот поворачивает голову и губами прижимается к влажному виску альфы, через силу приподнимает свинцовые веки, от бессилия всё ещё держась за балкон. — Да, именно так я тебя и представлял, — хрипло посмеивается он, замечая растрёпанные пряди на ухмыляющемся лице альфы. — А ты оказался ещё лучше, чем в моих мыслях, — хитро признается Мерседес, потираясь носом о покрытую засосами шею. В тот момент, когда альфа подхватывает всё ещё подрагивающего омегу под бёдра, чтобы спрятать в недрах уснувшего особняка, забытая всеми сигарета протлевает до серого безжизненного пепла.***
Чимин отвлекается от монитора компьютера с открытой статистикой рынка сбыта, когда слышит в коридоре штаб-квартиры Мерседес знакомые громкие голоса. Кабинет, который луноволосый выделил себе для работы, находился рядом с кабинетом исполнительного директора, а значит Чимин, по сути, мог слышать всё, что происходит с Чонгуком. В какой-то момент ощущать альфу где-то поблизости стало слишком назойливым желанием, но Чимин предпочитал не зацикливаться на этом. Самокопание в последнее время не приносило ему никакой пользы, а лишь напрягало и выискивало мнимые причины для тревожности. Марио и Вивьен являлись почётными гостями омеги на последней встрече в галерее. Чимин был благодарен им за то, что альфы нашли время и посетили чтения, а потому быстро заблокировал компьютер и направился в соседний кабинет, чтобы поприветствовать их. Не считая мыслей на краю сознательного и бессознательного, настроение луноволосого было на удивление бодрым и жизнерадостным. Через пару дней состоится вечеринка в честь свадьбы в особняке Мерседес. Чонгук позволил омеге полностью руководить организацией праздника, и Чимин с энтузиазмом взялся за это, тратя деньги своего тестя и мужа на декорации и фуршет. Он не жалел средств и внимания к деталям, чтобы не ударить в грязь лицом, но ещё и не забывал о своём основном деле. Книжное мероприятие имело огромный успех среди интеллигентной элиты, открыло новые горизонты для сотрудничества. Чимин, фактически, проложил путь алкогольным компаниям в мир ваятелей, превратил процесс питья во что-то бо́льшее и глубокое. Теперь кроме цели увеличить оборот компании, омега видел и ещё одну — научить людей алкогольной культуре и тенденциям «лучше пригубить, чем пресытиться». Омега кивает и улыбается юркнувшим мимо сотрудникам, которые спешат на обед. Он в несколько шагов добирается до открытой настежь двери, стучит о косяк, наблюдая за шумными мужчинами. Марио первым замечает Чимина, вскакивает со стула и восклицает приветствие: — Самый красивый омега осветил своим лицом этот кабинет, не могу поверить! — луноволосый качает головой, посмеивается и подходит ближе. Альфа берёт его руку в свою и прижимается губами к тыльной стороне, хитро косит тёмными глазами на высокий воротник бежевой водолазки Чимина. В голове возникает свежее воспоминание того, как Мануэль шипел разозлённое «животное!», выразительно уставившись на тонкую шею, когда растрёпанный омега открыл ему дверь с утра. От мыслей о вчерашнем вечере у Чимина до сих пор пылали щёки и сбивалось дыхание. После приключений на открытом балконе Чонгук заботливо развёл тёплую ванную и тщательно отмыл несопротивляющегося мужа. Они ещё некоторое время просто обнимались в постели Чимина, нежась и изучая тела друг друга. Любопытный омега выискал россыпь родинок на бедре Мерседес и ещё одну эрогенную зону в виде карамельных бусин напряжённых сосков. Альфа же в это время покрыл практически всё хрупкое тело своими поцелуями, шепча бесчисленное количество комплиментов, высматривая реакцию Чимина на касания в том или ином месте. — Потрясающе выглядишь и провёл вчера шикарное мероприятие, — подхватывает Вивьен, приобнимая омегу и похлопывая его по плечу. — Спасибо большое! На самом деле я пришёл просто поздороваться и поблагодарить вас за то, что вы приняли моё приглашение, — говорит смущённо Чимин, подходит к Чонгуку, который смотрит на него пристально, откинувшись на мягкую спинку офисного кресла. — Оставайся, — предлагает Чонгук, похлопывает по своим бёдрам приглашающе. Чимин без особых раздумий усаживается сверху, приобнимая альфу за шею. — Я не помешаю? — Нет. Сегодня мы не обсуждаем масонскую ложу, всего лишь общий сход на обеденном перерыве, — омега закатывает глаза на шутку и не может удержать серьёзное выражение лица, видя мальчишескую улыбку Мерседес, оборачивается к притихшим альфам рядом. — А когда обсуждаете масонскую ложу? — По вторникам и четвергам, — тут же отзывается Марио. — Вход по карточке участника клуба, — поддерживает Вивьен. — Карточку участника клуба оформляю я, — заканчивает довольно Чонгук. — Всё ясно, вам нравится дурить меня, — заключает Чимин и кабинет сотрясает коллективный смех альф. — Что будешь кушать? — участливо спрашивает Чонгук после того, как компания успокаивается, прижимается поцелуем к блондинистой макушке. — Что-нибудь плотное. Я выпил только кофе с утра. Мерседес принимает заказ и поднимается с кресла, усаживает на освободившееся место омегу и скрывается за дверью в поиске секретаря. Чимин замирает. Он ощущает себя хорошо за местом исполнительного директора. Второго человека по значимости, в руках которого сосредоточена огромная власть и ответственность. С этого ракурса кабинет кажется особенно красивым: с обилием естественного света, который проникает через панорамные окна, стендами с их самыми популярными экземплярами и большим шкафом с прозрачными створками и тёмными бутылями вина. — Чонгук сияет, — говорит Вивьен, наблюдая за омегой. Тот покусывает губы и пожимает плечами, кивает согласно, потому что это было определённой правдой. — Думаю, этим мы обязаны тебе, в бо́льшей степени, — Марио закидывает ногу на ногу, постукивает длинными пальцами по подлокотнику стула. Это уже не тот внешне легкомысленный мужчина, и Чимин понимает, что прошлое его поведение ничто иное, как социально одобряемая маска: — если тебе когда-нибудь понадобится наша помощь, то ты всегда можешь обратиться. Чонгук упрямый и тянет всё на своих плечах, но ты кажешься омегой, который сможет его приструнить. — При этом не применяя грязных или жёстких методов, — добавляет важную фразу другой альфа, демонстрируя открытое ровное уважение к Чимину. — Спасибо, — в конце концов выдыхает луноволосый, кивает головой, — я запомню это. Спасибо большое за поддержку. — Не за что, Чимили, — бросает Марио, в момент возвращая обратно свою роль угодника и шутника. Они перебрасываются ненапряжёнными фразами и обсуждают что-то отстранённое до прихода Чонгука. Молодые люди едят прямо в кабинете под весёлые истории из их подростковых лет. После вкусного обеда альфы собираются к себе — оба занимают весомые позиции в смежной отрасли продаж. Чонгук убирает остатки с помощью персонала, который то и дело косится в сторону сидящего за главным креслом Чимина. Мерседес усаживается напротив, потягивая остатки горячего шоколада. Он, на удивление мужа, оказался тем ещё сладкоежкой — в нижнем отделении его стола нашёлся большой запас конфет. Наконец, тяга к сигаретам с запахом какао нашла своё оправдание. — Ты вчера говорил о Юнги и Мануэле, — бормочет Чонгук. — Да, — Чимин кивает, раскручиваясь на стуле. Альфа наблюдает за ним, а затем резко подаётся вперёд и ухватывается за подлокотники, чтобы остановить неугомонного омегу. — Расскажешь про своего брата? — Он сказал, что надерёт тебе задницу, — пожимает плечами луноволосый, наклоняется к альфе и целует в ярко-алые от горячего сладкого напитка губы. Взгляд Чонгука темнеет. — Справедливо, — выдыхает он, — есть что-то ещё? — Ммм… Он немногословный. После моего отъезда Юнги пришлось взять на себя управление кланом Пак. Он очень сильный, — делится аккуратно омега, но при этом не пытается приврать касательно того, чем занималась и занимается его семья. Чонгук кивает, задумываясь над чем-то. — Думаю, у них с Мануэлем есть много общего, — Чимин пожимает плечами на вскинутую бровь, — мой отец приютил Юнги, когда мне было шесть. Насколько я понимаю, Мануэль тоже твой сводный брат? — Нет? — как будто сомневаясь в своих же словах, внезапно говорит альфа. Луноволосый хмурится. — Нет? Я что-то не так понял? Но ведь Мануэль сам намекал на это, когда Чимин застал омегу плачущим в библиотеке? — Мануэль не сын Исыля, — говорит Чонгук, заглядывая в глаза мужа, — но Лукас — его родной отец. — Что? — удивлённо переспрашивает омега. Мерседес нечитаемо смотрит на него некоторое время, а затем тяжело вздыхает и прикрывает глаза, толкается языком в подбородок. — У Лукаса много любовников. Было, есть, и я на сотню процентов уверен, что будет. Мануэль — результат неосторожной связи, сын от одного из чужих омег. На несколько мгновений комната погружается в потрясённое молчание. — Боже, — Чимин откидывает голову назад. Как же он мог не додуматься. Это всё объясняло. Не оправдывало ненависть Исыль к младшему омеге, но превращало «ничто» в «мотив». Теперь эмоции Мануэля, которые он испытывал по отношению к остальным членам семьи, ощущая себя «отрезанным ломтем», были понятны. Быть живым доказательством чужой неверности, результатом предательства собственного отца… Нести на себе бремя досадной «ошибки». Невыносимо. А тут ещё и Чимин, который перетянул на себя внимание и любовь старшего Мерседес. Только сейчас луноволосый понимает, что никогда толком не видел проявления тёплых чувств Лукаса к своему сыну. Испанец обнимал Чимина намного чаще, чем Мануэля; особо не разговаривал с ним и не интересовался его делами, как это происходило, например, с Чонгуком или Тэхёном. А ещё эти завуалированные скандалы, когда Исыль обвинял мужа в его равнодушии к семье. Теперь это не казалось пустыми придирками и тупой ревностью: старшему омеге действительно приходилось мириться с бесконечными изменами своего мужа. — И… Как давно? — аккуратно спрашивает Чимин. Было видно, что Чонгуку неприятна эта тема, но альфа беспристрастно отвечает, давая понять, что не собирается покрывать отца и осуждает его поведение: — Сколько я себя помню. Я уже говорил тебе про их ссоры, когда мы с Тэхёном были ещё мальчишками. — Чонгук-и, — сожалеюще выдыхает омега, встаёт со своего места и подходит к мужу, прижимает его голову к себе. Альфа обнимает тонкую талию и утыкается носом в мягкий омежий живот. — Всё хорошо. Это никак не влияет на мою нынешнюю жизнь. Я — не мои родители, у меня другой опыт, я не хочу быть заложником этой стигматизации. Но мне приятно, что ты понимаешь и поддерживаешь. Чимин нежно перебирает тёмные пряди волос, гладит Чонгука по макушке. — У нас в семье никогда не было подобного. Папа умер рано, но я никогда не нуждался в чьём-то внимании. Каким бы бандитом ни был Пак Кихо, отцом он был примерным, — признается омега, всё-таки решившись поделиться воспоминаниями. — Ты научил меня не смотреть на людей только с одной стороны. Я искренне сожалею, что оскорблял человека, который дал тебе столько любви, — глухо говорит Мерседес. — Так и есть, Чонгук-и. Наш клан занимается теневой деятельностью, но мы также финансируем два крупнейших приюта и отстраиваем дома бедняков. Нет абсолютно чёрного и абсолютно белого, так? Чонгук рвано кивает. — Я прошу тебя… — Чимин коротко вздыхает, –… прошу тебя быть справедливым к моему брату и дедушке. Благодаря им у меня было счастливое детство. Чонгук отстраняется и смотрит твёрдо в глаза омеги, внятно произносит: — Я обещаю, что никто не обидит их. Я лично дам понять каждому, что они такая же часть семьи, как и любой из нас. Луноволосый облизывает губы, смотрит из-под ресниц любовно, находя подтверждение своим чувствам в удивительных глазах напротив. — Я верю тебе.